Индустриальная революция
| Вид материала | Документы |
СодержаниеЛиберализм и демократия Идеи и опасения XIX века |
- Основные этапы генезиса экономической теории услуг, 124.85kb.
- «передовой научно- технический потенциал японии и эко- индустриальная революция», 145.15kb.
- 170000, г. Тверь, ул. Индустриальная, д. 13 А тел. (4822) 35-32-50, 77-13-31, 77-13-37, 7066.89kb.
- Английская революция XVII в. Основные этапы и законодательство. Протекторат Кромвеля., 146.25kb.
- Лекция 14. Кейнсианство и его эволюция «Кейнсианская революция», 259.32kb.
- Культура Древней Руси. Литовско-московское соперничество и решение, 33.56kb.
- Доклад на встрече с кардиналом Римско-католической церкви, 111.56kb.
- Тема : Английская революция, 57.42kb.
- Методическая разработка урока по теме: «Февральская революция 1917 года в России», 114.15kb.
- Проект в защиту жизни и традиционных семейных ценностей «Молчаливая революция», 32.7kb.
Либерализм и демократия
«Славу и ответственность за выход широких масс на историческое поприще несет XIX век. Только так можно судить о нем беспристрастно и справедливо. Что-то небывалое и неповторимое крылось в его климате, раз вызрел такой человеческий урожай. … Вся история предстает гигантской лабораторией, где ставятся все мыслимые и немыслимые опыты, чтобы найти рецепт общественной жизни, наилучшей для культивации «человека». Не прибегая к уверткам, следует признать данные опыта: человеческий посев в условиях либеральной демократии и технического прогресса – двух основных факторов – за столетие утроил людские ресурсы Европы.
Такое изобилие, если мыслить здраво, приводит к ряду умозаключений: первое – либеральная демократия на базе технического творчества является высшей из доныне известных форм общественной жизни; второе – вероятно, это не лучшая форма, но лучшие возникнут на ее основе и сохранят ее суть, и третье – возвращение к формам низшим, чем в XIX веке, самоубийственно»
(Хосе Ортега-и-Гассет, испанский философ)
«ХХ век показал, что «киты», на которых стоит демократия (свобода и всеобщее волеизъявление) не были родными братьями – один даже не без успеха пытался съесть другого»
(Марк Алданов, писатель)
«Демократия и либерализм – это два ответа на два совершенно различных… вопроса.
Демократия отвечает на вопрос: «Кто должен осуществлять политическую власть?»… Демократия предлагает править каждому из нас – иначе говоря, все мы властны вмешиваться в общественные дела.
Либерализм отвечает на вопрос совершенно иной: «Каковы должны быть границы политической власти, кому бы она ни принадлежала?» Ответ звучит так: «Политическая власть, осуществляется ли она автократически или всенародно, не должна быть неограниченной, но любое вмешательство государства предупреждается правами, которыми наделена личность»…
Так проясняется разная природа этих двух начал. Можно быть большим либералом и отнюдь не демократом, и наоборот – истый демократ далеко не всегда либерал…
Политической власти всегда и повсюду свойственно не признавать никаких ограничений. Безразлично, в одних она руках или этих рук миллионы… Поэтому подлинный либерал опасливо и подозрительно относится к своим демократическим позывам и всячески, как говорится, сдерживается»
(Хосе Ортега-и-Гассет, испанский философ)
«Либерализм есть доверие к народу, ограниченное благоразумием»
(Э. Гладстон, английский премьер-министр, XIX в.)
