Geum.ru

Абдурахман Авторханов ро­дился на Кавказе. По национальности чеченец. Был номенклатурным ра­ботником ЦК вкп(б). В 1937 г

Вид материалаДокументы

Содержание


Viii. разгром московского комитета
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   45

VIII. РАЗГРОМ МОСКОВСКОГО КОМИТЕТА


На второй день утром после злополучного собрания, проходя по коридору, я, как обычно, остановился у доски объявлений ячейки ВКП(б) ИКП. На доске висел свеже­отпечатанный список студентов и профессоров, которые "срочно" вызывались в бюро ячейки. В списке была и моя фамилия. "Срочными" я считал все-таки свои обязанно­сти студента и поэтому направился в лекционный зал, с тем, чтобы во время перерыва заглянуть в бюро. Едва началась лекция (была философская лекция Л. Аксельрод-Ортодокс), как зашел технический секретарь бюро ячейки, который прервал лектора, огласил тот же список, что висел на доске. Он добавил, что явиться нужно сейчас же. С разных мест поднялось около десятка человек. Встал и я. Спрашивая друг друга, что это могло значить, мы вместе двинулись в бюро. Там же собралась значительная группа и с других курсов.

В бюро сидел, нахмурившись и важно перебирая свою густую рыжую шевелюру, новый секретарь ячейки. Его серые и безжизненные глаза, которые обычно выражали все, что угодно, кроме "большевистского огня", на этот раз дышали и "огнем", и злобой одновременно. Когда кто-то из его сокурсников попробовал шуткой рассеять нарочито напущенную, казалось, начальническую важ­ность секретаря, последний грубо прервал:

– Мы не в кабаке, а в бюро ячейки.

– Что ты, шутки не понимаешь, Павлуша? – по­пробовал было тот же сокурсник исправить свою ошибку.

– Моя фамилия Юдин, – резко ответил он, явно недовольный фамильярным обращением к себе, как к "Павлуше".

Сокурсник замолчал. Молчали и мы.

Юдин сделал перекличку по списку. Студенты явились все, но не было профессоров. Вернувшийся секретарь до­ложил, что профессора заняты на семинарах.

– Вызвать, – приказал Юдин.

Через несколько минут явились не менее нас озада­ченные профессора.

– Все вызванные мною товарищи должны явиться сегодня в ЦК к 6 часам вечера, – объявил Юдин.

На вопросы студентов и профессоров, в чем дело и к кому обращаться, Юдин отвечал коротко:

– Там узнаете!

Разные мысли нахлынули мне в голову.

– Донос Орлова?

– Возвращение на Кавказ?

– Участие в "казни" Сталина?

Или что-либо лучшее? Но о чем лучшем может быть речь, как не об оставлении на учебе? Я решил руковод­ствоваться правилом – "думай о лучшем, но будь готов к худшему". Однако Сталина я не "казнил", в троцкистах не состоял – что может быть хуже? Как всегда в таких случаях, я побежал к Сорокину. Как на зло его сегодня не оказалось. Попытался узнать у Елены Петровны, сек­ретарши Покровского, она ответила, что слышит все это только от меня. Я вернулся на лекцию. Старушка Аксельрод рассказывала о Ницше. Есть избранные и толпа, "господа" и "рабы". Избранные призваны делать исто­рию. Толпа – навоз истории. Воля к власти – движущая сила человеческого развития. Ею обладают только из­бранные! Оригинально и кстати!

Свежие мысли и певучая речь лектора, "последнего из могикан философии независимого марксизма", как мы ее называли, подействовали отвлекающе. Другие лекции прошли мимо ушей. Ловил себя часто на мысли, что ду­маю об Орлове, Юдине и ЦК. Обедал без аппетита, по обязанности. Сейчас же после обеда, пропустив урок не­мецкого языка, поехал на квартиру Сорокина. И дома его нет. Поехал к Зинаиде Николаевне и застал ее и его.

Вошел Резников, еще более бледный и расстроенный, чем я.

– Я сообщу вам катастрофическую новость, – ска­зал он, – сегодня Угланов и Котов сняты с работы, сня­ты секретари Рогожско-Симоновского, Краснопреснен­ского, Хамовнического районов. Создана комиссия ЦК под председательством Молотова по проверке всего руководящего состава московской организации (дело было в конце октября 1928 г.).

