Соединенных Штатах Америки. Редакция литературы по вопросам государства и права isbn 5-01-001058-5 © The Free Press. A division of Macmillan Publishing Co., Inc. New York, 1979 © Вступительная статья

Вид материала

Статья

Содержание Система мифа и операциональный кодекс Частные системы в публичном праве Реакция народа Ceteris paribus Реакция элиты Lex imperfecta Lex simulata Функции расхождения

Подобный материал:

• Соединённых Штатах Америки. Целью курса является раскрытие содержания капиталистических, 92.73kb.
• Технического регулирования и стандартизации в соединенных штатах америки, 141.78kb.
• Macmillan Publishers Limited, 2006), а также дополнительно использованы материалы, 99.32kb.
• Программа Артур М. Холст *6198 Российская Федерация Экологическая Политика и Городские, 70.86kb.
• Соединенных Штатах Америки 4 ноября 2008 года. Миссия бдипч обсе,  с учетом отсутствия, 341.18kb.
• Супоницкая, 217.58kb.
• В. В. Забродина Вступительная статья Ц. И. Кин Художник А. Е. Ганнушкин © Составление,, 3300.88kb.
• Русская диаспора в Соединенных Штатах Америки в первой половине ХХ века, 773.16kb.
• В. Э. Мейерхольд статьи письма речи беседы часть первая 1891-1917 Издательство "Искусство", 4810.66kb.
• Соединенных Штатах Америки Впервые напечатано в июне 2003 Собранные сведения, их толкование, 837.29kb.

Глава 1


СИСТЕМА МИФА И ОПЕРАЦИОНАЛЬНЫЙ КОДЕКС


Эта теория применима разве что к идеальному обществу.

Джон Роулс


С точки зрения стороннего наблюдателя, наиболее общей чертой социальных систем является единство и неразрывный симбиоз контролирующих и контролируемых. Но в отношении некоторых аспектов исследование характера правового контроля позволяет провести границу между поведением, поддерживающим групповое существование, и специализированными институтами, призванными разнообразными способами направлять это поведение в нужном направлении. Эти институты (отнюдь не ограничивающиеся структурой государственного аппарата) создают как для самих себя, так и для объектов своей деятельности идеальную картину группового поведения — картину, которую члены этой группы должны себе представлять и в определенной мере ей следовать. Членство в группе означает для большинства¹ стойкое формирование личности в ходе процессов, укладывающихся в указанную картину и делающих ее неотъемлемой частью мировоззрения данной личности. Эта картина включает кодекс внутригрупповых правил и большинство ее характерных ритуалов².


46


Эталон, созданный контролирующими институтами, не соответствует во всех деталях реальному образу действий данных институтов в ходе выполнения ими своей общественной функции. Между идеальной картиной и реальным ходом дел возникают весьма серьезные расхождения. Постоянные расхождения не обязательно означают отсутствие «закона» и «полное своеволие» в этих областях. Просто некоторые отклонения регулируются другими нормами. Они указывают на наличие дополнительного ряда социальных ожиданий и требований, фактическое (хотя чаще всего и неформальное) санкционирование которых служит исполнителям руководством в их контактах с «реальным миром». Таким образом, перед нами оказываются две нормативные системы³:официальная, превозносимая на все лады элитой, и фактически действующая. Неудивительно, что реальное поведение отличается от той и от другой.

Сторонний наблюдатель может назвать идеальную нормативную систему системой мифа данной группы. Часть ее элементов укладывается в поведенческие рамки большинства членов группы. Для некоторых большинство этих правил является их нормативным ориентиром. Но значительное расхождение между этой системой мифа и реальными поступками, совершаемыми официальным руководством и видными представителями истэблишмента, заставляет наблюдателя применить для неофициальных, но эффективно действующих установок другое название: «операциональный кодекс». Необходимо учитывать, что термины «миф» и


47


«операциональный кодекс» созданы наблюдателем для описания реального поведения официальных лиц. Циник, находящий удовольствие в нигилистических упражнениях, сказал бы, что налицо отсутствие закона. С точки зрения бесстрастного наблюдателя, закон сообщества, как мы увидим, слагается из фрагментов системы мифа и операционального кодекса. С позиций же многих участников данного социального процесса, законом является только миф, а реализация операционального кодекса представляется незаконной и глубоко предосудительной⁴.

Система мифа не есть расширенный вариант юридической фикции. Юридические фикции— это авторитетные заявления, заведомая фальшь которых по договоренности никогда не вскрывается⁵. Ими изобилуют те правовые системы, в которых преклонение перед существующими предписаниями достаточно велико, а процедуры внесения формальных поправок обременительны и накладны⁶. Механизм фикции позволяет принимающим решения выводить из употребления существующие законы, не изменяя их. Иеринг именовал фикции «невинной ложью»⁷. Бентам был гораздо менее снисходителен, назвав их «ложью» и «надувательством»⁸. На самом деле фикция не является ложью, поскольку, как замечает Фуллер, она и предназначена для обмана. Это — осознанная фикция, и, хотя степень осознания ее лживости может варьироваться, фактически все пользующиеся фикцией знают ее цель: обойти устаревшую норму. Напротив, фиктивность мифа осознается не столь широко. Миф выдвигает на первый план не


48


устаревшие ценности, а те из них, которые сохраняют свою важность для общества и индивида. Миф не входит в сферу юрисдикции операционального кодекса, но тем не менее он способен оказывать воздействие на принятие решений.

