Н. Я. Мясковский переписка всесоюзное издательство «советский композитор» Москва 1977 редакционная коллегия: Д. Б. Кабалевский (ответственный редактор) А. И. Хачатурян д. Д. Шостакович вступительная статья

Вид материалаСтатья

Содержание


С. п. 259. h. я. мясковский — с. с. прокофьеву
260. Н. я. мясковский — с. с. прокофьеву
262. С. с. прокофьев — н. я. мясковскому
263. С. с. прокофьев — н. я. мясковскому
Подобный материал:
1   ...   20   21   22   23   24   25   26   27   ...   53

Как глупо, что я послал «Огненного ангела» по столь коммерческому адресу, но я почему-то думал, что адрес государственною учреждения обеспечивает более бережное отношение на почте и в таможне. Недостающий II акт и кончик I пошлю Вам на консерваторию. Во всяком случае, сообщите мне, получили ли Вы первую партию.

Беляев, в отмену предыдущего, сообщил, что «Игрока» хотят ста вить в Большом театре в будущем сезоне, и выпросил на эту тему у меня (а я у издателя) клавир. Пожалуйста, потребуйте его себе на просмотр: в новой редакции «Игрок» совсем другая вещь, чем раньше. В симфоньетте я уже наметил кое-какие переделки, которые очень поднимут ее достоинство, не разрушая общего облика, поэтому я думаю, что исполнять ее в старой редакции абсолютно не стоит.

Вы мне решительно ничего не должны за концертино Лурье.

Также ничего не должны за вещи, которые я Вам не пришлю (кар манные партитуры сюиты из «Апельсинов» и Классической, ибо их пока не собираются делать), равно как и за те, которые я Вам буду постепенно посылать, а именно: клавир «Аполлона» (печатается), клавир «Стального скока» (поступит на днях к граверам), клавир квинтета (будет сделан в течение лета) и карманная партитура 2-й симфонии (сейчас корректирую большую партитуру, а малая будет делаться с нее фотографическим путем). Кроме того, на днях пошлю Вам сонатину Лопатникова 3. Это довольно талантливый молодой композитор, живущий в Карлсруэ. Его недавно приняли в наше издательство. Между прочим, пожалуйста, не забывайте, что издательство Кусевицкого желает иметь Вас у себя и просит Вас не продлять контракта с Универсалем, предварительно не переговорив с нами. Преимущество этого издательства в том, что оно не преследует наживных целей и с родственным чувством печется о своих композиторах.

Крепко обнимаю Вас. Искренний привет от Лины Ивановны.

Ваш С. Пркфв


Поездку в СССР я решил отложить до осени4, несмотря на то, что мне очень хотелось катнуть, даже после отмены «Игрока». А что беляевские письма о постановке в Москве — это серьезно, или блеф, чтоб вытянуть клавир?

С. П. 259. H. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ

12 апреля 1928 г., Москва

Дорогой Сергей Сергеевич, спасибо за утешения! Слава богу, прошла 10-я уже два раза, и я могу наконец успокоиться1. Было, по совести говоря, очень гадко, особенно на первом концерте, когда оркестр в самом начале фуги (то есть в середине симфонии) разошелся совершенно и затем сходился только временами. Правда, кончили вместе. Второе исполнение прошло более благополучно чисто внешне, то есть не разошлись явно, но зато как-то вразброд играли всю коду, и, что хуже всего, от большого спокойствия играли с меньшим нервом и потому гораздо скучнее. Но в общем было ничего себе, я очень много извлек для себя полезного на репетициях и почти тут же не сходя с места многое переделывал, менял и улучшал. Впечатление на очень многих музыкантов было, несмотря на чепуховое исполнение, сильное. Большинство считает эту штуку за лучшую мою симфонию. В смысле формальном, я, пожалуй, готов согласиться, но оркестровка все-таки не на высоте (хотя кое-что удалось), и общий характер несколько однообразный — исключительно мрачная музыка, без малейших просветов, что все же невыгодно для нее же самой. Убедился в одном, что Вы, впрочем, мне уже говорили как-то, — в оркестре не должно быть ничего безразличного по замыслу, все должно отвечать определенному намерению и выполняться надлежащими средствами. Как только мне удавалось сделать отдельные партии интереснее — сейчас же улучшалось качество игры, хотя музыка симфонии начала нравиться оркестру только чуть ли не после второго исполнения (я думаю, главным образом потому, что им больше не угрожало третье!). Влад[имиру] Влад[имировичу] симфония, кажется, не понравилась вовсе, так что я. его просить писать Вам не буду. Насчет проклятий его по Вашему адресу я что-то не очень осведомлен, — он, по моему впечатлению, довольно спокоен.

