«Матрица» как философия
| Вид материала | Документы |
- Вал Валериан Матрица V (компиляция), 642.23kb.
- Программа вступительного экзамена по философии философия и жизненный мир человека, 153.52kb.
- Грэгг Брейден Божественная матрица: время, пространство и сила сознания, 2127.87kb.
- Тесты для самопроверки знаний раздел I. Что такое философия? Тема Философия в системе, 1997.45kb.
- Т. А. Сулейменов Курс лекции по философии Шымкент-2010 г. 1-лекция, 1988.6kb.
- С. В. Булярский Принято на зас каф философии и политологии 4 апреля 2000 г., протокол, 128.66kb.
- Героя Советского Союза И. В. Панфилова «Матрица» сочинения как способ развития универсальных, 156.38kb.
- Контрольная работа по дисциплине «Стратегия развития транспортного предприятия», 44.94kb.
- Тематический план 2011-2012 уч год 1-й семестр Что такое философия? (4 часа), 13.07kb.
- Невырожденные матрицы обратная матрица, 27.2kb.
Бездействие, злоба и нигилизм, которые воплощает человек из подполья, вовсе не являются альтернативой теории Просвещения, напротив, они есть ее логическое следствие. В конце повести герой насмехается над своим противником: «Я только доводил в моей жизни до крайности то, что вы не осмеливались доводить и до половины». Книга Достоевского — это reductio ad absurdum1 или, правильней сказать, reductio ad nihilum теорий его оппонентов.
1 Сведение к абсурду (лаг.).
НИ УТОПИЯ, НИ НИГИЛИЗМ:
«МАТРИЦА» О ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ КАК О ПОИСКЕ
Рационалистические проекты Просвещения направлены на поиски ответов на вопросы о том, что реально, что свойственно человеку и насколько возможны свобода и самопознание. Человек из подполья описывает социальный проект Просвещения как расширение современной математической физики, основанное на редукционистских предположениях о том, что все реальное может быть подвергнуто количественному анализу. Принимая это допущение, мы получаем особенно сложную проблему самопознания и человеческой свободы. Данная тема затрагивается в первых сценах «Матрицы». Как замечает Морфеус в разговоре с Нео, «мы внутри компьютерной программы», где люди — это «остаточные самопредставления». Далее он спрашивает: «Какты определяешь, что реально?.. Реальность — всего лишь электрические сигналы, интерпретированные твоим мозгом». Мир Матрицы — это мир «интерактивной нейростимуляции». «Анатомирование человека», как это называет Достоевский, разрушает возможность самопознания.
Теснота « Навуходоносора» производит то же впечатление, что и клетушка человека из подполья. Корабль с его обилием высокотехнологичных гаджетов, позволяющих пробираться в человеческое сознание, использующий «пиратскую радиоволну», чтобы вламываться в саму Матрицу, является уменьшенной копией Матрицы. Но на нем нет ни наивной, не отражающей реальности самоуверенности людей, подключенных к Матрице, ни чувства всесилия и полного контроля над обитателями Матрицы. Блуждающая по «пустыне реальности» команда мятежников пытается отыскать ключи к прошлому человечества, яснее понять свою задачу в настоящем и вернуть уверенность в будущем.
Предпочтение «пустыни реальности» искусственному, но более комфортному и безопасному миру имеет свою цену. Во-первых, не может не вызывать тревоги тот факт, что все, казавшееся реальным, на деле фальшиво: как говорит Морфеус, «этот мир был поставлен перед твоими глазами, чтобы заслонить правду», человек заключен в тюрьму «для разума». Здесь, как и у Достоевского, ложное чувство свободы сопровождается ошибочным ощущением собственной целостности, самоконтроля и способности управлять будущим. Более адекватное представление о свободе происходит от чувства неуверенности и внутреннего противоречия, а его результатом становится лучшее понимание человеческой природы. Морфеус спрашивает Нео, было ли у того чувство, что «с этим миром что-то не так», такое чувство, что «ты не можешь объяснить этого, но ты это чувствуешь». Нам следует начать с ощущения «неправильности», попытка понять которое заставляет человека приступить к поискам. Морфеус так говорит об этом: «Нами движет вопрос: что такое Матрица? Ответ где-то рядом, и если хочешь, он найдет тебя».
Фраза «Ответ где-то рядом» напоминает слоган телесериала «Секретные материалы»: «Истина где-то рядом». Хотя главная сюжетная линия «Секретных материалов» строится на идее контроля над Землей со стороны инопланетян, а не искусственного интеллекта, у сериала с «Матрицей» много общего. Обе истории играют на страхе того, что какая-то необъяснимая злая сила, будь то инопланетяне, сложные машины, правительство, бюрократия или технологии сами по себе, тайно подменила реальный мир искусственным. Однако все обстоит еще хуже: в описанном выше случае мы могли бы найти поработившую нас внешнюю силу, а затем, зная врага, отыскать средства для его уничтожения. Вместо этого к нам применяется сила, в значительной мере состоящая из знания о том, кто мы и каковы мы. Самая большая опасность, которая может стать источником нигилизма, заключается в том, что, утратив связь с реальностью, мы навсегда застрянем в мире иллюзий. Если у нас нет подсказок, позволяющих выбраться из искусственной вселенной, мы рискуем получить психическое головокружение, потерять сознание того, кто мы и куда идем. В подобной ситуации исследование причин нашей дилеммы — не более чем пародия на поиски истины. (Необходимо заметить, что помимо слогана «Истина где-то рядом» у «Секретных материалов» есть и «Не доверяй никому», и «Поверь в ложь».) Вот что говорит по этому поводу Адриана Мак-Лин, проницательный комментатор «Секретных материалов»:
Скалли и Малдер в переносном и буквальном смысле отвлечены, проникнуты и исследованы до молекулярного уровня всеведущими и всемогущими силами, прокравшимися в нашу жизнь подобно телевидению, компьютерам, виртуальности и тому подобным вещам... Скалли и Малдер доверяют друг другу... Однако все, что, как им кажется, они знают, неверно. Телевидение научило их чудесам проницательности, но не формулированию собственной точки зрения. Оно послало их на поиски истины, но велело никогда не верить тому, что они обнаружат... Атмосфера "Секретных материалов» предполагает, что весь мир сосредоточен в одном месте, в нем все доступно, этот мир одновременно мудрый, опасный, ограничивающий и освобождающий1.
