Geum.ru

Xxi век литературно-художественный журнал Главный редактор

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12


находки, но, мне кажется, всё в таких местах особенное — и земля, и вода, и воздух. С привкусом вечности.

— Красиво сказали, но нам пора. Все наши прошли. Давайте и мы.

Марина провела экскурсию по Храмовой горе, показала видне­ющуюся поодаль Масличную гору, рассказала о церквях, окружаю­щих это легендарное место, откуда вообще всё пошло. По Библии и Корану — это начало всей человеческой истории. Ни больше ни мень­ше. И что должен испытывать человек в таких местах, вернее — в таком месте, потому что оно — единственное? Вообще — можно ли беспрестанно благоговеть? И как это? А куда деть вопросы, сомне­ния? С ними Марина нас тоже добросовестно ознакомила, например, у Краеугольного камня:

— В средине купола скалы, как вам хорошо видно, возвышается приблизительно на 2 метра большая скала, длиной 17,7 метра и шири­ной 13,5 метра. Этот камень считается священным. Он окружён позо­лоченной решёткой, чтобы никто к нему не прикасался. Считается, что это и есть тот Эвен а-Штия (Камень Основания или Краеугольный камень), о котором в Талмуде говорится, что с него Господь начал Сотворение Мира, и который находился в святая святых Иерусалим­ского храма.

Однако, друзья, это противоречит тому, что известно о Краеуголь­ном камне из других еврейских источников. Так, согласно одному из них, камень поднимался над почвой всего на три пальца, а эта скала, как видите, гораздо выше; кроме того, она крайне неровна и заостре­на, и первосвященник не мог бы ставить на неё кадильницу в Йом Кипур. (Йом Кипур — это День искупления, самый важный иудейский праздник. Это день поста, покаяния и отпущения грехов.) Вот почему некоторые полагают, что на этом камне во дворе храма находился не Краеугольный камень, а другая иудейская святыня — Жертвенник все­сожжения.

...Право, смешно: что весь мир упёрся в основание некоего камня — не сомневаются, а вот насчёт кадильницы засомневались: устоит не устоит? А ведь ясно, что точка отсчёта в этой части света совсем дру­гая. Ты или веришь, или нет. Или способен принять символ и метафо­ру как невероятную, но реальность, или же не в силах победить свои сомнения. И тогда встреча с реальной иерусалимской святыней тебя даже разочарует. Не будут сходиться концы с концами. А нужны они тебе, те концы? Просто впитывай всё, что можешь. Хватит и тебе, и детям, и внукам твоим, и долго рассказывать будешь, как сподобил­ся побывать на Святой земле. Это же событие всей жизни! А такое БОЛЬШОЕ — сразу, конечно, не рассмотреть и не понять, тут время нужно.

— Теперь, друзья, — торопит нас Марина, — мы с вами ещё раз пройдём через ворота, уже на выход, и отправимся через Старый город к Храму Гроба Господня. Убедительная просьба: не отставать! Я буду размахивать над головой вот этим синеньким платочком. Будь­те внимательны!

Предупреждение не лишнее, потому что повела нас Марина по местам, которые разве что во сне и увидишь. Мы спускались, подни­мались и петляли по узким каменным дорожкам, натыкались на какие-то действующие синагоги и церквушки, в которых службы шли своим чередом, а люди в чёрном не обращали на бесконечную толпу любо­пытствующих никакого внимания. Здесь текла жизнь, которой присут­ствие досужих туристов помешать не могло. Это усиливало ощуще­ние, что по губам текло, а в рот не попало — вроде бы был и видел, но допущен не был: «много званых, мало избранных».

Ну и ладно. Светская жизнь тоже имеет свои прелести. Вот, сде­лав очередной поворот вслед за «синеньким скромным платочком», мы оказались в самом центре христианского квартала, в котором находится вполне житейская достопримечательность — знаменитый иерусалимский базар. Пёстрый восточный торг с его простодушным нахальством, домашней открытостью и неутомимой общительностью.

Чего тут только нет! Посуда, сувениры, ковры, украшения, нацио­нальные одежды — всего не перечислишь! И то же ощущение обособ­ленной жизни! И это при том, что буквально за руки тебя хватают, предлагая товары. Во весь голос зазывают! Марина, кстати, предупре­дила, что на базар, а точнее, на одну, специальную, лавку нам будет выделено время после экскурсии. Так и хотелось воскликнуть: «И ты, Брут?» Видимо, здесь исключений быть просто не может. Но мы-то уже тёртые калачи, не первый день замужем, знаем, что означает эта «специальная» лавка!

Однако как всё на этой земле рядом! Только что была немысли­мая базарная толчея, только что, спотыкаясь о ступени, ты глазел по сторонам, почти автоматически прикидывая: а не купить ли этот зон­тик, может, успею... какие красивые подсвечники... вот эту блузку я бы примерила... да нет, вряд ли, Марина вон машет платочком... как бы не отстать. никогда отсюда самостоятельно не выбраться. И вот уже мы на маленькой площади перед храмом, одно название которо­го рождает душевный трепет. В самом деле, как вместить в сознание, что ты находишься на том самом месте, где, по нашим православным источникам, был распят, погребён, а затем воскрес Иисус Христос?

А Марина (это просто её работа!) уже ведёт свой рассказ об исто­рии и устройстве главной православной святыни:

— Друзья! Современный Храм Гроба Господня — это огромный архитектурный комплекс, включающий Голгофу, с местом Распятия, ротонду — архитектурное сооружение с огромным куполом, непосред­ственно под которым расположена Кувуклия, Кафоликон, или Собор­ный храм, являющийся кафедральным для патриархов Иерусалим­ской православной церкви, подземный Храм Обретения Животворя­щего Креста, Храм святой равноапостольной Елены и несколько при­делов. На территории Храма Гроба Господня расположено несколько действующих монастырей, он включает множество вспомогательных помещений, галерей и т. п.

