Соединенных Штатах Америки. Редакция литературы по вопросам государства и права isbn 5-01-001058-5 © The Free Press. A division of Macmillan Publishing Co., Inc. New York, 1979 © Вступительная статья

Вид материала

Статья

Содержание Лоренц Карикатура в журнале «Нью -Иоркер «крестовые походы» Шум и ярость. 2. Поиски козлов отпущения. 3. Избирательный подход. Устранение конкурентов. 5. Принесение в жертву. Кампании и кризисы Изменение операционального кодекса Оценка результативности

Подобный материал:

• Соединённых Штатах Америки. Целью курса является раскрытие содержания капиталистических, 92.73kb.
• Технического регулирования и стандартизации в соединенных штатах америки, 141.78kb.
• Macmillan Publishers Limited, 2006), а также дополнительно использованы материалы, 99.32kb.
• Программа Артур М. Холст *6198 Российская Федерация Экологическая Политика и Городские, 70.86kb.
• Соединенных Штатах Америки 4 ноября 2008 года. Миссия бдипч обсе,  с учетом отсутствия, 341.18kb.
• Супоницкая, 217.58kb.
• В. В. Забродина Вступительная статья Ц. И. Кин Художник А. Е. Ганнушкин © Составление,, 3300.88kb.
• Русская диаспора в Соединенных Штатах Америки в первой половине ХХ века, 773.16kb.
• В. Э. Мейерхольд статьи письма речи беседы часть первая 1891-1917 Издательство "Искусство", 4810.66kb.
• Соединенных Штатах Америки Впервые напечатано в июне 2003 Собранные сведения, их толкование, 837.29kb.

Глава 4 Кампании против взяточничества


— Уоррингтон Трентли! Суд признал вас виновным в сговоре по поводу цен, подкупе должностного лица и заговоре с целью нарушения свободы торговли. Я приговариваю вас к 6 месяцам тюремного заключения условно. Подойдите для церемонии удара по рукам.

Лоренц Карикатура в журнале «Нью -Иоркер »


На первый взгляд он кажется совершенно неподвижным и лишенным жизни. В действительности же в лежащем на столе и на вид инертном карандаше скрыта бездна энергии. При подсчете энергии, затраченной на производство какого-то продукта, скажем того же карандаша, надо учесть, сколько ее пошло на выращивание леса, где добыто дерево, сколько затрачено на разработку и изготовление орудий и механизмов, использованных для транспортировки и обработки пиломатериалов, поиски и обработку графита, а также затраты энергии на установление и развитие рыночных структур. Аналогичный подсчет следует провести и при оценке принуждения, скрытого от глаз обманчиво безмятежной картиной социальных отношений, якобы основанных на общем согласии. Принято думать, что все сущее пребывает в покое, а всякая перемена насильственна. Между тем добровольное на вид обществен-


158


нoe согласие может быть обусловлено принуждением. Более того, многие социальные отношения сохраняются лишь благодаря институционализированным методам принуждения. Одним из них является операциональный кодекс.

Лица, владеющие техникой социального воздействия, делают все для укрепления существующего порядка, ибо верят (сознательно и подсознательно), что в конечном итоге это соответствует их собственным интересам, равно как и интересам группы, с которой они себя отождествляют. Вывод о том, что некоторые методы более не обеспечивают их интересы, или же пересмотр этих интересов, например в результате прихода к власти другой элитарной группы с новыми целями, влечет за собой изменения в операциональном кодексе.

Люди меняются в процессе бытия под влиянием самых различных причин. Одни перемены сравнительно просты и к ним легко привыкают. Другие требуют немалых затрат, протекают мучительно, а в некоторых случаях требуют радикальной перестройки и даже разрушения группы. Изменений такого рода обычно стараются избежать круги, на которые возложены оценки потенциальных решений. По их мнению, лечение принесет больше вреда социальному организму, чем поразившая его болезнь. В действительности и перемены, и застой, несмотря на их внешнюю противоположность, зависят от применения одних и тех же инструментов и методов социального воздействия.

Кампании за искоренение взяточничества принимают две формы. Одна, наиболее рас-


159


пространенная, выливается в «крестовый поход» против коррупции. Эта широковещательная акция почти всегда затевается элитой. В ходе ее подвергаются публичному унижению или даже наказанию отдельные представители элиты, однако в целом кампания не меняет ни базисную структуру власти, ни состав элиты, ни ее основные методы действия. Социальная значимость этого пустословия заключается в массовом очищении, укрепляющем систему мифа, а его политический смысл состоит в упрочении позиций элиты. Инструментами здесь служат lex simulata и lex imperfecta. Результаты кампании очищения общества от взяточничества и прочих отклонений оказываются минимальными— в полном соответствии с намерениями дирижеров кампании. В силу очевидных причин стиль «крестовых походов» особенно подходит для больших индустриальных систем, где к услугам политиков имеется разветвленная сеть средств массовой информации. Второй тип кампаний против взяточничества — это реформа, предусматривающая и действительно осуществляющая некоторые изменения в операциональном кодексе.

Необходимой предпосылкой для кампании против взяточничества является, как мы уже упоминали, ситуация, при которой все общество или его часть считает свое государство демократическим и, следовательно, обязанным действовать в соответствии с провозглашенными принципами. Взяточничество рассматривается как порок только при наличии подобных предпосылок. В системе аморальной семейственности Бенфилда¹ или

160


в любой системе, где правительство откровенно навязывает свою волю населению, не оставляя никаких альтернатив, кроме покорности, взяточничество не вызывает беспокойства, а тем паче негодования. Даже в пределах одной страны различные группы могут смотреть на коррупцию сквозь разные очки. В Южной Африке, к примеру, белого гражданина, принадлежащего к среднему классу, можно вовлечь в кампанию против взяточничества, а представителя коренного населения — нет.

