Пьер паоло пазолини

Вид материалаДокументы

Содержание


Ворон. Ну же, скажите! У Тото мелькает в глазах насмешка. Тото.
Тото. Да так, ходим туда-сюда. Ворон
Ворон (как бы из вежливости заводит ни к чему не обязывающий разговор). Значит ты, Нинетто, будешь рабочим? Нинетто
Нинетто (выпучив от удивления глаза и раскрыв рот). Что, что? Ворон.
Ворон. Ха-ха-ха! Но вся штука в том, что ношение тотофонов будет обязательным, как установка тормозов в машине. Тото.
Тото. Да свершится воля господ! Ворон.
Чиро Ло Коко. Чиро Ло Коко. Инчензурато.
Тото. Только вечером будет дождь. Но вот и Реккьябелла, который идет к ним с победоносным видом, подавая знаки. Реккьябелла.
Тото (забирая мазь и протягивая деньги, бормочет). Какая смелость! Урганда Ла Сконошута.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11








Что это, забастовка? Непохоже. Рабочие толпятся вокруг здания фабрики, на улице. Их силуэты чернеют в белизне полуденного солнца. Может быть, они просто решили перекусить на открытом воздухе, а не в столовой. Они стоят повсюду — у стен фабрик, вдоль высохших канав. Безмолвные, отчужденные, как будто застывшие в ожидании. Наши путники проходят мимо и смотрят на них, захваченные необычным зрелищем: если это еще и не сама смерть, то, несомненно, ее предвестие.

Ворон. Ну, а теперь вы не хотите сказать мне, куда же все-таки идете?

Отец и сын, при этом очередном проявлении любопытства со стороны Ворона, понимающе переглядываются между собой и молчат.

Ворон. Ну же, скажите!

У Тото мелькает в глазах насмешка.

Тото. Угадайте!

Нинетто на лету подхватывает шутливый тон отца: он весь так и искрится весельем, удовольствием, радостной непочтительностью.

Нинетто. А тебе хотелось бы знать, да? Очень хотелось бы?

Ворон (с шутливым смущением). Признаюсь, мне и в самом деле любопытно узнать, куда вы идете...

Тото смотрит на сына и подмигивает ему. Нинетто, в полном восторге от установившегося взаимопонимания с отцом, отвечает благодарным взглядом.

Тото. Да так, ходим туда-сюда.

Ворон (неуверенно и робко настаивает). Ну, скажите!

Нинетто (быстро). А ты что, шпион?

Ворон (отступаясь). Ладно, потерплю еще... Сдаюсь...

Нинетто, повернувшись к отцу и кивая на Ворона, показывает язык, как бы предлагая поиздеваться над ним. Тото ловит его взгляд, но "хорошенького понемногу": вздохнув и скорчив страдальческую гримасу, он принимается растирать больную ногу.

Ворон (как бы из вежливости заводит ни к чему не обязывающий разговор). Значит ты, Нинетто, будешь рабочим?

Нинетто (почти машинально). Да.

Ворон. А хотел бы ты работать на такой фабрике, как эта?

Нинетто. Надо посмотреть.

Ворон (то ли в шутку, то ли всерьез, но говорит, как всегда насмешливо, с сарказмом). А ты знаешь, что они собираются производить?

Нинетто. (грубо) Откуда мне знать?

Ворон. Тотофоны!

Нинетто (выпучив от удивления глаза и раскрыв рот). Что, что?

Ворон. Такое маленькое устройство, как предохранитель. Его вставляют в рот, и все начинают говорить одинаково: не будет больше разных манер речи. Тотофон сделает так, что все будут говорить одинаково.

Тото. А кому он нужен? Моя мать учила меня так говорить, моя бабушка учила меня так говорить, и я хочу до самой смерти говорить так, а не иначе.

Ворон. Ха-ха-ха! Но вся штука в том, что ношение тотофонов будет обязательным, как установка тормозов в машине.

Тото. Зачем все это?

Ворон. Ха-ха-ха. Они произвели статистический подсчет и обнаружили, что все, кто одинаково говорит, — одинаково потребляет... Значит все будут одинаково говорить, одинаково одеваться, покупать одни и те же машины и т. д. И тогда наконец-то все можно будет выпускать серийно.

Тото. Да свершится воля господ!

Ворон. Ну а тебе, Нинетто, понравилось бы говорить, как все, одеваться, как все, есть то же, что все, иметь мотоцикл той же марки, что у всех?