Храм разделён между шестью конфессиями христианской церк­ви: греко-православной, католической, армянской, коптской, сирий­ской и эфиопской, каждой из которых выделены приделы и часы для молитв.

...Господи, как мы запрограммированы нашим телевидением! Сто­ило Марине произнести последнюю фразу, как перед глазами встала безобразная сцена прошлогодней драки между армянскими и гречес­кими монахами в храме, на пороге которого мы, притихшие, остано­вились сейчас.

А Марина даёт последние практические указания: купите свечки вон там, слева от Кувуклии, обязательно запалите их на огне, он под­держивается от Благодатного Пасхального огня; освятите крестики и иконки на Камне Помазания. Надо это сделать с правой стороны. Камень прямо перед вами. Постарайтесь попасть в саму Кувуклию — вон она, слева, это часовня над Гробом Господним. Туда пускают по четыре человека. Придётся постоять в очереди. Голгофа справа. Под­нимитесь по лесенке, всё хорошенько осмотрите. Поставьте свечки, помолитесь. Походите по храму, не мешая службе. Встречаемся через полтора часа здесь, на выходе.

И мы отправились по заданным маршрутам. Храм мне показался совсем небольшим. Народу было много. Священнослужители строго посматривали на посетителей и в случае необходимости — просто раз­двигали толпу.

Огляделась. Так что же получается? Вот она, Голгофа, вот Камень Помазания, на котором совершали ритуал над телом снятого с крес­та Иисуса, а вот, буквально в нескольких шагах, — Гроб, а точнее, тот камень внутри скалы, на который был положен мёртвый Христос и где он чудесным образом воскрес.

...Вот опять — та же проблема. Как соединить в себе разум, испор­ченный ненужным знанием, иссушённый привычным сомнением, и по-детски наивную веру в чудо и справедливость? Похоже, не решив её, нечего было сюда и ехать. Стоя в тёмном углу храма, по привыч­ке рассчитывая шаги и метры, припоминая всё, что читала и видела, я вдруг неожиданно легко нашла для себя такой ответ. Можно, конеч­но, начать сомневаться: уж больно всё рядом — и Голгофа, и пещера. И, сада нет, а в Евангелии от Иоанна сказано, что пещера эта была в саду... В самом деле, куда за две тысячи лет сад подевался? И не то чудесно, что Христос грехи людские на себя принял, был распят, а потом воскрес, — а что с географией что-то не получается!

А ведь стою в том самом месте, где чудеса не просто случались раньше. Они происходят и сегодня! Ведь что такое Схождение Благо­датного огня? Это ответ на скепсис и неутолимый голод по чудесному, это доказательство того, что правы «нищие духом», а не любомудрые фарисеи, это напоминание, что без веры жизнь человека скудна и беззащитна. И, конечно, это знак православным, свидетельство особо­го Божьего благоволения.

А как иначе? Разве можно рационально объяснить это пасхальное явление, ежегодно происходящее в Храме Гроба Господня под бди­тельным и не всегда дружественным контролем? Свидетельств этого чуда множество, объяснение — лишь одно: это подтверждённый факт присутствия Божественного в жизни.

Неожиданно в толпе увидела Марину, она ставит свечку у Кувуклии, о чём-то сосредоточенно молясь. Вот теперь продвигается прямо в мою сторону. Кивнула:

— Осталось 10 минут. Собирайтесь потихоньку.

— Хорошо. Там наши в очереди стоят, хотят попасть в часовню над гробницей.

— Ничего, всех дождёмся.

Когда через некоторое время я подошла к назначенному месту, около Марины стояло всего человек десять. Решила расспросить её о том, что всегда меня интересовало — о Сошествии Благодатного огня. Марина охотно откликнулась. Действительно, она присутствова­ла при этом чуде в прошлом году — приводила сюда небольшую груп­пу наших паломников.
  • Я в конце экскурсии уже повыдохлась, — улыбнулась она уста­ло, — зато у меня здесь, — она кивнула на папку, с которой не расста­валась, — есть очень интересные материалы: впечатления свидетелей-паломников. Если вас это интересует, я могу их вам подарить, у меня дома есть другие копии.
  • Вот спасибо! Интересует — не то слово! Королевский подарок! — заволновалась я.

Народ меж тем подтянулся, экскурсия подошла к концу, и мы (через базар и сувенирную лавку) отправились на стоянку нашего сиреневого «Бориса». На обратном пути я в нетерпении разверну­ла Маринины листочки и прочитала: «Вот как описывается Литания (церковная церемония) Святого огня в Храме Гроба Господня. Начи­нается она приблизительно за сутки до начала православной Пасхи, которая, как известно, празднуется в иной день, чем у других хри­стиан. В храме начинают собираться паломники, желающие своими глазами увидеть Схождение Благодатного огня. Среди присутству­ющих всегда много «инославных» христиан, мусульман, атеистов; за церемонией следит еврейская полиция. В самом храме вмещает­ся до 10 тысяч человек, вся площадь перед ним и анфилады окрест­ных сооружений также оказываются заполнены народом — количе­ство желающих гораздо больше, чем их может вместить храм, поэ­тому паломникам бывает нелегко. Вот свидетельство одного из них: «Я был в Храме накануне Литании. Там заранее уже все свечи, лам­пады, паникадила были потушены. Это тщательно соблюдалось ещё с начала 20 века: турецкими властями тогда производился строжай­ший обыск внутри часовни; по наветам католиков доходило даже до ревизии карманов священнодействовавшего митрополита, наместника Патриарха... »

Обычно происходит так. На середине ложа Живоносного Гроба ставится лампада, наполненная маслом, но без огня. По всему ложу раскладываются кусочки ваты, а по краям — прокладывается лента. Так приготовленная, после осмотра турецких стражников, а ныне — еврейской полиции, Кувуклия закрывается и опечатывается местным ключником-мусульманином. «И вот утром Великой Субботы, в 9 часов по местному времени, начали появляться первые признаки Божествен­ной силы: послышались первые раскаты грома, между тем как на улице было ясно и солнечно. Продолжались они в течение трёх часов (до 12). Храм начал озаряться яркими вспышками света. То в одном, то в другом месте стали блистать небесные зарницы, предвещающие сошествие Небесного огня», — пишет один из очевидцев.

