Пьер паоло пазолини

Вид материала

Документы

Содержание Переговоры с Франко Стихи тонкие, как строчки дождя Почти завещание Культура в россии Итальянская культура Большие поэты Почему святой матфей? Евангелие от Матфея. Пишу ли я стихи? Формальная религия Более глубокая вера Коммунизм и религия Театр и кино Хороший фильм Страдание и искусство Коммунисты в гостиной Сексуальная свобода? Улучшение мира Традиционный коммунизм Классовая борьба ... Полное содержание

Подобный материал:

• Л. Н. Толстой Война и мир роман Действие книги начинается летом 1805 г в Петербурге., 228.12kb.
• Пьер (Пётр) Абеляр, 123.21kb.
• Жизнь и творческий путь Паоло Веронезе, 383.61kb.
• Направление "Энергетическая Остеопатия" существует во Франции уже 35 лет. Основоположник, 36.63kb.
• Свободная торговля против национальных интересов: Экономические споры о России, 348.35kb.
• Александр Солженицын: непоколебимый защитник человека, 69.61kb.
• Испании Валляс Фермин Коломер, Пуит Марья Серрат, Хосе Пастор, Фало Консенсьон Висьедо,, 200.78kb.
• Кэрен Яшински и 02 Max Fitness, 273.95kb.
• Самый изученный белок, 253.9kb.
• Беседа Жан Батист Пьер Антуан де Ламарк, 1519.09kb.

часть - "отборные", другие - обычный сброд; 
как будто остановка в середине века 
майским утром или утром в середине лета 
а вокруг сельский мир
Италия была тогда как бедный островок среди стран,

уже забросивших сельское хозяйство, 
и небольшие пшеничные поля были бескрайним океаном,  
в котором пели дрозды, жаворонки, изумленные солнечные птицы 
Народ расходился с площадей, налетал ветерок, 
и все было как есть - 
флаги ещё подергивались,

но ветер уже не колыхал их.  


Переговоры с Франко

.
.
Что есть на солнце, 
кроме кладбища 
Барселоны? 
.
Ничего, но древняя связь,

Есть древняя связь

У андалузца с солнцем.  
.
Покинув его, душа  
приходит жить 
под кладбищем Барселоны. 
.
Душа может стать кастильской, 
и тело остаться андалузским -
под тем же солнцем! 
.
Говорят, африканские души  
стали белыми, 
и не по воле Господней. 
.
Ни один синьор из Барселоны, 
направляющийся в Андалусию, 
не имеет черную душу. 
.
Прежде, чем стать кастильской,  
душа должна выучить каталонский

в андалузском теле.

.
Блажен, кто учит валлонский: 
его тело на солнце, 
на большом солнце мира. 
.
Но здесь он идёт от солнца к солнцу, 

и между каталонцем и андалузцем 
он не больше, чем глаз кастильца. 
.
Да, между андалузцем и французом 
есть солнце солнц, 
но нет солнца кладбищ. 

.
Отдает душу за горсть песет

тот, кто говорит по-кастильски, 
и одновременно изучает каталонский.

.
А не за разум!  -
как араб или негр 
на солнце пляс Пигаль или Лилля. 
.
Трущоба для души, 
куча трущоб для кучи душ, 

огонек, зажженный под солнцем. 
.
Каталонское солнце! 
Андалусийский огонек! 
Кастильская гаррота! 
.
Земля Испании, 
чего тебе ждать под солнцем, 
которое не выше солнца? 
.
Ехать тыщу часов 
чтоб увидеть кучу трущоб

и кладбище!  

Нужно попасть в Испанию,
чтобы посмотреть на молчание 
человека, не превзошедшего себя.


Стихи тонкие, как строчки дождя

.
.
Нужно строго осудить 
того, кто поверил 
в добрые чувства 
и в невинность. 


Нужно так же строго

осудить того,

кто полюбил люмпен-пролетариат, 
лишённый классового сознания. 


Нужно максимально строго

осудить того,
кто прислушался к себе и выразил 
темные и скандальные чувства. 


Эти слова приговора 
начали звучать 
в разгар пятидесятых  
и звучат до сих пор. 


Тем временем невинность, 
которая в самом деле была, 
начала теряться 
в разврате, отречениях и неврозе. 


Тем временем люмпен-пролетариат, 

который в самом деле был, 
оказался резервом

мелкой буржуазии. 


Тем временем чувства, 
которые имели для них темную природу,
вылились целиком

в плач по упущенным возможностям. 


Естественно, тот, кто осуждал, 
не заметил всего этого: 
он продолжает смеяться над невинностью, 
чтобы не думать о люмпен-пролетариате


и объявлять чувства реакционными. 
Он продолжает ходить из дома 
в контору, из конторы в дом, 
или преподавать литературу: 


Он счастлив своей прогрессивностью, 
которая придаёт что-то священное
его обязанности преподавать слугам
азбуку буржуазных школ. 


Он счастлив своим антиклерикализмом, 
который более естественен для него, 
чем дом, машина и все прочее

для бедняков. 


Он счастлив своей рациональностью,

которая позволяет ему заниматься антифашизмом, 
приносящим удовольствие и чувство избранности, 
а, главное, такую близость к народу. 


Что всё это было банально
даже не приходит ему в голову: 
действительно - каким бы он ни был,
он ничего не кладёт себя в карман. 


Он говорит сейчас, несчастный и бессильный Сократ, 
который умеет думать, а не философствовать, 
у которого хватает гордости 
не только на то, чтобы оставаться знатоком 


(самым открытым и отверженным) 
исторических изменений, но и на то,

чтобы быть прямо и безнадежно

заинтересованным в них. 


ПОЧТИ ЗАВЕЩАНИЕ


РУССКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ


Что касается суждений о русской интеллигенции, то я выношу их, пребывая в особом

настроении: в настроении осуждённого итальянским судом примерно на тех же

основаниях (четыре месяца условно за «оскорбление религиозных чувств», преступления

предусмотренного в старом фашистском Кодексе, за мой фильм «Овечий Сыр»). К тому

же, я не из тех, кто забывает о том, что суд США осудил Паунда, и о том, что многие

американские интеллектуалы вынуждены были покинуть страну из-за подозрений в

марксизме, то есть, в антигосударственной деятельности. Конечно, случай России

тяжелее: не столько из-за строгости приговоров, сколько из-за того, что государство,

вместо того, чтобы самоустраняться согласно великолепной идеологии Маркса, всё

больше укрепляется - через бюрократию, милитаризм, полицию и т.д. То, что китайцы

называют ревизионизмом, в общем, смягчает связь между производством

(государственным) и потребителями (государственными), но оно нисколько не смягчает

того ужасного учреждения, которым всегда и везде является государство (власть).


КУЛЬТУРА В РОССИИ


Многие русские писатели – мои друзья, и со многими я не только дружу, но и ценю их. Но

мне кажется, что официальная русская культура (я говорю в первую очередь о литературе)

ленива, скучна, инертна, конформна, сентиментальна и риторична. Полагаю, что, как и в

Америке, в России есть другая культура. При этом, мне бы не хотелось, чтоб она была

похожа на Булгакова.