Нинетто (с величайшей убежденностью, насмешливо) . Мне — да, я что, глупее других что ли?

Все громче, все печальнее начинает звучать мотив "Стоптанных башмаков".

Ворон (пытаясь объяснить им свою мысль в форме иносказания). А вот я знаю одного человека, который плачет и говорит, что тогда человечеству — конец... и что если рабочие не решатся снова взять в руки красное знамя, уже ничего нельзя будет сделать, потому что только они могут вдохнуть душу в товар... чтобы продукты производства оставались делом рук человеческих и чтобы мир остался миром человека... Но рабочие спят и производят товар во сне... И нинетти потребляют продукты, не одушевленные человеком... и эти продукты постепенно отнимают душу и у тех, у кого она есть...

Пока он говорит все это, они проходят мимо последних строящихся фабрик, у белых стен которых стоят рабочие и действительно, как кажется, дремлют.

Нинетто, чем-то отвлекшись, перестает слушать. Ворон продолжает говорить, но интерес, вспыхнувший в глазах Нинетто, относится совсем не к тому, что говорит Ворон, а к тому, что они видят дальше на дороге. Старая машина, огромная и черная, похожая на пустой ящик, неподвижно стоит под палящим солнцем. На кузове надпись: "Театр на колесах". Вокруг стоят несколько человек, похожих издали на игрушечных пупсов. Это, как мы узнаем дальше, Реккьябелла1 и Чиро Ло Коко2 — неаполитанцы, Инчензурато3 — сицилиец, Урганда Ла Сконошута4, женщина непонятной национальности и к тому же на сносях, Аннибале Веджетариано5, негр с двумя детьми, еще младенцами: Кикагакагапоко6, по прозвищу Ки, и Колгатеконгардол7, по прозвищу Кол. Вся эта пестрая компания пребывает в большом беспокойстве. И как только наша троица приближается к машине, один из неаполитанцев обращается к ним с просьбой о помощи.












1 Во всех прозвищах игра слов: "Козочка",

2 "Чубчик Кучерявый",

3 "Нецензурный",

4 "Урганда Незнакомка",

5 "Каннибал Вегетарианец",

6 "Замарашка",

7 "Колгате кон гардол" — название зубной пасты.












Реккьябелла (с сильным неаполитанским акцентом) . Синьоры... Извините, но не могли бы вы помочь нам подтолкнуть этот фиат... Всего одно малюсенькое усилие (как зазывала в цирке). Конечно, вы можете сказать: "вас тут четверо здоровенных мужчин, а вы просите помощи у нас!" (Прижимает обе руки к груди, словно акробат, раскланивающийся перед публикой.) Нет, нет1 На самом деле только я один способен толкать машину: у моего друга (показывает на негра) — геморрой, у другого (показывает на хромого и тщедушного сицилийца) — сами видите, не хватит слов, чтобы описать все его болячки, а этот (показывает на другого неаполитанца) умудрился сделать себе сегодня утром маникюр, (многозначительно) и он не хочет портить руки... вы понимаете...

Того (поспешно). Конечно, конечно, сейчас сделаем...

И вместе с Нинетто они увлеченно помогают неаполитанцу толкать машину. Толкая, они бегут вслед за ней, а за ними бежит рысью и все племя.

Они толкают и толкают, но машина движется вперед просто как пустой ящик.

Они толкают, толкают, но постепенно, видя тщетность своих усилий, один за другим отходят.

Машина стоит под палящим солнцем, среди выжженных, мертвых полей, в которых поют цикады. Вокруг, утирая пот, стоит все племя, усталое, павшее духом.

Тото, с гримасой боли, поглаживает свои мозоли.

Реккьябелла (в отчаянии смотрит на машину и убежденно говорит). Э, эту машину может завести только Господь Бог... Но как бы там ни было, мы благодарны вам за вашу помощь. (Со светской непринужденностью.) Разрешите представиться — Реккьябелла.

Пожимает руку Тото. Остальные тоже подходят представиться.

Чиро Ло Коко. Чиро Ло Коко.

Инчензурато. Инчензурато.

Урганда Ла Сконошута. Урганда Ла Сконошута.

Аннибале Веджетариано. Аннибале Веджетариано, а это мои маленькие детки: Кикагакагапоко, прозванный Ки, и Колгатеконгардол, по прозвищу Кол... (Сразу переходя к делу.) У вас мозоли?