Классическим образцом мифа и операциональных кодексов (locus classicus) можно считать кодекс Хаммураппи, обширный казуистический свод законов по самому широкому кругу вопросов для лиц, принимавших решения в древневавилонской империи. Есть серьезные основания считать, что кодекс Хаммураппи никогда не применялся: и чиновники, выносившие решения, и просители действовали на основе совершенно иной системы норм¹⁰. Тем не менее кодекс Хаммураппи не следует отвергать как фикцию, поскольку он выражал ключевые ценности элиты и общества своего времени, а значит, мог влиять на поведение людей и даже на формулирование и применение операционального кодекса.

В ряде работ мои коллеги и я рекомендовали исследователям оставить термин «закон» только для процессов принятия решений лицами, наделенными соответствующими полномочиями и правом контроля". Тот факт, что люди, действующие в рамках различных социальных систем, редко придерживаются такой терминологической точности, служит одним из доказательств существования расхождений между мифом и операциональным кодексом. Дело в том, что многие формальные законы, которые члены общества продолжают считать таковыми, не желая перевести их в разряд пережитков (в


49


У. Риверс¹²), не будут эффективно проводиться в жизнь. Более того, их нарушение встретит поддержку со стороны блюстителей этих законов. Разногласие может возникнуть, когда незнакомые с операциональным кодексом вдруг сталкиваются с ним на практике и начинают мерить его по стандартам мифа. Такое может произойти в процессе прихода к политической власти новых слоев общества или захвата командных высот контрэлитой. Кто-нибудь скажет, что эти новые группы попросту «не знают правил» (подобно тому как циничные политики утверждают, будто их избиратели не знают законов). Можно предсказать, что со временем они также усвоят операциональный кодекс, во многих аспектах не соответствующий их собственному мифу¹³.


ЧАСТНЫЕ СИСТЕМЫ В ПУБЛИЧНОМ ПРАВЕ


Читателя вряд ли поразит предположение о множественности юридических систем и утверждение, что в рамках больших разнородных групп все малые группы имеют свои собственные нормы поведения. Этому способствует множественность функциональных ролей в жизни современного метрополиса, где каждая роль индивидуально мотивирована¹⁴. Родственные, национальные, религиозные, языковые, профессиональные и прочие группы могут обладать своими собственными правовыми системами¹⁵. Отличие операционального кодекса в том, что он является частным публичным правом в тех системах,


50


где публичное право обязано быть публичным. В результате контролирующие инстанции и лица, непосредственно имеющие дело с этими системами, приходят к решению о принятии процедур, отклоняющихся от мифа, как законных. Так, Джордж Вашингтон Планкитт однажды представил в законодательный орган штата Нью-Йорк вопиющий по своей антиконституционности законопроект, а когда его оппонент резко выступил против него, возразил: «Какая может быть конституция между друзьями?»

Элита—это группа, обладающая по сравнению с другими большей властью и влиянием. Отличительная особенность этой прослойки, пекущейся о своем благе не меньше, чем об общественном, заключается в уверенности в том, что лежащее на ней особое бремя ответственности позволяет ей, а иногда просто побуждает вести себя ничем не ограничивая. Поскольку задачей элиты (в ее собственном понимании) является поддержание целостности своей группы, у нее «хватает смелости» сделать ради этого все необходимое, и она старается подавить любую попытку предать гласности способы достижения указанной цели — в интересах сообщества и ради сохранения мифа. Наиболее четкая формулировка подобной точки зрения дается Платоном в его труде «Государство», где в книге V Сократ невозмутимо замечает: «Правителям потребуется у нас нередко прибегать ко лжи и обману ради пользы тех, кто им подвластен»*.


* Платон. Соч. в 3-х т. М., «Мысль», 1971, т. 3, с. 257.


51


Исключительность такой привилегии элиты находит отражение и в книге III:

«... Правителям государства надлежит применять ложь как против неприятеля, так и ради своих граждан —для пользы своего государства, но всем остальным прибегать к ней возбраняется. Если частное лицо станет лгать подобно правителям, мы будем считать это таким же — и даже худшим — проступком, чем ложь больного врачу, или когда занимающийся гимнастическими упражнениями не говорит правды учителю о состоянии своего тела, или когда гребец сообщает кормчему о корабле и гребцах не то, что на самом деле происходит с ним и с другими гребцами...» *

Конечно, логическое обоснование элитой своего операционального кодекса предоставляет необычайно широкие возможности для злоупотреблений. В условиях конституционной демократии она обходит законный контроль за деятельностью государственного аппарата, лежащий в основе демократического конституционного правления. Поскольку идея о таком контроле является краеугольным камнем мифа, обманные действия элиты должны быть тщательно закамуфлированы, чтобы ответственность за поступки в рамках операционального кодекса никогда не могла быть приписана лидеру. Президент Эйзенхауэр взял на себя ответственность за полеты самолетов «У-2» над СССР ¹⁶, и республиканцы с грехом пополам устояли. Но после


* Цит. соч., с. 169.


