Geum.ru

Концепция в. М. Бехтерева. Коллективная рефлексология. Данные эксперимента в области коллективной рефлексологии. Комментарии и примечания. Социально-психологическая

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   32   33   34   35   36   37   38   39   ...   60


Произошло то, что в значительной мере является внутренним тормо-

жением, в отличие от высшего торможения, которое может быть, например,

следствием запрета со стороны закона или ограничения тех или других

организаций административным путем или путем насилия.


Внутренние тормозы в коллективах вообще не составляют редкости. Так,

например, в истории мы встречаемся с необходимостью для народа, обуслов-

ленной теми или иными обстоятельствами и моментами, проявить энергию

и энтузиазм и в то же время невозможность осуществления этого по причинам

внутреннего порядка, классового раздора и т. п. Сюда же относятся случаи, ког-

да задерживается культурное движение народа, раздираемого междоусобицей,

гражданской войной двумя религиями и несогласием в верованиях, когда мы

встречаем, с одной стороны, разъедающий скептицизм, с другой -

религиозный фанатизм, или беспрерывную борьбу между консерваторами и

оппозицией. Благодаря этим условиям часто даже борьба народа за свое

историческое бытие не может осуществляться, ибо результаты его воинствен-

ного порыва рушатся и утрачиваются по обстоятельствам, против которых бы-

ло бы бессильно или невозможно вести борьбу. Все эти состояния приводят

обыкновенно к подавлению и к ограничению или ослаблению народного поры-

ва и, следовательно, к бездеятельности и параличу.


Вообще всюду, где мы встречаемся с действием противоречивых факторов,

там мы имеем подавление общественных движений и состояние обществен-

ной косности. Даже простое разногласие с другим лицом в том или ином

случае парализует стремления обоих в большей или меньшей мере.


Между прочим и то, что известно под названием коллективного настро-

ения, подвергается внутреннему торможению, сменяясь другим настроением.

Возьмем пример из жизни русского общества. Как известно, в начале великой

войны все общество до самых низов включительно следило за малейшими

событиями на войне: всякая удача на войне возбуждала всех и давала повод

к торжественным речам в общественных собраниях, тогда как военная неудача

оценивалась как национальное горе, повергавшее всех в уныние. Но период

сплошных военных неудач постепенно притупил общественную реакцию к

этим событиям.


Еще в первое время революции наступление 18 июля дало резкий толчок

развитию патриотического настроения, ибо и сама революция первоначально

прошла под флагом патриотизма, но это была последняя патриотическая

вспышка. Последовавшие затем военные неудачи в корень подорвали всякую

веру в успешное продолжение войны и дали благоприятную почву для

интернационалистических учений. За этим началось безразличное отношение

к войне, а с захватом власти большевиками оно достигло такой степени,

что отторжение от России не только Польши, но и Литвы, Курляндии, а

затем и всего Прибалтийского края, Украины, Финляндии и Кавказских

областей, проходило в русском обществе без всякой особой реакции, как

будто бы речь шла о расчленении не живого общественного тела, а безды-

ханного трупа.


223


Заслуживающим особого внимания явлением в коллективной рефлексо-

логии может быть естественное торможение мимико-соматического рефлекса

толпы, вызываемого казнями и расстрелами. Всякому известно, как действует

на нервы убийство в мирной обстановке и как привыкают к убийству на

войне. Привыкший к бою солдат перестает испытывать угнетение или страх,

он скорее возбуждается в бою и как бы пьянеет, пренебрегая опасностью.

Мимико-соматическая реакция, таким образом, постепенно все более и более

притупляется вместе с частым повторением у каждого индивида, и, в конце

концов, реакция, возбуждаемая даже перед лицом собственной смерти, испы-

тываемая каждым при соответствующих обстоятельствах, совершенно затор-

маживается. Постоянное ожидание смерти делает человека безразличным

при действительной опасности "*.


Здесь речь идет о более или менее полном подавлении мимико-соматиче-

ской реакции, являющемся в результате известного переутомления. В под-

тверждение сказанного в мемуарах участника Парижской Коммуны, на-

чальника уголовного розыска Каттелена мы можем прочесть между прочим

следующее: <В конце концов, так как утомляешься от всего, то солдаты не

истребляли больше пленных, но стреляли без гнева, без дикого завывания,

но в полном порядке и с мудрой экономией патронов.


Два или три выстрела из шаспо, иногда даже один, сделанные без

сомнения в упор, в череп, и все было кончено. Под конец и жертвы стали

позволять себя приставлять к стене со спокойным отречением. Только не-

сколько скромных жалоб:


"Мой бедный мальчик, что это вы хотите там делать, вы не дали даже

мне времени поцеловать моих детей"> °.