«В половине второго часа раздаётся колокол в патриархии, и отту­да начинается шествие. Длинной чёрной лентой тянется в храм грече­ское духовенство, предшествуя Патриарху. Он — в полном облачении, сияющей митре и панагиях. Духовенство медленной поступью минует Камень Миропомазания, идёт к помосту, соединяющему Кувуклию с собором, и затем между двух рядов вооружённой турецкой рати, едва сдерживающей натиск толпы, исчезает в большом алтаре собора», — повествует средневековый паломник.

Через 20-30 минут после опечатывания Кувуклии в храм вбега­ет православная арабская молодёжь, чьё присутствие также является обязательным элементом пасхальных торжеств. Молодые люди, как наездники, сидят на плечах друг у друга. Они просят Божию Матерь и Господа, чтобы он даровал православным Благодатный огонь. «Иля дин, иля виль эл Мессиа» («Нет веры, кроме веры православ­ной, Христос — истинный Бог»), — скандируют они. Прихожанам-европейцам, привыкшим к иным формам выражения чувств и спокой­ным богослужениям, бывает весьма непривычно видеть такое поведе­ние местной молодёжи. Однако Господь будто напоминает нам, что Он приемлет и такое, по-детски наивное, но чистосердечное обраще­ние к Богу.

«Во времена, когда Иерусалим находился под британским ман­датом, английский губернатор однажды попытался запретить эти «дикарские» пляски. Патриарх молился в Кувуклии два часа: огонь не сошёл. Тогда Патриарх своей волей приказал впустить арабов... И огонь снизошёл». Арабы как бы обращаются ко всем народам: пра­вильность нашей веры Господь подтверждает низведением Благодат­ного огня накануне православной Пасхи. Во что же веруете вы?»

«Вдруг внутри храма над Кувуклией появилось небольшое облач­ко, из которого стал моросить мелкий дождичек. Я стоял недалеко от Кувуклии, — пишет один современный паломник, — потому и на меня, грешного, упали несколько раз маленькие капли росы. Поду­мал: наверное, на улице гроза, дождь, а крыша в храме неплотно закрыта, поэтому вода проникает вовнутрь. Но тут греки закрича­ли: «Роса, роса...» Благодатная роса сошла на Кувуклию и смочила вату, лежавшую на Гробе Господнем. Это было второе проявление Божьей Силы».

Далее в храм входит ещё одна процессия — иерархи праздну­ющих Пасху конфессий. В конце процессии идёт православный Патриарх одной из поместных православных церквей (Иеруса­лимской или Константинопольской) в сопровождении армянского Патриарха и священнослужителей. Крестный ход минует все нахо­дящиеся в храме памятные места: священную рощу, где был предан Христос, место, где Его побивали римские легионеры, Голгофу, где Его распяли, Камень Помазания, на котором тело Христа готовили к погребению.

Процессия подходит к Кувуклии и трижды обходит её. После этого православный Патриарх останавливается напротив входа в Кувуклию; его разоблачают, и он остаётся в одном полотняном подрясни­ке, чтобы было видно, что он не проносит с собой в пещеру спич­ки или что бы то ни было, с помощью чего можно зажечь огонь. Во времена господства турок пристальный контроль за Патриархом осу­ществляли турецкие янычары, обыскивавшие его перед вхождением в Кувуклию.

Надеясь уличить православных, городское мусульманское начальст­во расставляло турецких воинов по всему храму, а те обнажали ята­ганы, готовые отрубить голову всякому, кто будет замечен вносящим или зажигающим огонь. Однако за всю историю турецкого владыче­ства никто в этом так и не был уличён. В настоящее время Патриарха осматривают еврейские полицейские.

Незадолго до появления Патриарха подризничий вносит в пеще­ру большую лампаду, в которой должен разгореться главный огонь, и 33 свечи — по числу лет земной жизни Спасителя. Затем православ­ный и армянский Патриархи (последний также разоблачается перед входом в пещеру) входят внутрь. Вход запечатывают большим куском воска и налагают на дверь красную ленту; православные служители ставят свои печатки. В это время в храме выключается свет и насту­пает напряжённая тишина — ожидание. Присутствующие молятся и исповедуются в своих грехах, прося Господа даровать Благодатный огонь.

Все находящиеся в храме люди терпеливо ждут выхода Патриарха с Огнём в руках. Впрочем, в сердцах многих людей живёт не только терпение, но и трепет ожидания: в соответствии с преданием Иеруса­лимской церкви считается, что тот день, когда Благодатный огонь не сойдёт, будет последним для людей, находящихся в храме, а сам храм будет разрушен. Поэтому паломники обычно причащаются перед тем, как прийти в это святое место.

Молитва и обряд продолжаются до тех пор, пока не произойдёт всеми ожидаемое чудо. В разные годы томительное ожидание длится от пяти минут до нескольких часов.

Перед Схождением Огня храм начинают озарять яркие вспыш­ки Благодатного света. При замедленной съёмке хорошо видно, что они исходят из разных мест храма — от иконы, висящей над Кувуклией, от купола храма, от окон и других мест — и заливают всё вокруг ярким светом. Кроме того, то тут, то там, между колоннами и стена­ми храма мелькают отчётливо видимые молнии, которые часто прохо­дят без всякого вреда через стоящих людей.