52


санкционирования президентом Кеннеди вторжения на Кубу в 1961 г. один из его ближайших советников, Артур Шлезингер, направил президенту конфиденциальный меморандум, в котором указывал:

«Личность и репутация президента Кеннеди составляют одно из основных национальных достояний. Рисковать каким бы то ни было образом этим бесценным достоянием недопустимо. Если обстоятельства вынудят говорить ложь, ее должны произносить его подчиненные. Ни под каким видом нельзя ставить президента в положение оправдывающегося. В этой связи, мне кажется, имеет смысл принять предложение секретаря Раска о том, что окончательное решение выносится в отсутствие президента кем-то, чью голову, если дела пойдут из рук вон плохо, можно будет положить на плаху»¹⁷. Почти два десятилетия спустя в ходе слушаний, предпринятых специальным комитетом сената США по разведке, был продемонстрирован выдающийся механизм уклончивости, призванный отвести подозрения от руководства¹⁸.

Ясно, что подобная практика пагубно сказывается на системе общественных отношений, поддерживать которую призван государственный аппарат. Вовлеченная в подобного рода нарушения элита не гнушается приводить в свое оправдание ссылки на историю, мифическое слияние с «волей народа», веление свыше или поддержку «молчаливого большинства» ¹⁹. Последним, конечно, манипулировать проще всего, поскольку


53


«молчание — знак согласия»: мертвое воинство Гомера всегда дружно откликается на призыв попавшего в затруднение политика. Стиль оправдания может меняться, постоянное воспроизведение операционального кодекса — никогда. Моя гипотеза состоит в том, что этот кодекс есть побочный продукт социального комплекса, порожденного усиливающимся расслоением общества и ростом специализации. Любая приверженность к той или иной группе сама по себе содержит зачатки нормативного кодекса. Специалисты по манипулированию властью обладают своим операциональным кодексом. По отношению к системе власти операциональный кодекс является частной системой публичного права.


РЕАКЦИЯ НАРОДА


В системах, где власть снискала себе всеобщую непопулярность или где принадлежность к ней рассматривается как бенефиций, который можно купить и в дальнейшем пустить в дело, секретный характер операционального кодекса отнюдь не кажется странным. По той же причине не вызывает удивления секретность операций, выполняемых элитой в частных корпорациях. Это поражает только там, где процесс принятия решений считается открытым и ответственные лица во всеуслышание рекламируют широкую подотчетность своих действий. В подобном случае возникает напряженность между мифом данной группы и операциональным кодексом лиц, принимающих решения и не-


54


посредственно связанных с ними. Действенность операционального кодекса, равно как и внутригрупповая сплоченность зависят здесь от относительной секретности, с которой реализуется кодекс, и в частности от его изоляции от тех слоев сообщества, которые недостаточно «умудрены» для осознания необходимости или неизбежности применения особых правил.

«Законность» может зависеть от выводов, сделанных членами сообщества в отношении уместности практических шагов, логически выведенных из системы мифа. В сущности, все отступления от мифа, обусловленные операциональным кодексом, будут незаконными. «Законность» в данном контексте означает мнение членов сообщества о допустимости тех или иных практических действий с точки зрения их вклада (или отсутствия такового) в укрепление единства и целостности группы, обусловленных в числе прочего и мифом. Выводы о «законности» носят скорее телеологический, нежели логический, характер и способны варьироваться в зависимости от времени, ситуации и потребностей группы. Некоторые элементы операционального кодекса могут в определенное время признаваться законными, хотя это признание не включает их автоматически в систему мифа. Руководителю разведывательного ведомства, доказывающему, что он лгал конгрессу «во благо государства», в определенных ситуациях может быть оказана серьезная поддержка. Многие сочтут это «правильным», хотя на деле никто не скажет, что это было или могло быть «законным». К вопросу о том, является ли социаль-


55


ной целью сохранение соответствия мифа операциональному кодексу, я обращусь позже²⁰.

Ввиду расхождений между мифом и операциональным кодексом сохранение мифа является динамичным процессом, требующим непрерывного совершенствования. Некоторая завуалированность операционального кодекса вполне осознанна. «Не удивительно, что идеологический подход к политике и государственному правлению поощряется самими политиками, которые гораздо охотнее изображают себя деятелями, которые руководствуются принципами, а не жаждой власти либо личными выгодами»²¹. Конечно, есть люди, у которых обязательства перед обществом укоренились в сознании столь глубоко, что они даже не осознают этого и не понимают, сколь выгодно было бы для них использование операционального кодекса. Философ, разрабатывающий теорию, применимую, по словам Джона Роулса, «разве что к идеальному обществу», подменяет беспощадность и жестокость политической борьбы миром розовых снов. Интеллектуальные усилия подобного рода только укрепляют миф и скрывают контуры операционального кодекса²² Равным образом экономист, вооруженный оговоркой ceteris paribus,* решительно отмежуется от операционального кодекса и многих прочих аспектов реальной действительности. Ну а вклад юристов, за исключением краткой интерлюдии правовых реалистов, в комментариях не нуждается²³.


* Ceteris paribus (лат.) — при прочих равных условиях.

