Индустриальная революция
| Вид материала | Документы |
СодержаниеА.Буйко, петербургский рабочий) «Образованные» классы Учебный округ И это наше счастье, а не горе. «…Увидим жизнь светлую…» |
- Основные этапы генезиса экономической теории услуг, 124.85kb.
- «передовой научно- технический потенциал японии и эко- индустриальная революция», 145.15kb.
- 170000, г. Тверь, ул. Индустриальная, д. 13 А тел. (4822) 35-32-50, 77-13-31, 77-13-37, 7066.89kb.
- Английская революция XVII в. Основные этапы и законодательство. Протекторат Кромвеля., 146.25kb.
- Лекция 14. Кейнсианство и его эволюция «Кейнсианская революция», 259.32kb.
- Культура Древней Руси. Литовско-московское соперничество и решение, 33.56kb.
- Доклад на встрече с кардиналом Римско-католической церкви, 111.56kb.
- Тема : Английская революция, 57.42kb.
- Методическая разработка урока по теме: «Февральская революция 1917 года в России», 114.15kb.
- Проект в защиту жизни и традиционных семейных ценностей «Молчаливая революция», 32.7kb.
Заводы
«Каждый день над рабочей слободкой, в дымном, масляном воздухе, дрожал и ревел фабричный гудок, и, послушные зову, из маленьких серых домов выбегали на улицу, точно испуганные тараканы, угрюмые люди, не успевшие освежить сном свои мускулы… Раздавались хриплые восклицания сонных голосов, грубая ругань зло рвала воздух, а встречу людям плыли иные звуки – тяжелая возня машин, ворчание пара…
Вечером, когда садилось солнце и на стеклах домов устало блестели его красные лучи, – фабрика выкидывала людей из своих каменных недр, словно отработанный шлак, и они снова шли по улицам, закопченые, с черными лицами, распространяя в воздухе липкий запах машинного масла, блестя голодными зубами. Теперь в их голосах звучало оживление и даже радость, – на сегодня кончилась каторга труда…
День проглочен фабрикой, машины высосали из мускулов людей столько силы, сколько им было нужно. День бесследно вычеркнут из жизни, человек сделал еще шаг к своей могиле…
Вечером лениво гуляли по улицам, и тот, кто имел галоши, надевал их, если даже было сухо, а имея дождевой зонтик, носил его с собой, хотя бы светило солнце.
Встречаясь друг с другом, говорили о фабрике, о машинах, ругали мастеров, – говорили и думали только о том, что связано с работой. Одинокие искры неумелой, бессильной мысли едва мерцали в скучном однообразии дней. Возвращаясь домой, ссорились с женами и часто били их, не щадя кулаков. Молодежь сидела в трактирах или устраивала вечеринки друг у друга, играла на гармониках, пела похабные, некрасивые песни, танцевала, сквернословила и пила. Истомленные трудом люди пьянели быстро, и во всех грудях пробуждалось непонятное, болезненное раздражение. Оно требовало выхода. И, цепко хватаясь за каждую возможность разрядить это тревожное чувство, люди из-за пустяков бросались друг на друга с озлоблением зверей…
В отношениях людей всего больше было чувства подстерегающей злобы, оно было такое же застарелое, как и неизлечимая усталость мускулов. Люди рождались с этою болезнью души, наследуя ее от отцов, и она черной тенью сопровождала их до могилы, побуждая в течение жизни к ряду поступков, отвратительных своей бесцельной жестокостью…
Изредка в слободку приходили откуда-то посторонние люди. …Некоторые из них говорили что-то неслыханное в слободке. С ними не спорили, но слушали их странные речи недоверчиво. Эти речи у одних возбуждали слепое раздражение, у других смутную тревогу, третьих беспокоила легкая тень надежды на что-то неясное…»
(Максим Горький, писатель, из романа «Мать»)
«Мартеновские мастерские с массой сверкающего металла, кузница с громадными паровыми молотами, механические мастерские с сотнями различных станков – весь этот гигантский, живой грохочущий организм, создающий металл, превращающий его в готовые предметы, поражал воображение. Все это было новым, далеким от деревенской обстановки, заставляло задумываться, наталкивая на мысли об устройстве жизни всего человечества...
Сблизившись с товарищами, найдя общие интересы с коллективом, я ощутил твердую почву под ногами, возникла уверенность: «Я не один – нас много, мы все заодно!» Это сознание влило столько энергии, что ее хватило на всю последующую жизнь и борьбу...
До 1905 года уклад внутренней жизни завода был крайне суров... Профсоюзов или какой-нибудь иной организации, влиянием которой рабочий мог сколько-нибудь ослабить гнет администрации, не было, и рабочим при самозащите приходилось прибегать к своим формам воздействия на заводское начальство. Распространенным способом разрешения массового недовольства был вывоз мастеров и инженеров на тачке. Обычно происходило это так: несколько человек внезапно схватывали виновника недовольства, на голову его надевали мешок с суриком или сажей, после чего хозяйского угодника бросали в тачку и с шумом и гиканьем вывозили за ворота завода. О таких «вывозах» становилось известно на других заводах, и вывезенный на тачке не рисковал поступить на новое место. Как только рабочие узнавали, что вновь принятый администратор был вывезен на тачке, его тотчас выкатывали с завода. Кроме «вывозов» рабочие посылали ненавистным администраторам угрожающие письма... «Мы все против тебя, кровопийца, погоди, скоро отомстим», – писали рабочие...