Склонность к «крестовым походам» возрастает, когда власть в стране считается не только демократической, но и рассматривается широкими кругами как необходимое орудие обеспечения социального благополучия. Зависимость всегда порождает беспокойство. У каждого есть свой Гоббс, нашептывающий на ухо, что человек по своей природе эгоист и «гребет под себя». На определенном уровне сознания человек замечает за собой стремление к самовозвеличиванию и упоению властью. Предположение, что такое же стремление свойственно другим, становится одной из причин его беспокойства. Есть множество способов отогнать его. Хорни, скажем, советовал развивать в себе покорность, смирение и отстраненность².

Выбор смирения, добровольной зависимости и подчинения — качеств, получающих все большее распространение в индустриальном обществе,— порождает у человека скрытые подозрения относительно реальных мотивов действий «специалиста», которому он доверился. Если «специалист» справляется или,


161


по крайней мере, делает вид, что справляется со своей функцией, он демонстрирует добросовестность и оправдывает доверие временно подвластных ему людей. В противном случае он вызывает сомнения в своей компетентности или добросовестности. Если врач X лечит моего сына и я приписываю выздоровление ребенка его вмешательству, моя вера в искусство врачей возрастает. Если ребенок продолжает болеть, растет мое неверие.

В сравнительно простых общественных системах самоизоляция становится формой реакции индивида на тревоги социальной жизни. В Соединенных Штатах существование «границы»* и созданного ею мифа открывало богатые перспективы³. Но в сложных обществах и обществах с жесткими горизонтальными и вертикальными связями от подчинения никуда не уйти. Даже в современной демократии индивид все сильнее ощущает зависимость их технократии — социологов, врачей, юристов, психиатров, работников служб социального страхования и планирования. Представители каждой из этих профессий изъясняются на своем тарабарском наречии, непостижимом для окружающих. (Не исключено, кстати, что недоступность для непосвященных и есть одна из основных функций данного языка.) До той поры, пока дела идут хорошо, мудрость технократов не ставится под вопрос, а непонятность их жаргона действует успокаива-


* Речь идет о границе продвижения переселенцев на Запад США. В переносном смысле — символ неограниченных возможностей, доступных каждому.


162


юще. Но когда ситуация меняется к худшему, в обществе начинают громко звучать голоса, обвиняющие технократов⁴ в бездарности и невежестве. Основной реакцией на мнимую недобросовестность при исполнении служащими своей роли становятся кампании против взяточничества.

Периодические колебания уровней социального благополучия в 1960—1970 гг. были восприняты многими группами населения США как внутренний и внешний кризис, выразившийся в эрозии не только социальных, но и всех моральных ценностей. Этим частично можно объяснить остроту общественной реакции на уотергейтскую эпопею: в ней в полной мере проявилось запоздалое возмущение широких слоев на промахи технократов. Демократическая партия искусно сыграла на этом чувстве во время президентских выборов 1976г. Лейтмотивом речей ее кандидатов стало нарушение верности своей роли и полная несостоятельность вашингтонских технократов. С приходом новой администрации обе темы, как и следовало ожидать, быстро заглохли. Примечательно, что четыре года спустя ту же критику президент Картер услышал из уст республиканского кандидата Р. Рейгана, обещавшего вновь вернуть власть народу.


«КРЕСТОВЫЕ ПОХОДЫ»:

УПРОЧЕНИЕ МИФА


Ключевой и обязательной фигурой «крестовых походов» против взяточничества является «крестоносец», или моральный зачи-


163


натель. На общественной сцене всегда присутствуют несколько «крестоносцев», обрушивающих громы и молнии на коррупцию и грозящих властям вывести их на чистую воду. Тот факт, что в большинстве случаев «крестоносец» остается на периферии власти в роли нелепого персонажа фольклорной культуры, предполагает наличие какого-то иного фактора, объясняющего его неожиданный политический успех. Если «крестоносца» вдруг выносит на волне удачи, современники или потомки объясняют это наличием в нем некоего магнетического поля, покорившего сердца масс. Но такого объяснения недостаточно, хотя бы потому, что действие магнетического поля — процесс межличностный, в котором «вдохновенный» лидер нуждается во «вдохновленных» им последователях⁵. Вопрос, почему магнетическое поле отдельного лидера в определенный момент распространяется от горстки ослепленных приверженцев на массовую аудиторию, приводит исследователя к выводу о том, что это, скорее, связано с определенным восприятием лидера аудиторией, нежели с его особыми свойствами.

Неудовлетворительно в качестве исходного и предположение, будто антикоррупционные программы опираются на неорганизованные и независимые «честные» элементы населения. Честность — качество столь же постоянное, сколь и само взяточничество. В каждой группе находятся индивиды, чьи личные нравственные требования крайне высоки, которые «не умеют лгать» и искренне переживают любые случаи собственного или чужого отклонения от мифа. То обстоятель-


164


ство, что «крестовые походы» случаются эпизодически, а в перерывах, причем весьма длительных, к нарушениям мифа массы относятся терпимо, умаляет роль «честных граждан» в кампаниях против взяточничества. Неистовые изобличения моральных зачинателей и молчаливая поддержка со стороны наиболее стойких приверженцев мифа не в силах объяснить, почему идея «крестового похода» вдруг разгорается как пожар, охватывает разнородные слои населения и вырастает в действенную политическую силу.