Идеи и опасения XIX века
«Мы призываем человечество к новой жизни, мы спрашиваем у этих разобщенных, обособленных, борющихся между собой людей, не наступило ли время открыть новые узы любви, учения и деятельности, которые должны объединить их, заставить их шествовать мирно, в порядке, любовно к общей судьбе» (Анри де Сен-Симон, французский социалист)
«Я верю, что если... законы будут разработаны, одобрены и поддержаны всеми, то они обязательно будут отвечать интересам всех и что никто не может испытывать ни малейшего недовольства, исполняя законы, одобренные каждым в общих интересах» (Этьенн Кабе, французский социалист)
«Есть вещи, которые не могут быть санкционированы никем. И если какая-либо власть все же санкционирует их, то будь она хоть всей нацией за вычетом одного подавляемого ею, власть эта не станет оттого менее беззаконной»;
«Под свободой разумею я торжество личности над властью, желающей управлять посредством насилия, и над массами, предъявляющими от лица большинства право подчинения себе меньшинства»
(Бенджамен Констан, французский философ)
«Недопустимо, чтобы ... власти присваивали себе право ставить перед обществом какие-либо цели или организовывать его в соответствии с этими целями» (Шарль Дюнуайе, французский философ)
«Всякая крупная государственная общность, в которой будет утрачено осторожное и тормозящее влияние имущих,... неизбежно достигнет … такой быстроты, при которой государственная колесница будет разбита. ... Если это... произойдет, то исторический круговорот в относительно короткий срок неизбежно приведет снова к диктатуре, к деспотизму, к абсолютизму, ибо и массы склоняются в конце концов перед потребностью к порядку» (О. фон Бисмарк, канцлер Германии)
«Человек... необходимо должен повиноваться высшим... Он повинуется тем, кого почитает лучшими, чем он сам, более щедрыми, более мужественными; и он всегда будет им повиноваться, и даже будет всегда готов и счастлив это делать» (Томас Карлейль, английский философ)
Великобритания
«Наступил ХХ век. …Мы вступаем в новое столетие наследниками достижений и славы прошлого; мы стали более зрелыми… Наш государственный строй из личной монархии, ограниченной наследственной аристократией, превратился в демократическую систему самого либерального типа… И это превращение произошло без всяких мучительных нарушений традиции прошлого… Обладая такой формой правления, обладая обширным накопленным богатством, обильно проникшим во все общество, обладая – и это самое главное – народом процветающим, удовлетворенным, мужественным, умным, уверенным в своих силах, мы можем с доброй надеждой смотреть вперед, не боясь бурь и конфликтов, через которые, возможно, нам предстоит пройти.
Но самым большим нашим преимуществом, дающим нам основание смотреть в лицо будущему, является то обстоятельство, что наша раса распространилась далеко за пределы своих небольших островов. Ныне дочерняя нация, вышедшая из нашего лона, отмечает… не первую годовщину создания своего великого федеративного государства5. Канада вот уже целое поколение живет и процветает в условиях системы, которая теперь создана и в Австралии… Не меньших успехов среди наших братских колоний добилась и Новая Зеландия. В Южной Африке мы столкнулись и все более сталкиваемся с трудностями, которые нельзя недооценивать6. Но и там наши колонисты, подобно своим братьям из Австралии и Канады, показали, что они в полной мере обладают теми же качествами, которые сделали Англию великой… Мы питаем обоснованную уверенность в том, что и в наступающем столетии Англия и ее сыны будут процветать как единый, спаянный имперскими узами народ, как бастион гуманизма»
(из статьи в газете «Таймс», 1901 г.)
«…Россия и Германия являются представительницами консервативного начала в цивилизованном мире, противоположного началу демократическому, воплощаемому Англией и в несравненно меньшей степени Францией. Как это ни странно, Англия, до мозга костей монархическая и консервативная дома, всегда во внешних своих сношениях выступала в качестве покровительницы самых демократических стремлений, неизменно потворствуя всем народным движениям, направленным к ослаблению монархического начала» (П. Дурново, российский государственный деятель, 1914 г.)
«Свобода есть драгоценный дар, но не абсолютное благо, доступное всякому и всякому нужное… Свободой едва ли не легче злоупотреблять, чем властью. Можно признать законом истории, что свобода приводит к тирании, и из этого закона она знает лишь немного исключений. Мало людей и мало народов показали умение пользоваться свободой, сделать ее благодетельной основой своего общественного быта. Из великих государств нового времени таким примером является лишь Англия» (Дмитрий Кончаловский, историк)
«Когда около 1800 г. новая промышленность начала создавать новый тип человека – индустриального рабочего – с более преступными наклонностями, чем традиционные типы, Франция поспешила создать сильную полицию. Около 1810 года Англия по той же причине – возросла преступность – вдруг обнаружила, что у нее нет полиции. У власти были консерваторы. Что они сделали? Создали полицейскую силу? Ничего подобного. Они предпочли мириться с преступлениями, как только могли. «Народ согласен лучше терпеть беспорядок, чем лишиться свободы». «В Париже… отличная полицейская сила, но французы дорого платят за это удовольствие…». Вот два представления о государстве. Англичанин предпочитает государство ограниченное» (Хосе Ортега-и-Гассет, испанский философ)
«Во время коронации английских королей, в самый торжественный момент, когда монарх возлагает на свою голову корону, все пэры и пэрессы, присутствующие в Вестминстерском аббатстве, тоже надевают свои короны. Они тоже государи, наследственные князья Англии. Сейчас это символ уже почти не существующих сословных привилегий. Но я хотел бы видеть в нем символ современной демократической свободы. То, что было раньше привилегией сотен семейств, в течение столетий распространилось на тысячи и миллионы, пока не стало неотъемлемым правом каждого гражданина.