Хотя вопрос о том, совершенно ли бесплодна (по словам Мак-Лин) тема поиска, использованная в «Секретных материалах», остается открытым, ее описание затрагивает одну очень вероятную для героев возможность. Зная о сходстве сюжетов «Секретных материалов» и «Матрицы»,
1 MacLean A. Media Effects: Marshall McLuhan, Television Culture, and the «X-Files» //Film Quarterly. 1998. 51. Summer. P 2—9.
можно предположить, что персонажи фильма должны иметь те же слабые места, что и герои телесериала. В конце концов, повествование, начинающееся с заявления о неспособности людей отличить правду от вымысла, а реальность от хитроумной подделки, должно подразумевать возможность возникновения двух диаметрально противоположных рисков: риск не найти выхода из западни и риск сверхъестественного решения проблемы (или «поверхностной трансцендентности», как это называет литературный критик Марк Эдмундсон). В своей книге Эд-мундсон утверждает, что в современной американской культуре идет битва между двумя формами повествования: обесцененной готикой и «поверхностными стратегиями трансцендентности»1. Ни та, ни другая форма не побеждает нигилизм: первая его только усиливает, вторая обеспечивает лишь иллюзию спасения. Как же «Матрице» удается выиграть при таком раскладе?
Можно найти много свидетельств тому, что «Матрица» пытается балансировать между этими крайностями. Ее альтернативный путь особенно очевиден, когда речь заходит о человеческой свободе. Мнение, что наши жизни искусственно сконструированы, весьма досаждает нашему чувству свободы и самоконтроля. В ответ на вопрос Морфеуса о том, верит ли он в судьбу, Нео заявляет: «Нет... Потому что мне не нравится думать, что я не могу полностью управлять свой жизнью». То, что Нео имеет довольно примитивные представления о свободе, ясно не только из диалога с Морфеусом, но и из легких насмешек Оракула. Прежде чем Нео покидает ее комнату, она говорит, что он может не принимать во внимание всей
1 Edmundson M. Nightmare on Main Street: Angels, Sadomasochism, and the Culture of the Golftic // Cambridge (USA), 1997. P. 77.
горькой правды, которая ему открылась: «Помни — ты не веришь в судьбу. Ты сам контролируешь свою жизнь». Но то, что Морфеус называет судьбой, совсем не похоже на отсутствие свободы в Матрице. Его представление о судьбе заполняет брешь между плоской концепцией свободы как полного контроля над собственной жизнью и бескомпромиссным детерминизмом. В том, что Морфеус называет Нео Избранным, которого он искал всю жизнь, можно усмотреть намек на понимание судьбы как своего рода провидения. Морфеус объясняет, что пророчество Оракула говорит о «возвращении человека, свободного от Матрицы». Однако взаимосвязь каких бы то ни было сил судьбы и провидения (с одной стороны) и человеческого выбора {с другой) благоразумно оставлена туманной. Сильнее всего эта двойственность проявляется в сцене, когда Сайфер уже готов «отключить» Нео и тем самым убить его. Он с издевкой заявляет, что если Нео действительно Избранный, должно произойти чудо, которое разрушит его планы и сохранит Нео жизнь. В тот же миг Сайфера убивает один из членов сопротивления. Разумеется, мало кто изучает парадокс свободы. Героя Достоевского занимает вопрос отрицания свободы в утопическом мире, которое в «Матрице» воплощает Сайфер. В центральном эпизоде фильма Сайфер раскрывает свои предательские намеренья и начинает «отключать» своих товарищей по сопротивлению. Когда об этом узнают остальные, он признает, что возвращается в Матрицу, что устал выполнять приказы Морфеуса и что Матрица кажется ему «более реальной». Сам Морфеус предсказывал, что многие «безнадежно зависимы от системы и будут бороться за нее». Сайфер сознательно решает отказаться от права выбора, пожертвовать свободой во имя комфорта, безопасности и спокойствия.
Морфеус объясняет, что Матрица — это «созданный компьютерами мир иллюзий», назначение которого — держать человечество «под контролем». Машины решили «превратить людей в батарейки». Здесь можно усмотреть параллель с высмеиваемыми Достоевским мыслителями, сравнивающими человека с «фортепьянной клавишей»: это сравнение Достоевский нашел у Дени Дидро, французского философа-материалиста эпохи Просвещения. В 1769 году Дидро писал: «Мы — инструменты, одаренные способностью ощущать и памятью. Наши чувства — клавиши, по которым ударяет окружающая нас природа и которые часто сами по себе ударяют»1.
Позже данное Морфеусом описание Матрицы подтверждает и расширяет агент Смит. Он говорит о «миллиардах людей, живущих в забытьи». Признавая, что первый проект Матрицы, бывший попыткой создать мир без страданий, провалился, агент Смит соглашается с одним из взглядов человека из подполья, а именно с тем, что свободным людям необходимо страдание. «Люди, — отмечает он, — определяют реальность через боль и страдание». Однако представления агента и его сторонников о естественной человеческой жизни имеют дефекты, причем дефекты серьезные. По словам агента Смита, «человечество множится, как вирус... а мы — лекарство». Эти слова перекликаются с убеждением, которое человек из подполья приписывает своим врагам: чтобы человек услышал голос разума, необходимо изменить его природу. Подобно утопистам Просвещения, агент Смит наивно верит в прогресс. Он говорит: «Это эволюция, Морфеус, эволюция; мы будущее этого мира».
1 Цитата из сочинения Дидро «Разговор Даламбера и Дидро».
Еще одно сходство можно заметить в отсутствии самосознания и самопознания. Как утверждал человек из подполья, теоретики Просвещения отказывают в самопознании не только другим людям, но и самим себе. Если бы они были способны к самоанализу, их тоже поразила бы инерция. Морфеус учит Нео: «Матрица не может сказать тебе, кто ты». Быть может, недостаток самосознания также в определенной мере стал источником людского высокомерия, приведшего к созданию искусственного интеллекта? Описывая Матрицу, Морфеус касается темы утопизма: он рассказывает, что в начале XXI века «человечество объединилось» и совместными усилиями создало искусственный интеллект.