Попытки властей пресечь взяточничество, как ни парадоксально, лишь увеличивают его живучесть, поскольку аппарат наращивает субструктуру подверженных этому пороку учреждений⁶. Присмотримся к феномену бюрократического формализма. Основы его закладываются сложными и обременительными системами контроля бюрократического процесса. Они разрастаются до немыслимых пределов там, где общественность или руководство утратили веру в честность и здравый смысл бюрократии. В результате наблюдается тенденция взять под контроль практически каждую сделку, разделив ее оформление между множеством должностных лиц либо обязав их вести максимально детализированное делопроизводство. Во многих случаях волокита бывает вызвана реакцией на коррупцию и попытками ее пресечения. Но именно сложность процедуры и неоправданная длительность бюрократического контроля побуждают предпринимателей изыскивать кратчайшие пути достижения своих целей. Во многих случаях «лечение» взяточничества ведет к его пышному

165


расцвету⁷. Поэтому не удивительно, что в системах с разветвленной многоступенчатой бюрократией так часты деловые и тормозящие взятки⁸.

Некоторые особенности общества могут стимулировать кампании по борьбе с коррупцией, их частоту и интенсивность. Рациональная в веберовском смысле культура предполагает успех целенаправленных вторжений в ход социального процесса. Отсюда и народная вера в действенность реформ. Она исходит из того, что человеческий характер податлив, а значит, исправим, несмотря на цепкость определенных предосудительных свойств. Еще Токвиль обратил внимание на любовь американцев к самоисправлению и самоулучшению, т. е. на те особенности нашего национального характера, которые приводят многих сограждан к вере в возможность исправления зла путем коренных реформ⁹. Среди классических трудов американских авторов на эту тему упомянем книгу Э. Росса «Проступок и общество. Анализ современного беззакония», вышедшую в 1907 г. с предисловием Теодора Рузвельта*. Хотя Росс обозначал термином «проступок» поведение, наносящее вред обществу, сам выбор слов — «проступок» и «беззаконие» — отражает типично американский взгляд на мир и мораль в духе излюбленной риторики ТеодораРузвельта,Вильсона**,Брай-


* Рузвельт, Теодор (1858—1919) —26-й президент США (1901 — 1909).

** Вильсон, Вудро (1856—1924) —28-й президент США (1913—1921).


166


ана*, Даллеса** и даже Картера. Однако именно постоянство этих факторов не в силах объяснить эпизодический характер «крестовых походов».

Европейские наблюдатели не раз замечали, что взяточничество в нашем обществе вызывает гораздо больший гнев и беспокойство, чем во многих других¹⁰. Частично причину подобной реакции следует искать в нашем демократическом кредо, заставляющем гневно ополчаться на слуг народа, не оправдавших нашего доверия. Дэниел Белл писал:

«Американцы обладали чрезвычайной склонностью к компромиссам в политике и экстремизму в морали. Самые бесстыдные политические сделки и надувательства толковались как целесообразные и практически необходимые. Однако ни в одной другой стране не предпринимались такие захватывающие попытки обуздать человеческие страсти и заклеймить их как незаконные. И нигде более эти попытки не терпели столь сокрушительного фиаско... Укрепление общественной морали было постоянной отличительной чертой американской истории»¹¹. Думается, частичное объяснение нашей обостренной реакции на взяточничество кроется в глубинных корнях самой системы. Как мы могли убедиться, взяточничество


* Брайан, Уильям (1860—1925) —государственный секретарь США (1913—1915).

** Далл«с, Джон Фостер (1888—1959) — государственный секретарь США (1953 —1959).


167


предполагает обращение к операциональному кодексу, хорошо понятному операторам, но значительно отклоняющемуся от нормативного свода или системы мифа большой группы. Для культуры, делающей особый акцент на том, что усвоение правил обеспечивает социальную организацию, рациональность межгрупповых отношений и безопасность, мысль о том, что эти правила — всего лишь миф, а вместо них существует нигде не записанный неведомый операциональный кодекс, вызывает серьезную тревогу.

В некотором смысле признание взяточничества частью операционального кодекса вызывает ужас, подобный тому, который так блистательно передан Кафкой. Герой «процесса» знает формальный кодекс, который никто не собирается применять, но никак не в состоянии усвоить операциональный кодекс, которым определяется его собственная судьба. Для цивилизации, где усвоение культуры в значительной мере означает овладение строгими правилами, осознание того факта, что эти правила — всего лишь мираж, а для достижения желаемого результата необходимо усвоить совершенно иной набор принципов и методов, вселяет глубокий страх. Отсюда и стойкое нежелание признать самую возможность наличия иного свода правил.

Джудит Шклар выразила мнение, что американское право слабо поощряет деловые соглашения и переговоры, поскольку они основаны на системе отношений, не имеющей писаных правил, а законность подразумевает набор совершенно четких принципов¹². При всем уважении к профессору


168


Шклар должен заметить, что мой собственный опыт общения с американскими юристами дает основания для прямо противоположного заключения. Тем не менее ее наблюдение совершенно точно показывает, как воспринимает непосвященный американское право в системе мифа. «Нигде в США столь много не говорят об идеалах и столь часто не нарушают их, как в судопроизводстве. Здесь бездна не просто шире. Ощущение грубого произвола и предательства здесь просто беспредельно»¹³. Для контраста с вашей цивилизацией можно вспомнить о мировосприятии древних греков, которые полагали, что жизнь в своей основе беспорядочна и не следует уповать на рок, судьбу. Окончательные решения были в руках богов, отличавшихся своенравной капризностью¹⁴. При таком мировоззрении идея о существовании операционального кодекса или не универсальности мифа воспринималась бы куда спокойней. Думается, острая реакция на взяточничество внутри нашей культуры — при том, что применение его за границей встречает снисходительное отношение, а то и просто благословляется,— указывает на столкновение ценностей и мировоззрений¹⁵.