В западной демократии не столько уничтожено дворянство, сколько весь народ унаследовал его привилегии. Это равенство в благородстве, а не в бесправии, как на Востоке. «Мужик» стал называть своего соседа Sir и Monsieur, то есть «мой государь»…
Мы говорим не о пустяках, не об этикете, но о том, что стоит за ним»
(Георгий Федотов, историк, философ)
«Передо мной журнал с описанием празднеств, которые Англия отметила коронацию нового короля. Всем известно, что английская монархия давно уже существует лишь номинально. Это верно, но главное в другом. … У монархии в Англии весьма определенное и крайне действенное назначение – она символизирует. Поэтому английский народ с нарочитой торжественностью празднует сегодня коронацию.
Этот народ, который всегда первым достигал будущего, опережая других почти во всем. Практически слово «почти» можно опустить. И вот он, с несколько вызывающим дендизмом, заставляет нас присутствовать при старинном ритуале и видеть, как вступают в силу – ибо они никогда ее не утрачивали – самые древние магические символы его истории, корона и скипетр, которые у нас правят лишь карточной игрой. Англичанин вынуждает нас убедиться, что его прошлое… – было, продолжает для него существовать. Из будущего, до которого мы еще не добрались, он свидетельствует о живом присутствии и полноправии своего прошлого. Этот народ накоротке со временем, он действительно хозяин своих столетий и толково ведет хозяйство. Это и значит быть людьми – следуя прошлому, жить будущим, то есть действительно пребывать в настоящем…
Символическим ритуалом коронации Англия в очередной раз противопоставляет революционности – преемственность, единственное, что позволяет избежать того патологического крена, который превращает историю в вечный бой паралитиков с эпилептиками»
(Хосе Ортега-и-Гассет, испанский философ)
«На протяжении 400 лет внешняя политика Англии состояла в том, чтобы противостоять сильнейшей, самой агрессивной, самой влиятельной державе на континенте… Если подойти к вопросу с точки зрения истории, то эту четырехсотлетнюю неизменность цели на фоне бесконечной смены имен и событий, обстоятельств и условий следует отнести к самым примечательным явлениям, которые когда-либо имели место в жизни какой-либо расы, страны, государства или народа. Более того, во всех случаях Англия шла самым трудным путем. Столкнувшись с Филиппом II испанским, с Людовиком XIV.., с Наполеоном, а затем с Вильгельмом II германским, ей было бы легко и, безусловно, весьма соблазнительно присоединиться к сильнейшему и разделить с ним плоды его завоеваний. Однако мы всегда выбирали более трудный путь, объединялись с менее сильными державами, создавали из них коалицию и таким образом наносили поражение и срывали планы континентального военного тирана, кем бы он ни был, во главе какой бы страны ни стоял. Так мы сохранили свободу Европы, защитили развитие ее живого, многообразного общества…
Заметьте, что политика Англии совершенно не считается с тем, какая именно страна стремится к господству в Европе… Это закон государственной политики, которую мы проводим, а не просто целесообразность, диктуемая случайными обстоятельствами, симпатиями или антипатиями или же какими-то другими чувствами»
(У. Черчилль, английский политический деятель)
«…Имперский инстинкт, и практический здравый смысл, и стремление к разумным, но не революционным реформам, – …являются важнейшими чертами британской расы» (Джозеф Чемберлен, английский политический деятель
«…Каждый англичанин от рожденья наделен некоей чудодейственной способностью, благодаря которой он стал владыкой мира. Когда ему что-нибудь нужно, он нипочем не признается себе в этом. Он будет терпеливо ждать, пока в голове у него, неведомо как, сложится твердое убеждение, что его нравственный, христианский долг – покорить тех, кто владеет предметом его вожделений… Его неизменный девиз – долг; и он всегда помнит, что нация, допустившая, чтобы ее долг разошелся с ее интересами, обречена на гибель» (Бернард Шоу, английский писатель)
«Совет, который давали правительствам сельское хозяйство, промышленность и торговля, был таким же скромным и благоразумным, как просьба Диогена к Александру [Македонскому]: «Отойди и не заслоняй мне солнце» (из книги «Либеральная традиция», Лондон, 1951 г.)