– Это ужасно и непостижимо! – сказала Зинаида Николаевна каким-то глухим, замогильным голосом. На ее глазах я заметил слезы. Резников подтверждающе кив­нул головой и грузно опустился на диван.

– Это ужасно и непостижимо! – повторила Зинаида Николаевна, уже всхлипывая от плача. Мне стало ее очень жалко. Я подал ей стул и стакан воды. Она села, но от воды отказалась.

– Да вы же не понимаете, товарищи, это ведь нача­ло настоящей контрреволюции, – сказала она, постепен­но приходя в себя.

– Для одних начало, для других конец! – лаконично заявил Сорокин.

Я чувствовал, что Сорокин видел дальше и лучше смысл происходящих событий, переживал их, быть мо­жет, больше и глубже Зинаиды Николаевны, но старался не выдавать себя. Это ему явно не удавалось.

– Как это произошло и какова реакция в МК? – спросил Сорокин Резникова, сдерживая свое волнение.

Резников рассказал, что дня три тому назад, совер­шенно неожиданно для членов бюро МК, некоторые члены МК (Ворошилов, Менжинский, Булганин, Караваев и др.) и один член бюро МК (Бауман) предложили созвать вне­очередное заседание бюро вместе с руководящим активом для важного заявления. Угланов, который был одновре­менно и секретарем ЦК, допытывался узнать, в чем дело, но ему ответили, что об этом будет доложено на самом заседании. Когда же по этому поводу Угланов обратился в ЦК, то Молотов (Сталин будто бы отсутствовал), пред­варительно заметив, что ЦК не в курсе дела, разъяснил – каждый член МК, как и ЦК, имеет право требовать созы­ва заседания. ЦК, со своей стороны, охотно пришлет своих представителей на это заседание, если названные члены МК имеют сказать что-либо важное.

Угланов назначил заседание на 10 часов вечера. На заседание явились Сталин, Молотов, Каганович и целая группа членов МК и "активистов", не являющихся членами бюро. С самого начала члены МК поставили вопрос о разрешении последним присутствовать на заседании бюро. Котов и Резников это предложение отвели. Бауман (он был и шефом деревенского отдела МК) поддержал. Молотов вмешался в дело и сказал, что это нарушение духа "внутрипартийной демократии", если "актив" МК на основании буквы партийного порядка не может при­сутствовать здесь. Стало ясно, что члены МК и актива явились не зря. Резников продолжал протестовать, но Угланов согласился и открыл "заседание бюро МК со­вместно с руководящим активом". Булганин, который тогда работал директором Московского электрозавода, но всегда числился в "активе чекистов", попросил слово для "заявления группы членов МК и ЦК о работе правых в московской организации". В заявлении подчеркивалось, что в московской организации, во главе важнейших учреж­дений и предприятий, в исследовательских институтах и вузах, в ряде районных комитетов и даже в самом Мос­ковском Комитете "орудуют правые оппортунисты", их прямые ставленники и ученики, старающиеся свернуть партию на путь капиталистической реставрации. Секре­тарь МК Угланов, члены бюро МК Котов, Пеньков, Рез­ников, Рютин, разглагольствующие на словах о "гене­ральной линии", на деле являются теми же правыми. Ав­торы заявления от имени районных активов и члены МК потребовали: 1) отставки московского руководства и 2) назначения специальной комиссии по проверке партий­ного лица руководящего состава всех московских учрежде­ний, предприятий и советского и партийного аппарата. Не только для членов бюро МК, но и для самого Угла­нова заявление Булганина явилось полной неожиданно­стью. Угланов объявил перерыв и потребовал частного совещания с членами Секретариата ЦК (Сталин, Моло­тов, Каганович присутствовали не как члены Политбюро, а как секретари ЦК). Каганович категорически отвел предложение Угланова. Угланов апеллировал к Сталину, но Сталин недоумевающе развел руками. Заговорил Мо­лотов:

– ЦК еще в феврале этого года предупреждал МК и лично Угланова о возможности такого оборота дела, как сейчас. В ЦК поступало много сигналов и даже требова­ний районных организаций Москвы об оздоровлении ру­ководства МК, но мы не хотели вмешиваться в ваши дела в надежде, что члены бюро МК одумаются, но все это оказалось тщетным. Сейчас уже нет другого выхода -открыто поставленный вопрос надо обсудить открыто.