ИТАЛЬЯНСКАЯ КУЛЬТУРА


Это культура пассивных, все равны между собой, все мелкобуржуазны и все

интегрированы. Католики неистовы в своём католицизме, антиклерикалы - в

антиклерикализме. Авангард – это снобизм и (и блаженны авангардисты, у которых ещё

хватает наивности в это верить) литературная власть! Не нужно забывать и о том, что

Италия – культурная провинция. И не нужно забывать, что говорил Голдманн о

«гомологии» между обществом и литературными произведениями, которое оно создаёт.

Немного побольше жизни – в кинематографе (который является, в семиотическом смысле,

не национальной, а интернациональной системой знаков; и, таким образом, режиссеры

менее скованны, чем литераторы, сидящие в своём национальном мирке.)


БОЛЬШИЕ ПОЭТЫ


В Италии самый большой поэт - Сандро Пенна (а один из худших Сальваторе Квазимодо).

Из американцев я люблю в первую очередь Гинзберга. Люблю и других, недавно

умерших: Дилана Томаса, Мачадо, Кавафиса.  


ПОЧЕМУ СВЯТОЙ МАТФЕЙ?


Я был в Ассизи, гостил в религиозной коммуне, там была дискуссия по поводу моего

первого фильма. В тот день в Ассизи без предупреждения приехал Иоанн XXIII.

Движение в городке было перекрыто, и я был вынужден оставаться в номере, отложив

отъезд. На ночном столике лежало Евангелие. Я начал со скуки перечитывать это. На

второй странице я уже понял, что в нём нужно повернуть так, чтобы это было моё

Евангелие от Матфея. Ведь речь шла о травме, о внезапном озарении. Теперь же я знаю,

что, даже если бы выбирал обдуманно, всё равно выбрал бы только Евангелие от Матфея.

Действительно, из четырёх Евангелий, оно самое революционное.  


ПИШУ ЛИ Я СТИХИ?


Нет, я не пишу стихи уже два или три года. Это для меня полная неожиданность. Я начал

писать в семь лет, потом писал непрерывно и прекратил два или три года назад. Почему я

перестал писать? Потому что потерял адресата. Я не вижу, с кем вести диалог, используя

ту жестокую искренность, которая свойственна поэзии. Я думал много лет, что адресат

моих "признаний" и "свидетельств" существует. Я вот теперь я понял, что его нет. Что с

друзьями нет нужды изъясняться стихами: с ними изъясняешься тем, что существуешь.

Собственные преувеличения, собственные чрезмерности, собственные идеи выражают

себя через жизнь. Поэзия требует общества (или идеального адресата), способного вести

диалог с несчастным поэтом. В Италии такого общества не существует. Есть хороший,

пока еще симпатичный (особенно там, куда не доходят журналы и телевидение) народ и

маленькая - просвященная и безнадежная - буржуазная элита. Но общества, с которым

можно было бы установить контакт с помощью поэзии, нет. (Я говорю так, потому что у

поэта должны быть иллюзии, но, потеряв их, он должен четко это осознать.)


ФОРМАЛЬНАЯ РЕЛИГИЯ


Любая формальная, то есть являющаяся официальным учреждением, религия, не только

не обязательна для улучшения мира, а, наоборот, мешает ему.


БОЛЕЕ ГЛУБОКАЯ ВЕРА


Религия в сегодняшнем виде – феномен старого пасторального мира, крестьянского и

ремесленного, то есть, не индустриализированного. В этом смысле религия сейчас –

явление Третьего Мира. Индийский крестьянин или арабский пастух, безусловно,

религиознее католика-буржуа или протестанта-капиталиста. 

     (В Италии за последние пять-шесть лет число религиозных людей уменьшилось на 50

процентов. Почему? Потому что Италия индустриализируется и классический

крестьянский мир исчезает. Хотя здесь же нельзя ни отметить, что религиозность,

наоборот, растёт в США, в самой индустриализированной стране мира. Феномены

битничества, хиппи и т.п. - явления религиозного характера, хотя речь идёт не только о

них. Это значит, что индустриальный мир также начинает выражать свой религиозный

дух: который, кажется, существенно отличается от классического. Протест, например,

заменяет податливость и смирение, свобода заменяет подавление, и так далее и так далее).


ВЬЕТНАМ


Что можно сказать о Вьетнаме, чего бы уже не было сказано, и что, таким образом, не

выглядело бы идиотизмом? Я из тех, кто как можно меньше говорит о Вьетнаме. Я говорю

о Вьетнаме, в основном, чтобы сказать, что есть вещи хуже Вьетнама. Например,

консервативная печать и телевидение. Я испытываю большую любовь к морякам, которых

Джонсон («будто бы во сне», как говорит Моравия) посылал на смерть во Вьетнаме, и всё

же я вынужден кричать: «Да здравствует Вьетконг!».


КАСТРИЗМ


Я откладываю какое-либо суждение о кастризме, пока не увижу своими глазами (или пока

не услышу свидетельства людей, заслуживающих доверия), что на Кубе существуют

лагеря для принудительной работы и перевоспитания.


КОММУНИЗМ И РЕЛИГИЯ


Сосуществование коммунизма и религии объяснимо в таком мире как, например,

итальянский. Почему? Потому что Италия - ещё не полностью индустриализированная

страна (Юг остаётся фактически частью Третьего Мира) и, таким образом, для крестьян и

ещё сохранившихся ремесленников религия - естественное и искреннее явление.

Итальянская буржуазия, весьма молодая (все наши деды – крестьяне: в 1870-ом, в год

объединения Италии, девяносто процентов итальянцев были неграмотными), тоже, всё

ещё по-крестьянски ощущает потребность в религии. Восемь миллионов избирателей

Компартии в значительной части не только имеют католическое сознание, но являются

практикующими верующими. Антиклерикализм в Италии - аристократическое явление,

практикуемое общеевропейской буржуазной элитой. 

     Холодная война и антикоммунизм есть, таким образом, две глупости для Италии, и

диалог, инициированный Иоанном XXIII, был совершенно реален. Все остальное -

фашистское наследство. 

     В полностью индустриализированных странах, где существует многочисленная старая

буржуазия (Англия, США), ситуация совершенно иная. Антиклерикализм (а это и есть

религия либерализма) очень распространён, в том числе среди рабочих. И религия (то

есть, протестантство, "традиционная" религия буржуазии) либерализована; коммунистов

мало. Вопрос о "диалоге" не является актуальным: может быть, разве что, как проблема

внешней политики.

     Таким образом, коммунизм и религия могут сосуществовать в доиндустриальных

странах, где они, в частности, противостоят друг другу как две различных идеологии: в

странах же, полностью индустриализированных (как капиталистических, так и

социалистических) такое сосуществование - чисто теоретический факт, потому что в

действительности исторического и объективного сосуществования нет. 

     В заключение хотел бы сказать всё же, что религии "противоположен" не коммунизм

(который, хотя и взял у буржуазной традиции светский и позитивистский дух, в глубине

своей очень религиозен); а "противоположен" религии - капитализм (жестокий,

безжалостный, циничный, чисто материалистический, причина эксплуатации человека

человеком, колыбель культа власти, ужасное логово расизма).  


ПАЦИФИЗМ


Я пацифист не от природы, а по выбору.  