Данное в «Матрице» описание человека и его творения копирует классический сюжет жанра хоррор — историю Франкенштейна, когда творческие амбиции науки приводят к появлению существа, которое невозможно контролировать и которое восстает против своего создателя. Но в «Матрице», похоже, сотворенное — искусственный интеллект — после захвата власти обречено на повторения невежественных людских ошибок. Сама Матрица уже включена в утопический план социальной реконструкции. Где же выход из этого порочного круга?
ОСВОБОЖДЕНИЕ ИЗ МАТРИЦЫ: ПОБЕДА ЧЕЛОВЕЧНОСТИ ИЛИ ТЕХНОЛОГИИ?
Вероятно, ответ связан со сложной концепцией свободы, к пониманию которой Нео идет весь фильм. С другой стороны, именно по этой причине финал фильма крайне двусмыслен. Частично проблема порождена тем, что авторы «Матрицы» выбрали типичное окончание голливудского боевика — супергерой крушит толпы злодеев. Безусловно, сложные технологии, использованные в «Матрице», делают развязку более тонкой и интересной, чем в фильмах вроде «Крепкого орешка» и «Терминатора». «Матрицу» справедливо хвалят за спецэффекты, а не за проработку сюжета и героев. Перешагнув предел возможностей человеческого тела, Нео начинает использовать силы, доступные героям комиксов; усовершенствованная техника боя затмевает обычные (хотя и замечательные) человеческие способности, которые Нео развил у себя, чтобы вести войну против Матрицы.
До финальной схватки Нео кажется очень уязвимым, поначалу напрочь отвергающим, а затем лишь частично принимающим свою роль в судьбе человечества. Даже когда он решает рискнуть всем, чтобы бороться с Матрицей, исход сражения вызывает беспокойство. Во время кульминационной битвы с агентами в метро Нео поражает пуля и он, несомненно, умирает. Тринити, ссылаясь на пророчество Оракула о том, что она полюбит Избранного, говорит: «Ты не можешь умереть». Он целует Нео, а когда тот воскресает, велит ему: «А теперь вставай». Хотя мы видели намеки нарастающей близости Нео и Тринити, их отношения недостаточно развиты, чтобы приобрести драматический вес. И в этом серьезный недостаток фильма. Почему? В «Матрице» преодоление нигилизма возможно лишь через возвращение человеческих качеств и образа жизни. Главным таким качеством является отношение к человеку как к особому существу, способному на преданность, любовь и жертву. Нео, Тринити и Морфеус — сложные, отличающиеся друг от друга и дополняющие друг друга персонажи, в то время как агенты Матрицы безлики, одинаковы и взаимозаменяемы. Разве имеет какое-то значение имя «Смит», принадлежащее агенту, чаще других появляющемуся в кадре?
Несмотря на то что человеческим отношениям в фильме уделяется недостаточно внимания, именно любовь Тринити к Нео не только воскрешает его, но и немедленно проявляет его сверхчеловеческие способности. Он останавливает пули и преодолевает закон гравитации. Он ныряет сквозь агента, не обращая внимания на непроницаемость его тела, и агент взрывается.
Выиграв решающую битву с агентами, Нео предупреждает их, что раскроет правду людям, и тогда те смогут войти в неизведанный и непредсказуемый мир. Он говорит: «Я знаю, что вы рядом. Теперь я чувствую вас. И я знаю, что вам страшно. Вы боитесь нас. Вы боитесь перемен. Мне неведомо будущее. Я не пытаюсь рассказать вам, как все закончится. Я говорю вам о том, как все начнется... Я покажу людям то, что вы пытаетесь скрыть, покажу им, каков мир без вас. Мир без правил и подчинения, без преград и границ, мир, где возможно все. Там, откуда мы пришли, всегда есть выбор, и я оставляю его вам». Произнося эту речь, Нео не задумывается о вероятных препятствиях: он недооценивает не столько сопротивление Матрицы, сколько сопротивление довольных, несмотря на свое положение, людей. Урок Сайфера уже забыт. Кроме того, зрителя может заинтересовать вопрос, почему более глубокая концепция свободы, которая так долго развивалась в фильме, вновь подменяется плоским взглядом на человеческую свободу как на автономное самовоспроизводство и пала жертвой «поверхностной трансцендентности», которую критикует Эдмундсон. В сущности, пророчество Нео повторяет описываемую Морфеусом ситуацию конца XX века, когда объединившееся человечество, находящееся на пике своего созидательного могущества, оказалось на пороге создания искусственного интеллекта. Быть может, сам того не предполагая, Нео сулит еще одну утопию?
Возможно, с точки зрения логики и простоты изложения, необходимых для голливудской продукции, мы хотим слишком многого. Но в «Матрице» больше философского смысла, чем в любом другом современном ей фильме. Она заставляет нас серьезно размышлять на философские темы. Поэтому заключительные слова Нео особенно разочаровывают. Его изобилующая пошлостями речь, пожалуй, больше подходит для фильма «Необыкновенные приключения Нео», нежели для «Матрицы». Увы, финал «Матрицы» приносится в жертву характерной голливудской потребности оставлять возможность снять сиквел.
14.
ГЛОТАЕМ ГОРЬКУЮ ПИЛЮЛЮ: ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНАЯ ПОДЛИННОСТЬ В «МАТРИЦЕ» И «ТОШНОТЕ»
Дженнифер Мак-Магон
В одной из начальных сцен «Матрицы» главный герой, Нео, сталкивается с экзистенциальным выбором. Буквально это выбор между красной и синей таблетками. Таблетки Нео предлагает Морфеус сразу вслед за рассказом о том, что привычный мир — на самом деле подделка, что «этот мир был поставлен перед глазами, чтобы заслонить правду». Морфеус объясняет Нео, что, если он выберет красную таблетку, ему откроется истина, в противном же случае его восприятие не изменится. Одна из обладающих противоположными эффектами таблеток способна пробудить Нео, другая — продлить его сон. Таким образом, выбор между красной и синей таблетками символизирует экзистенциальный выбор между настоящей жизнью и жизнью в неведении. Нео глотает красную таблетку, давая толчок сюжету.