56


Каждая система верований содержит принудительный компонент, но механизм «изгнания дьявола» или лишения бенефиция за отклонение от истинной веры не всегда очевиден. К примеру, шанс получить ярлык «эксцентричной натуры» способен удержать более осторожных, но от этого не менее мыслящих членов группы от выражения мнения о мифическом характере официальных норм. Более энергичные возмутители спокойствия, хранители группового здравомыслия²⁴, рискуют быть записанными в категорию душевнобольных. Подобные характеристики нейтрализуют «уклонистов», одновременно укрепляя в остальной группе канонизированную трактовку действительности. Наоборот, громогласных сторонников мифа ждет не только гарантированное материальное поощрение, но и рукоплескания тех, кто ставит незыблемость общественного спокойствия превыше всего.

По моему наблюдению, там, где существуют расхождения между мифом и операциональным кодексом, элита обладает мощным стимулом утаивать действия, совершаемые в соответствии с кодексом, и отстаивать чистоту мифа. В результате перед широкой публикой, не посвященной в законы и практику операционального кодекса, предстает картина, которая в периоды смятения умов выглядит уже не реальностью, а скорее гигантским кукольным спектаклем. На эту мысль наводит миф об узниках из книги VII «Государства» Платона. Сократ в диалоге с Глеконом говорит:

— После этого... ты можешь уподобить нашу человеческую природу в


57


отношении просвещенности и непросвещенности вот какому состоянию... посмотри-ка: ведь люди как бы находятся в подземном жилище, наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены лицом к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.

— Это я себе представляю.

— Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены, проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанных из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.

—Странный ты рисуешь образ и странных узников.

— Подобных нам...*

Мало что в жизни абсолютно однозначно, и обман зачастую явление куда более сложное, чем кажется. До тех пор пока


* Цит. соч., с. 321.

58


элита заинтересована в сохранении мифа, и лидеры, и целые социальные слои будут содействовать обману, стараясь не видеть правды, подобно тому как спящий натягивает себе на голову одеяло, прячась от зябкой реальности рассвета.

Но поддержка мифа не всегда бескорыстна и добровольна и отнюдь не везде выражается лишь словесно или символически. Руководители государственного аппарата могут регулярно организовывать принудительные акции для поддержания веры в этот миф, наказывая за отступления от господствующих канонов. Причем гонения на еретиков становятся особенно суровыми в моменты, когда общество начинает ясно ощущать расхождения между мифом и практикой²⁵. Упорядочением мнений занимаются не только политики, элита или их порученцы. Многие члены группы, искренне верящие в миф, могут участвовать в его стабилизации, получая добавочное удовлетворение от сознания «важности дела»²⁶. Таким образом, не только могущественная элита, преподаватели, священники, родители, но и любой прохожий на улице готовы терпеливо объяснять подрастающему поколению, почему то-то и то-то делать нельзя²⁷.

Однако, несмотря на все усилия, в один прекрасный момент осознание разрыва между мифом и операциональным кодексом может стать настолько острым, что вера в систему ослабевает. Тогда миф в некоторых своих ипостасях претерпевает изменения либо же, наоборот, «крестоносцы» с удвоенной силой бросаются на его утверждение²⁸. В групповой жизни, как и в жизни отдельного


59


человека, эрозия системы мифа является серьезнейшей проблемой. Миф выполняет крайне важные, хотя чаще всего и неуловимые социальные функции. Вера в него является основой групповой организации, базисом, помогающим мобилизовать усилия общества. Она внедряется в самые глубины сознания индивида, поэтому ничем не замещенная вера в миф может привести к расшатыванию социальных устоев и распаду личности. Она способна также разжечь вражду между группами, классами, кастами, религиозными, этническими и языковыми общинами. Вспомним, что одним из аспектов войны, по Маклюэну и Фиоре, является мобилизация личности для защиты представлений о действительности при попытке изменить их: «Все социальные перемены — результат воздействия новых технологий (самоотсечения нашего собственного существования) на состояние чувственного бытия. В привычном порядке вещей происходит сдвиг, меняющий наши представления о себе и о мире. В результате каждое крупное техническое нововведение непременно вносит в нашу внутреннюю жизнь смятение, неизбежным следствием которого становятся войны, т. е. незаконные попытки возродить былые образы»²⁹. Независимо от того, является ли доведение оппонента до бешенства результатом или причиной межгрупповой напряженности, оно обостряет борьбу соперничающих мифов, в ходе которой противники, помимо прочего, защищают своих собственных идолов.

Смятение в данном случае означает не

60


утрату личностью знания правил поведения в специфических ситуациях, а потерю наиважнейших ориентиров и ценностных критериев в окружающей действительности. Именно устойчивая личностная ориентация в системе мифа увлекает людей, чье поведение в соответствии с операциональным кодексом отходит от системы мифа, на его страстную защиту.