Вдобавок наша культура отчаянно стремится к формальному размежеванию денег и политики. С момента основания Соединенных Штатов это было фокусом постоянной напряженности, от которой нельзя избавиться, ибо она заложена в самой сути демократии капиталистического образца. Деньги — естественное средство воздействия на рынке, но абсолютно противоправное средство воздействия на демократическом форуме.

169


В любом обществе существуют скрытые очаги напряженности, обнаруживающие себя в ходе чисток. Источником одних являются понимаемые в традиционном политическом смысле классовые и этнические различия, другие возникают в результате неизбежных трений между управляемыми и управляющими ¹⁶. Но такая напряженность существует всегда и сама по себе не может служить объяснением внезапных порывов к очищению.

Огромную роль в очистительных кампаниях в современных обществах играют средства массовой информации. Представляя собой могучую индустрию, они нуждаются в непрерывном притоке драматургического материала, оценка которого не вызывает затруднений ни у сотрудников редакций, ни у аудитории. Поэтому взяточничество как нельзя лучше подходит для средств массовой информации демократического стратифицированного* общества: оно дает превосходную возможность сочетать поддержку власти с лихими наскоками на нее. Для не обременяющих себя раздумьями журналистов и широкой аудитории разоблачение взяточничества оказывается щекочущей нервы пьесой, в первом действии которой власть подвергается всяческому поношению, а в финале выступает носителем добродетели. Но что следует за этим?

Средства массовой информации в нема-


* Страта—в буржуазной социологии — общественный слой, объединенный каким-либо общим социальным признаком (имущественным, профессиональным, образовательным и т. д.)


170


лой степени формируют общественное мнение. Еще более значительна их роль в поддержке и укреплении уже сформированных мнений (или, напротив, в их распаде) путем предоставления публике авторитетной информации. Но являются ли в данном случае средства массовой информации первопричиной, сказать трудно. Не углубляясь в эмпирические исследования, я склонен усомниться в этом. В любом киоске всегда достаточно листков и брошюр, предлагающих различные реформы. В солидных изданиях регулярно появляются мечущие громы и молнии, полные сенсационных разоблачений статьи и фельетоны. Без участия средств массовой информации провести кампанию невозможно, но она не может быть результатом только выступлений газет и телевидения.

Бывает, что элита начинает кампанию для достижения ограниченных политических целей, облекая ее в латы «крестового похода» против коррупции. Такие тактические операции легко отличить от истинных кампаний, поскольку они не получают массовой поддержки, а зачастую и не ищут ее. Предназначены они для сокрытия военных действий между элитами, в ходе которых одна из групп стремится уничтожить другую, отрезать ее от избирателей либо (в случае, когда верхушка корпуса избирателей замешана в махинациях или подкуплена) продлить жизнь мифа при помощи смены аппарата. Если реформа направлена на подрыв основ, то цель «крестового похода» более ограниченна. Памятуя о том, что моральным зачинателям иногда удается трансформиро-

171


вать такую кампанию в движение за реформы, «крестоносцы», не щадя сил, бряцают оружием.

Страх потерять контроль над кампанией часто вызывает характерную реакцию элиты. Послушаем речь Родерика Хилла при его вступлении на пост председателя Комиссии по ценным бумагам и биржам:

«Я начинаю работу с твердой надеждой на то, что мы не станем протаскивать новые законы, требующие от судов во что бы то ни стало изменить природу корпоративной структуры, не попытавшись сначала восстановить могущество столь хорошо служившей нам системы... Пока это не достигнуто, мы не можем рассматривать предложения о радикальном изменении системы»¹⁷. В разгар кампании таких заверений уже недостаточно. Для демонстрации действенности системы и ее верности провозглашенным нормам, для того чтобы дать выход народному гневу и предотвратить потуги моральных зачинателей превратить «крестовый поход» в реальную реформу¹⁸, приходится вступать в дело законодательству. Но законодательство должно быть неэффективным! И вот тут-то lex imperfecta и lex simulata¹⁹ с успехом выполняют свою незаменимую роль. Политика заимствовала немало приемов у бродвейского шоу-бизнеса. Правотворчество элиты замечательно тем, что, выставив на передний план все символические атрибуты законодательства, оно парализует возможности его исполнения отсутствием аппарата принуждения, скудостью бюджетных ассигнований, назначением явно некомпетентных

172


лиц (обладающих специфической ценностью в политических системах) и т. п. Запрограммированная неэффективность — отличительная черта «крестовых походов».

Принимаемые в процессе кампании принудительные методы в высшей степени символичны, широковещательны и на вид сенсационны. Они призваны укрепить поставленные под сомнение юридические нормы и вместе с тем не воздвигать серьезных препятствий на пути операционального кодекса элиты. Они устремлены на борьбу с фантомами, а не на достижение реальных перемен.

Символика является важным компонентом любой социальной структуры. В массовых обществах, где взгляды большинства населения на действительность базируются не на непосредственном опыте, а вырастают из ключевых социальных символов, значение символики как политической основы власти огромно. Естественно поэтому, что политическая борьба в значительной мере фокусируется на контроле за созданием, оформлением и распространением этих символов средствами массовой информации — «нервной системой» современного общества. Символы и образы «действительности», в том числе и принуждения, постоянно присутствуют в «новостях», где их можно препарировать в зависимости от момента.