Мгновение спустя весь храм оказывается опоясанным молниями и бликами, которые змеятся по его стенам и колоннам вниз, словно бы стекают к подножию храма — и растекаются по площади среди паломников. Одновременно с этим у стоящих в храме и на площади загораются свечи, сами зажигаются лампады, находящиеся по бокам Кувуклии (за исключением 13 католических). «И вдруг капля пада­ет на лицо, а затем в толпе раздается крик восторга и потрясения. Огонь пылает в алтаре Кафоликона! Вспышка — и пламя как огром­ный цветок. А Кувуклия ещё тёмная. Медленно-медленно, по свечам Огонь из алтаря начинает спускаться к нам. И тут громовой вопль заставляет оглянуться на Кувуклию. Она сияет, вся стена перелива­ется серебром, белые молнии струятся по ней. Огонь пульсирует и дышит, а из отверстия в куполе храма на Гроб с неба опускается вер­тикальный широкий столб света. «Весь храм заполняется не имеющим аналогов сиянием, которое, как полагают, впервые явилось во время Воскресения Христова. В это же время двери часовни над Гробом открываются, и выходит православный Патриарх, который благослов­ляет собравшихся и раздаёт Благодатный огонь».

Цены нет этим листочкам! Только сейчас начинаю понимать, в каком месте я сегодня побывала. Ещё не покинув Иерусалима, хочу вновь сюда вернуться!


вечное учительство

Смеркается. Едем домой. За окном мелькают странные фигуры в чёрных одеяниях и завитых пейсах. Много детей, тоже в чёрном, с кипами на голове. Такого количества ортодоксальных евреев я не видела никогда. Прав был Бума: Хайфа работает, Тель-Авив гуляет, Иерусалим молится. Про первые два — верю на слово, а вот третье утверждение могу засвидетельствовать: абсолютно верно!
  • Это наши мудрецы. Они думают над Торой, толкуют её, — пояс­нил вечером Бума, когда, вернувшись, я делилась очередной порцией свежих впечатлений.
  • А на что живут? — поинтересовалась я прозаично.
  • А на что жили в советские времена историки партии, главная работа которых была думать над трудами Маркса-Энгельса-Ленина? — вопросом на вопрос ответил Бумик и подытожил:
  • Это, видимо, так надо. Кто-то обязательно над чем-то должен думать.

...Вечером, накормив меня ароматным борщом, рыбной запекан­кой с цветной капустой и ещё кучей всяких вкусностей, Аня пообеща­ла, что завтра покажет мне свою школу. А пока мы уселись с ней на диване, укрыв ноги пледом, зябко поёживаясь.
  • Что, Наташ, холодно тебе в нашем жарком Израиле?
  • Да просто дуба дашь!
  • Меня тоже вроде знобит, — пожаловалась Аня. — Надо выпить акамол.
  • А что это?
  • Типа парацетамола.
  • И что, помогает?
  • А то! Марик прописал. Свой врач. Я ему жалуюсь, мол, голова болит или температура, простыла... А у него один ответ: «Акамол». Говорю: «Да не помогает мне твой акамол!» — «Тогда два акамола!» У нас тут к антибиотикам относятся как к атомному оружию. Выпи­сывают строго по рецепту. И то сказать — одно название, если вду­маться, чего стоит. «Био» — «жизнь». «Анти» — как известно, «про­тив». Получается, «против жизни». То есть бьёт всё подряд, не раз­бирая — свои, чужие? Вместе с болезнью уничтожает и то, без чего нормальная жизнь человека невозможна. У нас тут так трактуют. Акамол и в самом деле действует. А что ему остаётся? — смеётся Аня.
  • Надо будет купить это волшебное средство!
  • Купим, — твёрдо пообещала Аня.

...Спасибо тебе, Марик! Акомол-то и в самом деле работает! На себе опробовала, пока писала эти арабески!

...Утром садимся в знакомый «Ярис» — маленькую, экономичную, юркую машину, способную припарковаться где угодно. Удивляться тут нечему — «Тойота» продаёт свои машины по всему миру. Удиви­тельно другое: Анечка за рулём!

Лихо управляя своей дамской игрушкой, со смехом рассказывает:

— Знаешь, Наташ, если бы позарез тебе было надо — села бы как миленькая и поехала. Я ведь как за рулём оказалась? Через год после приезда нашлась для меня приличная работа — учить детей музыке. Правда, в соседней деревне. Что такое здесь «деревня», ты уже виде­ла. Каменные дома, сады, хорошие дороги. Но была одна проблемка: между нашими деревнями ходил, конечно, автобус, но редко. А тут — на занятия надо к сроку, да и дома дел полно, муж, мальчишки... В общем, всем женщинам это хорошо известно, что такое — разрываться между домом и работой. А если работа за 30 километров? Тут обще­ственным транспортом не обойдёшься. Юмор в том, что права у меня были. В Самарканде ещё купила.

Такой работой тут не разбрасываются, а потому дала согласие: через неделю приступаю. И что делать? Иду в школу вождения и говорю: «Мне нужен лучший инструктор!» Мужики гогочут: «Зачем?» Объясняю, что через неделю я должна ездить. Хохот усиливается. Отправляют меня к какому-то Мише, мол, если не он, то никто. Миша взялся. Правда, потом много раз пожалел. У меня, как филолога, типичный технический кретинизм. Ну, ничего, популярными словами типа «кнопочка, ручка, пимпочка» Миша объяснил, куда нажимать, чтобы ехать, и на что давить, чтобы останавливаться. Потренирова­лись, и через неделю я отправилась. Еду по обочине со скоростью 30 километров в час. Доехала. Горжусь собой. Провела уроки. Выхо­жу на улицу, а там уже темно. И тут я обнаружила, что про фары-то мне Миша ничего не объяснил! Не успел. Занервничала, конечно, но домой-то надо! С горем пополам развернулась и поехала в кромешной темноте, на ощупь. Ужас! Приехала седая. Вот так, голубушка, а ты говоришь — хорошо вожу!
  • Ну, что ж, есть женщины в еврейских селеньях!
  • Здесь без машины нельзя.

