Соединенных Штатах Америки. Редакция литературы по вопросам государства и права isbn 5-01-001058-5 © The Free Press. A division of Macmillan Publishing Co., Inc. New York, 1979 © Вступительная статья

Вид материала

Статья

Содержание Моральные аспекты взяточничества Относительность оценочных критериев

Подобный материал:

• Соединённых Штатах Америки. Целью курса является раскрытие содержания капиталистических, 92.73kb.
• Технического регулирования и стандартизации в соединенных штатах америки, 141.78kb.
• Macmillan Publishers Limited, 2006), а также дополнительно использованы материалы, 99.32kb.
• Программа Артур М. Холст *6198 Российская Федерация Экологическая Политика и Городские, 70.86kb.
• Соединенных Штатах Америки 4 ноября 2008 года. Миссия бдипч обсе,  с учетом отсутствия, 341.18kb.
• Супоницкая, 217.58kb.
• В. В. Забродина Вступительная статья Ц. И. Кин Художник А. Е. Ганнушкин © Составление,, 3300.88kb.
• Русская диаспора в Соединенных Штатах Америки в первой половине ХХ века, 773.16kb.
• В. Э. Мейерхольд статьи письма речи беседы часть первая 1891-1917 Издательство "Искусство", 4810.66kb.
• Соединенных Штатах Америки Впервые напечатано в июне 2003 Собранные сведения, их толкование, 837.29kb.

Глава 5


МОРАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ ВЗЯТОЧНИЧЕСТВА


Послушайте, профессор, вы же знаете — это грязный мир, но мы должны делать свое дело.

Агент отдела ФБР

по борьбе с наркотиками


Взяточничество как явление не представляет собой ничего сверхъестественного. Подобно прелюбодеянию или измене, оно тесно вплетается в ткань общества и может встречаться (если не встречается) повсеместно. Людям постоянно приходится выбирать между высокими и зачастую императивными требованиями своей системы мифа и необходимостью компромисса с неподатливой действительностью. Большинство находит решение проблем на пути отступления от требований мифа, что иногда сопровождается чувством вины и беспокойства, подавляемым ритуальным покаянием и порывами самобичевания. Большая часть людей — особенно читающая публика, предположительно черпающая сведения о действительности из книг,— «знает», что взяточничество — порок. Тем не менее мало кто из нас в какой-то момент своей жизни не оказывался в ситуации, когда до нас доносились явные или косвенные сигналы — «столкуйся» с этим человеком,— а другие сигналы указывали на высокие и несправедливые издержки, кото-


191


рые падут на нас в случае, если мы откажемся от такой сделки.

Независимо от теоретического отношения к взяточничеству оценка допустимости каждой конкретной взятки зависит от обстоятельств. Кто кого подкупал, как, где, с какой целью, с каким результатом? Какой закон старались обойти с помощью данной взятки и чем грозило его применение? Существовали ли альтернативы взяточничеству? Каковы могли быть последствия отказа? Безусловно, есть разница между дачей взятки угандийскому чиновнику за предоставление возможности выезда из страны человеку, над которым нависла опасность, или судебному исполнителю в Америке до гражданской войны за то, чтобы тот не возвращал хозяину пойманного беглого раба, и подкупом служащего автотранспортного управления за информацию, которая облегчит вам кражу автомобилей. Тем не менее даже взятки «во благо» предосудительны, и, когда мы платим их, нас не покидает ощущение внутреннего дискомфорта.

Рассуждения о морали — есть попытка индивида дать объяснение расхождениям между тем, что вы должны делать, и тем, что вы на самом деле делаете или будете делать. Мораль призвана формулировать общую теорию правильного поведения. Функцией же морализирования является выборочное оправдание неправильного поведения. Наиболее легким оправданием нарушения нормы служит отрицание ее обоснованности или, более утонченно, утверждение, что нарушение имело целью достижение нового норматива. Вор, искренне верящий вслед за

192


Прудоном, что всякая собственность — это кража, может морализировать по тактическим соображениям, но он не чувствует угрызений совести. Напротив, коммерсант, защищающий норму, которую он же и нарушает, обычно является первым кандидатом в моралисты. Кстати, рьяная защита нарушаемой им нормы — курьезная отличительная черта всякого моралиста, вот почему морализирование ассоциируется у нас с неискренностью и казуистикой (особенно когда морализируют другие).