«Огненного ангела» я, наконец, получил и вполне благополучно, так что, видно, избранный Вами путь не очень опасен. Пошлите также н остальное, авось, пройдет благополучно, а то чего доброго в консерватории некому будет заплатить пошлину! Смотреть только-только начал, ибо все еще не разделался окончательно с 10-й — шлифую партитуру по горячим следам, а кроме того, начали валить на меня сочинения для Шубертовского конкурса2, — хотя и дрянь почти все, но приходится терять добросовестно время, а уже получено штук 12 партитур. Либретто Вы скроили ловко, но почему так мрачно кончаете?— Приговором инквизитора, а не естественной смертью Ренаты? Так, на первый взгляд мне показалось, что особенно сильно Вами подчеркнуты все истерические моменты и впечатление общее будет жутковато. Мне бы очень хотелось скорей получить недостающие акты, чтобы смотреть в ряд. «Не с терпением» жду. Насчет Беляева и «Игрока» мне очень трудно судить. Он как-то там в Большом театре работает, но насколько его «проводки» серьезно принимаются, не берусь судить, так как сам никого из Большого театра не знаю близко и не встречаю. Что все это он Вам пишет для получения клавира только, не думаю. Я полагаю, что он-то все сделал серьезно, но мне другая сторона как-то не внушает большого доверия. Что Вы свою поездку откладываете, это и лучше, — не стоит сейчас иметь дело с Персимфансом, они почти разваливаются. Поверите ли, из восьми бывших репетиций моей симфонии только одна (7-я!) шла в полном составе! Какое же исполнение грозило Вашей симфонии? А она ведь раза в 3—4 труднее моей. Их концерт с Вашими сочинениями будет 29 апреля (Скифская, скрипичный концерт — Сигети и Классическая), сейчас же после моей 9-й симфонии3 (концерт Ассоциации в 12 часов, а Персимфанса в 2 ½ часа). «Стальной скок» еще не получен и потому тоже, верно, выпадет. Еще раз большое Вам спасибо за утешения и за «Ангела». Крепко Вас обнимаю. Душевный привет Лине Ивановне.


Ваш Н. Мясковский

12/IV 1928. Москва

260. Н. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ

18 апреля 1928 г., Москва


Дорогой Сергей Сергеевич, не ищите в этом листке ничего — просто не могу удержаться, чтобы не выразить Вам своего экстатического восхищения. Сейчас доиграл до конца «Огненн[ого] анг[ела]» и опять почувствовал, что еще стоит жить на свете, пока сочиняется такая музыка! Как Вы умеете хватать быка за рога, притом как просто и в то же время совсем по-своему и ново! Я не собираюсь Вам писать что и как, это сделаю потом, когда посижу еще и ближе войду, я прост хотел выразить свое «сейчасное» состояние, которое для меня всего яснее выражается двумя словами: «хочется жить». Так было и до сих пор бывает от Квинтета, теперь от «О[гненного] анг[ела]» и... да от всего, что Вы пишете.

Обнимаю Вас крепко.

Всей душой Ваш Н. Мясковский

18/IV. 1928

Поздравлял я Вас с праздником?