Молотов предложил продолжать обсуждение заяв­ления.

Угланов еще раз предложил Сталину перенести об­суждение данного вопроса на частное заседание бюро МК и Секретариата ЦК, а если необходимо, и на заседание Политбюро.

Сталин ответил уклончиво: "Не нахожу положения столь трагическим, чтобы нужно было устраивать другое специальное заседание, хотя принципиального возражения и нет".

Выступление Сталина подействовало на Угланова обнадеживающе, и он официально возобновил заседание. Начались прения. Все выступающие члены МК, ЦК и "актива" единодушно поддержали заявление Булганина. Один из членов бюро МК (кажется, Полонский) сделал компромиссное предложение – поскольку данное заседа­ние неправомочно обсуждать вопрос о руководстве МК, созвать чрезвычайный пленум МК и МКК для рассмотре­ния заявления группы членов МК. Угланов поставил пред­ложение на голосование – все члены бюро, кроме Баума­на, "за", весь "актив" – "против", секретари ЦК не го­лосуют. Находчивый Каганович перевернул результат голосования:

– По статуту сегодняшнего объединенного заседа­ния бюро МК и "актива" предложение о созыве пленума я считаю отвергнутым, так как абсолютное большинство данного заседания проголосовало против.

Тогда возмущенный Угланов вскочил со стула и громко спросил:

– Кто здесь секретарь МК – я или вы, товарищ Каганович?

– Пока что вы, товарищ Угланов, – невозмутимо ответил Каганович.

– Так разрешите вам заявить, что таковым я отныне не являюсь. Продолжайте теперь вашу демагогию...

Угланов быстро схватил со стола свой портфель и демонстративно вышел из кабинета. За ним медленно последовал Сталин, но скоро вернулся без Угланова.

– Где же товарищ Угланов? – спросил Молотов.

– Побежал к Бухарину, – ответил за Сталина Булганин.

Каганович предложил продолжать заседание, чтобы принять соответствующее решение МК по оглашенному группой членов МК заявлению. Члены бюро МК, в том числе и Резников, начали доказывать, что в отсутствие Угланова невозможно и незаконно всякое обсуждение. Тогда выступил Сталин. Он выразил сожаление, что здесь разгорелись столь жаркие споры и страсти, так как, – говорил он, – речь не идет об отдельных лично­стях, а об определенном, для дела очень опасном идеоло­гическом и политическом течении в партии, речь идет об уклоне в сторону от марксизма, о правом, реставраторско-кулацком уклоне. Совершенно неважно, – доказывал Сталин, – кто возглавляет или отражает на практике этот уклон, но абсолютно необходимо, чтобы все наши коммунисты поняли, что не ныне разоблаченный левый, троцкистский, а правый оппортунистический уклон явля­ется сейчас главной опасностью в партии. Надо разобла­чать и ликвидировать эту опасность. Сталин не согласил­ся и с Булганиным, что члены бюро МК во главе с Угла­новым являются "правыми". Это преувеличение и "пере­гибание палки". Но Сталин не считает в создавшихся условиях возможным, чтобы бюро МК могло вести успеш­ную борьбу против правой опасности, тем более, что московский актив, как явствует из заявления Булганина и из выступлений участников данного заседания, настроен против нынешнего состава бюро МК. Сталин остановил­ся персонально на Угланове, указал на его большие заслу­ги в подполье до революции, на его активное участие в революции и гражданской войне, на его непримиримую борьбу против троцкизма, на его заслуженный и высокий авторитет в партии и закончил речь: "все-таки, мы, боль­шевики, привыкли прислушиваться к голосу массы, тем более партийной массы; поскольку партактив Москвы хочет сменить свое руководство, то ЦК готов отозвать Угланова и других членов бюро МК в свое распоряже­ние...".

Каганович, который продолжал фактически председа­тельствовать на заседании после ухода Угланова, начал "ковать железо, пока горячо". Он внес новое предло­жение:

"Участники заседания бюро МК совместно с активом 1) сожалеют, что Угланов покинул заседание, грубо нару­шив тем самым всякую партийную дисциплину, 2) просят ЦК об отзыве в свое распоряжение членов нынешнего руководства МК, 3) предлагают срочно созвать экстрен­ный пленум МК для выбора нового руководства, 4) секре­тарем МК рекомендуют секретаря ЦК ВКП(б) В. Молотова".

