Сергей Михайлович Дальстрой как репрессивно-производственная структура огпу нквд мвд СССР (1932–1953 годы)

Вид материала

Содержание

2.3. Массовые репрессии в Дальстрое (1937–1938 годы)
2.4. Лагерная подсистема Дальстроя в годы

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 15

Почти каждый третий политический заключенный был осужден за антисоветскую агитацию (ст. 58–10 УК РСФСР). Это была самая распространенная «политическая статья». Многочисленность осужденных по статье 58–10 объясняется, помимо стремления подавить политическое инакомыслие, легкостью обвинения по данному пункту. Антисоветской агитацией признавались любые высказывания критического характера по отношению к власти или должностным лицам, выражение в любых формах недовольства властью, в том числе анекдоты и частушки с политическим содержанием. Достаточно большим был процент осужденных за контрреволюционную агитацию с террором, за принадлежность к контрреволюционным организациям и социально–опасному элементу, не требовавших серьезного судебного доказательства. Почти 90% осужденных по статье «контрреволюционные преступления», как свидетельствует их политическая «окраска», в политической и внутрипартийной борьбе в 20–30–е годы не участвовали. Среди политических заключенных Дальстроя представители «троцкистско–бухаринской агентуры» составляли 6,1% (4065 человек), бывшие члены антисоветских партий – 3,9% (2614 человек)^¹¹².

В структуре уголовных преступлений наибольший процент в Севвостлаге составляли осужденные за бандитизм и вооруженные ограбления – 13,4%, имущественные преступления – 10,1%, хулиганство – 8,0%. Но на первом месте находился социально вредный элемент – 14,0 %.

Национальный состав заключенных Севвостлага в 1941 году в целом отражал национальную структуру населения страны: русских – 61,6% (в составе населения СССР по переписи 1939 года - 58,3%), украинцев – 14,4% (в составе населения 16,4% ), белорусов – 3,1% (в составе населения 3,1%), евреев – 2,4% (1,7%). Однако весьма высокий процент (соответственно -– 1,5% и 1,3% (2457 и 2229 человек) составляли немцы и поляки, против которых накануне войны были проведены активные репрессивные мероприятия. Подавляющее большинство осужденных были мужчины, женщины среди заключенных Севвостлага составляли 2,4%. Учитывая, что для работы в северных условиях были необходимы люди в наиболее активном трудоспособном возрасте, 47,3% заключенных Дальстроя имели возраст до 30 лет, примерно столько же 49,5% – от 30 до 50 лет, старше 50 лет было около 3% заключенных^¹¹³. Несмотря на наличие в Дальстрое подавляющего большинства заключенных трудоспособного возраста, только немногим более половины из них (56% ) относились к первой категории труда и были пригодны к тяжелому физическому труду, 25% были отнесены ко второй категории – к среднему физическому труду и 11% могли заниматься только легким трудом, относились к третьей категории трудоспособности. Кроме того, 6% были работающими инвалидами и активными инвалидами^¹¹⁴. Основными причинами непригодности значительной части лагерного контингента к тяжелому физическому труду, как указывалось в отчетах санитарного отдела УСВИТЛа, являлись болезни и высокая степень дистрофии.