Осознание постоянного расхождения между операциональным кодексом и мифом характерно не только для элиты. Всякая группа (особенно большие объединения) состоит из множества более мелких подгрупп. Культура каждой из таких подгрупп может обладать своим индивидуальным взглядом на общую систему мифа и операциональный кодекс, поэтому отдельным их членам легче воспринимать мифы крупной группы как факты. Кое-кто из них становится оператором, специалистом по проведению определенных операций для большой группы. Оператор не обязательно посторонний. Фразы типа «будьте реалистом», «не раскачивайте лодку», «смотрите на вещи трезво» или «спуститесь на землю» обычно являются сигналами, говорящими о том, что оператор солидаризуется с мифом, но выполняет групповые функции в соответствии с операциональным кодексом. Во внутренней жизни распространенным примером подобного поведения официальных лиц могут служить действия разведывательных служб и полиции, платящих деньги или снижающих приговоры своим осведомителям, тайно проникающих в чужие помещения, устанавливающих подслушивающие устройства и тому подоб-


61


ное. Более яркие примеры — насильственный вывоз нежелательных элементов из города или организация полицейской расправы над «еретиком». В принципе такие действия было бы логично охарактеризовать как противоправные, но эта оценка становится неточной да и нелепой, когда подобные поступки совершаются представителями закона и постоянно поддерживаются судьями, призванными осуществлять контроль над отправлением правосудия³⁰. Указанные деяния, безусловно, есть отход от мифа. Поэтому операторы рассчитывают сохранить их в тайне³¹. Здесь важно другое — исполнители рассматривают свои акции как законные в рамках операционального кодекса.

Описывая полицейскую расправу в одном американском городе, беллетрист Филип Розенберг говорит о смятении честного «копа»*, понявшего после многих лет работы, что он тратит бешеную энергию на поимку «мелкой рыбешки», но совершенно бессилен против преступной элиты, ибо для «акул» уголовного мира полицейская суета не более чем накладные расходы в их бизнесе. Когда молодого полицейского приглашают поехать с группой, чтобы совершить самосуд, он начинает терзаться сомнениями.

«Следующие три дня прошли как в дурмане. В голове роились много раз слышанные рассуждения о добре и зле. Возникал вопрос: может ли кто-либо пользоваться законом так, как ему заблагорассудится, может ли он подняться над законом? Есть ли такие цели,


* Жаргонная кличка полицейского в США.

62


которыми можно оправдать людей, присвоивших право убивать себе подобных по собственному усмотрению? Под конец он решил: да, люди могут стоять над законом. Более того — у человека есть моральная обязанность разграничивать добро и зло вне зависимости от закона. Это был своего рода бунт полицейского, признание некоего высшего закона, который гласит, что тот, кто готов взять на себя ответственность, вправе со спокойной совестью совершить заведомо незаконные действия, если он убежден в благородстве конечных целей»³².

Вопрос, являются ли определенные виды полицейской расправы частью операционального кодекса или же его нарушением, очевидно, может быть решен только в контексте конкретных условий.

В подобной неформальной практике, даже если она является частью операционального кодекса, таятся свои опасности. Реформаторы, политические противники или члены контрэлиты получают в руки возможность задним числом осудить такие отклонения от мифа в расчете спровоцировать гневный протест масс, чтобы на волне этого протеста продемонстрировать свою смелость и стремление защитить миф. Операциональный кодекс не способен оградить исполнителей от обвинений³³. Однако, как мы увидим позже, в ходе кампаний по очищению мифа от эксцессов операционального кодекса его сторонники зачастую дружно пытаются помешать этим усилиям. Даже после принятия санкций и выработки новых указаний, отме-

63


няющих прежнюю практику, она, по всей вероятности, будет продолжена, если контролирующие инстанции сочтут ее необходимой для выживания группы.

Операторы будут защищать операциональный кодекс как очевидную необходимость эффективного правления. Немалое число лиц, призванных следить за соблюдением законности, готово оправдать существование операционального кодекса «для пользы дела». Законодательный орган способен принять юридически порочное решение и предоставить широкие полномочия исполнителям, после того как те на закрытом заседании объяснят законодателям, что «это надо сделать» и лучше для всех будет об этом помалкивать. Законодатели могут воздержаться от расследования некоторых операций или же, расследуя их, ловко уклониться от слишком нескромных вопросов. Прокуроры, используя свои широкие права, могут решить не начинать расследование определенных правонарушений: перлюстрации частной корреспонденции, обмена подарками или еще чего-нибудь похуже и возбуждать уголовное преследование. Судьи могут прислушаться к мнению секретных служб о желательности замять то или иное дело в интересах национальной безопасности. Журналисты промолчат кое о чем из того, что им известно.

Характерным для операционального кодекса является то, что его принципов придерживаются ключевые деятели контролирующего аппарата, а избирательно допускаемые отклонения от мифа зависят от конъюнктуры, личных качеств доверенных лиц и

64


объектов, на которые направлено действие, целей самого действия и его возможных последствий для крупной организации. Покушения на ревизию мифа в этом нет. Напротив, принимаются все меры по упрочению целостности мифа, и подавляются любые попытки разоблачения операционального кодекса. Отклонения оправдываются жизненной важностью данной цели для организации и общества. Таким образом, следуя казуистической логике, строгое соблюдение операционального кодекса является не нарушением клятвы служению организации, а скорее высшим выражением верности ей.

