О творящей природе слова

Вид материалаДокументы

Содержание


Видение. Первая публикация: Галатея, ч. VII, 1829, № 34. [28] Новикова Елена
Митрополит Сурожский Антоний
Т.А. Касаткина.
Подобный материал:
1   ...   34   35   36   37   38   39   40   41   42
эпилептике, потом в Алеше; но князь Мышкин сбрасывает с себя эту печать и впадает в идиотизм. Алеша пытается ее вынести, ибо дано было ему видение “Каны Галилейской”; с благоуханием от этого видения его посылают в мир, чтобы благоуханием видения успокоить страждущую душу, страждущую землю». Андрей Белый. Трагедия творчества. Достоевский и Толстой // О Достоевском. М., 1990. С. 154.

[4] О «деградации» главного героя в ходе романа пишут многие, очень по-разному понимая сам термин. Было отмечено нисходящее движение, начиная со второй части романа (Dennis P. Slattery. Dostoevsky’s Fantastic Prince: A Phenomenological Approach. New York: Lang, 1983. P. 79. О том же говорила Сара Янг в докладе на Х Симпозиуме Международного общества Достоевского (Нью-Йорк, июль 1998 г.)). О другом типе «деградации» говорит Т. Киносита в работе «”Возвышенная печаль судьбы”“Рыцаря бедного” – князя Мышкина» // «Роман Ф.М. Достоевского «Идиот»: современное состояние изучения». М., «Наследие», 2001. См. также мою статью «Лебедев – хозяин князя» // Достоевский и мировая культура. № 13. СПб., 1999. С.56-66.

[5] Кроме указанной уже работы Иванова см. также специально посвященную этой теме монографию: Harriet Murav. Holy Foolishness: Dostoevsky 's Novels and the Poetic of Cultural Critique. Stanford University Press, 1992.

[6] Olga Meerson. Dostoevsky’s Taboos. Studies of the Harriman Institute. Dresden University Press. Dresden – Munchen. 1998. P. 81-108. В своей книге Ольга Меерсон разрабатывает универсальную концепцию табуирования как способа маркировки базовых ценностей в литературном произведении. Но для невинного нет ценностей, нуждающихся в табуировании.

[7] Митрополит Сурожский Антоний говорит: «По слову митрополита Филарета Московского мы повешены между двумя безднами, между бездной небытия и Божественной бездной, только на слове и воле Господних. По существу мы до конца беспочвенны; мы можем иметь корни, только если станем действительно своими и родными Богу, причастниками Божественной природы, живыми членами Тела Христова, храмами Святого Духа, детьми Отчими по приобщению, то есть все вместе – Церковью, и каждый из нас – живым членом этой Церкви». Митрополит Сурожский Антоний. О встрече. Клин, 1999. С. 135.

[8] Противоположное движение, впрочем, начинается еще с интенции, с устремленности героев. Князь Мышкин с тоской простирает руки в бесконечную синеву неба, и повергается на землю «духом немым и глухим» – словно отброшенный брезгливо. Алеша с любовью повергается на землю, будто прижимает ее к себе, обнимает ее и поднимается – чтобы и ее поднять к небесам с собою.

[9] Кэнноскэ Накамура. Чувство жизни и смерти у Достоевского. СПб., 1997. С. 23.

[10] «Путаница и неопределенность теперешних понятий происходит по самой простейшей причине: отчасти оттого, что правильное изучение природы происходит весьма недавно (Декарт и Бекон) и что мы еще собрали до крайности мало фактов, чтоб вывести из них хоть какие-нибудь заключения. А между тем торопимся делать эти заключения, повинуясь нашему закону развития. Выводить же окончательные результаты из теперешних фактов и успокаиваться на этом могут разве только самые ограниченные натуры, кто бы они не были и как бы ни назывались» (20, 175).

[11] К. Леонтьев. Восток, Россия и Славянство. Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872-1891). М., 1996. С. 277.

[12] Там же. С. 315.

[13] Там же. С. 318.

[14] Там же. С. 320.