Тем временем подъехали мы к школьным воротам, зарулили на пустующую пока спортивную площадку и отправились смотреть Анино хозяйство. Что такое переезд, представляют все. А что такое — за неделю переехать целой школе — представить трудно. Тем более что в новой школе ещё вовсю идёт ремонт, а по площади она чуть ли не в два раза меньше предыдущей. Как всегда, всё держится на энергии организатора. Аниной энергии. Её аж подбрасывает на месте! Тут же убежала выяснять, почему в старом корпусе протекает новый уни­таз, почему медленно идут строительные работы в корпусе для самых маленьких, почему столы грязные и прочее, и прочее. Впору самой брать тряпку и помогать страдалице.
  • И не думай! — останавливает Аня. — Пусть начальство завтра посмотрит, в какие условия нас перевели. Скандал будет. Родители не согласятся. В старой-то школе было суперкомфортно. Всё было отлажено!
  • А почему перевели? Тем более среди учебного года...
  • Там, в центре, земля дорогая. Кто-то, кажется, выкупил. Я не вникала. Мне поступил приказ переезжать — вот и переезжаем. Кош­мар! Нет, конечно, деньги выделяют, и со временем здесь будет всё в порядке. Со временем...
  • Обязательно будет, ты только не волнуйся. «Я знаю — город будет, я знаю — саду цвесть, когда такие люди в стране еврейской есть!»

Смех смехом, а ведь так и есть на самом деле. Знаю, что Аня в лепёшку расшибётся, но сделает всё по высшему разряду. Та ещё перфекционистка!

«Школа в Хадере, — вычитала я в Интернете про первую Анину школу, — принадлежит к сети школ и детских садов Шуву (перево­дится как «возвращение»). Относится к системе независимого обра­зования. В ней дети-репатрианты нашли себя, потому что здесь был подходящий психологический климат, высокий уровень преподавания, здесь детей уже ждали директор и учителя — репатрианты из России, понимающие их нужды и чаяния».

Кто бы сомневался! Ведь у Ани в багаже не только филологичес­кое с двумя аспирантурами, но и музыкальное образование, о приме­нении которого я только что рассказала.

Аня между тем продолжает:
  • Наши классы делятся на начальные, промежуточные и средние: приблизительно с 1-го по 6-й, с 7-го по 9-й и с 10-го по 12-й классы. Знаешь, в начальных классах у наших деток спокойная жизнь, здесь их в основном развивают, учителя многого не требуют. Да и в про­межуточных — то же. Пахота с репетиторами начинается в средних классах. Тут уж дерут по-взрослому...
  • А у нас дерут все 11 лет. Катька моя вон третий год трубит, головы не поднимая. Гулять некогда. Да трудные такие задания на дом дают! Не все родители справляются!
  • Вундеркиндов делают!
  • Как бы не наоборот. Детям вся эта бодяга к концу первой чет­верти так надоедает, что пропадает интерес к учёбе. А ведь это самое главное!
  • Это точно!
  • У нас теперь при виде книги ребёнок сыпью покрывается...
  • Здесь тоже читать стали меньше. А знаешь, что мы придума­ли? Садись, кофейку у меня в кабинете выпьем. А то набегались по этажам.

Мы располагаемся в комнате, которой в скором будущем предсто­ит стать полноценным кабинетом директора. Технику и мебель уже привезли, правда, расставить всё по местам ещё не успели.

— Главное сейчас — классы! — объясняет Аня, поймав мой сочувст­венный взгляд. — Мне можно и попозже уют навести. Садись. Кофе­варка работает, значит — прорвёмся!

Сварили кофе, разлили по пластмассовым стаканчикам и, рис­куя опрокинуть бодрящую влагу, держим их в руках. Заодно и согреваемся.
  • Так что ты про книжки начала рассказывать?
  • Про какие книжки? А-а-а! Слушай. Пришла тут ко мне пару лет назад одна моя учительница и предложила организовать что-то типа «Книжкиного года».
  • У нас лаконичней — «Книжкина неделя».
  • Нет, тут неделей не обойтись! Решили на времени не эконо­мить — дело-то святое! Задумали рассказать всё о книге: как она дела­ется, как оформляется, иллюстрируется, печатается. Детки целый год рассматривали разные книги, искали в них отличия, ездили на экс­курсию на полиграфический комбинат. Потом учились находить тему книги, её идею, композицию, характеризовали героев. Потом получи­ли творческое задание: самостоятельно написать книжку на любую интересную для них тему и вместе с родителями оформить её.
  • И что, написали?
  • Как миленькие! Ты бы видела, какие книжки получились! Фан­тазия работала на полную катушку. А какое торжество закатили! Это мы умеем. Пришли родители, участвовавшие в создании книжек. Выбирали лучшую по содержанию и оформлению. Потом ликовали победители. А ведь выиграли фактически все, ибо с этих пор дети (да и родители!) будут относиться к книжке иначе, чем до этого. Писа­телем дитя, может быть, и не станет, а вот хорошим, внимательным читателем — это непременно!
  • Здорово. Ты знаешь, а я всегда была уверена, что это наша семейная эксклюзивочка.
  • То есть?
  • То есть мы с Катей уже лет шесть как самиздатовские книж­ки лепим! В последние годы это отчёт о проделанной работе. В смыс­ле — как Катя лето провела. Вместе сочиняем, рифмуем, а оформляет и пишет она сама. А уж Катин ежегодный бенефис с новой книжкой 1 сентября — это отдельная тема!
  • Значит, идея витает в воздухе.
  • Значит. Знаешь, что мне у вас понравилось? Что неспешно, вдум­чиво, не на рысях.
  • Ребёнок для любой работы созреть должен. А иначе бесполез­но. У нас вообще так принято в школе. Эпические акции — наш конёк! Весь прошлый год мы готовились к юбилею страны. Проект назывался «Мини-Израиль». Знаешь, что придумали?
  • Давай делись бесценным!
  • Каждому классу был выделен район или город Израиля. Сначала дети изучали его историю, географию, примечательные места, а затем вместе с родителями мастерили макет. Удивительно, с какой изобре­тательностью использовались подручные средства: пластиковые ста­канчики, картонные трубки от рулонов туалетной бумаги, бутылоч­ки от йогурта — всё шло в дело! Детям запретили что-либо покупать в магазине для изготовления макетов — только отходы. А совмест­ная работа с родителями, ты ведь знаешь, сближает как ничто другое. И ещё неизвестно, кто получил больше удовольствие — дети или их родители.