Практически все философы-экзистенциалисты рассуждают на тему выбора между реальностью и неведеньем, между истинной и иллюзией, подобного выбору Нео. Большинство называет его выбором между подлинностью и неподлинностью, хотя некоторые используют другую терминологию. Экзистенциалисты определяют подлинность как состояние, в котором человеку известна истинная природа человеческого бытия. Неподлинность же определяется как состояние, в котором человек не знает об истинной природе реальности. Экзистенциалисты считают, что бытие не имеет ни конкретной цели, ни определенного замысла, что упорядоченностью и смыслом его наделяют люди. Они уделяют особое внимание свободе и ответственности, которую она влечет, а также тревоге, которую она может вызывать. Обычные для философов-экзистенциалистов темы — это абсурд, безумие, боль и подлинность. Выбор Нео, включающий в себя несколько вышеперечисленных пунктов, бесспорно, является выбором между подлинностью и неподлинностью.
Говоря о подлинности и неподлинности, философы-экзистенциалисты склонны отдавать предпочтение подлинности. К примеру, такие известные экзистенциалисты, как Альбер Камю, Мартин Хайдеггер1 и Жан-Поль Сартр возвышали подлинность и презирали неподлин-
1 Утверждение Хайдеггера из его книги «Бытие и время» о том, что неподлинность Dasein не подразумевает меньшую или низшую степень бытия. вызывает сомнения в том, что Хайдеггер ставит подлинность выше неподлинности. Однако, по-видимому, это утверждение служит для демонстрации того, что подлинность и неподлинность — это скорее две формы одного бытия, нежели различные категории бытия. Важно отметить, что признание их формами одного бытия не мешает Хайдеггеру считать, что одна из них может быть высшей. Негативное описание неподлинности дает понять, что Хайдеггер считает его низшей формой бытия.
ность. В своих философских трудах они всегда описывали неподлинность с негативной стороны. Сартр называет неподлинность предательством1, Камю говорит о ней как о самоубийстве мышления («Абсурдное размышление»). Хайдеггер утверждает, что неподлинная жизнь не только «уменьшает возможности», но «исключает возможность как таковую» («Бытие и время»).
О подлинной же жизни философы-экзистенциалисты, напротив, говорят в позитивном ключе, называя ее мужественной, полной «величия» («Абсурдное размышление») и «свободной от иллюзий» («Бытие и время»). Как ни странно, несмотря на позитивные отзывы экзистенциалистов о подлинности, образы героев, приближающихся к ней или достигающих ее, всегда унылы и даже откровенно мрачны. В то время как неподлинные герои живут в безмятежном неведении, герои, близкие к подлинности, изображаются тревожными, замкнутыми людьми на грани безумия. Преобладание таких образов в экзистенциальной литературе наводит на мысль, что движение к подлинности влечет за собой боль, социальную изоляцию и в некоторых случаях даже безумие. Эти обстоятельства вынуждают человека задаться вопросом, действительно ли подлинность лучше неподлинности. Несмотря на то что подлинность дает правдивую картину человеческого бытия, возможно, блаженство в неведении. Возможно, лучше выбрать синюю таблетку. Ниже я займусь исследованием подлинности и неподлинности, их преимуществ и недостатков. Для доказательства своих мыслей я буду использовать материал «Матрицы» и экзистенциалистского романа Сартра «Тошнота», так как их персонажи
1 «Бытие и ничто».
прекрасно иллюстрируют оба интересующих нас состояния. Хотя в данном эссе будет поставлена под сомнение привлекательность подлинности, в заключении я собираюсь привести аргументы о пользу этого состояния. Несмотря на трудности этой задачи, я докажу, что преимущества подлинности сильнее ее недостатков и что в этом состоянии может быть достигнута уникальная форма безмятежности. Я выбираю красную таблетку.
КРАСНАЯ ИЛИ СИНЯЯ?
НЕО И САЙФЕР, ПОДЛИННОСТЬ И НЕВЕДЕНЬЕ
Подобно классической экзистенциальной литературе, популярный фильм «Матрица» демонстрирует как неприятные стороны подлинности, так и привлекательность неподлинности. В фильме изображено будущее, в котором после долгой, опустошившей Землю войны компьютеры подчиняют себе человечество, чтобы использовать его как источник энергии. Матрица — это виртуальная реальность, созданная компьютерами, чтобы контролировать и максимизировать энергию, высвобождаемую людьми, заточенными в поглощающих энергию коконах. В то время как миллионы пленников Матрицы пребывают в блаженном неведении относительно своего настоящего положения обездвиженных одноразовых источников энергии для захватившего Землю искусственного интеллекта, небольшая группа людей свободна от цифровой иллюзии. В отличие от пленников Матрицы эти люди знают горькую правду об истинном положении человечества. Они участвуют в сопротивлении, которое стремится покончить с властью Матрицы. Вследствие этого они вынуждены постоянно скрываться от компьютеров, пытающихся их уничтожить. «Матрица» наполнена философскими размышлениями. Освобождение Нео и выбор Сайфера иллюстрируют проблему подлинности.
На примере Нео мы можем видеть муки, которые испытывает человек, стремящийся к подлинности и достигающий ее. Находясь в Матрице с рождения, Нео не подозревает, что его мир — это иллюзия. Однако при содействии Морфеуса и его команды мятежников Нео выбирается из заточения. Освобожденный из кокона, Нео похож на платоновского узника из пещеры1. Он также проделывает путь от неведенья к просвещению. Как и для узника, для Нео освобождение очень болезненно. Он переживает физические и умственные страдания. Глаза Нео болят, так как он «никогда ими не пользовался». Жизнь в заточении истощила его тело. Его члены настолько слабы, что для придания им достаточной для движения силы требуется интенсивная электронная стимуляция. Хотя Нео испытывает мучительную физическую боль, вряд ли его душевные страдания менее тяжелы. Он, несомненно, переживает что-то вроде когнитивного шока. Морфеус извиняется перед Нео за душевные страдания, которые тому приходится терпеть, признавая, что взрослых крайне редко освобождают из Матрицы, так как их психическая травма слишком сильна. В конце концов освобождение заставляет Нео признать, что все его прежние убеждения были иллюзией. Хуже того, приняв приглашение Морфеуса в «пустыню реальности», он узнает, что реальность намного ужаснее, чем он мог себе представить. Новый
1 Сравнение платоновского узника и Нео см. в гл. 1 настоящего издания.
опыт переворачивает представления Нео о мире. Это сбивает его с толку, причиняет боль и нагружает большей ответственностью, большим грузом «правды», чем он когда-либо хотел.