Случалось, что рабочие подкарауливали ночью кого-нибудь из начальства, избивали его или заставляли плясать, приговаривая: «Ты шкуры нашей не щадишь, люди от тебя плачут, так повесели же – попляши!»...
В 1901-1902 годах на завод стали проникать социал-демократические листовки и книжки, вызывающие разговоры о тяжелой жизни рабочих, классовом неравенстве, о необходимости борьбы с врагами рабочих»
( А.Буйко, петербургский рабочий)
«Поддержка чисто экономических требований рабочих нигде не принимала политического характера с такой легкостью, как в России. В этом было виновато само правительство: абсолютистская государственная власть не разрешала создавать рабочие организации и объединения, рабочие не имели возможности сами защищать свои права и свои интересы. Государственная власть считала своим долгом держать рабочих под опекой, приблизительно тем же образом, как и крестьян, и заботиться об удовлетворении интересов рабочего класса. Власть возлагала на предпринимателей обязательства по отношению к рабочим, которые часто бывали значительно больше соответствующих обязательств в западных странах» (Виктор Леонтович, историк)
«Образованные» классы
«Россия (кроме Китая) была единственной страной, в которой дворянство давалось образованием. Окончание средней и даже полусредней школы превращало человека из мужика в барина, – т.е. в свободного, защищало до известной степени его личность от произвола властей, гарантировало ему вежливое обращение и в участке, и в тюрьме. Городовой отдавал честь студенту, которого мог избивать лишь в особо редкие дни – бунтов. Эта бытовая свобода в России была, конечно, привилегией, как везде в начальную пору свободы. То был остров петербургской свободы среди московского моря. Но этот остров беспрерывно расширялся, особенно после освобождения крестьян. Его населяли тысячи в XVIII веке, миллионы в начале ХХ» (Георгий Федотов, историк, философ)
Начальные училища подведомственные Министерству народного просвещения34
| Учебный округ | Максимально допустимое число учащихся в одном классе на 1 учителя | % оканчивающих полный курс (мальчики) |
| С.-Петербургский | 125 | 11,3 |
| Московский | 118 | 11,2 |
| Казанский | 80 | 13,1 |
| Оренбургский | 70 | 12,4 |
| Западно-Сибирский | 80 | 9 |
«Да! В России еще много безграмотных людей, в России много еще того, что зовут «варварством». И это наше счастье, а не горе. Не ужасайтесь, прошу вас; я хочу сказать только, что наш безграмотный народ более, чем мы, хранитель народной физиономии, без которой не может создаться своеобразная цивилизация» (Константин Леонтьев, философ, кон. XIX в.)
«В дореволюционное время среди русского студенчества считалось, что тот, кто все время отдает науке.., – а от «общественности» и «политики» сторонится, тот «академист», «карьерист», «шкурник» и «реакционер». Он, по словам поэта Некрасова, принадлежит к «ликующим, праздно болтающим, обагряющим руки в крови». «Настоящий» студент призван прежде всего желать и требовать политического и социального обновления. Он должен иметь «идеал» и содействовать какой-нибудь определенной партии. Но идеал – «один»; другого нет… Это «социализм». Что такое «социализм», из чего он исходит, к чему ведет, как осуществляется, – этого не знал никто. Да и что тут надо знать? Социализм это… «все высокое и прекрасное»; мало того – это осуществление справедливости; а справедливость, всеконечно, требует равенства; а если осуществить «справедливое равенство», то начнется братство, свобода и всякое благорастворение воздуха… В это надо верить, за это надо бороться; и «честный» человек непременно стремится «в стан погибающих за великое дело любви»…» (Иван Ильин, философ)
«…Увидим жизнь светлую…»
«Соня: Что же делать, надо жить! Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длинный, длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и Бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой – и отдохнем. Я верую, дядя, верую горячо, страстно… Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка. Я верую, верую…»
(из пьесы А. Чехова «Дядя Ваня»)
«Ирина: Придет время, все узнают, зачем все это, для чего эти страдания, никаких не будет тайн, а пока надо жить… надо работать, только работать!..
Ольга: Музыка играет так весело, бодро, и хочется жить! О Боже мой! Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом тех, кто живет теперь. О милые сестры, жизнь наша еще не кончена. Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем… Если бы знать, если бы знать!»
(из пьесы А. Чехова « Три сестры»)
«Если бы чеховским интеллигентам, все гадавшим, что будет через двадцать-тридцать-сорок лет, ответили бы, что через сорок лет на Руси будет пыточное следствие, будут сжимать череп железным кольцом, опускать человека в ванну с кислотами, голого и привязанного пытать муравьями, клопами, загонять раскаленный на примусе шомпол в анальное отверстие («секретное тавро»), медленно раздавливать сапогом половые части, а в виде самого легкого – пытать по неделе бессонницей, жаждой и избивать в кровавое мясо, – ни одна бы чеховская пьеса не дошла до конца, все герои пошли бы в сумасшедший дом»
(Александр Солженицын, из книги «Архипелаг ГУЛАГ»)