Тото, вспотев от усилий и непредвиденной пробежки, продолжает одной рукой пожимать протянутые ему руки, а другой растирать мозоль на ноге.

Тото (счастливый -от того, что может хоть кому-то поведать о своих страданиях, воздевает руки к небу). И не говори, благословенный негр! Что ты знаешь о страданиях тех, кто ходит по раскаленным углям, кто терпит адские муки! Я один из них... И может быть, самый несчастный...

Аннибале. У меня есть чудодейственное средство...

Реккьябелла. Не слушайте его, он держит мазь только для себя... это его собственное, негритянское изобретение... Он просто помешан на этой мази... А если бы даже он и решился ее уступить, то только за бешеные деньги. Это, знаете ли, удовольствие для транжир! (Делает вид, будто полностью принимает сторону Тото.)

Того (обнадеженный). А все же, скажите... Немного я могу заплатить... Конечно, если это не очень дорого... Аннибале Пять тысяч лир... Реккьябелла. Ууууууууууууух! (Крик, который должен означать: "Я же вам говорил, он сумасшедший!")

Тото. Для моего кошелька это дороговато... Я же простой крестьянин, в министерстве не работаю.

Реккьябелла бросает молниеносный, как удар кулака, взгляд на Тото, как будто чтобы подбодрить его, а затем, взяв негра под руку, отводит в сторонку, переговорить.

Остальные бросают на них тактичные, вежливые взгляды, понимающе улыбаются, открывая при этом хищные, как у гиены- или шакала, зубы.

Инчензурато. Без преувеличения можно сказать, что сегодня выдался по-настоящему хороший денек.

Тото. Только вечером будет дождь.

Но вот и Реккьябелла, который идет к ним с победоносным видом, подавая знаки.

Реккьябелла. Он уступил! Вам повезло... (Хлопнув негра по плечу.) Я всегда говорил, что тебе дадут Нобелевскую премию за мир! (Опять обращается к Тото, доверительным шепотом.) Тысяча пятьсот.

Тото вполне разделяет ликование неаполитанца и радостно вытаскивает из бумажника деньги. Негр тем временем идет к машине и возвращается, весь увешанный змеями и с баночкой мази в руке. Но впечатление производят, конечно, змеи... За ним идет другой неаполитанец, неся перед собой деревянный образок Святого Дженнаро.

Для завершения ритуала купли-продажи они подходят к Тото, который, как зачарованный, смотрит только на змей.

Тото (забирая мазь и протягивая деньги, бормочет). Какая смелость!

Урганда Ла Сконошута. Люди, люди!

Неожиданный крик Урганды Ла Сконошу-ты привлекает внимание к группе рабочих. Мрачные и молчаливые, они идут по дороге. Придерживая живот, Урганда Ла Сконошута бежит за табличкой с надписью "Как был разрушен Рим". Остальные, сопровождаемые удивленными взглядами Тото и Нинетто, несутся к машине, торопясь переодеться.












Сцена 1

Урганда Ла Сконошута идет на четвереньках, изображая волчицу. Воет. В корзине сидят Кикагакагапоко и Колгатеконгардол, изображающие Ромула и Рэма. Завывая, она идет на четвереньках и как бы кормит двух негритят грудью.

Нинетто (хохоча). Кикагакагапоко и Колгатеконгардол! Вот так римляне, сдохнуть можно!

Подвывая, волчица уходит. Негритята остаются одни. Кикагакагапоко чертит на земле квадрат. Колгатеконгардол, прыгая, стирает его рисунок, и Кикагакагапоко его убивает. Колгатеконгардол остается лежать на земле, как мертвый: с открытыми глазами, раскинув руки.












Сцена 2

Цезарь во главе своих марширующих легионов. Цезарь — это Инчензурато, хромой. Остальные — легионеры. Они маршируют гусиным шагом, в пыли, вокруг машины.

Теперь Урганда Ла Сконошута одета Клеопатрой, и два негритенка обмахивают ее опахалами. Цезарь и Антоний с восхищением смотрят на нее и начинают драться. Цезарь побеждает. Пантомимическая сцена любви между Цезарем и Клеопатрой. Поцелуй в губы. Цезарь возвращается в Рим. Там его ждет Брут (Аннибале) с другими заговорщиками. Убийство Цезаря представляется как балет.

Цезарь (кричит): "И ты, Брут, сукин ты сын", — и умирает.