В отличие от поздно освобожденного из Матрицы Нео, Сайфер покинул Матрицу сравнительно юным. То есть он прожил большую часть своей жизни, зная о положении, в котором находится человечество. Выбирая неведенье, Сайфер демонстрирует, какой привлекательной может быть неподлинность. Проведя годы под землей в суровых условиях, в постоянном страхе быть убитым, без надежды на лучшее, Сайфер понимает, что не может больше выносить подобного существования. В результате он продает Морфеуса и других мятежников за возможность стереть все воспоминания и вернуться в Матрицу. Во время виртуального ужина с агентом Смитом Сайфер объясняет свой выбор: «Я знаю, что этот бифштекс не существует. Я знаю, что когда кладу кусочек в свой рот, Матрица сообщает моему мозгу, что он сочный и вкусный. Знаете, что я понял за девять лет? Неведенье — это блаженство».
Хотя мы презираем Сайфера за такой выбор, мы также можем и сочувствовать ему. Реальность, в которой он существует, неприятно даже представить, не говоря уже о том, чтобы в нее верить. В конце концов, кто из нас согласился бы жить под землей, где каждый день нам грозит опасность и где единственной едой является вязкая омерзительная масса? Отказываясь от свободы, честности и настоящего опыта ради возращения в Матрицу, Сайфер выбирает избавление от нестерпимой тревоги и неудобств, которые сопровождают подлинность. Мы на его месте тоже могли бы предпочесть иллюзию.
САРТР О ТОШНОТВОРНОМ СУЩЕСТВОВАНИИ
На примере романа Жана-Поля Сартра «Тошнота» видно, что даже без научно-фантастического антуража подлинность может быть непереносимой, а неподлинность — стать убежищем. В отличие от «Матрицы», где изображены необычные персонажи в необычных обстоятельствах, роман Сартра повествует о том, как обычный человек обнаруживает, что действительность не такова, какой казалась. Главный герой «Тошноты» Рокан-тен против своего желания узнает об истинной природе реальности. В то время как Нео, обладающий фантастическими способностями, представлен в фильме как Спаситель, Сартр неоднократно подчеркивает посредственность своего героя. Рокантен — малоизвестный историк. Он пишет книги и часто посиживает в кафе, живет в заурядном для Франции 1930 года городе. Он небогат, у него маленькая, ничем не примечательная квартирка. Единственная необычная черта в Рокантене — это поразительно рыжие волосы. Его случайное прозрение не было похоже на захватывающий побег на летающем корабле из студенистой тюрьмы, оно произошло на пляже: взяв в руку гальку, он почувствовал беспокойство и необъяснимый страх. Неспособный отмахнуться от тревожных чувств, Рокантен констатирует: что-то «произошло во мне самом». Несмотря на то что он пытается забыть об эпизоде с камнем как о «легком приступе безумия», последующие события заставляют Рокантена и читателей усомниться в его психическом здоровье.
Позже мы узнаем, что опыт Рокантена с галькой — это только начало. Ситуация не улучшается, а, напротив, усугубляется. В результате Рокантен понимает, что странные вещи стали обычными для его жизни, принимающей характер галлюцинации. Восприятие Роканте-на становится все более искаженным, подобно восприятию Нео, проглотившего красную таблетку. Например, пожимая в знак приветствия руку друга, Рокантен в ужасе бросает ее, потому что она кажется ему похожей на «белого червяка». Страх сковывает его, когда он берется за дверную ручку, и ему мерещится, что она, в свою очередь, тоже держится за него, привлекая внимание «какой-то собственной необычностью». Этот опыт укрепляет уверенность Рокантена в том, что реальность ускользает и что «доказать вообще никогда ничего нельзя». От того, что Рокантен видит себя в зеркале, лучше ему не становится, так как, глядя в зеркало, он думает: «Ничего я не понимаю в этом лице». Вместо себя он обнаруживает «нечто на грани растительного мира, на уровне полипов... трепещет обильная, блеклая плоть». Увидев на месте собственной руки краба, Рокантен не выносит этого и бьет по ней ножом.
Вследствие этого опыта жизнь Рокантена странным образом расстраивается. Она теряет свой порядок и непрерывность. Рокантен заявляет, что его жизнь стала «обширной и тусклой». Он тревожно отмечает: «Все казалось ненастоящим — меня окружала картонная декорация, которую в любую минуту можно было передвинуть». Когда видимые им образы начинают вытеснять традиционное восприятие, привычный мир тает. К примеру, ему с трудом удается сохранять спокойствие, когда во время поездки на трамвае обычное сиденье принимает вид вздувшегося брюха мертвого животного. Рокантен испытывает мучения, «вещи освободились от своих названий. Вот они, причудливые, упрямые, огромные, и глупо... говорить о них что-нибудь. Я среди Вещей, среди не поддающихся наименованию вещей. Они окружают меня, одинокого, бессловесного, беззащитного». Не удивительно, что опыт Рокантена заставляет его чувствовать себя отрешенным, растерянным и полным «горького разочарования».
Хотя кажется, что Рокантен теряет связь с реальностью, к концу романа становится очевидно, что ему открывается ее истинная природа. Сартр дает нам понять, что опыт Рокантена говорит о том, что «разнообразие вещей, пестрота индивидуальности были всего лишь видимостью, лакировкой». Опыт Рокантена подсказывает, что «мир объяснений и разумных доводов и мир существования — два разных мира». Порядок вещей и ценности, в которые мы верим, нехарактерны для мира; вместо этого вещи представляют собой «бледные метки, нанесенные людьми на их поверхность». В «Тошноте» Рокантен сталкивается с нежеланной и ошеломляющей правдой: в мире, где обитают люди и в который они верят, нет порядка и смысла, В своей книге «Бытие и ничто» Сартр пишет о том, что человеческое сознание упорядочивает мир и придает ему смысл, но не создает его. Неструктурированный сознанием, мир существует в виде неопределенной совокупности, ужасного однообразного целого. В корнях каштанового дерева «мир, мир, который предстал [перед Рокантеном] во всей своей наготе». Долго подталкиваемый к этому своим опытом, Рокантен наконец полностью постигает природу мира. Он обнаруживает, что порядок и цель, которые он принимал за реальность, были только логической структурой, наложенной на нее сознанием. Но вместо того, чтобы насладиться знанием истины, Рокантен говорит; «Я ненавидел этот гнусный мармелад. Но он был, он был! Он поднимался до самого неба, он распространялся вширь, он заполнял все своей студенистой расслабленностью... и я задыхался в глубине этой неохватной тоски». Рокантен с отвращением описывает мир как «гаденькое страдание», отталкивающее и пугающее.
ПОДЛИННОСТЬ:
НАШЕ ОТВРАЩЕНИЕ К НЕЙ И АРГУМЕНТЫ ЗА НЕЕ
Как в «Матрице», так и в «Тошноте» герои узнают об истинной природе человеческого бытия. Мы видим, что это знание им неприятно, и они не сразу принимают его, так как правда оказывается ужасной. Морфеус признает, что подлинность—тяжкий груз, когда объясняет Нео: «Я не говорил, что это будет легко, я сказал, что это будет правдой». Мы видим желание освободиться от этого бремени не только в выборе Сайфера вернуться в Матрицу, но также в увлечении Мауса виртуальной женщиной в красном и в ностальгии Нео по ресторанчику, где он обычно ел лапшу.
Важно отметить, что подлинность тяжело вынести как в «Матрице», так и в «Тошноте» не только потому, что с открывшейся истиной трудно примириться, но также потому, что нормой является неподлинность. Экзистенциалисты считают, что большинство людей неподлинны. Неподлинность — это плод психологического сопротивления и социальных установок. Как показывает опыт Ро-кантена и Нео, истинная реальность не такова, какой ее хотят видеть люди. Более того, существование полно множеством явлений, о существовании которых мы хотели бы забыть. Смерть, страдание и бессмысленность — наиболее очевидные примеры. Большинство людей с трудом заставляют себя примириться с этими аспектами существования. Подлинность же подразумевает примирение со всеми аспектами реальности, а не только с теми, которые не вызывают у нас беспокойства. Экзистенциалисты утверждают, что неподлинность так широко распространена потому, что люди не хотят знать горькую правду о своем существовании. Напротив, они склонны утешать себя огромными дозами вымысла. Масштаб его может меняться от грандиозных выдумок метафизиков до небольших историй, которые мы сочиняем для себя сами, но любой из этих вымыслов мы хотим слышать. Как показано в «Матрице», вместо следования совету Оракула «Познай себя» большинство людей пренебрегают фактами и остаются в «мире иллюзий», созданном ими самими или кем-то другим.
Социальные установки наряду с психологическим сопротивлением являются сильным защитником неподлинности. По словам экзистенциалистов, большинство людей так хорошо натаскано верить в то, что мир таков, каким они его видят, что они никогда не примут альтернативного взгляда на действительность. Эти установки и нежелание их менять препятствуют достижению подлинности, делая ее похожей на отчуждение и сумасшествие.
Неподлинность отрывает человека, стремящегося к подлинности, от общества, так как ему приходится признавать факты, противоречащие общераспространенным взглядам. Как замечает Морфеус, «большинство людей не готово отключиться», большинство не готово к подлинности из-за того, во что их научили верить, и психологически не способно расстаться с уютной иллюзией жизни, которую они делят друг с другом. Люди не только будут сами сопротивляться подлинности, но также отвергнут любого, кто будет к ней стремиться. Сопротивление видно во враждебном отношении к Рокантену в «Тошноте» и в описании в «Матрице» неосвобожденных людей как «аппаратного обеспечения», которое будет активно препятствовать революции. Как сказал Ро-кантен, «[в основном люди] дорожат тем, что думают одно и то же». Из-за привлекательности неподлинности человек, стремящийся к настоящему знанию о бытии, лишается поддержки окружающих тогда, когда больше всего в ней нуждается. В самом деле, всеобщее желание быть «как все» и социальные запреты на «девиантное» поведение способны удержать большинство людей от стремления к подлинности.
Помимо тяжелой ноши знания истины и отчуждения от общества, стремление к подлинности зачастую похоже на обостряющееся безумие. Нео, безусловно, кажется, что он сходит с ума. Но, вероятно, этот эффект ярче проявляется у персонажа Сартра. Рокантен много раз сомневается в крепости своего рассудка. После происшествия с галькой герой рассуждает о возможности того, что он «сошел с ума». Многократные случаи странного поведения заставляют Рокантена заключить, что общество, вероятно, относит его к «разряду психов». На примере этого персонажа мы видим, что движение к подлинности кажется как переживающему его, так и окружающим движением к умопомешательству, так как открывающиеся знания выходят за рамки того, что считается «нормальным». В результате человек, приближающийся к подлинности или достигающий ее, кажется сумасшедшим или сам начинает считать себя таким.
Принимая во внимание все сказанное о подлинности, сложно представить, зачем кому-то к ней стремиться. Как утверждают экзистенциалисты, достижение подлинности подразумевает не только признание того, что мир лишен порядка и цели, но и осознание себя уязвимыми, смертными существами, несущими полную ответственность за себя и за смысл собственной жизни. Учитывая тяжесть этого знания, а также чувства отчужденности и безумия, которые оно вызывает, легко догадаться, почему люди предпочитают жить в неведении относительно сущности человеческого бытия и отталкивают истину.
Хотя неподлинность имеет заметные преимущества перед подлинностью, последняя все же предпочтительнее. На это есть несколько причин. Во-первых, жизнь в неподлинности облегчает беспокойство, но не уничтожает его. Такие экзистенциалисты, как Сартр, Камю и Хайдеггер, считали, что беспокойство коренится в сущности человеческого бытия. Следовательно, единственный возможный способ избавиться от него — это уничтожить самих себя. Вряд ли это то, к чему стоит стремиться, ведь если смерть означает для нас конец всего, некому будет оценить исчезновение беспокойства. Согласно Сартру, Камю и Хайдеггеру, беспокойство — неизбежная сторона нашей жизни. Это часть бытия, так как у каждого из нас есть внутреннее ощущение бытия, основанное на интуитивном представлении о его сущности. Сартр, Камю и Хаидеггер считают, что мы все живем с порождающим беспокойство чувством собственной уязвимости и зависимости от своей природы, подобным «занозе в голове», как называет его Морфеус. Экзистенциалисты признают, что мы можем скрыть или отрицать это чувство, но мы не можем от него избавиться. Неподлинность — это попытка замаскировать или подавить то, о чем мы интуитивно догадываемся, но во что хочет верить наш разум. Подлинная причина онтологической ненадежности скрыта от человека, ведущего неподлинную жизнь, отчего он склонен искать иные источники чувства беспокойства. К примеру, причину общего беспокойства, вызванного нашим бытием как таковым, мы относим на счет мелких неурядиц на работе и в общении или отсутствия какого-либо объекта или статуса. Мы склонны так поступать потому, что это позволяет нам верить, будто источник беспокойства можно контролировать или даже устранить. Мы думаем, что если получим работу или купим машину, наша неуверенность и неудовлетворенность исчезнут. Но так как неподлинность является бегством от себя («Бытие и время»), а от себя убежать невозможно, неподлинное существование характеризуется отчаянными попытками чего-то добиться и постоянным перенапряжением. Признаем мы этот или нет, большинству из нас знаком этот скрытый цикл. К сожалению, из-за его внутренней динамики неподлинные личности постоянно бегут от своего бытия, отказываясь признать действительную причину этого бегства.