ТЕАТР И КИНО


Существуют (и всегда будут существовать) мошенники, которые занимаются

коммерческим кино и театром, с целью развлекать (читай зарабатывать). Существуют также

(и будут существовать всегда) дураки, которые занимаются кино и театром, чтобы

развивать, образовывать людей (а не зарабатывать на них). В действительности авторское

кино и театр не предназначены ни для развлечения, ни для образования.  


ХОРОШИЙ ФИЛЬМ


Единственное, что необходимо хорошему фильму: происходящее на экране должно

происходить в реальности.


ХОРОШО И ПЛОХО В ИСКУССТВЕ


Искусство – это представление: стилистическая система в лингвистической системе. Это

зашифрованное сообщение. Оно требует множества компромиссов. Конечно, самая чистая

форма искусства - полное молчание поэтов, которые не пишут.  


СТРАДАНИЕ И ИСКУССТВО


Я не стал бы говорить, что страдание – необходимо (потому что в декларировании этой

нормы есть некая успокаивающая риторичность), но оно - неизбежно.


КОММУНИСТЫ В ГОСТИНОЙ


Я думаю о коммунистах в гостиной то же самое, что думаю о гостиной. Дерьмо.  


МИР ИДЕТ ВЛЕВО


Мы можем законным образом спросить у себя две противоположные вещи: 1)Почему мир

находится справа? 2)Почему мир двигается влево? Я не знаю, что будет преобладать в

ближайшем будущем: находиться справа или двигаться влево. Во всяком случае, можно

сказать, кто был и остаётся справа: Франко, Салазар, греческие полковники, итальянские

клерикалы, плюс самые успешные французские и английские неокапиталисты, Джонсон,

вся американская провинция, кроме того, богатейшие в мире люди (арабские Короли,

индийские махараджи, сицилийские феодалы и так далее и так далее, а также их обслуга:

состоящая прежде всего из интеллектуальных консерваторов - демократия на словах,

чистоган на деле). Влево же двигаются все пастухи и крестьяне Третьего Мира (примерно

две трети человечества), американские негры, американские Новые левые, дети

английских и французских капиталистов, два с половиной калеки-интеллектуала, а также,

хотя и медленно-медленно, неокапиталистический рабочий класс всего мира, включая

Кастилию и Аттику. Во главе тех, кто остаётся справа, нет никого, кроме безобразных

телерекламных рыл, представляющих отвратительное и дерьмовое благосостояние; во

главе тех, кто двигается влево - живой и мертвый Вьетконг, Красная Гвардия и советская

молодежь (которая сегодня вне игры).  


КАПИТАЛИЗМ


Капитализм сегодня главный герой большой внутренней революции: он революционным

образом эволюционирует в неокапитализм. 

   Противореча сказанному прежде, я мог бы сказать, что неокапиталистическая

революция представляется соперником тех мировых сил, которые двигаются влево. В

каком-то смысле она и сама двигается влево. И, странное дело, двигаясь (по-своему)

влево, она склонна включать в себя всё двигающееся влево. Этот революционный,

прогрессивный неокапитализм и унификация вызывают неслыханное (не имеющее

аналогов) ощущение единства мира. 

     Почему так? Потому что неокапитализм совпадает с полной индустриализацией мира и

с технологическим применением науки. Все это - продукт человеческой истории: всего

человечества, а не того или иного народа. В самом деле - национализм близок к тому,

чтобы в ближайшем будущем быть нивелированным этим естественным

интернациональным неокапитализмом. Таким образом, объединение мира (которое пока

только интуитивно ощущается) будет фактическим объединением культур, общественных

форм, имущества и потребления. 

     Я, естественно, надеюсь, что неокапитализм не победит в этом соревновании: а победят

бедные. Потому что я - античный человек, читавший классиков, собиравший виноград в

винограднике, созерцавший рассвет и закат солнца над полями, под старое преданное

ржание, под священное блеяние; живший потом в маленьких городах среди великолепных

форм, оставленных эпохой мастеров, где сельский дом или низкая каменная стена – тоже

произведения искусства, и достаточно ручья или холма, чтобы разделить два стиля и

создать два мира. (Таким образом, мне нет дела до мира, унифицированного

неокапитализмом, до интернациональности, устроенной насильно, ради нужд

производства и потребления.)  


ГЕНИЙ


Гении рождаются или создаются? Прежде всего рождаются люди. Потом в раннем детстве

они переживают такие страхи или испытывают такие наслаждения, которые определяют

всю их жизнь. Гений (я ненавижу это слово) определен страхами или наслаждениями (две

крайности), которые перенес ребёнок. «Создание гения», состоит в маневрировании

(ожесточенном, скрытом, неосознанном, бешеном, неукротимом), ради воссоздания

детских наслаждений или отгораживания от детских страхов.


СЕКСУАЛЬНАЯ СВОБОДА?


Нужна ли сексуальная свобода для творчества? Да. Нет. Или, возможно, да. Нет, нет,

конечно же, нет. И всё же... да. Нет, лучше нет. Или да? Ах, удивительная

невоздержанность! (О, удивительное целомудрие.)  


УЛУЧШЕНИЕ МИРА


Человек, который делает что-либо с целью «улучшить мир» - кретин. Те, кто публично

работают над «улучшением мира», чаще всего заканчивают в тюрьме для мошенников.

Кроме того, миру всегда удаётся в конце концов интегрировать еретиков. Например,

канонизация, освящение… Представьте, что Иоанна XXIII канонизировали: вот он,

интегрированный, вправленный в образок, очищенный от злых духов. И без сомнения,

Иоанн XXIII внес бы вклад в возможное улучшение мира. Но, если бы у него спросили:

«Извините, вы способствуете улучшению мира?», он рассмеялся бы в лицо собеседнику,

или даже послал его к черту, а потом, конечно, ответил бы, улыбаясь: «я делаю, что могу».


     В действительности, мир не улучшается никогда. Идея улучшения мира - одна из тех

идей-алиби, которыми утешаются несчастное или притуплённое сознание (сюда же я

отношу и коммунистов, когда они говорят о "надежде"). Таким образом, один из способов

быть полезным миру - это говорить четко и категорично, что мир не улучшится никогда, и

его улучшения - метаисторичны, они случаются в тот момент, когда кто-то утверждает

нечто реальное или совершает акт интеллектуального или гражданского мужества. Только

(невозможная) сумма таких слов или таких актов осуществила бы конкретное улучшение

мира. И это был бы рай и смерть. 

     Мир можно, наоборот, сделать хуже, это да. И поэтому нужно бороться постоянно: и

бороться, помимо прочего, за минимальную цель, то есть, за гражданские права (когда

они будут получены через предыдущую борьбу). А гражданские права действительно

находятся под постоянной угрозой, они постоянно на грани упразднения. Поэтому

необходимо также бороться за создание обществ нового типа, которые гарантировали бы

минимальную программу гражданских прав. Например, за настоящее социалистическое

общество.


ТРАДИЦИОННЫЙ КОММУНИЗМ


Да, традиционный коммунизм завершен. По трём причинам - неокапитализм с его новым

типом технологической цивилизации, Третий Мир с его старым крестьянским обществом,

и Китай, который не хочет приходить в технологическую цивилизацию через

мелкобуржуазную фазу.  


