Некоторых международно-правовых механизмов

Вид материалаИсследование

Содержание


Уголовное обвинение
Общие требования справедливостисудебного разбирательства
В-ва против России
Pretto & Others v. Italy
Порядок назначения судей
Продолжительность их полномочий
Наличие гарантий
Внешний фактор независимости
Фей против Австрии
Пьерсак против Бельгии
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   26

Уголовное обвинение

Статья 6 Конвенции предусматривает, что каждый имеет право на справедливое разбирательство «при предъявлении ему любого уголовного обвинения». Следовательно, для определения относимости статьи 6 к рассматриваемому делу необходимо знать, какое обвинение будет считаться уголовным, а также будет иметь значение, что означает предъявление обвинения, с какого момента обвинение следует считать предъявленным.

Что касается уголовного характера обвинения, то к делам этой категории следует отнести, прежде всего, собственно уголовные дела, отнесенные к таковым в национальном праве, а также и некоторые иные.

Исходя из судебной практики, можно выделить основные критерии относимости дел к уголовному обвинению. Суд в своем решении по делу Энгель и другие против Нидерландов111, а также в последующих прецедентах установил критерии, позволяющие определять, является ли обвинение «уголовным» в смысле статьи 6 Конвенции. Этих критериев три а) классификация в системе национального права, б) характер правонарушения и в) серьезность предъявленного обвинения и степень суровости наказания.

а) Классификация в системе национального права

Как уже указывалось, если обвинение классифицируется как уголовное в системе внутреннего права государства, то в этом случае статья 6 применима автоматически. Что касается двух остальных критериев, то следует иметь в виду, что для признания обвинения «уголовным» в смысле статьи 6 достаточно наличия только одного из этих двух критериев112.

б) Характер правонарушения

В деле Лауко против Словакии113 заявитель был признан виновным в совершении правонарушения, которое по словацкому законодательству считалось «легким правонарушением», наказуемым в административном порядке наложением штрафа (состоявшем в «необоснованном обвинении другого лица в совершении легкого правонарушения»). Несмотря на классификацию правонарушения в словацком законодательстве, обвинение в его совершении было признано Судом «уголовным» на основании того, что соответствующая норма касалась всех граждан, а не отдельной категории лиц, а также по причине очевидно карательной и превентивной цели наказания.

в) Серьезность предъявленного обвинения и степень суровости наказания

Использование лишения свободы в качестве наказания, как правило, придает правовой норме характер, свойственный уголовному производству. В решении по делу Энгель и другие против Нидерландов Суд записал, что «В обществе, где действует принцип верховенства права, наказания в виде лишения свободы отнесены к «уголовной» сфере, за исключением тех, которые по своему характеру, продолжительности или способу исполнения не могут считаться наносящими ощутимый ущерб. Серьезность того, что поставлено на карту, традиции государства и значение, придаваемое Конвенцией уважению физической свободы личности, — все это требует, чтобы именно так и было»114. В то же время не всякое лишение свободы относится к уголовному судопроизводству. В решении по делу Энгель и другие против Нидерландов Суд постановил, что наказание «двухдневный арест строгого режима»… было слишком коротким по времени, чтобы относить его к «уголовному» праву».


Общие требования справедливости
судебного разбирательства



Параграф 1 статьи 6 Европейской Конвенции

«...справедливое и публичное разбирательство дела...»

Под публичным разбирательством следует понимать то, что не допускается закрытое слушание дела без серьезных на то оснований. Эти основания описаны в той же норме (статьи 6.1 Конвенции) и расширительному толкованию не подлежат: «Судебное решение объявляется публично, однако пресса и публика могут не допускаться на судебные заседания в течение всего процесса или его части по соображениям морали, общественного порядка или государственной безопасности в демократическом обществе, а также когда того требуют интересы несовершеннолетних или для защиты частной жизни сторон, или — в той мере, в какой это, по мнению суда, строго необходимо, — при особых обстоятельствах, когда гласность нарушала бы интересы правосудия».

В практике Центра есть примеры того, как судом принималось необоснованное решение о закрытом слушании дела, вызванное стремлением суда сокрыть от публики общественно значимые вопросы, в частности, нарушения, допущенные в ходе предварительного расследования.