Как мы видели, наиболее частой реакцией на расхождения между мифом и операциональным кодексом являются попытки скрыть эти расхождения (совершение действий втайне), подавить несоответствия или сознательно культивировать неосведомленность. Когда же они все-таки всплывают на поверхность и вызывают массовый протест, операторам и их апологетам ничего не остается, как морализировать. Стиль и содержание нравоучений позволяют понять степень значимости той или иной нормы для морального кодекса группы, способы разрядки напряженности между мифом и операциональным кодексом, границы терпимости к их несоответствию, а также некоторые побудительные причины «крестовых походов» и реформ. В нашем обществе морализирование в первую очередь распространяется на взяточничество, поскольку оно нарушает основополагающие нормы мифа о либеральной и всеобщей демократии.

Существуют общества, в которых повиновение властям является основным фундаментом как личной нравственности, так и

193


социального порядка. Вне зависимости от их политической риторики подобные системы в корне недемократичны. В обществах, где отсутствует беспрекословная субординация, государственные решения приходится «претворять в жизнь», так как на автоматическое подчинение официальному порядку рассчитывать не приходится. Некоторые решения реализуются методом убеждения, но как быть с теми, по которым «благоразумные» люди не могут столковаться?

Иеремия Бентам*, основываясь на точке зрения элиты, классифицировал арсенал средств воздействия властей по двум категориям: угроза наказания за отклонение от установленного порядка и обещание вознаграждения за покорность («кнут и пряник»)¹. Его современник Джон Остин**, чьи концепции еще и по настоящее время оказывают влияние на теорию общего права, написал свой труд «Установление сферы правовой компетенции» на заре английского либерализма². Проблему столкновения человеческой совести и индивидуального понимания добра с законами государства он рассматривал с позиций христианства.

Остин утверждал, что человек должен подчиниться диктату государства только в том случае, если неповиновение грозит суровыми санкциями или причинением «зла». Христианин может действовать не по велению совести, дабы избежать зла, но ему не


* Бентам, Иеремия (1748—1832) — английский философ.

** Остин, Джон (1790—1859) — английский правовед.

194


дозволено делать это в расчете на вознаграждение.

В определенной мере борьба между взглядами элиты и рядового добродетельного «законника» продолжается и в нашей политической культуре. С позиций элиты вознаграждение за соглашательство или покровительство предпочтительнее угроз применения насилия. Принуждение, приводя лишь к временному согласию, отдаляет цель и в момент снятия угрозы насилия может вызвать быстрое противодействие. Вознаграждением же завоевывают друзей и обеспечивают соучастие. Долговременные зависимости в демократических (особенно плюралистических) обществах, где элита нуждается в поддержке избирателей, столь же важны, сколь важна и сиюминутная покорность в обмен на вознаграждение. Как пишут Толчины, «система протекции — профессиональное заболевание нашей демократии. В стране, где большинство людей обладает определенной степенью свободы выбора, для активации общественных усилий требуются серьезные побудительные мотивы»³.

С точки зрения добродетельного члена общества, элитарное вознаграждение — это взятка, плата за заглушение голоса совести, и получать ее столь же дурно, как и давать. Там, где чувство личной совести встроено в политическую систему (к примеру: «Каждый человек голосует в соответствии со своей совестью»⁴), вознаграждение, протекция и должностное взяточничество представляются особенно возмутительными. Не удивительно, что раздача постов после победы на


195


выборах тщательно маскируется элитой и совершается негласно.