Мы часто воспринимаем принуждение как прямое вмешательство в поведение лиц, отклоняющееся от социальных норм. Такое представление является анахронизмом, рудиментом реализации принуждения в малых группах или тесно спаянных обществах прошлого. В массовом обществе принужде-


173


ние в ходе «крестовых походов» все чаще осуществляется через символический компонент. Для определенных слоев роль орудия принуждения играет полиция — в том виде, как она предстает в субботних телевизионных сериалах. Изображение честности и неподкупности полиции в средствах массовой информации подчас не менее важно для укрепления символики мифа, чем реальное поведение полицейских. Средства массовой информации становятся блюстителями «благородной лжи».

«Крестовые походы» нацелены на мировосприятие аудитории, поэтому принуждение может принимать различные формы, хотя общим для всех знаменателем остается защита интересов элиты и ее операционального кодекса. Попробуем перечислить эти формы.

1. Шум и ярость. Громкой огласке предается множество дел, подавляющее большинство которых впоследствии приглушат или замнут. Обвиняемые в ходе сделки по поводу признания вины* признают себя виновными в смехотворно безобидных деяниях. Техника «шума и ярости» дает впечатляющую статистику, но при всем своем объеме не позволяет судить о малейших изменениях в операциональном кодексе. Отряд крестоносцев в городе X может с большим шумом арестовать целый ряд лиц, но под суд попа-


* Процедура, существующая в американском уголовном процессе, в ходе которой обвиняемый признает себя виновным в менее опасном преступлении, взамен чего обвинитель отказывается от обвинения его в тяжком преступлении, влекущем более строгое наказание.— Прим. ред.


174


дут лишь немногие, а приговора дождутся и вовсе единицы.

2. Поиски козлов отпущения. Иногда существует возможность отвлечь внимание общественности от истинных нарушителей или масштабных нарушений, взвалив вину на потенциальных париев. Так, в Индонезии и на Филиппинах виновниками экономических преступлений не раз изображали китайцев, хотя соответствующие статьи законов нарушались большим числом граждан коренной национальности.

3. Избирательный подход. Среди козлов отпущения практически никогда не бывает лиц, принадлежащих к элите, поскольку, согласно мифу, определенные группы не могут отклоняться от нормы. В этой связи Элиас пишет:

«Нежелание возбуждать дела против отдельных лиц и фирм, занимающих видное положение на Уолл-стрит, прослеживается не только на примере регулирующих учреждений типа Нью-Йоркской фондовой биржи или Комиссии по ценным бумагам и биржам. Даже прославленные борцы с преступностью из числа выборных руководителей или назначенных федеральным правительством чиновников проявляют явную тенденцию избегать расследования преступлений в высоких сферах Уолл-стрит. Покойный Том Дьюи*, к примеру, был, несомненно,


*Дьюи, Томас (1902—1971) — губернатор штата Нью-Йорк (1942—1954), кандидат на пост президента США от республиканской партии в 1944 и 1948 гг.

175


самым рьяным гонителем преступности в Нью-Йорке. Но он ополчался только против «организованной преступности», т. е. мафии и убийц из портовых шаек. Окружной прокурор Нью-Йорка Уильям Хоган составил себе репутацию отнюдь не на «раскопках» уоллстритовских махинаций, хотя совершенно очевидно, что там имелось предостаточно материалов для расследования. Равным образом и досточтимый генеральный прокурор штата Нью-Йорк Льиюс Лефковиц не возбудил ни одного дела против патронов Уолл-стрит, хотя он и его сотрудники постоянно совершенствовали инспекцию правонарушений. Напротив, Лефковиц ходил в друзьях Нью-Йоркской фондовой биржи.

Даже федеральный прокурор Уитни Норт Сеймур не видел причин заглядывать в дела финансовых магнатов, хотя от его кабинета на Фоли-сквер до Уоллстрита рукой подать. Заурядный вор представлял для него куда больший интерес. Статистическое исследование, проведенное летом 1970 г., т. е. в период, когда эпопея банкротств на Уоллстрит достигла апогея, показало, что типичным правонарушителем, взятым под прицельный огонь ведомством федерального прокурора, был «средний» преступник. В сценарии фильма Тома Микса такому не нашлось бы иной роли, кроме наемного убийцы, работающего на бесчестного банкира».

4. Устранение конкурентов. Применяя нормы мифа к конкуренту, пользовавшемуся

176


операциональным кодексом во время пребывания у власти, рвущийся наверх политик может одним выстрелом убить нескольких зайцев: укрепить нормы мифа, завоевать репутацию честного политика и устранить конкурентов. После этого он и его приближенные, вероятнее всего, начнут жить по нормам того же операционального кодекса и со временем в свою очередь станут жертвами очередного «крестового похода». Изъясняясь системным языком, такой тип кампании, будучи продиктован личными амбициями, неизменно укрепляет систему мифа.

5. Принесение в жертву. Отдельные члены доверительной группы могут быть отданы под суд за деяния, совершаемые многими ее членами. Как правило, они отдаются на заклание из-за особой уязвимости своего положения и могут содействовать правосудию в обмен на сделку или смиренно принять наказание, не выдав остальных, поскольку знают, что в противном случае это повлечет за собой для них обвинение в куда более тяжких преступлениях.

В ходе «крестовых» кампаний огромную значимость в организациях с разнородным составом избирателей приобретают непосвященные, или «олухи». Именно непосвященный часто становится инструментом lex imperfecta. Бывает, что какая-то группа избирателей начинает оказывать сильное давление на политика или администратора, чтобы вынудить его выполнить данное обещание. Но это неосуществимо ни с политической, ни с административной точек зрения, поскольку идет вразрез с интересами других влиятельных групп, мешает какой-то тайной програм-

177


ме или несет иные беспокойства. Прожженный политик никогда не сознается: «Простите, но это не в моих силах». Скорее всего, он скажет, что выполнит просьбу, ибо обещание в сфере политики сродни расхожей лжи в мире бизнеса: «Чек уже послан». Повторив заверение несколько раз, политик в конце концов сообщит: «Я поручил заняться этим своему лучшему сотруднику» — и назовет ходатаям имя служащего, которому вменено в обязанность исполнение данного поручения. Служащий тоже, конечно, может оказаться мошенником, но для особых случаев администратор приберегает непосвященного, или «олуха»,— человека, который будет из кожи лезть вон с заведомой гарантией провала. Для того чтобы производить впечатление, непосвященный должен быть хорошо воспитан и образован (прекрасно годится на эту роль отпрыск фамилии с прошлыми заслугами на политическом поприще), а его кабинет должен солидно выглядеть и располагаться прямо под кабинетом полномочного администратора. Опытный министр всегда имеет в своей свите как минимум одного непосвященного заместителя. Если избиратели особенно возбуждены и настойчивы, бремя забот делится между несколькими «олухами». Иногда кампания служит фиговым листком для заговора, в ходе которого законно избранный лидер отстраняется от власти якобы в целях предотвращения дальнейшей коррупции и оздоровления нации. Поскольку мало кто принимает всерьез аргументы лиц, захвативших власть, перед политическими комментаторами открывается необъятный простор для толкований. Именно таким обра-


178


зом Маркос провел на Филиппинах «внутренний переворот»²¹ против конституционного правительства, стремясь, по его утверждению, освободить страну от коррупции. Американская политическая почва не благодатна для подобного рода акций. Лишь нескольким взращенным ею национальным гениям они оказались по плечу.


КАМПАНИИ И КРИЗИСЫ


«Крестовые походы» против взяточничества можно считать разновидностью морального кодекса в том смысле, в каком этот термин употреблял Свен Ранульф²². Согласно его теории, моральный кодекс формировался в среде мелкой буржуазии по мере роста ее удельного веса в политическом процессе. Он был направлен против крупной буржуазии и стимулировался классовой завистью. Гарольд Лассуэлл, однако, приводит данные, указывающие на то, что в определенных обстоятельствах моральный кодекс возникает в среде приходящего в упадок высшего сословия, пытающегося удержать контроль над обществом перед лицом субкультуры надвигающихся низших слоев²³. Хотя тезис Ранульфа, как мне кажется, не дает объяснения феномену бурных кампаний по борьбе со взяточничеством, он обращает внимание на главное: на убеждение широких кругов в том, что именно коррупция является первопричиной всех бед общества.

«Крестовые походы» не пользуются поддержкой в периоды, когда дела обстоят хорошо. Люди, отождествляющие себя с

179


властью и верящие в ее способность сохранить от вырождения базисные ценности, созревают для кампании в момент, когда они решают (неважно, правильно или нет), что дела идут из рук вон плохо²⁴. Критическим фактором становится острое ощущение социального кризиса. Люди видят, что многие ценности девальвируются, и не могут найти этому рационального объяснения. Им не предлагается ни убедительного анализа, ни продуманных контрмер. Традиционные ссылки на то, что социальные проблемы вызваны происками врагов, иностранных агитаторов, коммунистов, бедняков, инородцев и т. п., больше не убеждают, поскольку их эмоциональный потенциал уже исчерпан. Перед лицом глубоких расхождений между ожидавшимся и достигнутым внимание переключается на нарушения системы мифа. И вот тут взяточничество в силу своего разъедающего воздействия на процесс управления и заманчивой (в сравнении с другими проблемами) простоты обнаружения оказывается весьма удобной целью. Коррупция правителей и их приближенных объявляется причиной всех несчастий, и ярость масс получает широкий выход.

Кризис интересен и для изучения механизма принятия решений с точки зрения воздействия на познавательно-осмыслительные функции. Когда кризисные факторы не поддаются анализу и разрешению, возможны проявления повторяющихся, ритуальных и по существу аутичных * реак-


* Аутизм — уход от реального мира, отказ от контактов, какого-либо взаимодействия с окружающей средой.— Прим. ред.


180


ций. Выдаваемые в качестве решений, они на деле являются механизмом снятия напряжения и беспокойства. В восприятии публики кризис есть следствие отхода группы от соблюдения мифа, обретающего попутно священные свойства. Лихорадочный поиск «отступников», руководствовавшихся операциональным кодексом, выливается в ритуальную чистку. При этом взяточничество и прочие методы операторов вполне могут оказаться не связанными с реальными причинами кризиса, а в некоторых случаях объективно никакого кризиса вообще нет. Но очищение достигнуто.


РЕФОРМЫ:

ИЗМЕНЕНИЕ ОПЕРАЦИОНАЛЬНОГО КОДЕКСА


Итак, цель «крестового похода» состоит не в изменении поведения, а в упрочении ценностей мифа и успокоении их приверженцев. Поведение остается прежним, хотя именно оно вызвало кампанию. Внимание ее участников полностью поглощено символами в заведомо неэффективным законодательством типа lex simulata и lex imperfecta. Реформы тоже находят выражение в символах и законодательстве, однако целью последнего является достижение действительных изменений поведения. Хотя «крестовые походы» окружены ореолом насилия и даже требуют некоторых жертв, реально насилие сопряжено именно с реформой²⁵.

Реформа — это значительное изменение операционального кодекса элиты, направленное на его приближение к системе мифа и

181


проводимое в жизнь не только путем соглашения между элитами, но и путем мобилизации представителей более широких слоев населения²⁶. Реформы не обязательно нацелены против самой элиты, но только против ее методов. Можно выделить четыре характерные особенности реформ.