А в итоге получился большой школьный макет «Мини-Израиль». Каждый класс поочерёдно приходил в огромный зал библиотеки посмотреть на плоды трудов своих и своих товарищей. В конце учеб­ного года всех ждала награда: ученики и их родители отправились на экскурсию в настоящий «Мини-Израиль».

(«Мини-Израиль» — это макет всего стоящего в миниатюре. Уди­вительный музей под открытым небом, интересный и детям, и взрос­лым. Для меня в последний день моих каникул это было хорошим закреплением пройденного.)
  • Слушай, Ань, мне нравится. Идея роскошная. А главное — её можно и у нас попробовать.
  • Вот и я о том же! Давайте сотрудничать, обмениваться идеями!
  • Аня, вернись на землю! Кто нашего учителя пошлёт в Израиль за опытом? Другое дело, что я обязательно расскажу своим знакомым об этих проектах. И, Бог даст, напишу.
  • Бог даст! — уверила меня Аня. — Он на хорошие дела всегда даёт.

Раз пошёл такой разговор, решила выспросить всё:
  • Слушай, Ань, а нагрузка какая у ваших учителей?
  • Большая. 30 часов в младших классах, 24 — в старших.
  • Много.
  • Конечно, много. Правда, сюда входят не только учебные заня­тия. Это всё: уроки, классные часы, собрания, экскурсии, общение с родителями.
  • Так это тоже учитывается?
  • Конечно, ведь это работа! К тому же один день в неделю учитель может взять как выходной. А через шесть лет работы имеет право на год отдыха.
  • Ух, ты! Здорово! Вот только... на что отдыхать-то?
  • Так зарплата идёт. Вообще-то речь не об отдыхе, а о повышении квалификации. Учитель может (по своему выбору) записаться на раз­ные курсы, хоть на танцевальные, хоть на ушу, или ездить на лекции в университет (у нас в университетах ведутся специальные занятия для всех желающих). А потом это всё будет учитываться при начис­лении зарплаты. Чем больше и лучше выучишься, тем больше потом будешь получать.
  • А вообще как с зарплатой?
  • Негусто для такой работы.
  • А куда же профсоюз смотрит?
  • О! Профсоюз у нас боевой! Один из самых серьёзных. Регуляр­но организует разные акции. Когда школы бастуют — страна встаёт. Куда ты пойдёшь с детишками на руках?

— И чего добились?

— А вот посмотри на платёжку. — Аня вытаскивает из кипы бумаг в ящике стола листок. — Видишь, вот эта доплата — результат пред­последней забастовки, а эта — последней. Доплачивают учителям за проезд к месту работы и обратно. Телефон оплачивают. Мы были одними из первых в Израиле владельцами мобильников — тогда это дорого было и престижно. Профсоюз подарил! А ещё нам платят за то, чтобы мы прилично выглядели. Видишь? Вот эта денежка — на одёжку. Ну, и книжные, конечно!

— Интересно! Особенно про одёжку.
  • И всё равно редко кто в школе до полной пенсии дорабатывает. (У нас в Израиле женщины в 65, а мужчины в 67 лет уходят на пен­сию. Так что вам повезло!)
  • Это не наша заслуга — от прошлого осталось. А что, есть и неполная пенсия?
  • Есть. Если у тебя стаж — 25 лет и приблизительно тысячи долла­ров тебе на жизнь хватит, то можешь уйти пораньше. Многие тут так и делают. Потому что нервы в школе нужны железные! Знаешь, что такое права ребёнка по-израильски?

— Нет, — честно признаюсь я, — откуда?
  • О-о-о! Это штука... серьёзная! Ты не можешь обидеть ребён­ка, ущемить его чувство собственного достоинства. Разумеется, не можешь тронуть его рукой. Это уже уголовная статья. У нас в про­шлом году учитель физкультуры разнял в коридоре двух братьев, они просто убивали друг друга. Так один в запале ушибся о подбородок разнимавшего. Пришла мама, «предъявила» травму, освидетельство­вала в полиции, и учителя не просто лишили работы — его судили и осудили.
  • Жёстко! А что же делать, если ребята дерутся? Они ведь в под­ростковом возрасте как петухи!
  • Хороший вопрос. Я его задала той мамаше, которая всю эту бучу подняла.

— И что?

— Предупредила, что мы теперь и близко не подойдём к её гипер­активным деткам. Пусть лучше калечат друг друга, чем жизни моих учителей.

— А она?

— Говорит, не имеете права. Вы — учителя, если что случится в школе — будете отвечать!

— Вот ведь!..

— Но это действительно так и есть! А мы теперь что делаем? Дерутся — подходим и громко (для свидетелей) говорим, чтоб не дра­лись, что это плохо, некрасиво. Но разнимать — ни-ни!

— А если не послушают?

— Пусть родители с ними разбираются. Это их проблемы. Кста­ти, наших деток на все случаи жизни специальная служба снабди­ла «телефонами доверия». Они могут не только на учителя, но и на соседей и даже на родителей стукнуть, если что, насчёт своих каких-нибудь детских «ущемлений», и тогда меры будут приниматься по-взрослому. Нешуточные, кстати, меры. Поняла теперь, что работа наша на минное поле смахивает?

— С ума сойти!

— Вот потому и работают в школах в основном молодые учителя с крепкими нервами.

Кстати, и в машине, и дома беспокоят Аню по школьным делам постоянно. Вот звонят из полиции. Туда поступила информация, что школа в выходной почему-то открыта. Аня сломя голову мчится туда, а там уборщица заканчивает свою работу.

Ещё звонок: ученица после занятий не пришла домой. На ушах все. Аня на нервах. Здесь были случаи пропажи детей, а потому поли­ция и администрация на подобные заявления реагирует мгновенно. Мать в истерике, рыдает и угрожает. Администрация каждые полчаса звонит и интересуется. Подключилась полиция. А в итоге оказалось, что девочку забрал из школы дед, который живёт отдельно. А теле­фон он просто не слышит. Девочка вскоре нашлась, она мирно обеда­ла с дедом, а перед Аней родительница даже не извинилась.