– Теперь мы только поняли, – рассказывал Резни­ков, – почему было созвано "экстренное заседание" и почему Булганин пригласил на него секретарей ЦК.

– Мне кажется, что вы не поняли даже теперь, в чем дело и что происходило на заседании, – возразил Сорокин. – Вы думаете, что инициатива исходит от "ак­тивиста" Булганина? Игра более тонка и она затеяна самим ЦК. Именно аппарат ЦК, Секретариат, подгото­вил и заседание МК с "активом" и "заявление группы". При этом, как явствует из твоего сообщения, роли между секретарями ЦК (за спиной Политбюро) были заранее распределены. Молотов – "умеренный", Каганович – "агрессор", а Сталин – благодетельный арбитр. Но чтобы успешнее разыграть всю эту комедию до конца, предварительно надо было вывести из терпения Угланова так, чтобы он ушел с заседания. Все фарисейские слова Сталина о его заслугах – дымовая завеса для более успешной атаки...

– Нет, на этот раз Сталин был искренен, – вмешал­ся Резников.

– Да, точно так же, как он был искренен, когда к первой годовщине Октябрьской революции писал в "Прав­де", что успешной подготовкой и победоносным проведе­нием октябрьского переворота "мы прежде всего и глав­ным образом обязаны т. Троцкому". Куда же он теперь загнал "отца Октября"? Сейчас Троцкий обо всех нас пишет как об "эпигонах Октября" потому, что Сталин и всерьез его уверил, что без него не было бы Октября. Но Сталин это писал не для красного словца и даже не для подхалимства, а в своих собственных целях – усыпить бдительность врага (Троцкий был ему и тогда враг), вой­ти в его доверие, забраться в его крепость и взорвать эту крепость вместе с его командиром. Так он поступил с Лениным, когда стал секретарем ЦК, так он поступил с Троцким, когда умер Ленин, так он поступает теперь с Бухариным... Сталин лукавил тогда и по отношению к Бухарину: "мы не дадим в обиду своего Бухарчика" – кричал тогда Сталин на Троцкого. С пеной у рта Сталин защищал Бухарина, возводил его заслуги до небес, более того, в период борьбы против Троцкого Сталин искус­ственно создал "культ Бухарина", "славу Бухарина".

– Сталин ни слова не говорил на заседании о Буха­рине, – заметил опять Резников.

– Нет, говорил. Все, что он говорил хорошего об Угланове, есть бомба и против Бухарина, и против Угла­нова, и против всех нас. "От ступеньки к ступеньке" – это любимое выражение Сталина. Он делает все осто­рожно, хитро, но основательно. Он постоянно называл Троцкого Иудой, но теперь нам уже должно быть понят­ но, что он выболтал тогда свое собственное внутреннее существо. Если он тебя похвалил и ты верноподданно не стал на колени, так знай, что тебе суждено стоять на ногах до тех пор только, пока он не соберется с силами, чтобы свалить тебя в бездну. Станем ли мы на колени? – вот вопрос, на который мы вынуждены будем вскоре ответить...

Сорокин говорил долго, порою с резкими упреками по адресу Резникова. Резников редко и неубежденно воз­ражал, видимо, только для того, чтобы возражать. Он в глубине души чувствовал себя виноватым перед Сороки­ным, что так легко сдался на заседании.

– Что же мы должны были делать, по-твоему? – спросил он вдруг Сорокина.

– Уйти вслед за Углановым, оставив Сталина со своими наемниками.

– И что же получилось бы?

– Получился бы скандал, а на скандал Сталин не готов.

Резников ничего не возразил. Зинаида Николаевна на протяжении всей беседы сидела молча. Я собрался уйти, но Сорокин попросил меня поехать под Москву, на дачу к "Генералу". Я должен передать ему, что его ждут на квартире Зинаиды. Так как было уже поздно, я вынужден был сообщить Сорокину причину невозможности испол­нить его просьбу, а стало быть – и тайну своего визита.

– К 6 часам вечера меня вызывают вместе с другими студентами в ЦК, едва ли я успею выполнить твое пору­чение, – сказал я.

– Это в связи с чем? – недоуменно спросил он. И цель моего визита отпала. Сорокин не был в курсе дела.

Я отправился в ЦК.