КЛАССОВАЯ БОРЬБА


Классовая борьба сегодня отличается от своей классической формы (последний пример

которой - Куба, где произошла революция, чрезвычайно схожая с русской). Что из этого

следует? Рабочих всё больше поглощает «качество жизни», типичное для полной

индустриализации и общества потребления (с технологическими мифами), в то время как

крестьяне, участвовавшие в национально-освободительных войнах во всех бывших

колониях, укрепили своё общественное и классовое сознание.  


КАТОЛИЦИЗМ


Католицизм сегодня занят прежде всего выживанием. С уменьшением паствы на

половину, закрытием апостольств в бывших колониях (вспоминаю эпизод с Южным

Суданом), католическая Церковь поняла: чтобы выжить, ей нужно быть одновременно:


a)Церковью Третьего Мира, то есть, возвращаться в своё крестьянское и бедняцкое

состояние;

b)Церковью индустриализированного, то есть, капиталистического или

коммунистического мира, имеющего религиозные запросы совершенно нового типа.


Эта две потребности абсолютно противоречат друг другу.  


НАСИЛИЕ


Привлекает ли меня насилие? Труднейший вопрос! Как можно познать своё

бессознательное? Если ты его познаешь, оно перестанет быть бессознательным!

Психоанализ дал нам проклятую привычку и других "судить" через особенности их

бессознательного (как будто мы сами опытные психоаналитики!). Например, человек

попал под автомобиль, бедняга, и мы говорим хором: «Ну ладно, если он попал под

автомобиль, значит сам того хотел. Тем хуже для него». Сознательно я могу сказать вот

что: во мне есть материнский миф доброты и мягкости, и этот миф я хотел бы

реализовывать в жизни. С другой стороны, реальный жизненный опыт подверг этот миф

множеству оскорблений и разочарований, что не могло не вызвать у меня бунта

возмущения. 

     А, поскольку мягкость и доброта, чтобы оставаться собой, должны быть бесстрашными

(так говорила моя мама, может быть, другими словами, но по сути именно так), то,

взбунтовавшись, они идут до конца. Таким образом, моя версия насилия во многом

идиллична: что бы ни происходило, насилие должно быть только и исключительно

интеллектуальным.  


НАПАДАЮ НА ПИЯ XII


Я нападал на Пия XII за то же за что сама Церковь нападала на него несколько лет спустя

(последний случай: переход его полномочий к кардиналу Оттавиани).  


ЛЮБИМЫЕ РЕЖИССЁРЫ


Дрейер (священная абсолютность обликов и предметов); Бастер Китон (формальное

совершенство); Мурнау («Последний человек» – красивейший в мире фильм);

Мидзогути (велик как Джузеппе Верди); Ренуар и Тати (единственные, кто сумел

поэтизировать мелкую буржуазию); Бергман (не тот, который феодал, а тот, который

буржуа «Зимнего света»); Годар (как его можно не любить?); добряк и безумец Феллини;

Шарло (самые большие удовольствия от кино). Добавлю, для полноты картины, что не

люблю ни один из мифов «Кайе де синема», ни Хоукса, ни Хичкока, ни Форда. И терпеть

не могу Эйзенштейна.


РЕЛИГИОЗНЫЕ СЮЖЕТЫ


Я - марксист, выбирающий религиозные сюжеты. Красота! А что, на религию теперь тоже

монополия? Вот следствие чудовищной сорокалетней пропаганды и маккартизма! Многие

из наиболее глубоко религиозных людей в 20 веке - коммунисты. Взять, например,

Грамши (основатель Итальянской Компартии). Они боролись из чистого альтруизма и

явили своей жизнью высокий идеал (который мы можем без сомнений считать

аскетическим) ради которого бросили вызов тюрьме, мучениям и смерти. Понятно, что,

когда я говорю религиозный, я не имею в виду принадлежность к той или иной

конфессии. 

     Коммунисты действительно (почти все) светски и позитивистски настроенные люди.

Но эта светскость и позитивизм - наследство буржуазной цивилизации (великой

буржуазной цивилизации, которая совершила сначала либеральную, а потом

промышленную революцию). Потом для буржуа светскость и позитивизм остались

прежними (достоянием, всё-таки, буржуазной элиты), в то время как национализм и

империализм, эти прямые следствия капитализма, очень быстро вернули среднюю

буржуазию на старые клерикальные позиции: чтобы культивировать религию чистого

прагматизма - ханжескую, государственническую, просто свирепую (посмотрите на

монархическое или франкистское духовенство). Таким образом, вопрос не в том, может

ли коммунист быть верующим, а, скорее, в том, может ли быть верующим буржуа.  


ВЕРЮ ЛИ Я В БОГА?


Я определился со своим неверием в четырнадцать лет. В последние несколько месяцев я

впервые в каком-то смысле осознал, пусть в чисто имманентном и научном плане, идею

Бога. Очень любопытно, каким образом это произошло. Я всегда интересовался

лингвистическими проблемами, оставаясь, впрочем, исключительно в поле итальянского

языка, так что в Италии меня считают интересным лингвистом, хотя

малоинформированным и эксцентричным. Недавно я увлекся лингвистическими

исследованиями о кино. И, естественно, не мог не обратиться к семиотике: науке, для

которой знаковые системы бесконечны, и выходят за пределы языка. 

     Я пришёл к выводу, что "кино", воспроизводя реальность, даёт безукоризненное

семиотическое описание этой реальности. И что система знаков в кино - на практике та же

система знаков реальности. Таким образом, реальность – это язык! Нужна семиотика

реальности, а не семиотика кино! Но если реальность говорит, то кто это говорит и с кем

он говорит? Реальность говорит сама с собой: это система знаков, с помощью которых

реальность говорит с реальностью. Это разве не Спиноза? Это представление о

реальности разве не похоже на представление о Боге?  


ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ПЕРЕВОРОТЫ


Как попытка государственного переворота в Италии в 1964, так и государственный

переворот в Греции – события, случившиеся в рамках НАТО. В Италии последовал

процесс против журналистов «Эспрессо», которые публично назвали людей, стоявших за

попыткой переворота. Парламентское расследование было в итоге блокировано

католической партией (демохристиане) при поддержке социалистов. Очевидно, что

желания выйти на международных участников нет. 

     Мы, интеллектуалы (очень осторожные в этом вопросе) блистаем своим отсутствием.

Правда, за ужином, в гостиной, мы на чем свет стоит ругаем политическую элиту,

итальянскую буржуазию, которая выражает себя через неё, и, вообще, маленькую,

второстепенную, провинциальную, квалюнквистскую, жалкую страну, каковой является

Италия. А мы? Что мы делаем? Мы что, лучше? Что заставляет нас отсутствовать или

быть немыми? Страх? Благоразумие? Неуверенность в себе? Лень? Невежество? Всё

вместе.