Большего безразличия перед лицом смерти как с той, так и с другой

стороны трудно даже и представить.


Даже простые люди, видя кругом себя казни, привыкали к предстоящей

своей смерти как будто к самому обыкновенному акту. Так, в Оранже

крестьяне даже поплясывали на эшафоте, а 15-летний мальчик спрашивает

палача: <Ты очень больно мне сделаешь?>


Нечего говорить про стойкость руководителей революционных движений,

которые обычно почти все умирают с героическим спокойствием, чему спо-

собствует их воодушевление и выработанная стойкость нрава. Известно, какое

равнодушие проявил Дантон на эшафоте: <Ты покажешь мою голову народу,

она стоит этого>, - были его последние слова. Случались даже шутники на

эшафоте. Так, один, шутя, желает зрителям большей удачи, чем он ее имел,

другой вышучивает под гильотиной и народ, и самого палача.


С другой стороны, известно, с какой стоической твердостью в большинстве

случаев умирают заговорщики в период кровавых революций. Так, жертвы

заговора <Красных рубах> восходят один за другим на эшафот, не выдавая

своих тайн. Еще более яркий пример в этом отношении представляют

жирондисты. <Своей героической смертью жирондисты заслужили сразу

переход в бессмертие. Были приняты все меры, чтобы они могли выпить

перед смертью чего-нибудь возбудительного. Это не мешало им хором запеть

марсельезу не как похоронный самим себе псалом, а как победный марш,

как символ надежды на лучшие судьбы отечества. Они пели с увлечением,

громко и понятно и на печальной колеснице, и сходя с нее на землю, и

поднимаясь на ступень эшафота. Лишь тяжеловесный нож гильотины за-

ставил их голоса умолкнуть навеки> .


Не меньше безразличия проявлялось и в толпе, наблюдавшей бесчислен-

ные казни.


Cattclain P. Memoires inedites du chef de la Surete sous la Commune. S. 1., S. a. P. 231.

Кабанис П., Насс Л. Революционный невроз. Бм., Б. г. С. 98.


<Жертвоприношения гильотине прививались все более и более: они стали

входить в привычку, делались народной потребностью, а толпа, приучившаяся

к виду крови, перестала испытывать чувство отвращения, а вскоре уже не

могла обходиться без подобного возбудительного для нервов средства. Матери

приводили на места казни детей, отцы поднимали их на плечи, "воспитывая

в них таким образом ненависть к тиранам и чувство мужества"> ".


Как известно, аналогичные явления наблюдаются и в нападающей толпе.

Еще вначале толпа как будто испытывает к крови отрицательное и во всяком

случае осторожное отношение, но достаточно, чтобы первая кровь пролилась,

и ярость толпы не знает пределов; ярость перестает возбуждать отвращение;

наоборот, она является совершенно безразличной для толпы и даже не

возбуждает, чем и объясняются издевательства толпы над трупами убитых.


Можно было бы привести многочисленные примеры, но они всем изве-

стны из истории. Из сказанного ясно, что привыкание к чему-либо, воз-

буждавшему ранее мимико-соматический рефлекс, есть уже акт внутреннего

торможения этого рефлекса.


По той же самой причине преодолевание внутренних препятствий и

всякое социальное нововведение прививаются не сразу, а входят в жизнь

постепенно путем перевоспитания общества. Если нововведение коренным

образом изменяет обычный уклад общественной жизни, то оно всегда встре-

чает более или менее сильный отпор из-за привычек и рутины, являющихся

выражением закона инерции. Поэтому, чем более предстоит резкая ломка

общественных традиций, тем сильнее сопротивление со стороны общества,

тем сильнее внутреннее торможение, которое нередко может быть подавлено

толькой силой. Примерами могут служить уже ранее упоминавшиеся

сопротивления, которыми сопровождалось введение паровой машины, уст-

ройство железных дорог, первоначальное возделывание картофеля,

насильственное проведение реформ и т. д.


Народные волнения и бунты находят для себя благоприятную почву

именно в этих столкновениях установившихся социальных условий с ново-

введениями, к которым общество не подготовлено.


Во избежание этого все более или менее радикально изменяющие жизнен-

ный уклад общественные нововведения легче всего проводятся через молодые

поколения, еще не погрязшие в рутине старых условий и не сжившиеся с

ними, вследствие чего в таких случаях особую роль должно всегда отводить

перевоспитанию юношества.


Вообще каждое нововведение в социальной среде, затрагивающее интересы

большинства, встречает с его стороны сопротивление то более сильное, то

менее сильное в зависимости от того, как глубоко эти интересы затрагиваются.