Анализ режима содержания заключенных в 1938–1948 годах свидетельствует, что именно в этот период он был наиболее жестким. Это было связано не только с политическими репрессиями 1937–1938 годов, но в первую очередь с дальнейшим повышением экономической роли ГУЛАГа, прежде всего в сырьевых регионах. Производство валовой продукции на третью пятилетку было определено ГУЛАГу в объеме 12 млрд. рублей. План капитальных работ был увеличен с 3,0 млрд. руб. в 1938 году до 4,2 млрд. в 1939 году^¹¹⁵. Выполнить эту задачу, как указывал новый нарком НКВД Л.П. Берия в записке в правительство от 10 апреля 1939 года, без решительных и серьезных мероприятий по реорганизации исправительно–трудовых лагерей НКВД было бы исключительно трудно. Основными мероприятиями Предлагалось усиление лагерный режим и меры принуждения. Новый нарком также предлагал отменить практику досрочного освобождения по зачетам рабочих дней, которая «поражает исключительно большую текучесть», целесообразно, чтобы осужденный отбывал свой срок полностью. Для выполнения производственных программы 1939 года НКВД просило увеличить до 1550 тысяч численность лагерной рабочей силы^¹¹⁶. Инициативы Берии были поддержаны и 15 июня 1939 года вышел указ Президиума Верховного Совета СССР «О лагерях НКВД СССР», которым предусматривалось по отношению к прогульщикам, отказникам от работы и дезорганизаторам производства применять суровые меры принуждения: усиленный лагерный режим, карцер, худшие материально–бытовые условия и другие меры дисциплинарного воздействия. К наиболее злостным дезорганизаторам лагерной жизни и производства предлагалось применять более суровые судебные меры наказания, в отдельных случаях до высшей меры наказания включительно^¹¹⁷.

Приказом НКВД № 00889 от 2 августа 1939 года была утверждена новая инструкция «О режиме содержания заключенных в исправительно-трудовых лагерях НКВД СССР»^¹¹⁸. Основной целью режима содержания заключенных объявлялось, помимо надежной изоляции преступников, «наиболее эффективное использование труда заключенных». Каждый заключенный обязан был работать по назначению администрации лагеря, отказывающиеся от работы заключенные подлежали переводу на штрафной режим: в штрафной лагерный пункт сроком до 6 месяцев или в штрафной изолятор сроком на 20 дней, а также на штрафной паек, а злостные отказники должны были привлекаться к уголовной ответственности.

Время начала и окончания работы должна была определять администрация лагеря, исходя из местных условий. На обед отводился один час непосредственно

на производстве. Для сна отводилось не менее 7 часов. Заключенным разрешалось пользование деньгами (в каждом лагере существовали ларьки), но только работающим или временно нетрудоспособным. Поступавшие на имя заключенного деньги, а также премиальное вознаграждение в обязательном порядке зачислялось на его лицевой счет и выдавалось в сумме не превышающем месячного премиального вознаграждения. Последнее выплачивалось при выполнении производственного плана не менее, чем на 100%. Заработная плата заключенным не предусматривалась. Личные деньги и премвознаграждение, если они были, должны были выдаваться по частям, но так, чтобы на руках у заключенного сумма выплат не превышала 50 рублей. Однако, как свидетельствуют опросы заключенных, подавляющее большинство личных денег не имело. Кроме того для покупки продуктов или товаров в лагерном ларьке требовалось соответствующее разрешение лагерной администрации. Заключенные могли получать одну посылку в месяц, также разрешалось без ограничений количества писем вести переписку. Отправляемые письма должны были быть открытыми для их проверки лагерной администрацией, запрещалось писать в письмах о режиме лагеря, выполняемой работе. Меры поощрения, помимо перевода денег на лицевой счет и выплаты премиального вознаграждения в денежной или натуральной форме, предусматривали также улучшение питания, преимущественное право пользования лагерным ларьком. Однако такая активно применявшаяся ранее форма стимулирования труда и соблюдения заключенными лагерного режима, как зачеты, в новой инструкции отсутствовала.

Значительно более жесткий был установлен лагерный режим в отношении осужденных за контрреволюционные преступления. Категорически запрещалось расконвоирование политических заключенных, они должны были находиться на усиленном режиме. Запрещалось использование осужденных по статье 58 УК РСФСР (за исключением пунктов 10, 12, 14 – антисоветская агитация, недоносительство, саботаж) в аппарате лагерного подразделения. Осужденных по большинству пунктов статьи 58 запрещалось использовать на любой руководящей работе, по специальности (кроме медицинских работников и только внутри зоны). Они должны были использоваться прежде всего на общих работах. Политическим заключенным разрешалось получать не более одного письма в три месяца.