Вероятно, нет, ну, так примите сейчас и передайте также Лине Ивановне. 261. С. С. ПРОКОФЬЕВ — H. Я. МЯСКОВСКОМУ

19 апреля 1928 г., Монте-Карло

Монте-Карло, 19 апр. 1928


Дорогой Ник[олай] Яковлевич, из Вашего трагического описания исполнения 10-й я больше всего вынес... желание поскорее ее услышать. Только что получил письмо от Кусевиц[кого], бранящего Универсаль за присылку материала 8-й только к апрелю, поэтому Ваша симфония пойдет только в предпоследнем концерте сезона, то есть, вероятно, на днях. Через 4 дня буду в Париже, жду от Вас впечатлений от «Огн[енного] анг[ела]». Недостающие акты вышлю по возвращении в Париж. Обнимаю.

Ваш С. П.

262. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

1 мая 1928 г., Париж

5, Avenue Frémiet, Paris XVI.

1 мая 1928 года

Дорогой Николай Яковлевич.

Ваше письмо об «Огненном ангеле» пришло как раз утром вдень моего рождения и оказалось самым приятным подарком, какой только я мог получить. И в самом деле, «Огненный ангел» писался с 1920 года, несколько раз откладывался, сюжет его начинал раздражать, потом снова брался, ввиду того, что в него было убухано много музыки, и так далее. Словом, кончил я его прошлым летом, едва не через силу, — и по существу никто никогда им как следует не интересовался. Даже Берлинский театр, взявшийся его ставить, воспользовался моим опозданием к сроку и отказался от постановки.

Ваша похвала была для меня таким же воскресением покойника, каким оказалось воскресение другого покойника, квинтета1, во время его московского исполнения, когда последний вдруг зазвучал, после того, как меня окончательно убедили, что он ни к черту не годится.

В первой редакции я так-таки и кончил «Огненного ангела» смертью Ренаты, но сценически это оказалось очень нудно, да еще вдобавок, при наличии Фауста и Мефистофеля, напоминающим по сцене смерть Маргариты. А так как, несмотря на все мои ухищрения, мне не удалось избежать некоторых неподвижностей и в предыдущих актах, то я уничтожил заключительную сцену (кстати, ничего нового в музыке не дававшую) и решил закончить на бурных выкриках: если кое-где в середине оперы публика вздремнет, то хоть под последний занавес проснется. На днях я на неделю уезжаю в Испанию2, откуда вернусь 10-го и тогда вышлю Вам II акт с кончиком I.

Посылаю Вам бостонскую программу с Вашей симфонией3. О том, как она прошла, сведений еще не получил, но сообщу Вам немедленно по получении. В «Жизни искусства» читал, что Ваша Десятая симфония должна была идти в Ленинграде4. Ездили ли Вы туда для реабилитации невинной жертвы персимфанских зверств? Во всяком случае, надеюсь на днях получить от Асафьева впечатления от нее. Держановский, ввиду неисполнения Персимфансом «Стального скока», потребовал, чтоб я дал его Ассоциации для концерта 27 мая5, чему я смущенно повиновался, хотя боюсь, что дата слишком внесезонна.

Крепко обнимаю Вас. Лучшие приветствия от Лины Ивановны.


Любящий Вас С. Пркфв

263. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

14 мая 1928 г., Париж

5, Avenue Frémiet, Paris XVI.

14 мая 1928 года

Дорогой Николай Яковлевич.

Приехавший из Америки Кусевицкий сообщил, что, хотя Ваша симфония была объявлена в программах, она все-таки сыграна не была, что особенно обидно потому, что партитура побывала у него в руках и очень ему понравилась. Однако подгадила Универсалка. Сначала универсальцы пообещали материал к октябрю, затем стали просить переложить симфонию на вторую половину сезона, далее в феврале прислали материал своему нью-йоркскому представителю, но без флейт, виолончелей и контрабасов; наконец, в марте Кусевицкий получил партитуру и, чтоб успеть хорошенько с ней ознакомиться, назначил исполнение на апрель; когда же пришло время репетировать, то нью-йоркский представитель Универсаля известил Кусевицкого, что материал отослан в Вену для следования в Россию. В бешенстве, Кусевицкий изругал Херцку каблограммой в сорок слов, на что последний, еще более длинной телеграммой, оправдывался и извинялся, прося Кусевицкого исполнить симфонию осенью.