С течением же времени нововведение становится привычным, вследствие

чего оно затем отстаивается как нечто усвоенное и как бы принадлежащее

обществу, хотя некогда и навязанное ему силой. Так, римское законодатель-

ство некогда вводилось силой среди галло-романских народов, которые затем

признавали своим священным долгом защищать римское право как лучшее

народное достояние.


Препятствиями к распространению того или другого нововведения в кол-

лективе являются, без сомнения, противоречащие ему взгляды, уко-

ренившиеся в обществе, а также различного рода предрассудки и даже

национальная, племенная или сословная гордость, основанная на традициях

прошлой жизни коллектива "*. В зависимости от этих условий один кол-

лектив легче воспринимает нововведение, нежели другой, в котором расп-

ространение того же нововведения встречает уже значительно большее пре-

пятствие. Нечего говорить, что распространение нововведения по коллективу


" Там же. С. 101.

15 В. М. Бехтерев


225


встречает большее препятствие, если оно возникло не в руководящей среде,

и, наоборот, оно идет быстрее, когда оно исходит от руководящих и поль-

зующихся общим доверием сфер, которые возбуждают подражание в окру-

жающих в большей мере, нежели эти последние в первых. Точно также

распространение нововведения от одного коллектива к другому происходит

легче, коль скоро оно зарождается в высшем по значению коллективе по

сравнению с тем случаем, когда нововведение зародилось в низшем по

своему значению коллективе, ибо первый коллектив в большей мере вызывает

подражание со стороны других, нежели последний*.


Вообще же внутреннее торможение легко наступает при частом повто-

рении социальных фактов. <Вследствие частого употребления слово сокра-

щается, обесцвечивается, изнашивается как голыш, скатанный волнами;

религиозное верование теряет свою интенсивность, искусство вырождается

и пр.>". Совершенно то же мы наблюдаем и во всяком общественном

движении, которое с течением времени тускнеет, утрачивая новизну, и

перестает не только привлекать к себе внимание других, но и возбуждать

собственных сподвижников.


Поэтому нужен какой-либо толчок, чтобы общественное движение вновь

оживилось. Даже простой перерыв этого движения может оказаться для него

выгодным, благодаря тому, что энергия его приверженцев с этим вместе

возрастает, и оно вновь возбуждает к себе общественный интерес.


Упоминаемое выше коллективное сосредоточение, подобно индивидуаль-

ному, также подвергается через тот или другой срок утомлению или внут-

реннему торможению. Ввиду этого коллективная работа, требующая напря-

женного сосредоточения, должна сопровождаться определенными переры-

вами, после которых она может продолжаться с новой энергией благодаря

последующему оживлению. Время наступления торможения в этом случае

зависит от характера коллективной работы, а также от большего или меньшего

ее однообразия.


В силу этого оратор, который говорит вяло и однообразно, утомляет

толпу уже в короткое время, тогда как оратор, обладающий способностью

разнообразить свою речь и интонацией, и содержанием, может быть вы-

слушиваем толпой без утомления в течение одного-двух и более часов.

Поэтому для поддержки сосредоточения при более продолжительных умст-

венных занятиях пользуются не только перерывами, но и сменой темы

занятий. При правильной смене занятий и при соответствующих перерывах

умственные коллективные занятия, как известно, могут длиться без большего

переутомления около 5-6 час., а коллективные занятия иного рода могут

длиться значительно дольше. Условно признано, что 8-часовой физический

труд, сопровождаемый правильным отдыхом, является тем наибольшим

размером труда, который в большинстве случаев гарантирует при длительных

физических занятиях от излишнего переутомления и истощения. Однако,

переутомление зависит не только от количества часов труда и времени

перерывов, но и от напряжения в труде и даже интереса к труду ".


Если тормозом общественной жизни является то, что мешает естест-

венному ходу развития общества, то не следует забывать, что и в коллективной

рефлексивности, как и в индивидуальной, один и тот же раздражитель может

быть тормозящим, но может быть и возбудителем, смотря по тому, в какой

период народного движения он действует. Так, применение силы, связанное

с расстрелами, нередко приводит к подавлению народного движения в самом

начале движения, но в иных случаях, когда народное возбуждение уже


Тард Ж. Законы подражания. С. 216.


Бехтерев В. М. Основные задачи рефлексологии физического труда//Вопросы изучения

и воспитания личности. 1919. № 1. С. 3-51.


226


достигло значительной степени развития, расстрелы могут вызвать только

новый взрыв народного возмущения и усиливают тем самым народное

движение. Так, во время исторической забастовки 25 февраля, когда казаки

отказывались стрелять в народ и часто кричали вместе с народом <долой

самодержавие>, в войска были влиты полицейские части, и производились

расстрелы народа из пулеметов, расставленных на крышах домов и разных

частях города. Но было уже поздно, и политическая забастовка тотчас же

превратилась во всеобщую. Каждый день новые расстрелы еще больше

усиливали народное возмущение и укрепляли народное движение, которое,

в конце концов, и взяло верх над старым режимом. Толпа народа на улицах,

смешавшись с войсками, овладела положением, и переворот совершился с

быстротой молнии.