ЛЮМПЕН-ПРОЛЕТАРИАТ


В люмпен-пролетариате меня привлекает его лицо, потому что оно опрятное (а у буржуа

испачканное); потому что оно невинное (а у буржуа виноватое), потому что оно чистое (а

у буржуа вульгарное), потому что оно религиозное (а у буржуа ханжеское), потому что

оно безумное (а у буржуа благоразумное), потому что оно чувственное (а у буржуа

холодное), потому что оно детское (а у буржуа взрослое), потому что оно

непосредственное (а у буржуа предусмотрительное), потому что оно вежливое (а у буржуа

наглое), потому что она беззащитное (а у буржуа надменное), потому что оно

незавершённое (а у буржуа монолитное), потому что оно доверчивое (а у буржуа

суровое), потому что оно нежное (а у буржуа ироничное), потому что она угрожающее (а

у буржуа дряблое), потому что оно жестокое (а у буржуа шантажистское), потому что оно

цветное (а у буржуа белое).


БЕДНЫЕ И  БОГАТЫЕ


Бедные реальны, богатые нереальны.


ПАВЕЛ VI


Об «ущербности» Павла VI говорят на том основании, что Иоанн XXIII, якобы,

симпатичнее его. Я с этим категорически не согласен. Только в поверхностном смысле

Иоанн XXIII был симпатичнее Павла VI. На самом деле, если я задумаюсь о том, что

значит "симпатичнее" (общность чувств), то пойму, что мне более симпатичен Павел VI.

Он страдает от того же, от чего я, его поведение неоднозначно, трудно для понимания,

он полон порывов и противоречий, что типично для каждого интеллигента. То, что делает

симпатичным Паоло VI, - это его мятущийся ум: отсутствие же у него внешнего

очарования, то есть, симпатичности, вызывает у меня почти нежность.


КЕННЕДИ


Что же сказать о Джоне Кеннеди? Уникальный правитель, уникальный политик, чьим

близким другом я хотел бы быть.


АМЕРИКАНСКИЙ ПРОТЕСТ


Как я уже говорил много раз и по-разному, я не хочу быть итальянцем. Я хотел бы быть

американцем. Естественно, я был бы американцем другой Америки. И наконец-то мой

протест обрел бы свободу! Абсолютную, безусловную, сумасшедшую свободу! В Италии

даже протест - конформен. Либеральный протест использует лицейский язык с душком

мертвячины, марксистский протест вообще расчерчен как формуляр. А ведь нет ничего

прекраснее, чем изобретать изо дня в день язык протеста!


КИНО И РЕАЛЬНОСТЬ


Система знаков кино - та же система знаков реальности. Например: у меня перед глазами

лицо юноши с невероятными кудрями, глаза в пол-луны, смешливые, комичная и

невинная мина, кажется, приросшая к нему навсегда. О чем идёт речь? О юноше, который

передо мной в реальности, или о крупном плане, который передо мной на экране? Как бы

то ни было, он говорит со мной тем же способом, и я понимаю его через те же знаки.

Реальная природа того юноши всегда показывается мне одним и тем же способом: как в

реальности, так и на экране.

     Я говорю, если понятно, о чистом кино, не коммерческой манипуляции (в которой всё

может получиться фальшиво из-за манерности режиссёра и актеров … но фальшиво,

спрашиваю я, до какой степени? разве правда, в конце концов, не выскочит наружу? Если

актёр - идиот, составляющий часть гения, то разве идиот в конце концов не выскочит из

него? Для того, чтобы порождать новые вещи в кино, им нужно как можно меньше

манипулировать: ни в смысле коммерциализации, ни в смысле стилистического

эксперимента: фильмы Мекаса и голливудские фильмы равно далеки от реальности.

     И только реальность может существовать – или быть видной – по-новому. Если у

режиссёра будет новое представление о реальности, он скажет что-то новое и в своих

фильмах.


ДИ ФИЛИППО


Эдуардо Де Филиппо - самый большой итальянский актер. Он играет на неаполитанском

диалекте. У меня есть проект театрального текста для него, хотя он об этом ещё не знает.

Я знаю об этом тексте пока только четыре вещи: 1)он произносится на неаполитанском

2)он называется «Мандолины» 3)дело происходит в Китае, среди крестьян и Красной

Гвардии; 4)главный герой - китаец, который представляет себя мертвым, и пробуждается

только когда он один, чтобы немного поболтать с собой, и иногда размять ноги, танцуя

балет под аккомпанемент мандолин. Вероятно, человек, который притворяется мёртвым,

символизирует моё мнение о китайском коммунизме. Воскресну?? Станцую балет под

звук мандолин? Отменю в себе любой признак культуры, западной или восточной, и

вернусь к крестьянской культурной девственности?


АМЕРИКАНСКАЯ СИСТЕМА


Американскую политическую систему я люблю за те формы протеста, которые она

дозволяет, и в связи с которыми вспоминается безумная и удивительная максима: «Только

истинная демократия может разрушить фальшивую демократию».


1975


_____________________________________________________________________________


РАДИКАЛЬНЫЙ СКАНДАЛ ^[1].


Прежде всего я должен объяснить своё присутствие здесь. Я здесь не как радикал. Я здесь не как

социалист. Я здесь не как прогрессист. Я здесь как марксист, который голосует за КПИ и очень

полагается на новое поколение коммунистов. Я отчаянно верю в новое поколение коммунистов, уж

точно не меньше, чем в радикалов. У меня достаточно доброй воли и иррациональности, а,

возможно и трезвомыслия, чтобы держать реальность на расстояние вытянутой руки - возможно,

не без оглядки на Витгенштейна - с тем, чтобы свободно размышлять о ней. Например,

официальная КПИ заявляет, что она принимает теперь «на неопределённый срок»

демократический процесс. И у меня не должно быть сомнений: КПИ имеет в виду, конечно же, не

тот демократический процесс, который устанавливался и формулировался событиями последних

30-ти лет: она несомненно имеет в виду демократический процесс в его чистых исходных формах,

или как формальное соглашение.


Похоже, имеется в виду светская религия демократии. Я бы сам себя унизил, если бы заподозрил,

что КПИ имеет в виду демократию Христианских Демократов; но нельзя также и предположить, что

КПИ исповедует, например, идею радикальной демократии.


Параграф 1


а) Самые обожаемые люди это те, которые не знают, что у них есть права. б)Люди, которые знают,

что у них есть права, но не претендуют на них или отвергают их, также достаточно обожаемы.

с)Также неплохи люди, которые борются за чужие права, особенно за права тех, кто не знает о

своих правах д)В нашем обществе есть эксплуатируемые и эксплуататоры. Что ж, тем хуже для

эксплуататоров. е)Имеются интеллектуалы, политизированые интеллектуалы, которые считают

своим долгом и долгом других информировать обожаемых людей, которые не знают, что у них

есть некоторые права; побуждать тех обожаемых, которые знают, что у них есть права, но

отказываются от них, не делать этого, и кроме того, ощущать исторический порыв к борьбе за

гражданские права других: а также принимать во внимание, окончательно, неопровержимо и без

обсуждений тот факт, что из эксплуатируемых и эксплуататоров несчастливы первые.


Среди тех интеллектуалов, которые больше ста лет настаивали на такой роли, в последние

несколько лет некоторые группы чрезвычайно активно пытались сделать эту роль экстремистской.