Основную трудность составляет толкование термина «справедливое разбирательство», и определение этого понятия из самого текста статьи не столь очевидно. Большинство дел из тех, которые направлены Центром в международно-правовые органы, в той или иной степени затрагивают проблему «несправедливого суда».

Где же следует искать критерии «справедливого судебного разбирательства»? Прежде всего, их можно найти в параграфе 2 статьи 6 Конвенции — «презумпция невиновности», а также в перечне минимальных гарантий справедливого судебного разбирательства, содержащемся в пунктах «а-е» параграфа 3 статьи 6. Это такие гарантии, как, например, право на защиту или право пользоваться бесплатной помощью переводчика, если таковая необходима (подробно об этих и других гарантиях будет рассказано в разделе, посвященном статье 6.3). Если не соблюдены эти минимальные требования, то при всех обстоятельствах можно говорить о несправедливости судебного разбирательства. При этом следует иметь в виду, что упомянутый перечень не является исчерпывающим. Кроме того, суд может формально соблюсти эти требования и, тем не менее, не быть соответствующим критерию «справедливости». Так бывает, к примеру, если суд не дал оценки заслуживающим внимания обстоятельствам, которые могли повлиять на решение суда по конкретному делу.

Примером такого игнорирования судом существенных обстоятельств может служить судебное разбирательство, в ходе которого подсудимый ссылался на свое алиби, подтвержденное определенными доказательствами, а суд не только не принял этого во внимание, но даже не дал оценки этому доводу в своем приговоре, проигнорировав его. Также часты случаи, когда суд отвергает показания свидетелей защиты, даже не подвергая их критике, будто эти свидетели и не были допрошены в судебном заседании. В подобных случаях, по нашему мнению, есть все основания ставить вопрос об очевидной несправедливости судебного разбирательства.

Так, по одному из дел Центра ( В-ва против России) секретариат Суда сделал некоторые разъяснения, представляющие, с нашей точки зрения, большой интерес. В письме отмечается, что Европейский Суд не дает оценки доказательствам и не «пересматривает» решения, вынесенные по делу. Но далее было указано: «Суд не производит переоценку доказательств, кроме случаев, когда оценка доказательств производилась судами с грубыми нарушениями. Суд некомпетентен рассматривать жалобы на фактические или юридические ошибки, предположительно совершенные национальными судебными инстанциями при вынесении решений по делу, кроме как в случаях, когда результатом этих ошибок было ущемление прав и свобод, гарантированных Конвенцией. В частности, Суд не производит переоценку доказательств, кроме случаев, когда выводы суда произвольны или грубо не соответствуют фактам (дело 7987/77 Австрия 13 декабря 1979 года)» (выделено автором).

На этом основании мы делаем следующие выводы. Оценка доказательств не входит в предмет рассмотрения Европейского Суда. Однако в ряде случаев мы можем столкнуться с примерами очевидной несправедливости при оценке доказательств национальными судами. Это случаи, когда одни доказательства (например, обвиняющие) безосновательно принимаются за достоверные, а другие — противоположные (оправдывающие) игнорируются, замалчиваются или бездоказательно отвергаются с голословной ссылкой на то, что такие доказательства приведены «с целью уйти от ответственности».

Мы не можем утверждать это в каждом отдельном случае, ибо Европейскому Суду предстоит принимать решение, допустимо ли в конкретном деле подвергать критике оценку доказательств, если она очевидно несправедлива. Мы придерживаемся мнения, что в таких случаях Европейский Суд может пойти столь далеко, чтобы сделать вывод о «двойных стандартах» при оценке доказательств судом. «Двойной стандарт» — всегда атрибут несправедливости.

Поэтому в этих случаях можно обоснованно ставить вопрос о несправедливом судебном разбирательстве.