Политики, опирающиеся на разнородный состав избирателей, иногда оказываются перед необходимостью солгать или, говоря деликатнее, скрыть свои истинные цели, а в ряде случаев и определенные шаги, предпринятые на пути к ним. Между собой они любят поговорить о «подготовке» и «воспитании» масс, но чаще всего бурный энтузиазм масс возникает в силу происходящих событий — например, войны, тайными организаторами которой были те же самые политики. Реакция народа стократ усиливается чувством негодования по отношению к коварному врагу. Некоторые операторы втайне радуются результатам применения своей власти, однако другие, более сдержанные, испытывают неловкость от этого энтузиазма. Будучи по натуре людьми искренними, они испытывают отвращение к тому, чем занимаются, и чувствуют себя попавшими в капкан «правды жизни», от которой многие надежно укрыты, но которой они по принадлежности к элите обязаны смотреть в глаза. Именно


65


сейчас, когда безопасность группы оказывается под угрозой, более всего необходимо сохранить в тайне факт осквернения мифа, поскольку широкая огласка рискует подорвать доверие масс. Наложение штампа «секретности» на дела о государственных преступлениях находит новое оправдание.

Запрет во имя благой цели, будь-то единство группы или ее выживание, вероятно, сближает операторов с группой в целом. Однако интенсивное соучастие в нарушениях группового мифа порождает среди операторов особые узы верности типа Blutkitt³⁵, требующие соблюдения закона молчания наподобие omerta* в мафии³⁶. Таким образом, одним из следствий расхождения между мифом и операциональным кодексом становится все углубляющееся размежевание между элитой и толпой, с одной стороны, и усиливающееся сплочение элит — с другой.


РЕАКЦИЯ ЭЛИТЫ


Знаменитый афоризм Ларошфуко «Лицемерие— это дань уважения, которую порок платит добродетели» напоминает нам, что дань есть дань и, хочешь или не хочешь, ее следует платить. Вопросом основополагающей политической важности становится «сколько». Операторами, как правило, являются члены элиты, знакомые с существованием отклонений от мифа, и, что еще более важно, они прекрасно осведомлены о пользе


* Омерта—обет молчания под страхом смерти в сицилийской мафии.— Прим. ред.


66


для них самих и, в более общей форме, «для системы») специфической практики операционального кодекса. В случае нарастания беспокойства в обществе они отвечают мерами, призванными укрепить веру в миф, зачастую априори неэффективными. Некоторые акции до удивления нелепы. Так, после разоблачений злоупотреблений фондами избирательных кампаний конгресс США героически навел порядок, среди прочего сократив срок давности за подобные преступления с пяти лет до трех³⁷. Другие реакции более запутаны. Так называемое lex imperfecta * зачастую применяется умным оператором или элитой для сокрытия усугубляющихся расхождений между мифом и операциональным кодексом. Там, где нормы права сформулированы четко, но соответствующий механизм их реализации не разработан, либо разработан некомпетентно, или же, как показывают примеры, приводимые Кеем, воздвигнут барьер на пути действия закона³⁸, вероятнее всего, мы обнаружим расхождения между мифом и операциональным кодексом. Покойный Алекс Роуз однажды заметил: «Назначать людей надзирать за исполнением законов с целью их невыполнения — излюбленное занятие политиков»³⁹.

В ряде случаев использование несовершенного права преследует циничные цели: например, позволить операторам совершать действия, запрещенные простым смертным; с помощью законодательных вывертов разрядить атмосферу негодования действиями государственного аппарата⁴⁰. В иные момен-


* Lex imperfecta (лат.) — несовершенный закон или беззубое право.


67


ты искусное применение такого права может восстановить доверие к скомпрометированным институтам. Возьмем, к примеру, Комиссию по ценным бумагам и биржам, учрежденную после грандиозного краха 1929 г. Капиталистической системе необходим рынок, на котором обладатели ликвидных капиталов могли бы ссужать их желающим для использования в предпринимательской деятельности. Но рынок не может функционировать без получения вкладчиками подтверждения эффективности экономической системы, равно как полных и точных отчетов производителей об использовании денег и размерах ожидаемой прибыли. Эти ожидания с треском рухнули в 1929 г., но затем возродились в 1934 г. в результате ряда законодательных и последовавших за ними исполнительных мер. Думается, есть основания усомниться в способности чрезвычайной комиссии сколько-нибудь реально воздействовать на рынок⁴¹, однако она выполняет свою задачу хотя бы в том, что вселяет в умы потенциальных вкладчиков веру в свои возможности. Для достижения этой нелегкой задачи сотрудникам комиссии приходится постоянно громко сетовать на нехватку людей и денег, критиковать начальство за чрезмерное внимание к «политике» и добиваться периодических перетрясок.

В ряде случаев порочность, генетически присущая самой структуре правовой системы, принимает вопиющий характер. Рассмотрим поправку 1975 г. к Закону о контроле над вооружениями и разоружением⁴². Для содействия работе Агентства по контролю над вооружениями и разоружением (АКВР), го-

68


ворится в поправке, любое правительственное учреждение, разрабатывающее законодательные или финансовые предложения в сфере вооружений, «обязано постоянно обеспечивать в установленном порядке директора АКВР полной и своевременной информацией о сущности, границах и назначении этих предложений». Директор имеет право делиться полученной информацией с соответствующими комитетами конгресса, дабы облегчить им выполнение своих обязанностей⁴⁴. В заключительном пункте поправки ее авторы, точно спохватившись, вдруг добавляют: «Ни один суд не имеет полномочий на основании какого бы то ни было правового акта добиваться выполнения этой поправки или рассматривать точность исполнения содержащихся в ней требований со стороны любого правительственного учреждения (включая АКВР и его директора)»⁴⁵. Когда Солон одной рукой дарует, а другой отнимает, он пользуется lex imperfecta.