Я имею в молодых экстремистов и их пожилых обожателей. Такие экстремисты (я хочу

обращаться только к лучшим из них) видят в качестве своей первой и самой важной задачи,

апостольское, я бы сказал, распространение среди людей знания об их собственных правах. Они

делают это решительно, гневно, отчаянно, оптимистично, терпеливо или по-буйному нетерпеливо,

это зависит от случая…


Параграф 2


Не подчинившись извращённой воле профессиональных историков и политиков, а так же римских

феминисток, которые хотели бы, чтобы я был настолько же привержен Геликону, насколько

мафиози - Устике, однажды вечером, этим летом, я принял участие в политических дебатах в

одном северном городе. Как обычно бывает, группа молодых людей пожелала начать дебаты

прямо на улице. Был теплый приятный вечер. Среди этих молодых людей был грек, который в

точности воплощал тип того самого дружелюбного марксистского экстремиста, о котором я

упомянул. Его дружественность, однако, была украшена самой вульгарной риторичностью и

экстремистской субкультурой. Он был «по-юношески», довольно неряшливо одет: возможно, в нем

даже было что-то от неаполитанской шпаны; в то же время, у него была борода настоящего и

подлинного мыслителя, что-то между Мениппом и Арамисом: однако его волосы до плеч

добавляли позерству и помпезности его бороды налет экзотики и иррациональности: отсылали к

Брахманской философии, к наивной заносчивости Гурумпарампара. Риторичность этого молодого

грека не предполагала какой-либо самокритики; он не знал, что обладает этими вульгарными

чертами, и потому был обожаем, в точности как те, кто не знает, что у них есть права… Среди его

так хорошо ощущаемых изъянов худшим была склонность распространять среди людей, как он

говорил, «не всё сразу», ибо жизнь его была длинной, почти бесконечной «осведомлённостью о

своих собственных правах и волей к борьбе за них». Этот грек, в моём понимании, обладал

колоссальной хитростью, воплощенной в его наивной особе. Через марксистскую проводедь

молодых экстремистов буржуазного происхождения, проповедь осведомлённости о своих правах и

воли к борьбе за них, говорит ни что иное как неосознанный гнев бедной буржуазии на богатую

буржуазию, молодой буржуазии на старую буржуазию, бессильной буржуазии на могущественную

буржуазию. Это неосознаная гражданская война под личиной классовой борьбы внутри ада

буржуазного сознания (если вы помните, я говорю о радикалах, а не о коммунистах). Обожаемые

люди, не знающие, что у них есть права - и даже обожаемые люди, знающие, что у них есть права

- отказываются от них, чтобы в замаскированной гражданской войне играть хорошо знакомую

старинную роль: роль пушечного мяса. Их используют с безответственным лицемерием, в первую

очередь, как субъект трансформации, которая освобождает совесть от груза зависти и

экономического недовольства, а во вторую очередь, они посылаются, как армия «чистых» парий,

молодыми нерешительными и фанатичными буржуа на неосознанную, нечистую борьбу, строго

против богатых и защищенных старых фашистов-буржуа. Хотелось бы прояснить: студент-грек, в

котором я увидел своего рода символ, был во всех отношениях (но не в отношении жестокой

правды) также невинен, как и бедняки. И эта «невинность» происходила исключительно из его

радикализма.


Параграф 3


Пришло время сказать: права, о которых идет речь, это «гражданские права», которые вне строго

демократического контекста, как в идеальных пуританских демократиях в Англии или США, даже в

светской Франции, приняли классовый подтекст. Социалистическая итальянизация гражданских

прав не могла не следовать фатальным (историческим) путём самопопуляризации. Экстремист,

учащий других тому, что у них есть права, чему он учит на самом деле? Он учит тому, что, тот кто

прислуживает, имеет те же самые права «идентичности», что и тот, кто командует. Экстремист,

который учит других бороться за собственные права, чему он учит? Он учит тому, что нужно

пользоваться теми самыми правами «идентичности», что и господам. Экстремист, который учит

других тому, что угнетаемые несчастны, чему он учит? Он учит тому, что человек должен

требовать прав «идентичности», которыми пользуются эксплуататоры. Результат, который мы,

таким образом, имеем, это «идентификация», демократизация в буржуазном смысле. То есть,

трагедия экстремистов состоит в том, благодаря их усилиям, та борьба, которую они на словах

определяют как «марксистско-ленинскую и революционную», свелась к гражданской борьбе,

старинной, как сама буржуазия. Само существование буржуазии зависит от этой борьбы.

Достижение таких прав ведет только к вхождению в состав буржуазии.


Параграф 4


В чем классовому сознанию не по пути с гражданским правовым сознанием марксистского типа? В

чем итальянской Компартии не по пути с экстремистами (даже если, в духе старой

бюрократической дипломатии она иногда перекликается с ними: как, она сделала, например,

сравнив движение "Sessantotto" с Сопротивлением)? Ответ достаточно прост: пока экстремисты

борются за гражданское правовое сознание марксистского типа, ради, как я уже сказал, конечной

идентификации эксплуатируемых с эксплуататорами, коммунисты, наоборот, борются за

гражданские права во имя оппозиции (alterita).

Эта оппозиция (не означающая просто альтернативу) по самой своей природе устраняет

возможность ассимиляции эксплуатируемых эксплуататорами. Классовая борьба была, до сих пор,

также борьбой за преобладание другого образа жизни (снова цитируя Витгенштейна как

потенциального антрополога), то есть, за другую культуру. Конечно, эти два борющихся класса

отличались друг от друга, как бы это сказать, в расовом смысле. И, на самом деле, отличаются до

сих пор, в наш век потребительства.


Параграф 5


Всем известно, что, когда «эксплуататоры» (посредством «эксплуатируемых») производят товары,

они на самом деле производят человеческий материал (социальные отношения).

«Эксплуататоры» второй промышленной революции (известной также как общество потребления;

характеризуемой чрезмерностью, изобилием товаров и гедонизмом) производят новые товары: то

есть, новый человеческий материал. Так вот, на протяжении своей двухвековой истории, первая

индустриальная революция последовательно производила переменные социальные отношения.

Как это доказать? Доказательство - в совершенно очевидной переменности социальных

отношений тех, кто боролся за революционную оппозицию. Они всегда противопоставляли

капиталистической экономике и культуре не альтернативу, а именно оппозицию. Она должна была

полностью модифицировать существующие социальные отношения, или, в терминах

антропологии, существующую культуру. «Социальная модель» серв-феодал по сути не сильно

отличается от модели фабричный рабочий-промышленник. В любом случае, это «социальные

отношения», которые показали свою переменность. Но, что если вторая индустриальная

революция будет теперь производить, с помощью бесконечных новых возможностей, которыми

она располагает, устойчивые социальные отношения? Это огромный и возможно, трагический

вопрос, который встаёт сейчас. И это на самом деле ключ к полному обуржуазиванию, которое

происходит во всех странах: он очень отчетлив в капстранах и имеет драматический характер в

Италии. В этом случае у капитализма розовое будущее. Потребности, который порождал

оригинальный капитализм, во многом смыкались с естественными потребностями. Новый

капитализм, наоборот, порождает совершенно ненужные, абсолютно искусственные потребности.

И через эти потребности новый капитализм не только исторически модифицирует определённые

человеческие типы: он меняет сам человеческий материал. Я должен добавить, что

потребительство может порождать неизменные «социальные модели» либо заменяя – это худший

вариант - старый клерикальный фашизм технологическим фашизмом (только в том случае, если

последний выдаст себя за антифашизм), либо, что более вероятно, создавая, при помощи его

гедонистической идеологии контекст ложной толерантности и ложных ценностей: другими

словами, ложного достижения гражданских прав. В обоих случаях область настоящего

революционной «оппозиции» будет сведена к чистой утопии и вещи из прошлого; ограничив роль

марксистских партий до чисто социал-демократической функции. С исторической точки зрения, в

этом будет нечто совершенно новое.


Параграф 6


Дорогая Панелла, дорогая Спадачча, дорогие друзья радикалы, с вашим святым терпением,

которым вы одариваете всех, и даже меня: различие это не только черта классового сознания или

марксистской революционной борьбы. Оппозиция законно существует как элемент

капиталистической энтропии. И поэтому её преимущество (или, скорее, трагедия, причём

неимоверная) в конкретности, фактичности. Что она представляет из себя сама и какое различие

она в себе заключает - это два разных культурных факта. Отношения их часто запутанны, что

очень и очень скверно. До сих пор функция марксизма была в том, чтобы делать их отношения

диалектическими - диалектическими отношениями между культурой господствующего класса и

культурой угнетённых. Такие диалектические отношения оказываются невозможны в ситуации,

когда культура угнетённых исчезает, будучи уничтоженной или, как вы бы сказали,

аннулированной. Таким образом, необходимо бороться за консервацию всех культурных форм,

альтернативных или субкультурных. Этим вы и занимаетесь уже много лет, особенно в последнее

время. Вы умудрялись находить альтернативные культуры и субкультуры везде; в городских

центрах, в самых далёких и затерянных, мертвых и опасных городских уголках. Вы действовали не

из вежливости, не из ложного достоинства, и не под чьим-либо давлением. Вы не боялись

фарисеев и мытарей, не боялись даже фашистов и этим всё сказано.


Параграф 7


Гражданские права это, по сути, права других людей. Таким образом, говорить о различии значит

приближаться к псевдобесконечности. В вашей доброте и в вашей непримиримости вы не делали

различий. Вы бескомпромиссно посвятили себя любому типу различия. Но тут нужно сделать одну

оговорку. Есть тип различия, характеризующий большинство, и есть другой, связанный с

меньшинствами. Проблема уничтожения культуры угнетённых состоит в изъятии диалектического

различия, а, следовательно, угрозы. Это проблема большинства. Развод это проблема

большинства. Аборты - проблема большинства. Конечно, большинство состоит из рабочих и

фермеров, мужей и жен, отцов и матерей. В том, что касается оппозиции в целом, в разводах и в

абортах вы достигли огромного успеха. Но в этом состоит, и вы это отлично знаете, огромная

опасность. Это опасно для вас, но вы хорошо знаете, как реагировать на эту угрозу. Однако это

опасно и для всей страны, которая, особенно её высшие культурные эшелоны, реагирует весьма

слабо. Что я имею в виду? Через марксистский тип гражданских прав, принятый экстремистами,

как сказано в первых параграфах этого доклада, гражданские права проникли не только в

сознание, но и в динамику итальянского прогрессивного правящего класса. Я не имею в виду

ваших сторонников, я не имею в виду тех многочисленных людей, до которых вы сумели

добраться в разных отдалённых местах, за что честь вам и хвала. Я имею в виду социалистов,

коммунистов, левых католиков-интеллектуалов, и интеллектуалов вообще.


Параграф 8


Я понимаю, что делаю жесткие заявления. Однако это неизбежно. Иначе зачем мне было сюда

приходить? В период оправданной левой эйфории я подчёркиваю то, что, на мой взгляд,

становится сильнейшей опасностью для нас, интеллектуалов, в ближайшие годы. Нас ждёт новое

«предательство интеллигенции», новый компромисс, перестановка сил, новая капитуляция перед

«порядком вещей», новый режим под знаком нового образа жизни и качества жизни. Повторяю то,

что сказал в конце пятого параграфа: потребительство может придать новым социальным

моделям, выражающим новые способы производства, неизменность, «создавая, посредством

своей гедонистической идеологии, ситуацию ложной терпимости и ложных ценностей: другими

словами, ложного достижения гражданских прав». И вот масса интеллектуалов, которая тяготеет к

вам, благодаря прагматичному «омарксовлению» экстремистов, борясь за гражданские права с

помощью «прогрессивного», то есть, левоконформистского кодекса, на самом деле играет на руку

существующей власти: чем сильнее прогрессивный интеллектуал демонстрирует свою

фанатичную веру в гражданские права, тем больше он на самом деле принимает социал-

демократическую функцию, навязанную ему властями, отменяя, тем самым, через ложный

тоталитарный подход к гражданским правам, любое подобие оппозиции. То есть, такая система

власти оказывается способна рекрутировать прогрессивную интеллигенцию в свой клир. И тут они

уже незаметно проникают в невидимую властную структуру, получая невидимый партийный билет.

Единственное, что вы можете противопоставить такой тенденции, это, наверное, просто

оставаться собой: то есть, и впредь оставаться неузнаваемыми.

Немедленно забудьте о своих великих успехах: оставайтесь невозмутимой, настойчивой и

неизменной противоположностью, претендуйте на инаковость, требуйте её, совпадайте с ней,

шокируйте, возводите хулу.


__________________________________________________________________________

Текст доклада, который Пазолини должен был сделать на съезде Партии Радикалов в ноябре

1975. Был зачитан на съезде через два дня после смерти П.П.П.

перевод Кирилла Медведева

ссылка скрыта   АНО "Центральноазиатский информационный центр"