[15] Между тем, по очень точному замечанию В. Эрна, создание новой земли уже произошло: «Не будь искупления, не будь Голгофы, все превратилось бы в “чертов водевиль”. Все полетело бы “вверх тормашками”; идея прогресса превратилась бы в такую пошлость и гадость, от которой бы должен краснеть всякий мало-мальски чуткий человек. Возврат к радости, к святости, к красоте стал возможен только после слова: “Свершилось!..” Поворот от греха, от кошмарных ужасов темного и злого хаоса, истинное освобождение из-под власти всеобщего рабства, истинный и единственный k£qarsij мировой трагедии – в Гефсиманском саду и Голгофе. Второе творение мира, создание “новой земли” произошло там. А без новой земли нам некуда было бы идти; без этой цели, лежащей впереди человечества, не могло быть никакого движения вперед. Мировая трагедия без своего k£qarsij’а превратилось бы в безысходный кошмар. Вся жизнь, вся история, весь мир полетел бы в зияющую  дыру, и все провалилось бы, сгнило в бездне небытия». В.Ф. Эрн. Сочинения. М., 1991. С. 213.

[16] Л.А. Успенский. Богословие иконы Православной Церкви. Издательство братства во имя святого князя Александра Невского. 1997. С. 166.

[17] Митрополит Сурожский Антоний. Беседы о вере и Церкви. М., 1991. С. 121.

[18] V. Ivanov. Freedom and the Tragic Life. New York, 1957. P. 131-132.

[19] И слово «лик», и даже расположение животных в образе, возникающем из слов Зосимы указывает на православные иконы, изображающие собор всей твари, «раскрывающие – по слову Л.А. Успенского – космический аспект Церкви», такие как: «Святые священномученики Власий и Спиридон – покровители животных»; «О Тебе радуется…»: «Всякое дыхание да хвалит Господа…» Почему «с ними Христос еще раньше нашего», поясняет хотя бы следующий пассаж Л.А. Успенского: «Указание на это начало восстановления нарушенного грехом единства всей твари нам дает пребывание Спасителя в пустыне: Он был со зверьми, и Ангелы служили Ему (Мк. 1, 13). Вокруг Него собирается небесное и земное, предназначенное стать в Богочеловеке новой тварью. Эта мысль об единении всей твари проходит через всю православную иконографию. Это объединение всех существ в Боге, начиная с Ангелов и кончая низшей тварью, и есть обновленный во Христе грядущий космос, который противопоставляется всеобщему раздору и вражде среди твари. Собор всей твари как грядущий мир вселенной, как всеобъемлющий храм Божий, является основной мыслью православного церковного искусства, которая господствует и в архитектуре, и в живописи» Л.А. Успенский. Богословие иконы православной церкви. 1997. С. 220.

[20] Эта память, согласно митрополиту Антонию, – важнейшая забота Господня: «Но Бог не судит; Он молит, Он зовет, Он живет и умирает, Он сходит в самые глубины человеческого ада, чтобы только мы могли поверить в любовь и опомниться, не забыть, что есть рай». Митрополит Сурожский Антоний. Беседы о вере и Церкви. С. 155.

[21] Митрополит Сурожский Антоний. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. Издание второе, дополненное. Клин, 1999. С. 41.

[22] Отсюда и сострадание как главная мысль Мышкина. Пересказав видение Версилова о людях без Бога, Е.Ю. Кузьмина-Караваева комментирует его, говоря, что в нем «и дана норма жизни, неотвратимая судьба природного человека. Ничто, ничто не спасет его на природных путях от черной беды, ничто не выведет на путь бессмертия. Что же ему остается перед лицом хаоса и бессмыслицы, в его бессилии и рассыпанности? Только одна мучительная жалость к себе подобным, какая-то предсмертная нежность к каждой былинке. Все проходит, все не вечно, все бессмысленно крутится в мире, своеволие никуда не приводит, крылья никуда не уносят – остается жалость, только щемящая жалость к потерянному в мировом хаосе, в свободном круговращении случая брату-человеку». Е.Ю. Кузьмина-Караваева. Достоевский и современность // Русские эмигранты о Достоевском. СПб., 1994. С. 136-137.

[23] Ипполит, который говорит о природе в этом образе, дает и другой – гигантского тарантула. Эта – не механически безразличная, но агрессивная по отношению к человеку природа – вот как объясняется в святоотеческих творениях (св. Симеоном Новым Богословом): вся нетленная тварь, вся природа восстала на изгнанного из рая преступника Адама, «но Бог… сдержал все эти твари силою Своею, и по благоутробию и благости Своей не дал им тотчас устремиться против человека, и повелел, чтобы тварь оставалась в подчинении ему, и сделавшись тленною, служила тленному человеку, для которого создана, с тем, чтобы когда человек опять обновится и сделается духовным, нетленным и бессмертным, и вся тварь, подчиненная Богом человеку в работу ему, освободилась от сей работы, обновилась вместе с ним и сделалась нетленною и как бы духовною…» (Слово 45-е). Цит. по: Иеромонах Серафим (Роуз). Православный взгляд на эволюцию. М., 1997. С. 57-58.