Дополнительным фактором амбивалентности* взяточничества является фундаментальный дуализм нашей культуры, где переплетаются две тенденции, вернее, два взгляда на мир: присущая капитализму алчность и республиканский гражданственный альтруизм с его презрением к материальному. В американской политической экономии эти тенденции во многих точках смыкаются и вступают в конфликт. Служебная и личная амбивалентность в отношении взяточничества, как и в отношении всех преступлений «белых воротничков», вызвана несовместимостью капитализма и народовластия, нежеланием, а то и практической невозможностью выбрать что-нибудь одно. Верующие в непрестанное укрепление единства в ходе социальных процессов с раздражением поносят эту амбивалентность, отвергая методы типа «крестовых походов» с их lex imperfecta и lex simulata как коварные приемы, состряпанные элитой ради увековечения своего господства. Таково же их отношение и к морализированию. Исповедующие диалектическую сущность социальных процессов с их насыщенностью конфликтами и переменами отнесутся к этим приемам как к методам-посредникам, иногда порочным, но, по сути, необходимым для достижения социального мира и сосуществования элементов, на которых покоится наша цивилизация.


* Амбивалентность — состояние раздвоения личности, возникающее вследствие наличия несовместимых тенденций, ни одну из которых невозможно устранить.— Прим. ред.

196


Во взяточничестве, как и в политике в целом, контролируемая жестокость и завуалированная непорядочность часто более очевидны и возмутительны для наблюдателя, нежели для участника этих операций. Теоретически рассуждая, человек, исходящий из чисто экономических расчетов, может расценивать взяточничество как однозначно экономическую сделку, не оставляющую места для морализирования. Один американский политический обозреватель писал, что «большинство американцев считают взяточничество аморальным, но есть множество людей, и среди них главы некоторых наших транснациональных корпораций, которые относятся к нему просто как к разновидности налога»⁵.

Давным-давно Георг Зиммель заметил, что «человеческая жестокость, полностью мотивированная денежными соображениями и действующая по аксиоме наибольшей полезности и наименьших затрат, зачастую вовсе не кажется моральной распущенностью, поскольку люди этого склада признают только строго логическое поведение, объективно вытекающее из определенной ситуации»⁶. Но это — преувеличение. Во многих случаях подобные заключения являются симптомами неспособности навязать унифицированную мораль событиям, оцениваемым с позиций противоречащих друг другу норм. Как пишут Герт и Миллс,

«благодаря большому весу экономического порядка в американской социальной структуре финансовые мотивы приобретают роль некоего общего знаменателя для множества иных ролей и


197


мотивов. Другие наборы понятий считаются фиктивными, поверхностными или «заумными». Деловой человек знает, что реальным мотивом является жажда денег, которые, может быть, и не все, но почти все»⁷. На деле человека, рассуждающего только экономическими категориями, не бывает. Оператор — профессиональный политик или член элиты — способен смотреть на взяточничество холодным взором прагматика, хорошо знающего операциональный кодекс. Однако в беседах с информантами, считавшими «платежи» необходимой и даже заурядной практикой, меня поражало, как эмоционально они пытались защитить и оправдать свое поведение. Такая реакция на «необходимое» и «заурядное» явление фактически опровергала сказанное. «Разовые» грешники и рецидивисты расходились в своих оценках.

Большинство «разовых» взяткодателей совершали сделку с чувством страха и вины. Страх, зачастую неосознанный, был порожден стыдом, а также возможностью попасться и понести наказание. Источник же вины более таинствен и сложен, поскольку «разовые» или случайные взяткодатели иногда считают, что у них нет альтернативы и в данном случае их действия «верны».

В процессе принятия решений здравый рассудок и моральные соображения иногда отступают на задний план перед глубинными психологическими импульсами. Муки совести за отступление от морали с лихвой вознаграждаются глубоким удовлетворением, которое может принести зло. Многие


198


психологические особенности взяточничества затушевывались поверхностным моральным или экономическим объяснением: коварством и оппортунизмом взяткодателя, алчностью и вероломством получателя. Личные свойства участвующих во взятке (да и в других процессах) вполне могут быть таковыми, но психология взяточничества более сложна.