Вообще детей в Израиле много. И не только в семьях орто­доксальных евреев, в которых по религии положено «плодиться и размножаться». Их много везде — на улицах, в магазинах, на экскур­сиях. Типичная городская картинка: молодой папа катит коляску с сопящим малышом, мама ведёт за ручку большенького, а то и двух. И так это мирно, дружно, без нервов.

Аню по приезде в Израиль это тоже поразило. Призналась:

— Знаешь, Наташ, до сих пор перед глазами такая сценка. Мы тогда только приехали. Отправились как-то с Бумой погулять. Нам навстречу папа с тремя сыновьями. Маленький (ему годика три на вид) всё время убегал, а старший его ловил. Папа строго предупредил, что если малыш упадёт, то придётся отвечать.
  • Кому? Старшему? За то, что не поймал?
  • Как бы не так! Самому младенцу!
  • И что?

— Понятное дело — что! Малыш допрыгался и свалился. Видимо, больно ушибся. Расплакался.

— А папа?

— Спокойно, не спеша, подошёл и сказал: «Каждый в ответе за свои поступки, и ты в том числе».

— Малец, конечно, всё понял...

— Зря иронизируешь. Понял что надо. Потому что сам поднял­ся, отряхнулся и молча зашагал рядом с отцом. Потом я многократ­но подобное наблюдала. Здесь учат брать на себя ответственность с самого нежного возраста.

Ишь, как разумно! Или только со стороны так? Судя по тому, что я тут видела и слышала, — нет, не только. В последнее время мне часто приходится вмешиваться на улице в процесс воспитания. Когда ребёнок, распустив сопли, ревёт белугой на всю улицу, а мамаша, закончив бесконечную телефонную стрекотню, подначивает: «Громче, громче давай!» Он и даёт, конечно! Затем следует «вознаграждение за проделанную работу» — смачный шлепок.

Ей-богу, ничего подобного здесь не видела, хотя все публичные места буквально усыпаны детишками всех возрастов. Привилегирован­ная «каста».


по горам, монастырям...

В Иудейских горах расположено множество монастырей и церквей при них. Один из самых знаменитых — Латрунский монастырь Бого­родицы, основанный в 1890 году монашеским орденом траппистов-молчальников. Он находится в 30 километрах к востоку от Тель-Авива. В начале XIX века, в Наполеоновскую кампанию, на Святую Землю была привезена виноградная лоза. Её посадили на одном из холмов в Иудейских горах, а позже основали на этом месте мона­стырь. Обитель и по сей день славится отличными винами, которые изготовляются из винограда Наполеоновской лозы. Его выращива­ют на принадлежащих монастырю угодьях, там же есть и оливковая роща. Оливковое масло тоже хорошее — густое, ароматное.

Но больше всего меня впечатлил образ жизни этих невидимых затворников. Поднимаются они рано, до зари — в 3.15. Дальше в течение 11 часов усердно молятся. Видимо, что-то всё-таки едят. Потом 3 часа работают на земле, ухаживая за своими фирменными виноградниками и выращивая оливы. Не самое это лёгкое занятие, если учесть, что почвы там каменистые, а если точнее — просто нет никаких почв, одни сплошные горы.

Управившись по хозяйству, монахи приступают к главному — один час в день они. копают себе могилу. Вот так, а пойду-ка я, грешный, покопаю себе. могилку, так сказать.

Хотя в большинстве случаев получается, что роют они яму не себе, а кому-то другому, более достойному. И это понятно. Все бы хотели быть похоронены на Святой Земле, да не у всех это выходит.

...А в Латруне, в этом приюте молчальников, и правда тихо. Толь­ко шоркал веником старый монах, подметая упавшие листья. А какой потрясающий вид открывается со ступенек храма! Здесь, на живо­писных холмах, растут не посаженные, а сохранившиеся естествен­ные леса. Хотя леса, конечно, это громко сказано. Но иерусалимская сосна и таворский дуб произрастают здесь с незапамятных времён. И это точно!

Плоды монашеских трудов можно купить в маленьком магазинчи­ке, примостившемся при входе в Латрунскую обитель. Видимо, зара­батывает монастырь неплохо — бутылки с вином и маслом расхваты­вают как горячие пирожки, да не по одной, а целыми наборами!

Посетили мы и ещё одно любопытное место — горный монастырь Бейт-Джамаль. Тут тоже есть замечательный храм — в 1930 году на фундаментах разрушенной византийской церкви была выстроена современная церковь, во всех формах и красках продолжающая древ­нюю византийскую традицию. Все почти невольно залюбовались ярки­ми фресками, украшающими стены: Крещение святого Стефана, Суд, Избиение камнями и Погребение.

Меня же привлекло другое. В мозаичной росписи церкви Бейт-Джамаль я увидела один удивительный мужской портрет. Долго его рассматривала. От лица веет покоем, можно сказать — умиротворени­ем, глаза серьёзные, добрые. Очень симпатичное лицо. Видимо, пока любовалась, прослушала, кто это. Можно бы, конечно, спросить у экс­курсовода, но его плотным кольцом обступил народ и чего-то доби­вался. Ладно, — вздыхаю с сожалением, — и какая разница, как звали этого милого человека. Розу назови хоть розой, хоть не розой...

И тут на самом выходе из храма один старенький монах протяги­вает мне книжку. Тоненькую такую, с портретом на обложке. Читаю: «Дон Боско. Друг беспризорных». А с обложки на меня смотрит то же самое лицо, что остановило меня в церкви! То ли монах заметил, как я разглядываю портрет, то ли просто удивительная случайность — Бог весть! Но протянул он книжку именно мне.