«Мне никогда не приходилось наблюдать класса более глубоко деморализованного, более безнадежно испорченного своекорыстием, более разложившегося внутренне… чем английская буржуазия… Она не видит во всем мире ничего, что не существовало бы ради денег, и сама она не составляет исключения: она живет только для наживы, она не знает иного блаженства, кроме быстрого обогащения, не знает иных страданий, кроме денежных потерь» (Фридрих Энгельс, социалист, предприниматель)
«Арабский шейх ест плов ложкой7, сделанной в Бирмингеме. Египетский паша пьет шербет из кубка бирмингемской чеканки, освещает гарем хрустальным бирмингемким канделябром и прибивает на нос лодки бирмингемские украшения… Краснокожий охотится и воюет с бирмингемской винтовкой в руках. Богатый индус украшает салон бирмингемским хрусталем. В пампасы Бирмингем посылает для диких наездников шпоры, стремена, а для украшения бархатных штанов – блестящие пуговицы. Неграм в колониях под тропиками он шлет топоры, сечки и прессы для сахарного тростника… На жестянках, в которых хранится консервированная зелень и прессованное мясо – запасы австралийского старателя – выбито имя бирмингемского фабриканта» (Э. Берит, английский журналист, кон. XIX века)
«…Решитесь лучше умереть, чем прикоснуться хотя бы к дюйму манчестерской ткани. В нашей стране имеется достаточно силы, чтобы обеспечить нужды ее народа. Пользуйтесь индийскими и только индийскими тканями. Пусть каждый, кто купит хотя бы один ярд британской ткани, будет заклеймен как изменник родины…» (Тилака, индийский адвокат, один из лидеров борьбы за независимость Индии, 1896 г.)
«Британия не является более мастерской мира, это правда, и надо быть глупцом, чтобы верить, что она может вновь ею стать…
Англия получает более высокую долю международного дохода, чем создает своим трудом. Очень жаль, что значительное количество продукции, произведенной ее трудовой энергией, расточается на военные цели или выбрасывается для приобретения спиртных напитков, на азартные игры, на пари, на предметы роскоши. Нация… ежегодно тратит 180 млн. ф. ст. на спиртные напитки, 70 млн. ф. ст. – на военные цели и 50 млн. – на скачки и пари… Три статьи ее бесполезных расходов – напитки, война, игра – поглощают все излишки доходов от экспортной торговли с колониями и с остальным миром»
(Джон Гобсон, английский экономист и публицист, 1903 г.)
«Ни у кого нет таких оснований для самоуничижения, как у нашей страны…
Мы опустились или опускаемся по всем показателям, даже в области спорта, где некогда наше первенство никем не оспаривалось. Даже в боксе, столь долго бывшем чисто английским видом спорта, мы спустили флаг: негр и француз стали чемпионами мира. Сколь часто отмечают контраст между инертностью английского купца и разумной предприимчивостью немца, леностью английского и старательностью иностранного клерка, между производственной выучкой наших промышленных конкурентов и рутиной, царящей среди англичан. Доминирующей нотой значительной части нашей литературы… является восхваление жизни и обычаев за рубежом и пренебрежение к нашим домашним, к нашей узости и островной замкнутости… Часто иностранцы говорят: «Наконец-то Британия подходит к своему финишу». Никогда прежде они не говорили этого столь часто.
Против этого пессимизма трудно возражать…»
(из статьи в газете «Таймс», 1914 г.)
«Англичане острее, чем кто-либо, чувствуют неблагополучие. И предчувствуя, что дела пойдут плохо, проводят реформы, но всегда ясно представляя, что надо сделать. Вместо того, чтобы ввязываться в революции, они обходятся наименьшим. Берут часть королевских запасов, чистят снизу доверху администрацию, требуют с богачей половину их ренты и без паники, спокойно делают то единственное, что могут, а именно – ждут… ждут, когда человеческие устремления прояснятся и определятся» (Хосе Ортега-и-Гассет, испанский философ) Х. Ортега-и-Гассет. Камень и небо. М., 2000, с. 268
Валовой национальный продукт на душу населения
(% к Англии)8
| годы | Франция | Германия | Австро-Венгрия | Италия | Россия |
| 1880 | 68,2 | 65,1 | 46,3 | 45,7 | 32,9 |
| 1914 | 71,2 | 76,9 | 51,6 | 45,6 | 33,7 |