Видя мое негодование и некоторое недоверие к столь, казалось им. неправдоподобной истории, Кусевицкий предъявил мне в виде оправдательного документа копии со всей переписки, каковые при сем прилагаю, дабы Вы имели документальное основание должным образом обругать сукиных детей из Вены.

Крепко обнимаю Вас.

Ваш С. Пркфв 264. H. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ

30 мая 1928 г., Москва

30/V 1928. Москва


Дорогой Сергей Сергеевич, вчера получил остатки «Огн[енного] ангела». К сожалению, вечером ко мне зашел переплетчик, и я поспешил ему все отдать (у меня открылась целая запись на «Анг[ела]»), так что еще не успел посмотреть даже мельком. Сейчас я принялся за него уже второй раз и основательно, и успел проштудировать 1-й и 3-й акты до вчерашнего дня. Хотя продолжение еще будет, но кое-чем хочу с Вами поделиться. В прежнем письме к Вам я впал в восторженную истерику, главным образом, из-за 5-го действия, поразившего меня своей силой в целом и невероятной яркостью отдельных моментов (последний вопль Ренаты, когда солнце!), но остальное я скорей предчувствовал, чем уже ощутил и осознал. Меня несколько сбивали Ваши очень необычно резкие и часто запутанные гармонии и порядочная сложность изложения. Пройдя эту музыку вторично, я изумился, до чего все это уместно и убедительно. Знаете, что меня особенно поражает? — Невероятная, если так можно выразиться, человечность Вашей музыки и восстающих из нее образов. Фигуры Рупрехта и Ренаты — это не театр, еще менее опера, а совершенно живые люди, до того глубоки и подлинны все их интонации. Первый их разговор в комнате, рассказ Ренаты — до чего все это характерно и по существу, а в то же время как закончено по чисто музыкальной структуре и тонко по ткани, какая выразительная, гибкая и притом практичная вокальная линия. Не меньшее, если не большее, восхищение, вызвал во мне весь 3-й акт, такой же сильный по своей внутренней убедительности. Необыкновенно ярко сделана интонационно картина одержимости Ренаты, ее истеричность (то убей Генриха, то не смей убивать), недоумения простого Рупрехта и пр., и весь конец акта! Чисто музыкально меня восхищают все темы: они или лапидарны, как тема Рупрехта (начало), как истерия Ренаты:

или пластичны, богаты и беспредельно выразительны, как тема (любви — что ли?):

Потом Мадиеля (или Генриха?), которую Вы так великолепно используете в центре цвишеншпиля* 3-го действия. Это я указал наиболее действенное, а сколько там еще тематических и гармонических штрихов! Я боюсь только одного: исполнение потребует первоклассных артистов не только в вокальном смысле, а еще и в драматическом, кроме того, изложение материала у Вас очень сжатое и плотное, потому неизбежно и безэффектное (в банальном смысле), а приняв во внимание богатство и чисто музыкальную сложность материала, можно ожила и. что опера будет «доходить» очень долго, первое время держась, быть может, на таком боевом акте, как 5-й. Но я все-таки думаю, что не ошибусь, если буду считать «Огн[енного] а[нгела]» сочинением, где Вы встали во весь рост как музыкант и как художник, ибо для того, чтобы дать такие образы, как Рупрехта и Ренаты во всей их глубине и невероятно человечной сложности, надо созреть до полной гениальности. Ведь Ваша Рената живет даже на бумаге, ее музыка вызывает ярчайший зрительный образ. Да так и все остальное — и хозяйка, и Глок, и т. д. Теперь дальше. Пойду уже Вас огорчать. «Стальной скок» все же сыграли1. Под управлением очень способного (у нас говорят гениального) американца Вл. Савича. К сожалению, я не был на репетициях, так как был вне Москвы и не могу судить вполне о качестве исполнения. Успех был средний. Все поголовно — злятся и ворчат. На Вашей стороне только часть старых друзей: я, Держановский. В.В.Яковлев и еще кое-кто из моих учеников и зеленой молодежи (последний пункт меня особенно удивил и обрадовал). Все противники в один голос кричат, что здесь нет ничего нового, что все это уже было, что все слишком шумно, что слишком много «белых клавишей», «слишком уже фальшиво» и т. д. Но у меня такое впечатление, что вес разочарованы как раз другим, — что Вы дали слишком много нового, а не дали себя приятного, любезно-хлёсткого и... знакомого; все словно ждали 3-го концерта, марша из «Апельсинов» и т. д. А когда Вы им преподнесли циклопические глыбы, страшные полифонические и гармонические наслоения, когда стали забивать сваи совершенно небывалых, жутких в своей грандиозности и мощи построек, все растерялись и, услыхав все же кое-что знакомое, а от всего прочего заткнув уши, провозгласили, что это старо и неинтересно. Я боюсь, что Вы сделал и ошибку, позволив играть балет не полностью2. Первый раз его надо было сыграть именно целиком, а потом уж делать отбор, как это было и с «Шутом» (в конце концов, Персимфанс очень хорошо его стабилизовал). А то вышло так, что кроме одного лишь Матроса с браслетом, все остальные номера были грохочущие и несколько однообразные ритмически. Савич еще со страху сократил всю Фабрику, оставим только начало и сразу погнав на Заключение. Не знаю, что из этого полу-