Прямо в автобусе принялась её читать. Не случайно благород­ный Дон привлёк моё внимание. Ведь, можно сказать, коллега, педа­гог! Великий предшественник нашего Макаренко. Жил он давно — с 1815 по 1888 год и, оказывается, много сделал для того, чтобы бро­шенных детей на Земле было меньше. Для этого он основал «Салезианское общество» — чтобы воспитывать беспризорных мальчишек, а также специальное общество для воспитания девочек. У Дона Боско было много и других заслуг в продвижении христианства, но один факт просто потряс меня. Им было подобрано, накормлено, обогре­то и воспитано по всему белу свету около 400000 неблагополучных детей! Вот это человечище! Такого бы Дона да к нам сейчас!

Хотя монахи и зарабатывают (и, кажется, неплохо) продажей вина и масла, но главное, что они традиционно занимаются педагогикой и профессиональным обучением молодёжи. С 1845 года этим занима­ется. Молодцы, салезианцы! Только сегодня, конечно, их результаты гораздо скромнее, до Дона Боско пока никто недотянулся!

„.Между тем смеркалось. Программа на сегодня была выполнена. Вроде бы все монастыри обошли и объехали. Сувениры купили, обувь стоптали. Домой? Но неутомимый экскурсовод Эдик как-то чересчур оживлённо соскользнул с монастырской темы в ботанику: «Посмо­трите направо — посмотрите налево...» — «А чего смотреть-то? Уже практически стемнело!» — «Тогда поверьте на слово, — не теряется Эдик, — в горной гряде Кармель произрастает огромное количество экзотических растений. Это очень даже интересно!»

По хорошо отработанному сценарию Эдик убалтывает потеряв­ших бдительность пассажиров, а автобус тем временем сворачивает со столбовой дороги в какой-то тёмный, узкий просёлок. Эдика же про­сто несёт:

— В лесах, которые вы видите за окном («Ни фига не видно», — бурчит народ), преобладает иерусалимская сосна, её вы сегодня везде наблюдали, встречаются дикая маслина, фисташковые деревья. Фисташки все любят? А, товарищи? В увлажнённых районах произрас­тает лавр. Именно из него, как вы понимаете, плетут лавровые венки и изготавливают лаврушку. Женщины, не забыли ещё про кухню?

А что здесь творится в начале мая! Просто сказка! Сон шизофре­ника! Склоны гор, друзья мои, покрываются ярко-зелёной травой, и среди неё растут алые колониты (цветы, похожие на наши маки). Чуть позже зацветают розовые и белые цикламены, жёлтые крокусы, потом появляются белый люпин и календула. Представляете? Конечно, пред­ставляете. Дачники в салоне есть? В русских автобусах всегда есть. У моих родителей тоже была дача на Волге. Ещё как всё цвело! Но одно дело — ноготки и маки, а совсем другое, например, земляничное дерево! Кто видел это чудо природы? А оно вот тут (жест в сторону тёмных гор) и растёт! Почему так называется? Сейчас сами, любозна­тельные вы мои, догадаетесь, — интригует Эдуард.

Похоже, ботаника — его главное призвание. Он просто вошёл в раж:

— Земляничное дерево — это, конечно, не совсем точно. Может быть и кустарник. Листья у него очень красивые — тёмно-зелёные, глянцевые, как отполированные, правда, с зазубренными краями. Цветки белые, небольшие такие колокольчики. Пчёлы их любят. Люди тоже любят — есть ягоды. И правда, плоды этого дерева очень похожи на землянику, только пахнут не так, как земляника в русском лесу. Там-то аромат — с ума сойти! До сих пор помню. Но и из местных плодов делают вкусные джемы и ликёры. Самый знаменитый среди них — португальский ликёр «Медронхо».

Хотите попробовать? Ещё бы! Я же говорил, что главная изю­минка ещё впереди! Мы с вами едем в... (далее последовало слож­ное название деревушки на незнакомом языке. Не только запомнить, но и воспроизвести нельзя), у вас будет возможность продегустиро­вать и купить мёд, варенье, разные горные чаи, замечательные при­правы и, конечно, местное вино, оливковое масло (кто ещё не купил). Одним словом, не пожалеете. Это традиционно последняя точка наше­го сегодняшнего маршрута.

После такой рекламы народ приутих, обдумывая предложение. А Эдик куёт, не отходя... Он с профессиональным оживлением выдаёт экскурсантам всё новые порции ботанических познаний, засыпая ими тлеющие угольки сомнения у некоторых не слишком доверчивых това­рищей. Кстати, Эдик употребляет множество обращений: «господа», «товарищи», «дорогие мои», просто — «народ». В зависимости от ситуации. По-братски улыбаясь, он воркует:

— Товарищи! Дорогие мои! Сейчас, к моему глубокому сожалению, в темноте вы его не видите, но, поверьте на слово, это очень краси­вое растение — называется иудино дерево. Иуда — в русском созна­нии нехороший человек, предатель. На самом деле здесь Иуд — как в России Ивановых. Иуда — это одно из колен Израилевых. Отсюда, кстати, и древнее название страны — Иудея. Так вот, учеником и пре­дателем Иисуса был Иуда Искариот. Именно тот Иуда стал нарица­тельным отрицательным. По легенде, за предательство Иуде заплати­ли 30 сребреников (30 серебряных шекелей. Кстати, товарищи, наш шекель — почти твёрдая валюта. Советую в ней держать свои сбе­режения! Никакой инфляции-девальвации!). Так вот, с тех пор эти 30 сребреников стали символом награды за предательство. Иудин поцелуй — тоже мало приятного...

Господа! По некоторым источникам, раскаявшийся Иуда якобы повесился на осине, которая с тех пор стала буквально дрожать от ужаса при малейшем ветерке, вспоминая, какой гад на ней в своё время висел. Испоганил дерево. Кто помнит русский фольклор? А, народ? Из чего там делают колы для вампиров и вурдалаков? Пра­вильно, из осины. Осиновый кол — единственное оружие, способное поразить эту нечисть. Но есть и другие версии.

И Эдик распевно декламирует: