Geum.ru

Ведомости выпуск тридцать третий новое самоопределение университета под редакцией В. И. Бакштановского, Н. Н. Карнаухова Тюмень 2008

Вид материалаДокументы

Содержание


Корпоративный ренессанс
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   30

Корпоративный ренессанс


В России наших дней, как и во многих других «продвинутых» обществах, причастных к смыслам «высокой» современности, корпоративность расцветает пышным цветом4. Причем речь идет, разумеется, не столько о повсеместном распространении финансовых, хозяйственно-ад­ми­­нистративных корпораций типа «Газпрома», «Лукойла» или РАО «ЕЭС», сколько о распространении этой модели социальной организации на все типы и виды акторов – группы, структуры и даже институты.

Закрытость и невнятность при формальной финансовой прозрачности. Иерархичность и жесткая «вертикальная» дисциплина. Управленческий диктат и неукоснительное подчинение. Харизматическое лидерство как норма. Агрессивность по отношению к внешнему миру. Внутренний кодекс поведения вплоть до формулирования собственной внутрикорпоративной этики. Свое понимание «индивидуальной» миссии и общественных задач. Коллективный эгоизм, граничащий нередко с откровенной социальной безответственностью. Обязательность целого комплекса корпоративных ритуалов, а не только весьма свободных корпоративных вечеринок. И т.д. И т.п.

Именно так сегодня выстраиваются не только крупные, средние и малые бизнес-структуры, но и PR-службы, медиаинституты, электронные и печатные СМИ, образовательные учреждения, шоу-бизнес, политические партии и общественные движения, множество неправительственных и некоммерческих организаций, образующих активно растущий «третий сектор». В соответствии с этой моделью реформируются многие из старых хозяйственных предприятий, государственные (федеральные и региональные) органы власти, бюрократии разных уровней (само)управ­ле­ния. Даже внутри таких государственных и общественных институтов, как армия, спецслужбы, силовые ведомства, наука, медицина, высшее образование и церковь, складываются свои внутренние корпоративные группировки, конкурирующие друг с другом за ресурсы и брэнды, за господство в своем ближнем контексте и право представлять собой целостные институты на внутреннем рынке общественных услуг.

В этом смысле наше социальное пространство постепенно трансформируется в невнятный конгломерат сплошного корпоративизма, где все корпоративные акторы желают влиять друг на друга и в конечном счете на государство (в свою очередь представляющее собой «конкубинат» противоборствующих внутривластных субкорпораций).

Еще совсем недавно – в 1960-70-е гг. – западные корпорации считались серьезным вызовом («социальной угрозой») рыночному обществу с его принципами индивидуальной свободы и laissez faire («либеральный антикорпоративизм»). И лишь в условиях «высокой» современности корпоративная модель ре-структурирования социального пространства перестала восприниматься западной культурой (если не принимать в расчет научную литературу откровенно левого толка5) алармистски. Более того, эта модель социального формотворчества принимается не только как эффективная и рациональная, но и как наиболее адекватная наступившим новым временам.

Профессиональные сообщества – в виде профессиональных ассоциаций и профессиональных союзов – постепенно уступают корпорациям в конкурентной борьбе за господство в профессиональных цехах, и сегодняшние профессионалы волей-неволей разбредаются по выстроенным для них корпоративным «хижинам». А те профессиональные сообщества, которые сегодня создаются «с нуля», чаще всего сами перерождаются в корпорации, захватывая, пусть даже и небольшие, но все же значимые сегменты профессиональных пространств, устанавливая внутри них новые корпоративные «правила игры», а рано или поздно включаются в более крупные корпоративные массивы. Такова судьба всех профессиональных сообществ, особенно в сфере «свободных искусств» – в журналистике, науке, образовании, художественном мире, в «третьем секторе».

Следует ли из всего этого, что «корпорация» становится базовым институтом «высокой» современности? Скорее да, чем нет.

Корпоративный ренессанс опасен экономически и политически, ибо он действительно изживает классические нормы и ценности свободного и либерального общества. Чреват он, в том числе, и социоантропологическими бедами, поскольку формирует довольно нетерпимую к культуре индивидуализма внешнюю среду.

В самом деле еще совсем недавно – в 90-е гг. – многим нашим современникам казалось, будто бы именно рефлексивные и ответственные за себя «одиночки» – «степные волки» нового профессионализма – смогут сформировать настолько критическую массу в обществе, что и все остальные его субъекты и акторы вынуждены будут перестроиться в соответствии с принципами и образцами индивидуализма и нестандартности. Нам всем тогда казалось, что человек вправе как можно чаще и сколь угодно много раз в течение свой жизни менять место работы, свои профессиональные занятия – при условии, если эти изменения вписываются в его биографический проект. А совмещение «работ», которое и поныне остается вполне нормальным явлением, не требовало от человека принятия ценностей и норм ни одного из «совмещаемых» профессиональных кодексов. Однако социальная динамика «высокой» современности пошла несколько по иному сценарию.

Сегодня перераспределение «профессионалов» между корпорациями достигло такого социального размаха и такой глубины проникновения в сознание людей, что мы вполне можем говорить о почти свершившейся «тихой» культурной революции, которая привела на общественную авансцену модульно-корпоративного человека. Человека, готового жертвовать своими интересами и жизненными притязаниями, а порой даже и идентичностью, во имя принадлежности к той или иной корпорации и тех выгод, которые подобная аффилиация сулит ему, пусть даже и на довольно непродолжительное время.

Лояльность корпоративным кодексам ценится широкими массами выше индивидуализма и уж тем более – ответственного либерализма. Место профессиональной этики в этих сегментах общества «высокой» современности отвоевывает корпоративная этика (точнее сказать – отвоевывают корпоративные этики). От профессиональной этики она отличается тем, что в ней первым долгом служение профессии радикально маргинализируется и подчиняется принципу корпоративной лояльности, а жизненные смыслы и миссия предопределены интересами выживания и динамического развития самих корпораций.

Более того, сегодня вовсе не кажется неестественным и нелогичным наличие нескольких «цеховых» союзов в одном профессиональном сообществе, организованных по разным основаниям и исповедующих весьма отличающиеся ценности и идеалы. К примеру, в отечественном медиа-пространстве «прописаны» несколько союзов, сконструированные в соответствии с разными культурно-властными интересами и – главное – под влиянием несходной этической прагматики.

Мир искусств (как и сообщества журналистов и академической науки) раскалывается не столько субпрофессионально, сколько «подгребается» крупными властными, транснациональными и финансовыми корпорациями и, в этом смысле, тоже подвергается корпоративной эрозии. И все это, как представляется, не противоречит ни «духу» современных творческих профессий, ни необходимости участвовать в международных процессах и интеллектуальной глобализации.

Таким образом, мы отчетливо различаем сегодня антропологическое противо­сто­яние «корпоративного человека» и «класса» либералов6, которые пока взаимодо­пол­няют друг друга, предоставляя каждому субъекту «высокой» современности, по край­ней мере, две фундаментальные альтернативы жизненного проектирования, со всеми их пре­имуществами и недостатками. А главное – возможность переходить с одного цен­но­ст­ного «поля» на другое, причем делать это разными сценариями, неоднократно в сво­ей тру­довой жизни и без особых последствий для успешности своего биографического про­екта.