* интермедия — от der Zwischenspiel (нем.). чилось. Лично на меня, если отбросить полученные неприятности от слишком упорного шума меди и ударных, музыка произвела очень сильное впечатление как раз своим своеобразием и совершенно необыкновенной мощью. Что-то гигантское чувствуется как в концепции, так и в гармонической смелости и особенно в тематике, которая меня поразила своей яркостью, выпуклостью, своеобразием оборотов, огромным масштабом мелодических линий, их выразительностью и личной отточенностью. В оркестровке мне показалось тоже много нового и ошеломляющего. Но, правда, судить очень не могу, так как с одного раза все не ухватишь. Откровенно скажу, меня больше всего поразила и как-то целиком захватила мелодика необыкновенным масштабом своих линий и жутким своеобразием изломов, затем уже гармоническая дерзость и общая циклопичность всех замыслов. Уверен, что со сценой это может быть чем-нибудь необыкновенным. Но для меня музыка жива и так. Когда будет клавир? Вообще, что-то Вы очень уж запустили печатание своих сочинений! Между прочим, Класс[ическая] симфония обязательно должна быть сделана в карманном виде! А где ее клавир?1 Одним словом, я жду Ваших нот.

О скандале с 8-й симфонией я знал уже давно, возмутительнее всего, что они меня пытались обвинить, что я будто поздно прислал им материал. Но тут уж я вскипел и пропел им, да еще с документами. К сожалению, у меня нет никаких средств бить их по карману, а так ругань вся только впустую. Писал я Вам об исполнении 9-й симфонии или нет? Совсем не помню. Ее играл Сараджев3 и, сознаюсь, неважно. Сперва я пробовал ему указывать, но от репетиции к репетиции шло все хуже и хуже, я и бросил. Сыграли гладко, но не вкусно, а между тем, могло бы выйти отлично, так как это, кажется, первое мое сочинение, написанное практично и легко для оркестра. Все звучало, притом колоритно и очень приятно для слуха. Хотя музыка этой симфонии очень незатейливая, но я своими «достижениями» остался даже доволен. Повезло мне с 3-й симфонией, — ее экспромтом (вместо 8-й, материал которой не попал и сюда) сыграл венгерский дирижер» Ст. Штрассер — и сыграл очень хорошо: музыкально и эмоционально4. Я удивился, что старушка прозвучала еще очень свежо и впечатлительно.

Между прочим, я Вам не писал, что получил Сонатину Лопатникова? Она мне понравилась. В ней есть размах, определенность намерений, приятность, немножко только сразу отталкивает нарочитость, темообразований и приемов, но хлесткость и темперамент потом мирят. Оригинальности не чувствую. В Дукельском больше.