Разновидностью lex imperfecta с близкими к бессильному праву функциями является законодательство, создающее дееспособный на первый взгляд механизм, применять который не предполагают ни связанные с его реализацией исполнители, ни потенциальные объекты воздействия. Его следует называть lex simulata*. Прототипом такого правотворчества является кодекс Хаммураппи. Единственным признаком, позволяющим выявить подобные законы, служит отсутствие у них


* Lex simulata (лат.) — имитационное, мнимое право.


69


сколько-нибудь значительных прецедентов. Если законодательные акты, противоречащие интересам какой-то группы, оспариваются, а данный конкретный закон так и остался неоспоренным, вполне резонно предположить, что никто не собирался его применять.

Функции указанных законов сродни арочным контрфорсам готического собора: они создают видимость поддержки мифа, рядом с которым недвусмысленно и повседневно существует операциональный кодекс. Видимая поддержка вселяет уверенность в простых смертных, взирающих на массивные стены. Точно также задачей подобного законодательства является не влияние на соответствующее поведение регулируемой им группы, а скорее подтверждение на идеологическом уровне того или иного компонента мифа и убеждение периферических групп избирателей в его неувядающей жизненности. Как правило, сам факт принятия закона действует на широкие массы успокаивающе, убеждая народ в том, что власть имущие делают все возможное, а именно издают законы. Законотворчество здесь становится средством подтверждения и усиления основных гражданских принципов, а отнюдь не инструментом воздействия на поведение.

Убедительным примером могла бы служить поправка 1971 г. к налоговому кодексу⁴⁶ (пересмотренному в 1977 г.). Поправка запрещала вычитать из сумм, подлежащих налогообложению, взятки, «делающие взяткодателя объектом уголовного преследования либо лишающие его лицензии или льгот


70


в торговой и предпринимательской деятельности», но, как говорилось далее, «только в случае, если этого требует закон данного штата». Подобная оговорка разрешает налоговой инспекции или федеральному суду смягчать законодательно установленные запреты на взятки на основании операционального кодекса, фактически господствующего в этой сфере.

Интересно, что в отношении взяток иностранным должностным лицам эта оговорка не применяется. Пункт 162 (с) (1) предусматривает: «Не подлежат вычету из налогообложения (см. подпункт «а») любые выплаты, совершенные в прямой или косвенной форме должностному лицу, если такие выплаты являются взяткой или незаконным вознаграждением. Если выплата сделана должностному лицу иностранного государства, она является нарушением законов Соединенных Штатов в случае, если эти законы применимы к данному платежу и к данному должностному лицу. Доказательство вины по этому пункту, а именно является ли платеж взяткой или незаконным вознаграждением (т. е. нарушением законов Соединенных Штатов), возлагается на министра или уполномоченного им лица в соответствии с разделом 7454 (мошенничество)».

Запрещение скидок при обложении налогами, учитывающих выплаты взяток иностранным должностным лицам, остается в силе, если (1) закон другой страны, объявля-


71


ющий эти выплаты правонарушением, обычно не применяется; (2) по законам другой страны такая выплата правомерна⁴⁷. Норма звучит столь категорично, что закрадывается сомнение, не продиктована ли она исключительно благочестивыми устремлениями без каких-либо намерений ее применения. За время ее существования вплоть до начала нынешней кампании против взяточничества мне не удалось отыскать ни одного примера судебного преследования по такому делу.

Другой пример lex simulate дают поправки к закону о контроле над экспортом 1965 г.⁴⁹ В ответ на объявление рядом арабских стран бойкота американских фирм * в Соединенных Штатах громко зазвучали голоса, требовавшие ответных жестких мер⁵⁰. Американские деловые круги были против ответного бойкота, однако под давлением общественного мнения в министерство торговли было направлено прошение о введении санкций⁵¹. Министра просили принять «меры, которые он сочтет уместными»⁵². Торговое ведомство разослало крупнейшим фирмам запросы с целью выяснить их мнение, добавив, что они не обязаны высказываться за или против бойкота товаров из арабских стран⁵³. Действительно, многие не дали никакого ответа на этот ключевой вопрос⁵⁴. Как отмечает один из исследователей законодательства: «Официальная реакция на арабский бойкот была по существу ритуальной: предполагаемый устрашающий эффект требований о введении ответного


* Речь идет о фирмах, имеющих деловые связи с Израилем.


72


бойкота был сведен на нет решением не требовать ответа на главный вопрос и не предавать гласности результаты опроса»⁵⁵. В чем же тогда заключался смысл законодательного упражнения? В успокоении тех, кто считал, что права Соединенных Штатов ущемляются арабами, в подтверждении своей негативной позиции к бойкотам других стран, а также имитации бюрократической деятельности, которая под маркой отклика на пожелания общественности позволяла себе вести бизнес как прежде: lex simulata.