Эссе: Пьер Паоло Пазолини О кино. Фрагменты писем и статей разных лет «Высказаться и умереть или жить вечно, не высказавшись» П.П.ПАЗОЛИНИ Как я и предполагал, звонит телефон. Это Франко, который должен играть Аккатоне. Уже неделю звонит он ежедневно в это время: напрасно. Вместе с ним ждет его брат Серджио, моя старая незаменимая опора, мой лексикон римского диалекта. Феллини вчера забрал обе пленки*, он бы хотел просмотреть материал в одиночестве. Мы, собственно, намеревались сделать это вместе – вместе с актерами, чтобы подбодрить их. Позднее Феллини мне позвонил и объяснил, в чем дело. Я мог бы его понять. Все утро на пролет я ждал его звонка. Ничего. В конце концов, после обеда, я сам потянулся к телефону. Феллини и Фракаси не было, они, оказывается, отправились на свадьбу! На следующий день я пошел в «Федериц»: ни души; конторы с дорогими белыми обоями, с изысканной меблировкой напоминали передние в господских домах. Когда я появился в помещении, туда через личный вход вошел Феллини. Великий продавец тайн не скрывает, что я некстати, но тем не менее заключает меня в объятия. Он свеж, элегантен и энергичен, как тигр в клетке. Мастер ведет меня в свою комнату, усаживает и говорит – он будет откровенным (ага!) – материал его не убедил…. Это я знал еще раньше. Наверное, уже с того вечера, когда я предложил ему снимать фильм. Я абсолютно не был потрясен и пустился в дискуссию с ним просто для того, чтобы узнать правду. Итак, что в самом деле не понравилось Феллини? Жалкая, грубая, беспомощная, почти тезисная манера несчастного школяра, в которой снят фильм. Ну хорошо, я принял критику к сведению, это был мой первый эксперимент. Я впервые стоял за камерой – она являла собой в лучшем случае устаревшую груду металлолома, рассчитанную только на дешевые ролики. И этой штукой я должен был за один день отснять целый эпизод. Что я мог создать? Чудо? В полной неопытности я силился мучительно воскресить на пленке свои потаенные образы: головы, которые в моем воображении повторяли стилистику Дрейера, выглядели в результате как обыкновенный крупный план. Быстрые наезды камеры казались в фильме медлительными, а там, где я хотел дать приглушенный свет, он становился неожиданно резким – или наоборот. Иначе говоря, любому фрагменту не хватало законченности, ощущения формы – не хватало тайны. Однако, если бы мне пришлось все проделать заново – именно об этом спросил Феллини, - я снимал бы, как и прежде, в одинаковом ритме: стремительно, торопливо, функционально, без всякого украшательства, без атмосферы, полностью сосредоточившись на действующих лицах. Наверно, я слишком самоуверен и – в отличие от него – слишком крут: в любом случае Феллини с его элегантностью – есть в ней что-то клерикальное – и лоском умело переводит дискуссию в другую плоскость – финансовую. «Хорошо, если расходы столь ничтожны, то можно попробовать». Но совершенно очевидно, что это всего лишь эвфемизм, тактика, практикуемая отцами – исповедниками. Не говоря уж о том, что «Федериц» вообще, судя по всему, ничьих, кроме феллиниевских, фильмов снимать не собирается, разве что – коль будет на то знамение – какого–нибудь экстравагантного феллинианца, хотя ничего особенно хорошего в этом для самого мастера нет. Мое мировоззрение, в сущности, эпикорелигиозное. Нищета была неизменно эпична, и мотивы, лежащие в основе психологии нищего, бедняка или люмпен – пролетария, всегда были религиозны в чистом виде, поскольку не зиждились на каком-либо самосознании. Подобное видение бедняков, люмпенов наглядно проступает не только в музыке, но во всем стиле моих фильмов. Музыка в данном случае лишь очевиднейший компонент, внешний покров проходящей сквозь весь фильм поэтической формы. Я пришел в кино без профессиональных познаний. Я до сих пор еще не знаю, что имеет в виду профессионал, когда он рассказывает какой-то «Flou-Fotografie», как не говорит мне ничего и бесконечное множество других технических подробностей – по той простой причине, что они мне ничего не дают. Когда начались съемки «Аккатоне», я был переполнен огромной кинематографической страстью, искренним чувством идеальной картины. Мое невежество в технической области уравновешивалось моей манерой письма и отношением к миру. Отдельные сцены представали передо мной так ясно, что мне не нужна была никакая техническая помощь, чтобы справиться с ними. Чтобы перемахнуть через разрушенные стены Пиньето, мне вовсе не нужно было знать, как назвали бы этот прием профессионалы ….. Страх есть свойство гражданское. Люмпен – пролетариату знакома другая форма страха – страх, который описал этнолог Де Мартино в своей работе, посвященной луканскому фольклору: доисторический. В «Аккатоне» я выразил именно эту форму страха. Именно это осмысление смерти, эта мораль, которые так отличны от нашей, - дохристианские, - но одновременно несущие в себе элементы католицизма с отчетливыми следами суеверия и сакральной ритуалистики… В «Аккатоне» экзистенциалистского страха нет, страх принимает там другие формы… Страх луканского христианина в ритуальном плаче по умершему родственнику совершенно иной, чем страх какого-нибудь буржуа, допустим, героя «Скуки» Моравиа. Конечно, я хотел вглядеться в то, что происходит в душе люмпен – пролетария римской провинции, и все давние болезни увиделись мне (но вместе с тем вся красота жизни). Вот что нашел я: его материальную и моральную нищету, его жалкую и бесполезную иронию, его неотступный, оскорбительный страх, его выставленную на всеобщее обозрение ясность, его чувственность без идеалов и, в довершение ко всему, - атавистический, питаемый суевериями католицизм язычника. Не что иное, как смерть. ...Мой кинематографический вкус имеет вовсе не кинематографические источники, - он восходит к живописи. Картины, предоставленные о которых прочно удерживалось в моей голове, - это в первую очередь фрески Мазаччо и Джотто – художников, наряду с некоторыми маньеристами невероятно восхищающих меня. Я никогда не мог задумать ни одной картины, ландшафта или группы персонажа, которые не соприкасались бы с моей глубокой страстью к живописи Треченто, где человек остановлен и укреплен в основе мироощущения. Движение моих картин пробуждает такое чувство, словно объектив скользит по поверхности полотна. Я аранжирую глубину, как задний план живописного произведения, как жанровую картину, поэтому кадры у меня преимущественно лобовые. И действующие лица перемещаются, где это только возможно, с подчеркнутой симметричностью, не касаясь заднего плана. Крупный план за крупным планом поворот слева направо, вслед за поворотом справа налево. Регулярный ритм, состоящий максимум из трех элементов, и т.д. Резаная последовательность крупных планов за общими встречается у меня довольно часто. Чего я всегда хотел достичь, так это пластичности, а именно – пластичности картин Мазаччо. Его восхитительная черно-белая гамма, утонченность и грубость ….. Я никогда бы не стал импрессионистом, я люблю задний план, но не ландшафт. Я не могу представить притвор алтаря с движущимися фигурами. Я не люблю съемок, которые начинаются пустым «полем», чистым ландшафтом. Фигура, как бы она ни была мала, попадает в поле зрения сразу. Такой крохотной она остается только на мгновение, потом я даю знак своему верному Дели Колли**, чтобы он взял 75-й объектив, который фиксирует героя и замирает: лицо ни с чем не спутать, а за ним задний план, а не ландшафт. ...«Царь Эдип» лишь отчасти античный фильм. Пролог и эпилог изображают детство юноши – быть может, любого из нас, - а тот в своих видениях реализует миф об Эдипе, как его воплотил Софокл, но уже с элементами фрейдизма. В конце фильма герой стареет, слепнет и становится своего рода новым Тиресием – пророк, мудрец, он проходит сквозь современный мир, играя на флейте. Первая сцена происходит в Болонье в 1961 году, где старый слепец игрой на флейте навевает образ буржуазной эпохи – либеральный мир капитализма. Вторая сцена разыгрывается вблизи фабрики, полной рабочих, - ее мелодия заимствована из русской революции. В конце непрестанных поисках места, где он мог бы осесть, Эдип возвращается туда, где он впервые увидел свою мать. Вторая часть «Эдипа» представляет собой грандиозный мифологический сон, но миф обрывается с пробуждением, с возвращением к реальности. Третья часть повествует о сублимации уже в чисто фрейдистском понимании. Подмена мифа состоит в том, что Эдип находит себя в Тиресии, сублимируется как поэт, пророк, человек необычайный. Ослепив себя, с этим актом самонаказания Эдип вступает очищенным в царство героев и поэзии… ПРИМЕЧАНИЯ * Речь идет о фильме «Аккатоне» ** Тонино Дели Колли - выдающийся итальянский кинооператор Перевод Геннадия Герасимова П.П.Пазолини Г.Герасимов, 06.04.2006 Постоянный адрес статьи ссылка скрыта