Человеку, пребывавшему в первоначальной, райской своей природе, тварь не вредила – как перестает вредить и ныне святым («На аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия»). Преподобный Серафим Саровский говорил: «Адам был сотворен до того не подлежащим действию ни одной из сотворенных Богом стихий, что ни вода его не топила, ни огонь не жег, ни земля не могла пожрать в пропастях своих, ни воздух не мог повредить ему каким бы то ни было своим действием. Все покорено было ему…» Цит. по: Указ. изд. С. 83. Тварь восстала именно на отступника. И была заверчена «механическим колесом» для того, чтобы отступнику с его поврежденной природой дать среду, в которой он мог бы существовать.

[24] Вот как описывает это состояние архимандрит Софроний: «Христос, как Творец, т.е. причина, по-славянски – вина бытия, и в этом смысле, как “Виновник” бытия мира, взял на Себя тяготу – грех всего мира. Он – вершина опрокинутой пирамиды, вершина, на которую давит тягота всей пирамиды бытия.

Последователи Христа неизъяснимым образом уподобляются Ему чрез принятие на себя тяготы или немощи других: “сильные должны носить немощи слабых” (Рим. 15, 1).

Мы говорим здесь обо всем этом с тем, чтобы указать на характерную особенность христианского пути; о том, что нам пришлось наблюдать во внутренней жизни старца. Мы сознаем свое бессилие в словах и образах раскрывать эту жизнь.

Христианин идет вниз, туда – в глубину опрокинутой пирамиды, где сосредоточивается страшное давление, где взявший на Себя грех мира – Христос.

Когда сердца касается благодать Божия, тогда в нем начинает действовать сила любви Христовой, и влекомая этой любовью душа действительно опускается на глубину опрокинутой пирамиды, стремясь ко Христу, уподобляясь Ему. В пределах своих сил человек берет на себя тяготу братьев.

И тут создается состояние, о котором невозможно поведать словом. Глубина и сила пережитых в своей жизни страданий сделали сердце исполненным великой жалости ко всему страждущему; любовь сострадательная достигает готовности пожертвовать собою, всем своим бытием ради блага ближних, и вместе любовь неудержимо влечет к Богу всего человека: ум, сердце и самое тело – все существо человека влечется к Богу в глубокой, горячей молитве, с плачем о людях, иногда отдельных, известных или неизвестных, иногда о всем “от века” человечестве, а иногда после долгих страданий любви душа всецело предается Богу и забывает весь мир.

“Когда душа в Боге, то мир забыт совсем, и душа созерцает Бога”.

После того, как внутренне принесена жертва, т.е. внутренне отдано все, в человеке рождается покой за все. Наступает внутренний глубокий мир, мир Христов, превосходящий всякий человеческий ум (Филип. 4, 7).

На дне опрокинутой пирамиды, глубочайшее дно-вершина которой взявший на Себя грех и тяготу всего мира, по любви к миру распятый Христос, совсем особая жизнь, совсем особый свет, особой благоухание. Туда любовью увлекается подвижник Христов. Любовь Христова своего избранника мучает, тяготит и делает его жизнь невыносимо тяжелой, доколе не достигнет она своего последнего желания, и пути к достижению этой последней цели она избирает необычные.

“Молиться за людей – это кровь проливать”.

И мы видели и свидетельствуем, что блаженный старец Силуан, молясь за людей, за мир, за все человечество, за всего Адама, в этой молитве отдал свою жизнь.

Такая молитва есть покаяние за грехи людей, и, как покаяние, есть взятие на себя тяготы их, и, как молитва за весь мир, есть в какой-то мере несение тяготы мира. Но для того, чтобы в человеке явилось дерзновение для такой молитвы, в нем самом личное покаяние должно сначала достигнуть какого-то завершения, потому что если он продолжает жить в грехе и страстях, то вместо несения на себе тяготы братий, он свою тяготу возлагает на них. Чтобы приобщиться страстям Христа за мир, чтобы иметь “участие в страданиях Его” (Филип. 3, 10; 1 Петр. 4, 13), нужно престать от греха (1 Петр. 4, 1)». Старец Силуан. Сретенский монастырь, 1999. С. 330-332.