ФУНКЦИИ РАСХОЖДЕНИЯ


Lex imperfecta и lex simulata своей неэффективностью выражают и усиливают сущностные различия между мифом и операциональным кодексом. В этом, конечно, есть доля цинизма, особенно когда расхождение служит для посредничества между общественными классами. Зачастую, однако, расхождение между мифом и кодексом в форме lex imperfecta и lex simulata искренне культивируется как способ сохранения верности основополагающим социальным ценностям, а не просто из лицемерного почтения к добродетели, как может показаться на первый взгляд. Исследователь должен принимать во внимание весь комплекс событий, многообразие нормативных правил внутри одной функциональной правовой системы, требование к упорядочению поведения и непреходящий характер противоречий.

Изучая один из аспектов правонарушений на производстве, Бенсман и Джервер отмеча-


73


ют влияние практики применения уголовного закона на работающих. По их словам, «преступление становится одной из главных движущих сил организации, ее неофициальной торговой маркой». Сами операции выполняются негласно, с соблюдением «церемониала законности», не характеризуются как преступные и санкционируются руководством, которое контролирует преступную деятельность и присваивает себе львиную долю прибыли. Расхождение между мифом и операциональным кодексом позволяет «лицам, в обязанность которых входит охрана общественных ценностей, считать эти обязанности наиважнейшими, а посему действовать сообразно с обстоятельствами. Результатом конфликта между целями и средствами их достижения становится своеобразная форма учрежденческой шизофрении. Индивиды действуют и мыслят как минимум в двух планах — общественной идеологии и практики. В зависимости от своей позиции, общей ситуации и личных оценок соотношения целей и средств они перемещаются из одного плана в другой. В некотором смысле это вид двоемыслия, порожденного постоянным конфликтом между целями и средствами»⁵⁶.

Тот факт, что отдельные индивиды сожалеют о нарушении каких-то норм, не означает, что они хотят положить конец этим нарушениям. На личностном уровне наглядным примером служит ритуальное покаяние даже в том случае, когда кающийся заранее знает, что в аналогичных обстоятельствах в


74


будущем он снова нарушит норму. Мы не можем далее углубляться в исследование механизмов возникновения чувства вины, дающих импульс подобным ритуалам. Ясно одно: их основной функцией, как на личностном, так и на общественном уровнях, является установление приоритета обязательств перед нормами⁵⁷.

Это важный момент. Поэтому, рискуя повториться, хочу подчеркнуть, что мой тезис не есть дань нигилизму или лицемерию, столь приятных цинику. Наличие операционального кодекса не означает, что все законно или, выражаясь словами Ивана Карамазова, «все дозволено». Многое остается незаконным и эффективно пресекается. Операторы прекрасно знают, что одни отклонения от мифа сойдут им с рук, а другие — нет. Иначе говоря, определение «права», или общественно приемлемого в данной среде поведения, требует гораздо более широкой социальной осведомленности, нежели простое знание свода законов; возможно, придется обратиться к системе мифа.

Между мифом и операциональным кодексом зачастую существуют отношения симбиоза. Операциональный кодекс, как мы видели, обеспечивает гибкость в практической реализации, которой система мифа не может достичь, не претерпев сущностных изменений⁵⁸. С точки зрения членов общины, не посвященных в операциональный кодекс группы специалистов, кое-какие поступки в рамках этого кодекса могут показаться незаконными. Но к ним обычно относятся с терпимостью или предпочитают остаться в неведении. Некоторые авторы, изучавшие

75


«грязные дела», обнаружили, что их проведение было окружено ореолом неведения⁵⁹.

В длительные периоды социальной стабильности дистанция расхождения между мифом и кодексом остается постоянной и даже институциализируется. Если не принимать стабильность за самоцель, нет резона полагать, что каждый аспект операционального кодекса направлен только на благо группы, что некая невидимая рука дирижирует социальной «симфонией». С точки зрения целей общества, выраженных в мифе или сформулированных сторонним наблюдателем, немало аспектов операционального кодекса вызывает недоумение. Следует, однако, учитывать, что, помимо чисто прагматических функций, операциональный кодекс выполняет задачу обеспечения особых привилегий членам элиты или же носит характер Blutkitt, цементируя членство в элите соучастием в нарушающем запрет (табу) акте⁶⁰. Прочие отклонения от мифа служат укреплению позиций некоторых подгрупп. К ним относятся, например, предоставление преимуществ однокашникам, поощрение кастовых или этнических связей.

В периоды быстрых социальных перемен расхождения между мифом и практикой варьируются в значительном диапазоне. Навыки и ситуационные осмысления, почерпнутые из прошлой культуры и жизненного опыта, оказываются непригодными, и индивиду приходится принимать все решения заново. Чувство беззакония и всеобщей безнормативности, охватывающее в периоды относительной стабильности отдельных индивидов и некоторые группы при внезапной


76


перемене их социального статуса, распространяется теперь и на тех, кто всегда избегал перемен и предпочитал получать меньшее вознаграждение в обмен на «спокойную жизнь» в среде, не предоставлявшей широкого выбора. Для истинно независимых личностей это может быть время больших возможностей, но для людей, чьи установки и оценки исходят от окружения, это время острых тревог, отчаянных поисков новых лидеров и идеалов.


77