Помимо невозможности избавления от беспокойства и необходимости «жить на бегу», неподлинное существование имеет еще одно негативное следствие: оно ограничивает свободу человека. Как говорят экзистенциалисты, неподлинность скрывает не только истинную природу бытия, но и истинную природу человека. Они уверены — даже оказавшись в ситуации, которую он не выбирал, человек свободен определять свои действия. Свобода пугает, поэтому люди обычно пытаются отрицать ее. Вследствие этого они живут, не ведая обо всех своих возможностях. Неподлинные люди не подозревают о богатстве собственного выбора. Например, вместо того чтобы самим создавать возможности для себя, они используют заданные шаблоны. Они вживаются в роли, которые им навязали, вместо того чтобы самим создавать их. Помимо всего прочего, неподлинные люди не могут сделать полностью обдуманный или свободный выбор, так как отказываются видеть настоящее положение вещей и делают выбор скорее в соответствии с выбранной ролью, нежели самостоятельно. Избавляя людей от ответственности, неподлинное существование дает им ощущение комфорта. Однако комфорт этот достигается ценой человеческой свободы.
Хотя подлинность подразумевает признание некоторых неприятных фактов, она позволяет жить честно. Учитывая невозможность реализации своего потенциала или полностью адекватного выбора в состоянии неподлинности, подлинность оказывается действительно предпочтительнее жизни во лжи. Разрушая традиционные взгляды человека и заставляя его расстаться с иллюзиями о мире, подлинность не влечет за собой сумасшествия. Напротив, позволяя человеку постичь истинную природу бытия, подлинность не только дает ему возможность подлинного выбора, но и приводит к особому умиротворению, к знанию об экзистенциальной ценности жизни. Сартр демонстрирует это, когда взамен первоначально пугавшего опыта Рокантен обретает понимание того, что бытие — это «некая совершенная беспричинность» и что «существованием заполнено все, и человеку от него никуда не деться». К концу романа экзистенция трансформируется из чего-то вызывающего отвращение во что-то «крепкое, сильное и сладкое», как говорит об этом герой. Когда Рокантен примиряется с истинной природой бытия, тошнота уменьшается. Из мучительной «тусклой мысли», вызывающей тошноту, она превращается в понимание человеческого бытия. Приняв истинную природу бытия, Рокантен перестает суетиться и начинает жить. Кошмарный опыт, составляющий большую часть романа, прекращается, и герой ставит перед собой тяжелую и непривлекательную задачу жить «без оправданий и извинений» («Бытие и ничто»). Несмотря на нарисованную тревожную картину, «Матрица» также заканчивается позитивно. Хотя сначала знание об истинной сущности реальности действует на Нео так же, как на Рокантена, он тоже преодолевает тошноту и решает использовать огромные возможности, предоставленные существованием. В финале фильма становится ясно, что Нео готов не только позаботиться о своем будущем, но и предоставить аналогичную возможность остальным людям.
На примерах Рокантена и Нео видно, что знание, которое дает подлинность, невыносимо, только пока мы ему сопротивляемся. Бытие может быть не таким, каким нам бы хотелось его видеть, но пугает оно только в том случае, когда мы не желаем смириться с его истинной сущностью. Отбросив предрассудки, человек может увидеть вещи такими, каковы они есть. Только в этом случае возможно полностью оценить и использовать великий дар бытия. Хотя подлинность может не совпадать с традиционным представлением о счастливой жизни, она дает особое спокойствие, позволяя прекратить сумасшедшее бегство от собственного бытия, характерное для состояния неподлинности. Она позволяет раскрыться для самих себя. Если Хайдеггер прав и наше бытие — это время, а это время конечно, было бы безрассудством тратить его и, следовательно, бытие, на неподлинную жизнь. Что бы ни случилось, говорит Нео, будущее зависит от нас самих. Примите красную таблетку.
15.
ПАРАДОКС РЕАКЦИИ НА NEO-FICTION
Сара Ворт
«Матрица» — один из тех фильмов, которые влияют на весь жанр. Он философичен по своей сути, в нем рассматривается наше понимание и поведение в реальности. Определенно, Голливуд всерьез заинтересовался этой темой. «Матрица», «Бойцовский клуб», «эКзистенЦия»1 и «Тринадцатый этаж»3 (все выпущены в 1999 году) повествуют о ненадежности грани между видимостью и реальностью и о возможности существования нескольких «уровней» или «вариантов» реальности. Эти фильмы являются наследниками традиции, заложенной фильмами «Бразилия»3 (1985), «Газонокосильщик» (1992),
1 Фильм Дэвида Кроненберга. — Примеч. пер.
2 Фильм Джозефа Раснака. — Примеч. пер.
3 Фильм-антиутопия Терри Гиллиама («Монти Пайтон», «12 обезьян», «Страх и ненависть в Лас-Вегасе»), а котором скромный клерк, живущий в мире собственных грез, случайно оказывается втянутым в борьбу с тоталитарным режимом. — Примеч. пер.
«Газонокосильщик-2: За пределами киберпространства» (1996) и даже «Шоу Трумэна» (1998).
В «Матрице» говорится о том, что «настоящая» реальность намного страшнее иллюзии, в которой мы, сами того не ведая, живем. «Бойцовский клуб» объясняет, что недоразвитые и не удостоенные достаточного внимания стороны нашей личности могут начать жить собственной жизнью и причинить нам серьезный вред. «Тринадцатый этаж» и «эКзистенЦия» исследуют проблему различных уровней виртуальной реальности и возможность удостоверения подлинности реальности, в которой мы находимся в данный момент. В каждом из этих фильмов, кроме «эКзистенЦии»1, утверждается, что существует некая «настоящая» реальность и если мы когда-нибудь столкнемся с ней, то поймем это.