[25] Леонтьев из двуединого движения, предписанного христианину, воспринял только первое и на нем остановился, как на окончательном. Вот что по этому поводу пишет афонский архимандрит Софроний: «Христианин отходит от мира; в “эгоистической” заботе о своем спасении он все оставляет, как ненужное; он “ненавидит” отца своего и мать, и детей, если есть; он отвергает всякую плотскую и душевную связь; в своем устремлении к Богу, он “ненавидит” мир и всецело уходит в глубину своего сердца. И когда действительно войдет туда, чтобы сотворить там брань с сатаною, чтобы очистить сердце свое от всякой греховной страсти, тогда в том же сердце своем, в глубине его, он встречается с Богом, и в Боге начинает видеть себя неразрывно связанным со всем бытием мира, и нет тогда для него ничего чужого, постороннего. Порывая в начале с миром, он через Христа снова обретает его в себе, но уже совершенно иным образом и становится связанным с ним “союзом любви”на всю вечность». Старец Силуан. Сретенский монастырь, 1999. С. 324.

[26] К этой лошадке кидается, чтобы ее защитить, маленький Раскольников (в сне), на эту лошадку (собственную природу) восстает Раскольников наяву, в своем преступлении. Интересен и безмерно символичен аналогичный жест Ницше, восставшего на человеческую природу именно за то, что «не тянет», и одновременно «болезненно отзывчивого, “без кожи рожденного” человека, того, который, увидев из окна своей Туринской гостиницы замученную лошадь, через силу влачащуюся под ударами кнута, выбежал, рыдая, на улицу, чтобы ее, родную, утешить и обнять». О. Дешарт. Введение // Вячеслав Иванов. Собрание сочинений. Т. 1. Брюссель, 1971. С. 87.

[27] Образ Тютчева, чьими смыслообразами насыщен роман «Братья Карамазовы»:

Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья,

      И в оный час явлений и чудес

      Живая колесница мирозданья

Открыто катится в святилище небес.

Видение. Первая публикация: Галатея, ч. VII, 1829, № 34.

[28] Новикова Елена. Соня и софийность (роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание») // Достоевский и мировая культура. М., 1999. С. 89-98; Ее же. Софийность русской прозы второй половины 19 века. Томск, 1999. 253 стр.

[29] Новикова Елена. Соня и софийность. С. 91.

[30] Игэта Садаеси. Славянский фольклор в произведениях Ф.М. Достоевского: «Земля» у Достоевского: «Мать сыра земля» – «Богородица» – «София» // Japanese contribution to the ninth international congress of slavists. Kiev, September 7-13, 1983. Tokyo, 1983.

[31] Указ. соч. С. 80-81.

[32] О. Павел Флоренский. Имена. Купина, 1993. С. 134.

[33] Митрополит Сурожский Антоний. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. Клин, 1999. С. 57.

[34] Там же. С. 126.

[35] Есть и другие сущностные соответствия. Игэта цитирует Афанасьева, который в главе «Небо и земля» своего фундаментального труда пишет: «Богатыри, поражающие лютых змеев, в ту минуту, когда им грозит опасность быть затопленными кровью чудовища, обращаются к земле с просьбою: “ой, ты еси мать-сыра земля! расступися на четыре стороны и пожри кровь змеиную” – и она расступается и поглощает в себя потоки крови». А. Афанасьев. Поэтические воззрения славян на природу. В 3 т. Т. 1. М., 1994. С. 143. Между тем, к Богородице обращаемся с славословием: «Радуйся, мир от потопа греховного спасшая; радуйся, главу древняго змия стершая».

Богоматерь – «Царица Небеси и земли», но царь представляет собой все царство свое, представительствует от него, является как бы его лицом, главою – а не чем-то отдельным. Все царство не есть царь, но царь есть все царство.

В акафисте иконам Богоматери «Взыскание погибших» и «Всех скорбящих Радость» Богоматерь прославляется: «радуйся земле обетования, из нея же течет мед и млеко. Радуйся, ниво, растящая обилие щедрот».