1. Операциональный кодекс, по существу, представляет собой модель поведения элиты. Если элита приходит к заключению, что сохранение командных высот требует изменений кодекса, она будет стремиться инициировать и проводить их в жизнь²⁷. Фактором, влияющим на успех реформы, является степень внутри элитного единства. Если элиту раздирают противоречия, а некоторые ее члены предвкушают чистую прибыль от укрепления существующего операционального кодекса, они постараются притупить реформу или перевести ее в русло очередной кампании с помощью имитирующих или дефектных законов. В столь напряженных обстоятельствах претенденты на роль реформаторов — будь то дипломаты, функционеры политической машины, полицейские или гангстеры,— скорее всего, начнут взывать к общим интересам широкой элитарной группы: «Без этих изменений мы потеряем все»²⁸. Опуская риторику, укажем главное: разрешение разногласий между членами элиты относительно изменений операционального кодекса есть политический процесс, в котором задействован полный набор принудительных и стимулирующих мер.

2. Изменения операционального, кодекса могут также быть инициированы набирающей силу новой элитой, если она сочтет,

182


что, быстро проведя важнейшие реформы, есть шанс усилить свое влияние и предотвратить перегруппировку сил смещенной элиты²⁹. Верность хозяину, бывшая ключевым постулатом прежнего операционального кодекса, будет систематически подавляться и вменяться клятвами верности монарху, республике или партии.

Лояльная оппозиция — это элитарная группа, которая делит с властями обязательства перед существующими институционными моделями. Контрэлита считает себя свободной от подобных обязательств³⁰. Политика строится на «джентльменском» соглашении между элитой и лояльной оппозицией, хотя, как показал пример Ричарда Никсона, смена общественных настроений способна трансформировать лояльную оппозицию в контрэлиту. Инициатива реформ со стороны «новой элиты» более вероятна в случае захвата власти контрэлитой, нежели когда ее получает лояльная оппозиция. Но реформа не является неотъемлемой чертой явления, которое в наш век неточно именуют революцией. Так, придя к власти, контрэлита может увидеть, что тайная полиция прежнего режима очень полезна, а иногда и просто необходима для укрепления ее власти. Соответственно ее операциональный кодекс вберет в себя многие нормы своего предшественника. Новая система мифа проигнорирует эти расхождения либо (если окажется достаточно гибкой) оправдает их как неизбежность переходного периода. Диалектика тут открывает широкие перспективы.

3. Заинтересованность элиты и даже успешное изменение компонентов операци-


183


онального кодекса сами по себе еще не обеспечивают реформы. Подобно любой нормативной системе, кодекс испытывает постоянное воздействие, направленное на его стабилизацию или изменение: «штопанье дыр», «тонкая подстройка» и даже фундаментальные изменения интересуют нас лишь в той мере, в какой они затрагивают систему мифа. Реформа — особая разновидность социальных перемен. Она должна производить впечатление сближения практической деятельности элиты с требованиями мифа и тем самым вызывать поддержку со стороны социальных групп, считающихся его хранителями: священников, журналистов, учителей и т. д.³²

Реформа характеризуется приближением к мифу в той его части, которая касается правильности поведения элиты и операторов. Поэтому нельзя говорить о реформе без учета обязательного участия хранителей мифа. Независимо от того, были ли члены этой группы инициаторами реформы или присоединились к ней на более позднем этапе, их участие является ключевым фактором.

Операторы ищут поддержки хранителей мифа, ибо те обладают искусством формировать и пропагандировать символы, способные активизировать слои, обладающие немалым политическим потенциалом, но стоящие до поры, до времени в стороне от арены власти³³. Подобная мобилизация сил жизненно необходима для проведения реформы. Некоторые авторы полагают, что такая мобилизация возможна лишь в периоды смены социальных позиций³⁴. Данная точка зрения исходит из предположения о деклассирован-


184


ности масс, пребывающих в пассивном состоянии до того момента, пока силы истории не вызовут у них шок. Эта гипотеза, помимо прочего, игнорирует роль средств информации в развитых массовых обществах и способность ключевых социальных институтов возбуждать или приглушать общественное негодование³⁵.

4. Отличительной чертой реформы является наличие результата. Тот факт, что кампании действительно удалось приблизить практику операторов к требованиям мифа, означает, что исследователь вправе квалифицировать ее как реформу, а не как «крестовый поход». Порог успеха невысок. Изменения, происшедшие в операциональном кодексе, не означают полного запрета методов, ранее присущих операторам. Многие законы имеют общеобязательный характер только в системе мифа, на практике же они всегда обладают избирательным действием, и представители отдельных групп знают, насколько следует ожидать применения к себе тех или иных норм или как оценивать сравнительную вероятность их применения³⁶. Таким образом, реформа может означать лишь запрет (или, напротив, разрешение) отдельным индивидам или группам совершать определенные действия. В целом же оценка результативности реформы — занятие сложное и многотрудное.


ОЦЕНКА РЕЗУЛЬТАТИВНОСТИ


Операторы как социальная группа, естественно, противодействуют реформам. Прежде всего они пытаются сорвать кампа-

185


нию. Если это не удается, операторы стремятся превратить общественное недовольство в «крестовый поход» путем переключения его на символическую активность. Если возникает необходимость в принятии закона, он будет имитационным или дефектным. Под прикрытием шумихи элита получает возможность сохранить свои позиции и продолжать прежнюю игру.