Но еще прежде был Голодек из «Звездного пути», позволяющий удачливому экипажу космического корабля «Энтерпрайз» превращаться из наблюдателей в активных участников вымышленной истории и испытывать очень правдоподобный опыт присутствия и осмысленного поведения в искусственном пространстве. Одним из наиболее интересных свойств Голодека (для зрителей — не для участников) была возможность того, что программа зависнет и «настоящий» игрок застрянет в «вымышленной» истории. Таким образом, вопрос о том, что на самом деле реально, становится более важным, ведь если игрок не сможет заставить программу работать, ему или ей придется навсегда остаться в искусственном мире. В том, как эти фильмы преподносятся зрителям, кроется
1 Что касается «эКзистенЦии», похоже, что в финале фильма Кроненберг ставит под сомнение саму идею существования верного способа отличить подлинную реальность от виртуальной и от вымысла.
довольно серьезная проблема. Она заключается в том, что, наблюдая за попытками Нео понять два различных мира, символизируемых красной и синей таблетками, мы как зрители выбираем красную таблетку («Выбери красную таблетку, и ты отправишься в Страну Чудес»), представляя себя в вымышленном мире, изображенном в фильме. Чем больше мы «теряем себя» в вымысле, тем уверенней выбираем другой мир, при этом наш образ мыслей схож с образом мыслей Нео, входящего в новую реальность, команды корабля «Энтерпрайз», входящей в Голодек, Дугласа Холла и Джейн Фуллер из «Тринадцатого этажа», входящих в очередной похожий на предыдущий мир, Аллегры Геллер и Теда Пайкла, входящих в компьютерный симулятор «эКзистенЦии».
ИССЛЕДУЯ РЕАЛЬНОСТЬ
Проблема различия видимости и реальности, удостоенная внимания Платона и Декарта, всегда будет занимать умы людей. Но давайте обратимся к иным (хотя и связанным с этой проблемой) темам. Как мы, зрители, взаимодействуем с фильмом и насколько это взаимодействие соответствует вопросам, которые встают перед героями фильма? Почему история захватывает нас так же, как героев захватывает искусственная реальность, в которой они обитают? Эти два вопроса можно соединить в один: почему художественный вымысел вызывает у нас эмоциональную реакцию, если мы знаем, что происходящее на экране нереально?
Повествование — важнейший аспект, позволяющий вникнуть в суть истории. В разговоре я могу походя упомянуть, что мечтаю о другой реальности; повествование же придаст смысл моим словам и произведет более сильное эмоциональное впечатление на слушателя. Из детального повествования слушатель поймет суть истории и почувствует ее атмосферу, в то время как из моего сообщения ему лишь станет ясно, что данный факт имел место. Таким образом, нам следует рассматривать все виды историй: документальные (факты), художественно-документальные (основанные на реальных событиях), исторические (вымысел, основанный на исторических событиях) и имеющий довольно расплывчатое определение fiction (любая вымышленная история). Важно помнить, что каждая из этих историй вызывает у нас эмоциональный отклик вне зависимости от того, правдива она или целиком выдумана. Мы реагируем на художественный вымысел, зная, что он является чьим-то порождением, причем сила нашей реакции зависит от яркости и экспрессивности повествования. Нас привлекает вымысел, так как мы наслаждаемся собственной реакцией на него. Самую сильную реакцию вызывают у нас захватывающие истории, то есть те, в которых повествовательный элемент развит наилучшим образом. Чтобы лучше понять собственную реакцию, нам необходимо дальнейшее исследование связи между вымыслом, нашим мнением о нем и нашими переживаниями.
ПОЧЕМУ НАС ВОЛНУЕТ ВЫМЫСЕЛ?
Чтобы понять нашу реакцию на вымысел, необходимо рассмотреть несколько сложных проблем. Во-первых, понятие fiction включает в себя все: от литературы до телевидения, кинематографа и компьютерных игр. Проблема не в том, что fiction — это придуманная или неправдивая история, но в том, что это преподнесенье какой-то истории, достоверной либо выдуманной. Почему же мы стремимся к переживаниям, вызванным нереальными вещами, и наслаждаемся этими переживаниями? Этот вопрос известен как «парадокс вымысла». Его можно передать так:
1) Только то, в реальность чего мы верим, может вызывать у нас эмоциональную реакцию.
2) Мы не верим, что художественный вымысел реален.
3) Художественный вымысел вызывает у нас эмоциональную реакцию1.
Согласно первому утверждению, у меня не должно возникнуть эмоциональной реакции на рассказанную вами историю, если я заранее знаю, что она вымышлена («То, что я расскажу, — неправда,— сказали бы вы, а затем продолжили: — У меня есть хороший друг, который так обезумел от любви, что бросился под поезд».) С теоретической и практической точек зрения у меня нет причин беспокоиться о вашем друге и эмоционально реагировать на вашу историю. Однако вымышленные и неправдивые истории постоянно вызывают у нас эмоциональную реакцию.
Предпринимается множество попыток объяснить эту реакцию. Объяснения даются разные, начиная от «сознательного подавления неверия» (впервые предложенного Сэмюэлем Тейлором Колриджем2) и заканчивая
1 Парадокс художественного вымысла — это общая категория, подкатегориями которой являются парадокс трагедии (Почему мы получаем эстетическое удовольствие от трагедии?) и парадокс ужаса (Почему нам приятно изображение ужаса?).
2 Сэмюэл Тейлор Колридж (1772—1634) —английский поэт и критик, переводчик Канта. Считал воображение важнейшим видом познания. — Примеч. пер.
утверждением, что эмоциональный отклик вызывает сопереживание героям1. Так как ни одно из этих объяснений не кажется мне убедительным, я предлагаю свое: наше сопереживание вымышленным героям в первую очередь связано с подачей истории, а не с различием между подлинной и искусственной реальностью или с «сознательным подавлением неверия». Не важно, говорим ли мы о виртуальной реальности «Шоу Трумэна» или об искусственном мире «Матрицы», сопереживать зрителя заставляет история.