Другой пример: конкуренция, как мы видели, нередко является тормозом

для малоокрепших общественных движений, но в других случаях, как мы

знаем, она является их возбудителем. Известно, что конкуренция служит

нередко стимулирующим фактором в развитии того или другого общест-

венного движения. Только недостаточно окрепшие и нежизнеспособные обще-

ственные движения, как упомянуто, она может подавить и затормозить, ибо

они не в состоянии выдержать соперничества, на чем собственно и осно-

вывается система протекционизма. Во всех же остальных случаях конкуренция

служит фактором оживляющим по отношению к общественным движениям,

дающим повод и основание к усиленной деятельности коллектива, дабы

превзойти соперничающие с ними другие общественные движения.


Во всех перечисленных случаях акты торможения в коллективной среде

создают условия, благодаря которым создается противодействие всякому

общественному движению, причем это противодействие, в конце концов,

всегда окажется равным действию, представленному тем или иным обще-

ственным движением.


В заключение заметим, что к числу важных общественных коллективных

актов торможения, имеющих в одних случаях политическое, а в других

случаях экономическое значение, принадлежат, без сомнения, так называемые

забастовки. Здесь мы имеем дело с актом общественного негативизма или

с проявлением общественного торможения, при котором быстро, иногда

сразу, прекращается общественная деятельность, только что бившая ключом.

Это торможение выявляется обыкновенно под влиянием каких-либо внешних

условий и влияний, достаточно сильных, чтобы воздействовать на массы, в

то время, как эти массы не могут иными способами дать соответствующий

отпор этим влияниям, сводящимся к насилию. Иначе говоря, вследствие

неосуществимости активного противодействия вместо него выступает акт

торможения. Однако, забастовка является актом большого общественного

значения не в смысле только одной обороны, но и как действительное

средство борьбы, нередко достигающее тех или других положительных резуль-

татов. Одной из крупнейших по размерам и достигнутым результатам

является всеобщая политическая забастовка, разразившаяся в России

в 1905 г., и для нас на этом примере небезынтересно проследить причину

развития этой забастовки, приведшей, в конце концов, к созыву законода-

тельных учреждений в России.


Всеобщая политическая забастовка 1905 г. в России имеет глубокие

корни, начавшие свой рост задолго до ее начала. Еще бессмысленная Японская

война, потребовавшая от России колоссальных жертв, вызвала недовольство

русского народа, проявлявшееся на каждом шагу. Пропаганда против царского

правительства разлилась широкой волной по всей России. Правительство не

сдавалось и поддерживало суровый режим в стране. Но начавшееся недо-

вольство царским режимом, которое подготовлялось уже давно, росло все

больше и больше. Чтобы парализовать агитацию противников царской власти,


15' 227


последняя организовала свою агитацию в рабочей среде, для чего были

образуемы общества среди рабочих, на собраниях которых подкупленные

правительством ораторы доказывали народу, что ему необходимо надеяться

на царя, что он не должен верить противникам царя, что царь искренне

желает помочь своему народу, что царь народ свой любит и желает ему

благоденствия и что, если существует на Руси недовольство царским режимом,

то это происходит от не в меру усердных чиновников и т. п. Одно из таких

обществ было основано в Москве, другое было организовано в Петербурге

по почину полиции с участием священника Георгия Гапона в начале 1904 г.,

причем одной из задач С.-Петербургского общества фабричных и заводских

рабочих было отвлечение рабочих от преступной пропаганды.


Гапон, ставший во главе этого общества и пользовавшийся первоначально

доверием некоторых членов правительства и духовенства, был прекрасным

оратором, умевшим увлекать своих слушателей. Когда он изображал тяжелое

положение рабочего, он вызывал слезы на глазах у слушателей и вызывал

детские восторги, когда доказывал, что рабочим нужно надеяться только на

царя. Нечего говорить, что имя царя тогда еще пользовалось ореолом,

передаваемым как бы по наследству от отцов к дедам. Число членов общества

и слушателей Гапона и других ораторов росло с необычайной быстротой.

Слушатели в словах ораторов как бы находили свои собственные затаенные

упования, и толпой рабочих овладело волнение по причине лучших чаяний.


Эта пропаганда, одобряемая полицией, однако, имела и оборотную сто-

рону, ибо разжечь надежду - значило превратить ее в пламя, а вполне