Поскольку подобные кампании, как правило, имеют вид серии стычек, а не генерального сражения, лишь со временем становится ясно, были ли они кратким вмешательством в операциональный кодекс или привели к реальным переменам. Даже принятое «реформационное» законодательство, т. е. законодательство, действительно нацеленное на изменение операционального кодекса, еще не означает успеха реформы, поскольку оно может быть притуплено операторами на низших уровнях бюрократического аппарата. Они в состоянии воспрепятствовать или затянуть до бесконечности составление подзаконных актов, а затем их проведение в жизнь. Если механизм реализации законодательства все же создан, его можно удушить скупыми бюджетными ассигнованиями или выхолостить назначением на ответственные посты некомпетентных лиц. Если процесс осуществления реформ, несмотря ни на что, начался, то палки в колеса начнут вставлять бригады многоопытных юристов. В арсенале у них такие приемы, которые не пригрезятся в кошмарном сне самому отъявленному крючкотвору. Возьмем коммерческие реформы. Судебный иск, тянущийся 10—20 лет, не мешает фирме действовать, поскольку


186


расходы по ведению дела она перекладывает на потребителя в виде повышенных цен. Реформационный закон такого сорта оказывается золотой жилой для стряпчих, специализирующихся на бесконечных словесных баталиях. (На внутригрупповом жаргоне подобный акт именуют «Законом о вспомоществовании адвокатам и бухгалтерам».)³⁷

Подчас весьма нелегко определить, что представляет собой та или иная кампания — реформу или «крестовый поход», и окончательный вывод можно сделать лишь спустя годы, когда выяснится, привело законодательство к существенным переменам или нет. Сам факт принятия законодательства не является положительным показателем, так как оно вполне может быть «зарезано» на последующих этапах. Конгресс США не раз принимал законы, направленные на борьбу со злоупотреблениями служебным положением в контролирующих ведомствах. Но коль скоро эти ведомства десятилетиями успешно саботируют применение уже действующего законодательства, вновь изданные акты, скорей всего, останутся мертвой буквой. То, что начиналось как реформа, вырождается в «крестовый поход».

Некоторые кампании за реформы все же приносят заметный успех. К примеру, реформы государственной службы в Соединенных Штатах³⁸ сумели несколько деполитизировать государственный аппарат, хотя может показаться, что на многих его ступенях продолжают действовать соглашения о протекции, мало чем отличающиеся от дореформенных. Это, однако, не опровергает сказанного. Труднее измерить масштабы успеха

187


главных реформ американской рыночной системы. Уменьшилась ли в действительности концентрация капитала и увеличилась ли конкуренция в американской индустрии в результате антитрестовского законодательства и непрекращающихся усилий отдела по борьбе с трестами министерства юстиции? Или же, наоборот, эта концентрация возросла под грохот победных реляций о «сокрушении трестов»? Стала ли реклама более пристойной и менее вводящей в заблуждение? Достоверные эмпирические тесты здесь практически невозможны, а сравнения по временным параметрам затруднительны, ибо с годами практика меняется радикально.

В 80-х гг. прошлого века некий доктор Скотт рекламировал электрические корсеты, призывая женщин, страдавших различными недомоганиями, скорее приобрести его продукцию. Едва ли сыщется на свете болезнь, уверяла читателей реклама доктора Скотта, способная устоять перед электричеством и магнетизмом³⁹. Сейчас такой вид надувательства менее распространен, и не исключено, что его упадку способствовали усилия Федеральной торговой комиссии. Суть, однако, осталась прежней: содержание современной рекламы, возможно, не столь возмутительно, но сама она предстает намеренно двусмысленной, рассчитанной на ошеломляющий натиск ни к чему не обязывающих слов. Результат, к которому стремился почтенный доктор Скотт, ныне обеспечивается коммерческими вставками в телепрограммы, навязчивым повтором дежурных фраз и хитроумным психологическим давлением. Применительно к модуляциям техники операто-

188


ров бессмысленно говорить о «реформе», благодаря которой достигаются дореформенные результаты (а то и новые рубежи). Там, где применение новых методов принципиально ничего не меняет, кампания является «крестовым походом».

Не будем преуменьшать важность «крестового похода» и тем более смотреть на него как на пустой, циничный маневр. То, что, с точки зрения убежденного реформатора, может считаться провалившейся реформой, с точки зрения напуганного оператора и всех лиц, причастных к подвергшемуся нападкам операциональному кодексу, будет выглядеть успешной социальной акцией. «Крестовый поход» удачен, если он укрепляет ценности мифа. Парадоксально, но неудавшаяся реформа почти не несет разрушительных последствий. И напротив, провалившийся «крестовый поход» способен привести к отмиранию некоторых норм системы мифа.

В организационном и этическом плане многие виды взяточничества бросают серьезный вызов осуждающему их мифу. Взяточничество — явление стойкое и, увы, столь же трудно поддается искоренению, сколь и порождающие его мотивы, поэтому мы, вероятно, станем свидетелями новых кампаний, направленных против него. Более того, в будущем, думается, взяточничество вместе с другими легко выявляемыми формами коррупции «белых воротничков» станет еще более крупной мишенью всенародных «крестовых походов». Такие кампании служат отдушиной для снятия напряжения в отношениях между управляемыми и управляющими (и, таким образом, полезным, хотя и


189


обоюдоострым оружием для претендентов на роль управляющих). Дирижеры «крестовых походов» перекладывают ответственность за провал социальных и прочих программ с плеч правительства на умело подставленные фигуры. В ходе кампаний получает надлежащий выход недовольство народа, испытывающего страх перед все более усложняющейся цивилизацией, роли в которой четко распределены, но где отделить добро от зла и причину от следствия становится все труднее.


190