Исполнение индивидом многочисленных ролевых функций в современном урабанизированом индустриальном обществе часто приводит к наложению или сращиванию кодексов норм, обсуждавшихся в главе 2. Бизнесмен, питающий, быть может, отвращение к взяточничеству, тем не менее дает взятки для успеха своего дела. Домовладелец, возмущаясь съедающей его доходы инфляцией, тем не менее будет повышать квартплату в обход существующим нормативам. Данные конкретных социологических исследований указывают, что в подобных нормативных конфликтах экономические интересы превалируют над другими факторами, но не полностью замещают их. В работе, посвященной механизму государственного регулирования, Лейн указывает на отсутствие «общего антирегуляционного духа»: служащих побуждала идти на нарушения «позиция фирмы, а не какие-либо эмоциональные установки ее руководства»⁸. К такому же выводу приходит и автор исследования случаев нарушений контроля за арендной платой⁹. В этой связи Болл и Фридман пишут: «Разбор деятельности компаний по производству электрооборудования показал, что многие менеджеры считали сговор по поводу цен пороч-


199


ной практикой, иные пытались оправдывать его, хотя по целому ряду причин полагали, что в данных обстоятельствах он необходим» ¹⁰. Смысл здесь не в том, что погоня за прибылью затмевает все остальное, а в том, что в конфликтах между конкурирующими нормативными кодексами верх берут нормы более близкой к ним и более активной социальной группы. Сазерленд назвал это доктриной «дифференцированной ассоциации»¹¹, однако его подход предполагает «противопоставление ценностей», а не утверждение активно действующей группой своих норм. Когда близкой становится другая группа со своими нормами, расхождение устраняется индивидом с помощью морализирования.

На определенном уровне сознания взяткодатель и взяткополучатель понимают, что платеж унижает и коррумпирует представителя государства, вернее, саму концепцию государства. Если взяткодатель полностью отстранен от государства или враждебно относится к властям, акт взятки может доставить ему глубокое психологическое удовлетворение, порой большее, чем грядущие материальные выгоды. Отдельные личности поэтому ищут способ дать взятку даже тогда, когда цель сделки можно достичь законными способами: такие личности обладают, если хотите, психогенетической предрасположенностью к взяточничеству. Как верно заметил Гарольд Лассуэлл, люди, охотно предлагающие взятку, столь же охотно участвуют в ритуальных действах покаяния и самобичевания для успокоения властей, которым они осмелились бросить вы-

200


зов. У чувства вины особая двойная бухгалтерия. Нередко супервзяточники одновременно бывают и супервзяткодателями¹². Рассчитанная на публику благотворительность и сопутствующее ей общественное признание могут сделать из них идолов и опору мифа при том, что они не перестают пользоваться операциональным кодексом.

В ряде работ¹³ высказывается мнение, что получатель взятки считает для себя главным верность своей группе, а уж затем государству, которому служит, вследствие чего взяточничество предстает как феномен, присущий не интегрированным обществам. Я скептически отношусь к этому предположению. Личность—совокупность многих «я», каждое из которых обладает собственной системой верности, и все они соревнуются за первенство в каждой конкретной ситуации. Тот факт, что взяточник в момент совершения акта взятки отвергает одно из своих «я», еще не означает, что он вообще лишен чувства верности или что отказ от нее не связан с психологическими издержками. Взяточник, подобно взяткодателю, может позднее раскаиваться в содеянном. Наконец, надо иметь в виду, что взятка, как и ложь, по своей сущности есть акт самоутверждения личности перед лицом внешних притязаний. Если кто-либо преследует цель обеспечить независимость своей личности, то в подобном личностно-социальном контексте взятку можно рассматривать как позитивную операцию¹⁴. Таким образом, этические аспекты взяточничества оказываются весьма сложными. Их оценка требует изучения не


201


только сделки как таковой, но и внутреннего мира каждого из участников.