Митрополит Сурожский Антоний в слове на службу Погребения в Страстную Пятницу говорит: «в эту землю легло бессмертное, нетленное, пречистое Тело Иисусово. И земля дрогнула, и все изменилось, до самых недр ее». Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. С. 265. Перед нами, по сути, продолжение Благовещения, продление того же действия, которое однажды было совершено благодаря раскрытию Пресвятой Девы воле Божией. Теперь сама земля принимает в недра свои, в утробу свою Тело Господне. Как прежде освятился начаток твари – Богородица, так ныне освящается вся тварь, получает возможность святости и бытия в Боге, если пожелает, если пребудет верна призыву Господню. Земля, как и Богородица, носила Господа во чреве своем. Земля и всех сынов Божиих хранит во чреве своем до Воскресения.

[36] То, что почитание «матери-земли» как Богородицы есть принадлежность многих ересей, не означает изначальной еретичности такого почитания. Ересь ведь практически никогда не «придумывает», не изобретает чего-то принципиально нового, но уклоняется от чего-то имеющего истинную природу, искажает эту природу. Так и в данном случае: ереси обоготворяют наличное состояние твари, поклоняются земле, обремененной нашим грехом и проклятием Господним, а не благой Земле, явившей начало исцеления твари.

[37] Митрополит Сурожский Антоний. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. Клин, 1999. С. 27.

[38] См. главу «Цитата как слово и слово как цитата». Отдельной статьей это было опубликовано: Т.А. Касаткина. «”Христос вне истины” в творчестве Достоевского» // Достоевский и мировая культура. № 11. СПб., 1998.

[39] Впрочем, в этом же высказывании Павла есть строки, оправдывающие предположение Тарасова о возможности противопоставления Христа Богу: «Притом мы оказались бы и лжесвидетелями о Боге, потому что свидетельствовали бы о Боге, что Он воскресил Христа, Которого Он не воскрешал, если, то-есть, мертвые не воскресают; ибо если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес. А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще во грехах ваших… и умершие во Христе погибли» (1 Кор. 15, 15-18). Но это в любом случае значило бы, что того Бога, который открыт нам Христом, нет. На вопрос, кто же тогда есть, не хочу даже пытаться здесь отвечать – это совсем другая и очень мрачная история.

[40] По поводу истолкования этой фразы мне был задан вопрос: имеет ли она, все-таки, какой-либо смысл для православного человека? Безусловно, имеет – если читать слово «Красота» как именование Святого Духа, и, соответственно, как явление именно Божественности образа Христова, в соответствии с учением Святых Отцов, так суммированном в катехизисе епископа Александра (Семенова-Тян-Шанского): «Он же (Святой Дух. – Т.К.) именуется Красотой, или Светом Божественной Истины, воссиявшей в Сыне, носящем образ Отца». Епископ Александр Семенов-Тян-Шанский. Православный катехизис. Второе издание. Б.м. Б.д. С. 16. (Ч. 1, 16 – Святой Дух). Таким образом, внутри самой этой фразы существует мощное антиномическое напряжение, связанное, опять-таки, с проблемой веры или неверия в Божественность Иисуса Христа.

[41] См. главу «Цитата как слово и слово как цитата». Отдельной статьей это опубликовано: Т.А. Касаткина. Роль художественной детали и особенности функционирования слова в романе Ф. М. Достоевского «Идиот» // Роман Ф.М. Достоевского «Идиот»: современное состояние изучение. Сборник работотечественных и зарубежных ученых под редакцией Т.А. Касаткиной. М., 2001.

[42] «Горизонтальный храм» очень напоминает инициатическое пространство религий Вечного Возвращения. Об этом, связывая дом Рогожина с «архетипом большого дома» писала И. Ахундова. См., например: И. Р. Ахундова. Трансформация архетипа «большого дома» в «Идиоте» Ф. М. Достоевского // Достоевский и современность. Тезисы выступлений на «Старорусских чтениях». Новгород, 1993. С. 9-14. Но нужно осознавать, что у Достоевского это не прямое следование «архетипу», не наивное его воспроизведение как единственно возможной и единственно знаемой реальности, а изображение искажения, отступления от Истины, дарованной и отвергнутой.

[43] Это было сделано Г.А. Федоровым в статье «”Се человек” Яна Мостарта // Этюды о картинах. Сб. памяти М. Алпатова. М., 1986. К сожалению, эта чрезвычайно информативная и эвристичная работа до сих пор плохо прочитана достоевистами – даже теми, кто пишет непосредственно о романе «Идиот».

[44] С.М. Соловьев. История России с древнейших времен. Кн. III. Т. 5-6. М., 1960. С. 178-180.