Обнимаю Вас крепко. Извините, если задел как-нибудь описанием «Стального скока». Сердечный привет Лине Ивановне.


Ваш всегда Н. Мясковский 265. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

9 июля 1928 г., Париж

5, Avenue Frémiet, Paris XVI.

9 июля 1928 года

Дорогой Николай Яковлевич.

Прежде всего позвольте Вас поблагодарить за столь лестные отзывы об «Огненном ангеле». Я страшно рад, что он Вам понравился. Асафьев, которому я послал клавир, тоже хвалит его. Месяц тому назад Кусевицкий исполнил с некоторыми пропусками II акт в Париже1, имевший большой успех, хотя восприятие здешних слушателей, конечно, было довольно поверхностное — и Ваше мнение мне много ценнее. Дягилевская группа отнеслась к этой вещи враждебно, и к их точке зрения почему-то примкнул Сувчинский. По-видимому, они все еще обеспокоены тем, что надо считать современным, последним и самым последним, между тем «Ангел» задуман в 1920 году. Был и комическим случай: ко мне подошли Сабанеев и Гречанинов и начали расхваливать II акт. Тут я сконфузился и решил, что вещь, пожалуй, в самом деле неважная.

Провал «Стального скока» в Москве меня и расстроил, и разозлил. Разозлило, главным образом, то, что Держанулькин подсунул эту партитуру Шавичу2, провинциальному дирижеру с весьма скромным горизонтом, который, разумеется, не мог способствовать успеху этой вещи, даже несмотря на то, что москвичи, желая во чтобы-то ни стало быть оригинальными, нашли эту ветряную мельницу «высоко-талантливой». Надеюсь, что в Вашем толковании причин неуспеха Вы окажетесь правы. Мне, по крайней мере, оно показалось очень проницательным (ждали знакомого, а от незнакомого отмахнулись). Во всяком случае, когда я приеду осенью, то надо будет эту вещь как-нибудь реабилитировать. Клавир уже награвирован и прокорректирован. Надеюсь, что в августе или сентябре Вы его получите.

А прислало ли Вам издательство по моей просьбе «Аполлона» Стравинского?3 Я видел и слышал эту вещь в дягилевской постановке и окончательно в ней разочаровался. Материал абсолютно жалким и к тому же нахватанный из самых зазорных карманов: и Гуно, и Делиб, и Вагнер, и даже Минкус. Все это поднесено с чрезвычайной ловкостью и мастерством, каковое было бы исчерпывающим, если бы Стравинским не проглядел самого главного: ужаснейшей скуки. Впрочем, в одном месте, именно в заключительной странице пьесы, он все-таки блеснул и умудрился даже поганую тему заставить звучать убедительно. Обращаю на это Ваше внимание, потому что, играя по клавиру, легко про глядеть впечатление, получаемое в оркестре от заключительной страницы. Впрочем, Стравинский, если не ошибаюсь, очень доволен своим произведением и уже катает новый балет, кажется, на сказку Андерсена 4. В течение мая и июня видел довольно много американских дирижеров и убедился, что Ваше имя котируется в этой стране отлично. Не так давно у меня был Крюгер из Сиэтля (огромный город к северу от Сан-Франциско), которому я показывал Вашу Третью симфонию. Он ею очень заинтересовался и, кажется, будет играть в будущем сезоне. Сначала я обрадовался этому, а потом подумал, что, может быть, не стоит давать ее американскую премьеру хоть большому, но провинциальному городу. Как Вы думаете?

3-й квартет Мийо в продаже не существует. Я спросил у автора, когда же его напечатают?5 Он ответил, что это будет oeuvre posthume*. Симфония Дукельского оказалась очень интересной и совсем недурно звучала в оркестре. Надо бы поинтриговать, чтобы ее зимою сыграли в Москве.

На днях я переезжаю в деревню, а потому следующий раз пишите мне: Château de Vétraz, par Annemasse, Haute Savoie, France.