Параллель между взяточничеством и ложью не случайна. По замечанию Р. Д. Лэнга, ложь, будучи одиозным актом, вместе с тем является важнейшим фактором утверждения независимости личности. Индивид, не способный лгать, может рассматриваться как существо социально незрелое и неразвитое, поскольку в определенных обстоятельствах ложь вполне уместна, а сохранение втайне собственных представлений служит необходимым условием выживания. С другой стороны, личность, лгущую без зазрения совести или не осознающую истинного смысла данного акта, следует рассматривать как социально и психологически дефективную, а значит, опасную для окружающих, поскольку ложь, утверждая «я» индивида, одновременно нарушает основополагающую норму, на которой зиждется все социальное взаимодействие: вам следует вести себя так, как этого ждут от вас окружающие.

Ответственное социальное поведение заключается не в том, чтобы никогда не лгать, а в том, чтобы знать, когда лгать, как в процессе необходимой лжи укрепить собственный и чужой кодекс честности, а также справиться с угрызениями совести. Единого правила не существует, ибо вопрос «когда лгать?» зависит от того, с кем человек себя отождествляет и кому он верен. Одни имеют для нас неизменную значимость, другие важны лишь в отдельных случаях. Иногда правдивость распространяется только на членов своей группы. К примеру, в каких-то вещах человек не может довериться никому, кроме


202


родственников. Есть области, где человек обязан хранить верность вне зависимости от своего личного отношения к предмету, поскольку отступничество влечет за собой суровую кару. Лица, осужденные за измену, познали это на собственном опыте.

Хотя ложь сопряжена с некоторым риском разоблачения и наказания (или гнева богов), в сравнении со взяточничеством это гораздо более безопасный способ самоутверждения. Взяточничество сопряжено с угрозой юридических санкций, вероятность применения которых весьма высока, поскольку вы вовлекаете как минимум еще одного человека в процесс скрытой лжи. По иронии судьбы взяточничество заставляет человека довериться другому лицу, которого он неизбежно посвящает в свои намерения и с которым вынужден за деньги делить опасность, удовлетворение и вину. Хотя степень риска здесь иная, чем у лжи, этические проблемы одни и те же. Применительно к взяточничеству основополагающими вопросами будут следующие: при каких обстоятельствах уместно предлагать взятку? При каких обстоятельствах должно предложить взятку? Ответы будут зависеть от системы ценностей отвечающего¹⁶.


ОТНОСИТЕЛЬНОСТЬ ОЦЕНОЧНЫХ КРИТЕРИЕВ


Вряд ли кто станет возражать, что дача взятки уместна, когда (1) нарушаемые официальные предписания глубоко аморальны и (2) целью взятки является достижение общепризнано этичного или справедливого ре-


203


зультата, практически недостижимого другим способом. Только патологически простодушная личность может решить, что Бертольт Брехт поступил неверно, дав взятку чиновнику иммиграционной службы «третьего рейха», чтобы не попасть в лапы нацистов. Хотя некоторые моралисты могут настаивать на том, что любой акт неповиновения, совершенный из этических побуждений, должен быть публичным¹⁷, такой подход представляется одновременно непрактичным и нереалистичным. В условиях современных жестоких автократий подобное требование означает, что судьба несогласного будет решена раз и навсегда. Иррациональные призывы к гласности диктуются суеверным представлением об абсолютном характере власти государства или правящей элиты. По убеждению людей, верящих, что государство всегда право, акт гражданского неповиновения должен быть сопряжен с готовностью терпеть любые последствия своих действий вплоть до самоуничтожения. Сократ, бросив вызов государству, покончил с собой. Точно так же молодой японец, ударив старшего, совершал харакири.

Оценка предполагает наличие критериев. Допускаете ли вы, что человек вправе уклониться от исполнения нормы, требующей аморального поведения или ведущей к этически неприемлемым последствиям? Вправе ли он подрывать порочную в самой своей основе систему? Если вы допускаете такие суждения, вам придется признать существование «высшего» или по крайней мере другого свода норм, оправдывающего незаконные действия. Здесь важно, что оценки уместно-


204


сти взятки будут всегда основываться на «высшем», зачастую не сформулированном кодексе, от которого отклоняется государственный служащий, берущий взятку. С точки зрения моралиста или его современного воплощения — политолога, при попытке выработать систему оценок правомерности взяточничества надлежит прежде всего ясно сформулировать широкий свод поведенческих норм, призванный быть мерилом служебного поведения, ставшего объектом подкупа. Давайте назовем этот процесс прояснением общей цели.

