Ведомости выпуск тридцать третий новое самоопределение университета под редакцией В. И. Бакштановского, Н. Н. Карнаухова Тюмень 2008

Вид материалаДокументы

Содержание


Не судите – да не судимы будете
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   30

Не судите – да не судимы будете


Профессор обучает студентов и одновременно оценивает их. Оценка студента, особенно в форме экзаменационных оценок, которые приобретают жизненное значение (влияют на качество диплома, получение стипендии и т.п.), – лично для меня самый напряженный с этической точки зрения и самый неприятный с психологической точки зрения элемент всего образовательного процесса. Если бы не было обязанности принимать зачеты и экзамены, я бы считал про­фессорскую деятельность почти идеальной. Но, увы. Здесь сосредоточена основная опасность коррупционного воздействия на профессора. Речь идет, разумеется, не о подарках, взятках и т.п. вещах (это уже компетенция следователей). Я имею в виду трудности и вызовы другого рода, связанные со сложностью самого процесса оценивания.

Однажды (в первые годы моей преподавательской деятельности), когда я утром шел на экзамен на факультете журналистики, во дворике меня встретил кол­лега по философскому цеху – заведующий кафедрой одного из московских вузов, довольно известный человек, которого я тоже лично знал. Он просил за свою избалованную дочь, учившуюся (вернее сказать – не учившуюся, плохо учившуюся) у меня (несмотря на сходство фамилий, я не знал, что она его дочь). Меня эта просьба поставила в труднейшее положение – классическая ситуация вы­бора в том чистом виде, в каком она описывается в учебниках по этике и редко встречается в жизни. К преподаванию я относился очень ответственно, со студентами установились довольно хорошие, честные отношения, лекции проходили при полной (более 200 человек) аудитории, семинарские занятия были очень оживленными, переходили в интеллектуально насыщенные и эмоционально окрашенные споры. Девушка, о которой шла речь, практически не была включена в учебный процесс. Я это знал. Это знали все студенты. И как же мог я поставить ей положительную, тем более хорошую, оценку, не изменив себе и не потеряв лица перед студентами?! С другой стороны, я не мог унизить старшего коллегу отказом в просьбе, которая, судя по всему, ему самому далась нелегко. И с которой он вообще не должен был обращаться.

Такие ситуации не имеют достойного решения. Более или менее приемлемый выход состоит в том, чтобы не обо­стрять ситуацию, не фиксировать ее жестко, а попытаться развить её. Ответ на вызов связать с изменением самого вызова. По этому пути я и пошел: внимательно и доброжелательно побеседовав с девушкой, которая оказалась достаточно честной, чтобы признать свою неподготовленность к экзамену, предложил ей вариант – я не ставлю никакой оценки, а она под моим руководством и по специально разработанному для нее плану изучает предмет. Так и сделали, через некоторое время она получила честно заработанную хорошую оценку. Мне еще несколько раз приходилось действовать по такой же модели, когда личные просьбы оборачивались для меня дополнительной работой со студентами. Как бы то ни было, не помню случая, чтобы я завышал или занижал оценку, исходя из привходящих обстоятельств. И если бы в роли студента были даже очень близкие мне люди, не думаю, что я при оценивании знаний отступил бы от критерия объективности и справедливости.

Существуют еще другие, более серьезные и деликатные трудности на пути объективной оценки знаний. В частности, как избежать, чтобы усвоение предмета было подменено механическим заучиванием, повторением точки зре­ния преподающего профессора? Как вообще добиться адекватности оценки по философии, учитывая, что в ней знание неразрывным образом связано с пониманием? Все это – нелёгкие вопросы, остающиеся открытыми. В настоящее время в университетах практикуются по преимуществу письменные формы отчетности в виде тестов. Основное возражение против них состоит в том, что гуманитарное, в особенности философское, знание нельзя заключить в тесты, поскольку оно каждый раз связано с собственным видением, творческим истолкованием, по своей природе не поддаётся жесткому объектированию. Все это верно. Однако следует признать, что письменные тесты, будучи совершенно недостаточны для полного суждения о философской подготовленности и даже знаниях по философии, могут тем не менее стать хорошей, по сравнению с принятой практикой – более объективной и справедливой основой для определения экзаменационной оценки. Да, заключенные в тесты сведения о философии механистичны, мертвы, они требуют интерпретации, понимания. Но ведь интерпретация, понимание есть следующая стадия, они не вместо так называемых «мертвых», «механистичных» знаний, а с ними и после них. Значит, при проверке знаний посредством тестов может получить хорошую оценку тот, кто заучивает механически. Однако и тот, кто способен ещё и понимать, также никак не может проиграть. Следовательно, речь надо вести о том, чтобы не ограничиваться тестами, не сводить все к ним, но и не отказываться от них.

Здесь надо принимать во внимание еще один момент. Оценка знаний всегда содержит в себе элемент субъективности. И очень важен её вектор – направлена ли эта исходящая от профессора субъективность в сторону завышения или в сторону занижения. Замечательного нашего профессора М.Я. Ковальзона, с которым мне посчастливилось про­работать на одной кафедре пять лет, упрекнули однажды в том, что он щедр на оценки. Напомнив о потрясшем нас всех случае в университете (студент из-за полученной на экзамене двойки предпринял попытку самоубийства), он сказал: «Предпочту сто раз ошибиться в сторону завышения оценки, чем хоть один раз дать повод к чему-либо подобному». Он, мудрый Матвей Яковлевич Ковальзон, был сто раз прав. Оценка студента не должна становиться судом.

В своем послевоенном детстве мы, школьники начальных классов, собирали в поле колоски, оставшиеся после уборки пшеницы, и по завершении взвешивали мешки с колосьями, точно устанавливая, кто сколько собрал. Таким же «взвешиванием», на мой взгляд, должен быть и экзамен. Экзамен как форма учета знаний, а не оценки – так бы я определил идеал, к которому следует стремиться. Это означает, что профессору необходимо быть особенно чутким к нравственной истине: не судите – да не судимы будете.