Кроме того, понятие справедливого суда нельзя рассматривать в отрыве от требований соблюдения равенства сторон в процессе, о чем также будет подробнее рассказано ниже. К требованию справедливости относится и возможность обвиняемого непосредственно участвовать в разбирательстве и иметь возможность оспорить показания свидетелей обвинения. Отсутствие мотивированности в решении суда также может быть расценено как нарушение требования о справедливости судебного разбирательства. Например, на практике в России часты случаи, когда определения суда кассационной инстанции носят поверхностный характер, не все кассационные доводы подвергаются анализу и оценке, некоторые из них полностью игнорируются, а выводы судебной коллегии подчас лишь перечисляются, но не мотивируются. При этом следует помнить, что требования статьи 6 Конвенции распространяются на все стадии судебного разбирательства, включая стадию кассации.


«...в разумный срок...»

Что следует понимать под разумным сроком, в пределах которого должно быть завершено рассмотрение дела? Могут ли здесь существовать какие-нибудь конкретные рамки и точные сроки? Практика Европейского Суда показывает, что точные сроки (2, 3 или 5 лет) не могут быть названы, срок рассмотрения дела должен быть именно разумным и обоснованным. В практике российских судов это требование выполняется не всегда, что следует из решения Суда по делу Калашников против России115.

Исходя из сложившейся практики Европейского Суда, основными критериями разумности сроков судебного разбирательства являются: сложность дела — объемность и много-эпизодность; число инстанций, задействованных при рассмотрении дела; поведение сторон и государственных органов; степень организованности работы суда (данные критерии сходны с критериями разумного срока по статье 5.3, которые описаны выше в соответствующем разделе). Заявитель должен помнить, что если затягивание судебного разбирательства происходило полностью или в значительной мере по его вине, то государство не будет нести ответственность за нарушение принципа разумного срока. Однако в некоторых случаях Европейский Суд будет проверять, принял ли суд надлежащие меры по обеспечению своевременного рассмотрения дела.

Но даже по очень сложным делам есть предел продолжительности разбирательства.

По некоторым делам (дело Pretto & Others v. Italy) Суд признает разумным срок продолжительностью 5 лет, принимая во внимание характер и сложность дела. По другим же делам гораздо более краткие сроки признавались нарушением этого требования. Из подобной практики можно сделать вывод, что даже срок продолжительностью один-два года может быть признан необоснованно длительным («unreasonable»), если дело просто пролежало весь этот срок или значительную его часть без движения в сейфе судьи. И это следует иметь в виду судьям, в том числе и российским.

Большое практическое значение имеет также вопрос о начале и конце срока судебного разбирательства. По уголовному делу началом срока будет считаться момент возбуждения уголовного дела в случаях, когда оно возбуждается не по факту совершения преступления, а против конкретного лица, либо момент предъявления официального обвинения или арест обвиняемого. А временем окончания этого срока можно считать вступление приговора в законную силу (в российских условиях — вынесение определения судом кассационной инстанции). По гражданскому делу началом срока может считаться день обращения за судебной защитой, а окончанием — исполнение судебного решения (дело Бурдов против России116).


«...независимым и беспристрастным судом...»

В той же части 1 статьи 6 наряду с термином «справедливый» (fair) мы найдем очень близкие к нему требования независимого (independent) и беспристрастного (impartial) суда. Эти понятия весьма сходны, и провести четкую грань между ними сложно, так как мы говорим, в том числе, и о личной беспристрастности судей, которая, в свою очередь, часто является продолжением справедливости и независимости суда в целом.

Ни у термина «справедливость», ни у термина «беспристрастность» не может быть абсолютно точного определения и объективного понимания. Субъективность оценок этих критериев неизбежна.

Существуют четыре основных критерия независимости и беспристрастности суда, включающие и субъективные, и объективные признаки. Эти критерии были выработаны практикой Европейского Суда:

Порядок назначения судей и порядок лишения их полномочий: имеет значение уровень, на котором принимаются эти решения, этим, в частности, определяется независимость от исполнительной власти и от сторон. Представляется также, что возможность произвольного лишения судьи полномочий — обстоятельство, исключающее независимость судьи.

Продолжительность их полномочий, достаточный срок полномочий судей в условиях несменяемости или так называемый принцип «десятилетней гарантии». Если члены суда назначаются на определенный продолжительный срок, то это рассматривается в качестве гарантии его независимости. Хотя в одном из своих решений по делу Кемпбелл и Фелл против Соединенного Королевства117  — Европейский Суд счел допустимым трехлетний срок полномочий, все же такой срок службы был признан относительно непродолжительным.

Наличие гарантий против внешних обстоятельств — комплекс мер безопасности судьи, включая механизмы обеспечения неприкосновенности судей, степень материальной обеспеченности судьи и т.п.;

Внешний фактор независимости судьи, формы проявления отправления правосудия, то есть каким судья предстает перед участниками процесса и перед публикой — внешний вид судей, атрибуты судебного присутствия, их поведение в отношении участников процесса и прочие внешние проявления судебной власти. Правосудие должно не просто вершиться, — должно быть очевидно, что оно вершится.

Европейский Суд указал в решении по делу Фей против Австрии, что «В рамках теста на объективность необходимо определить, существуют ли, независимо от личного поведения судьи, неоспоримые факты, которые могут вызывать сомнения в его беспристрастности. В этом отношении даже внешние атрибуты могут иметь некоторое значение. В данном случае на карту поставлено то доверие, которое в демократическом обществе должны вызывать суды у публики и, прежде всего в случае уголовных разбирательств, у обвиняемых. Это предполагает, что при определении того, существует ли в рассматриваемом деле обоснованная причина для опасения, что конкретному судье не хватает беспристрастности, мнение обвиняемого играет важную, но не определяющую роль. Решающим здесь является то, насколько данное опасение может быть объективно оправданно’’118.

Суд постановил, что «всякий судья, в отношении беспристрастности которого имеются законные сомнения, должен выйти из состава суда, рассматривающего дело. Иначе подрывается доверие, которым в демократическом обществе должны пользоваться судьи»119.

Относительно беспристрастности суда, в ряде решений, рассматриваются ситуации, в которых судья имел прикосновенность к делу на более ранних стадиях процесса, в том числе и при решении вопросов о содержании под стражей.

В деле Пьерсак против Бельгии120, где Суд признал нарушение статьи 6, судья, который рассматривал дело заявителя, ранее служил в прокуратуре и был руководителем той секции прокуратуры, которая вела дело заявителя. Так, он, «как вышестоящий начальник заместителей прокурора, которые вели это дело, был вправе вносить любую поправку в направляемые ими в суд документы,… давать им советы по вопросам права».

Часто у практикующих юристов возникают вопросы, какие внешние проявления судебной власти можно расценивать в качестве пристрастности, заведомой необъективности? Можно ли относить к несоблюдению указанных выше критериев факты сознательного нарушения процессуальных норм, факты принятия заведомо неправосудных решений?

Как уже отмечалось, Европейский Суд, рассматривая вопросы о нарушении прав человека, не осуществляет пересмотр того или иного гражданского или уголовного дела по существу. Он, как это всегда нами подчеркивается, не является «четвертой инстанцией», не дает оценки доказательствам, не проверяет правильность применения того или иного внутреннего закона, так как суд каждой суверенной страны независим в принятии им решений. Однако представляется, что в тех случаях, когда суд дал оценку доказательствам вопреки здравому смыслу или явно и сознательно применял неправильный закон, можно ставить вопрос о нарушении принципа беспристрастности суда. Конечно, речь может идти только о явных проявлениях пристрастности судей либо о прямом нарушении внутреннего закона. Подробно об этом уже сказано выше со ссылкой на сложившуюся практику Европейского Суда (см. ответ Суда по делу В. против России в разделе приложений). В этих случаях, оказывая правовую помощь обращающимся в международные суды, юрист может мотивировать жалобу ссылкой на несправедливый характер судебного разбирательства, хотя в настоящее время прецедентное право не является обнадеживающим. Однако практика Европейского Суда является не окончательно сложившейся, а постоянно изменяющейся системой, и было бы ошибкой отказывать в помощи заявителям, пытаясь самонадеянно оценивать перспективу дела в Страсбурге. Следует всегда помнить, что практика Европейского Суда — это не застывшее образование, а подвижная, постоянно развивающаяся система, которая еще может претерпеть изменения множество раз, и с каждым новым делом могут быть внесены свои коррективы.

Остановимся на вопросе о том, что же следует понимать под «независимостью» и «беспристрастностью» в соответствии с уже сложившейся практикой Европейского Суда. Относительно «объективных» критериев, как уже говорилось, существуют определенные формальные признаки, как-то: юридическая независимость судей от исполнительной власти; порядок увольнения судей или отстранения от должности и другие рассмотренные выше характеристики.

Что касается «субъективных» признаков, то Европейский Суд в каждом случае предъявит высокие требования к доказательствам наличия предубеждения у судьи. Практика Суда исходит из той презумпции, что личная беспристрастность официально назначенного судьи не подвергается сомнению, если только не появляются фактические свидетельства, указывающие на обратное121. Данная презумпция является очень сильной, так как на практике достаточно трудно доказать наличие личного пристрастия. Несмотря на то, что подобные жалобы часто направляются заявителями в Страсбург, решений Суда, в которых были бы установлены признаки наличия личной заинтересованности судьи в исходе дела, единицы — они связаны с конкретными данными, касающимися личности судьи.


«...судом, созданным на основании закона...»

Смысл этого требования состоит в том, что суд должен быть учрежден на основании закона и функционировать согласно закону. Организация и отправление правосудия должны осуществляться в соответствии с теми правилами, на основании которых учреждается судебный орган. Состав суда должен соответствовать требованиям, предусмотренным правилами судопроизводства, а установление нарушений в порядке назначения судей дает основание заявлять о рассмотрении дела незаконным составом суда. Так, если в рассмотрении дела принимал участие судья, не назначенный в соответствии с установленной процедурой, или народный заседатель, чей срок полномочий давно истек, либо коллегия присяжных заседателей была назначена без предварительного опубликования списков кандидатов в присяжные, как того требует закон, то, по нашему мнению, следует признать, что судебное разбирательство осуществляется судом, созданным не на основании закона.

Рассматриваемое правило статьи 6 Конвенции в принципе не препятствует созданию «согласно закону» системы специализированных судов. Однако при установлении данных, что такая специальная система функционирует в нарушение основополагающих принципов правосудия, представляется правомерным ставить вопрос о несоблюдении этого правила. Так, спорным, по нашему мнению, является вопрос о легитимности системы военных судов в Российской Федерации. Создание такой системы, возможно, отвечает требованиям целесообразности, но законность некоторых положений функционирования этих судов вызывает серьезные сомнения. К этим положениям относятся такие обстоятельства, как, например, двойное финансирование этих судов — частично из средств Министерства обороны, в том числе по вопросам технического, социального и других видов обеспечения. При таком характере финансирования нет оснований считать, что сама система военных судов независима от министерства, ее финансирующего. В этой связи, с нашей точки зрения, уместно ставить вопрос как о законности такой системы судебных органов в целом, так и об отсутствии реальной независимости этой ветви судебной системы.

Обе эти проблемы — законности и независимости — встают и при оценке такого положения, при котором судьи военных судов являются военнослужащими и имеют различия по воинским званиям. В этом случае возникает проблема неизбежной ведомственной подчиненности как самих судей (одни из которых могут быть младшими, а другие старшими офицерами), так и всей системы судов.

Следует отметить, что в ряде недавних решений в отношении Турции Суд не признал независимыми турецкую систему «судов национальной безопасности», которые, рассматривая дела о преступлениях против «территориальной целостности и национального единства», не являются военными судами, но всегда имеют в своем составе военных судей, даже если рассматривают уголовные дела в отношении гражданских лиц. В этой связи Суд отметил, что у заявителей были объективные основания опасаться того, что военный судья, будучи военнослужащим и подчиняясь армейской дисциплине, будет при принятии решения руководствоваться соображениями, «не имеющими ничего общего с обстоятельствами дела»122.


К сказанному в этом разделе следует добавить, что все положения, рассмотренные применительно к параграфу 1 статьи 6, равно как и те положения, которые будут рассмотрены ниже по параграфу 2 статьи 6 и параграфу 3 статьи 6 Европейской Конвенции, имеют прямое и непосредственное отношение к гарантиям, закрепленным в статье 14 Международного Пакта о гражданских и политических правах.