[45] Иван Забелин. История города Москвы. М., 1990. Репр.: М., 1905. С. 110.

[46] Там же. С. 114.

[47] Смерть митрополита подозрительно похожа по обстоятельствам на смерть отца Настасьи Филипповны Филиппа Александровича Барашкова, сошедшего с ума и умершего после пожара «вотчины», не вынеся последнего «сюрприза фортуны» в своих трудах по устроению родового хозяйства. В разгар работ по строительству храма Успения (4 апреля 1473 года), в Кремле случился большой пожар. Загорелось у церкви Рождества Богородицы. (Начало судьбы Настасьи Филипповны тоже ознаменовано пожаром.) По близкому соседству загорелся и митрополичий двор. Когда пожар кончился, митрополит возвратился в строящуюся церковь Успения Богородицы ко гробу Чудотворца Петра и повелел петь молебен, обливаясь многими слезами. Великий князь, увидев это, стал утешать его, думая, что он плачет о своем пожарном разорении. А святитель после многих слез стал изнемогать, тут же ослабела у него рука, потом нога… На смертном одре он говорил и приказывал князю только об одном – чтоб церковь была совершена. См.: Иван Забелин. Указ. соч. С. 119.

[48] Там же. С. 120-121.

[49] Там же. С. 121.

[50] Г.А. Федоров. Указ. соч. Примечание 44.

[51] Н.М. Карамзин. Письма русского путешественника. М., 1988. С. 151.

[52] Дж. Купер. Энциклопедия символов. М., 1995. С. 230.

[53] И здесь возникает еще одна «орлиная» ассоциация – из Апокалипсиса, где жену, облеченную в солнце, преследует дракон: «И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в свое место от лица змия» (Откр. 12, 14).

[54]Прекрасным комментарием ко всем рассуждениям князя о смерти в первой части, где он делает упор на непереносимом ужасе человека перед объявленной смертью, служат слова Лодыженского, говорящего в своей книге в главе о смерти святых, что, сравнивая эту смерть с другими типами смерти, «мы не имели в виду трактовать о том, как умирают люди совсем не верующие: материалисты, позитивисты и другие. О том, как умирают эти люди, мы распространяться не будем, ибо что может представлять собой смерть человека, в коем внедрено сознание, что смертью он совершенно уничтожается – смерть человека, у которого одно из главнейших желаний, это – умереть внезапно или, все то же, избежать смерти через смерть бессознательную. Относительно смерти таких людей может быть дан один ответ и ответ короткий. Такая смерть – это или ощущение ужаса или ощущение тупого отчаяния, скрытого под маскою бесстрастного равнодушия. Во всяком случае такая смерть есть результат жизни бессмысленной. Об такой смерти говорить нечего». М.В. Лодыженский. Свет Незримый. Пг., 1915; Репринт: М.-Новосибирск, 1992. С. 216.

Князь же говорит о смерти так, будто только такая смерть и существует. Так что зря не верят ему некоторые исследователи, когда он признается, что «всегда был материалистом».

Кстати, не говоря уже о смерти приговоренных христианских мучеников, – особым признаком святости было всегда знание о дне и часе своей кончины.

См. об этом также статью Е. А. Трофимова «Образ Мышкина в первой части романа “Идиот”» // Роман Ф. М. Достоевского «Идиот»: Современное состояние изучения. М., 2001.

[55] Настасья Филипповна пишет Аглае: «Я слышала, что ваша сестра, Аделаида, сказала тогда про мой портрет, что с такою красотой можно мир перевернуть. Но я отказалась от мира…» (8, 380). Слова «мир» и «мир» разделяю здесь так, как Вяч. Иванов разделяет «землю» и «мир»: «В Новом Завете слова “земля” и “мир” имеют свои собственные значения, отличные от обыденного словоупотребления. “Земля” ассоциируется со светом, “Мир” – с тьмой. “Мир” ненавидит воплощенное Слово, и те, кто воспринял Слово, ненавидят “мир”. “Земля” покрыта и окутана “миром”(как саваном, если следовать тому слову (shrouded), которое в английском переводе; то есть здесь нужно усмотреть прямую ассоциацию с умершим и обвитым погребальными пеленами Лзазарем, уже “смердевшим”, но воскресшим по слову Христову; из дальнейшего будет ясно, что эти пелены и смерть – лишь чара, от которой