В условиях, когда взяточник руководствуется доктринами естественного права или верой в сверхъестественные права, дарованные божьим промыслом, цели и нормы трафаретны. Возникающие проблемы носят тактический, но не моральный характер. Сходную функцию негласно выполняет этническое окружение, в котором считается само собой разумеющимся хранить верность и придерживаться истинной морали только в отношении членов своей семьи, племени, расы, диалектной или половой группы. При этом идентификационный признак не имеет значения. В аристократиях, где пропасть между управляющими и управляемыми достаточно глубока, верность своему классу упрощает процессы лжи и взяточничества ради его блага; однако и этот процесс оказывается более сложным, если преследует иные цели¹⁸. В демократических обществах операциональный кодекс элиты, как мы могли убедиться, определен не столь четко, поскольку на поведение их членов сильно влияет «вертикальная идентифика-


205


ция», т. е. отождествление личности с управляющими или управляемыми.

Когда вы недвусмысленно обязаны блюсти верность своему государству, подкуп от его имени служащих чужого государства, возможно, подвергает вас опасностям, но с точки зрения существующей системы верности не считается ни порочным, ни незаконным. Такое же «отпущение грехов» предоставляется и в отношении взяток для блага своей корпорации, хотя в данном случае взяткодатели рискуют натолкнуться на немалые внутренние неудобства, поскольку корпорация еще не достигла статуса, полностью сравнимого с государственным¹⁹.

В командных системах приказы вышестоящего начальства верны по определению. По крайней мере ответственность за правильность или ошибочность приказа полностью лежит на отдающем его. «Мы знаем только,— говорят солдаты у Шекспира в «Генрихе V»,— что мы подданные короля, и этого для нас достаточно. Но даже будь его дело неправым, повиновение королю снимает с нас всякую вину»*. Для командных систем современных бюрократий, укомплектованных не столь убежденными моралистами, Ганс Кельзен разработал более сложную правовую версию, согласно которой в бюрократическом контексте единственно правомерной линией поведения является выполнение приказа полномочного руководителя²⁰.

Как мы отмечали, некоторые элиты оправдывают взяточничество скорее телеоло-


* Шекспир Вильям. Собр. соч., М., «Искусство», 1959, т. IV, с. 443.

206


гическими, нежели логическими причинами. Взятка, представляя собой нарушение определенных формальных норм, вместе с тем оказывается необходимой для обеспечения общих целей нормативного свода²¹. Основной трудностью в этих условиях становится выработка и провозглашение набора принципов и приоритетов, определяющих конечные групповые или индивидуальные цели и способных во имя их оправдать нарушения формальных норм.

Некоторые виды взяточничества на первый взгляд кажутся правомерными или допустимыми в данном контексте потому, что совершаются в рамках системы норм или приверженности, наиболее близкой наблюдателю. В тесных этнических сообществах, как, например, в Индии, многих частях Африки, на Ближнем Востоке или в любом другом месте, где государственность еще только формируется, наиболее крепкие узы связывают индивида с семьей, племенем, этнической или диалектной группой. В такой системе координат непотизм означает похвальную лояльность, а отнюдь не позор. Отдельные члены той или иной спаянной верностью группы (к примеру, племени) будут считать правомерной дачу взяток государственным служащим за возможность применения племенных норм вместо не соответствующих им общенациональных правил. Здесь мы сталкиваемся с настоятельным требованием следования нормативным предписаниям, а не формальному законодательству. Непосредственные исполнители, подчиняясь своему нормативному кодексу, готовы применять нормы этого кодекса, даже если


207


это идет вразрез с формальными законами. Их сдерживает лишь общая политическая ситуация. Взятка, таким образом, защищает укоренившиеся представления людей о праве²².