В Дальстрое пересмотр режима трудовой деятельности заключенных в сторону его усиления начался еще с конца 1937 года и во многом был связан с приездом на Колыму нового руководителя – К.А. Павлова, перед которым руководство страны поставило задачу безусловного выполнения планов по добыче золота. В условиях политических репрессий невыполнение планов могло рассматриваться как вредительство или саботаж, в чем обвинялись многие бывшие работники Дальстроя. Понимая это, К.А. Павлов принимал максимально возможные меры для реализации поставленных перед Дальстроем задач, прежде всего посредством усиления требований и ужесточения наказания за их невыполнение. В декабре 1937 года вышло «Положение о выплате премвознаграждения заключенным Северо–Восточного исправительно–трудового лагеря НКВД СССР», которым фактически прекращалась выплата заключенным заработной платы. Так, для рабочих–сдельщиков первого разряда ежедневная ставка составляла 4 руб. 75 коп., в месяц 119 руб. При этом удержание в погашении расходов, связанных с содержанием в лагере определялось в 4 руб. в день, 104 руб. в месяц. Премиальное вознаграждение в месяц могло составить 15 руб. По десятому (высшему) разряду премвознаграждение, за вычетом содержания в лагере, предполагалось в размере 75 руб. в месяц^¹¹⁹. Одновременно были установлены 6 новых категорий питания в зависимости от выполнения производственных норм, повышенных на 10%, например, особая категория – при выполнении нормы свыше 161% (прежняя была 150%), повышенная – при выполнении нормы на 131–160% (прежняя 120 –150%), улучшенная – 111–131% (прежняя 100–120%)^¹²⁰.

Приказом начальника Дальстроя № 029 от 21 декабря 1939 года «О режиме содержания заключенных на трассе и Нагаево–Магаданском районе, о борьбе с преступностью и об усилении охраны объектов Дальстроя»^¹²¹ запрещалось бесконвойное передвижение заключенных и их проживание вне лагеря. Были сняты с автомобилей все заключенные– водители, запрещался доступ заключенных в театр, клубы, аптеки. Данным приказом требовалось провести деколонизацию колонистов, семьи которых предписывалось отправить с началом навигации на «материк».

В феврале 1940 года был издан приказ начальника Дальстроя № 009 «О лагерном режиме и порядке взаимоотношений лагерной администрации с начальниками хозяйственных управлений Главного управления строительства Дальнего Севера»^¹²². Основной целью усиления лагерного режима являлось обеспечение выполнения производственных планов: все заключенные, не выполнявшие на 100% ежедневные нормы выработки, переводились на усиленный лагерный режим на производстве и в лагере. Опросы бывших политических заключенных Дальстроя свидетельствуют, о том, что в этот период основным стимулом трудовой деятельности, наряду с необходимостью получения хотя бы минимально высокой нормы питания, являлось стремление избежать обвинения в саботаже (статья 58–14), и наказания за невыполнение производственной нормы (направление в штрафную бригаду, роту усиленного режима).^¹²³ В соответствии с

приказом НКВД в УСВИТЛе началось строительство лагерного пункта (штрафного

лагеря) на 59 км основной трассы. Был ужесточен контроль за освобождением от работы заболевших заключенных. На виновных в «незаконном» освобождении заключенных, материалы передавались в следственные органы. Опасаясь быть наказанными, работники лагерных больниц и амбулаторий практически прекратили выдавать освобождения по целому ряду заболеваний. Был пересмотрен и сокращен состав группы «В» (не основное производство). Категорически запрещалось использовать заключенных на руководящей работе - мастерами, техниками, руководителями цехов и смен. Приказом начальника Дальстроя и начальника Севвостлага № 03 от 10 января 1940 года были ликвидированы колонпоселки и колонотдел управления Севвостлага.^¹²⁴

На основании приказа начальника УСВИТЛа № 0029 от 4 апреля 1940 года были введены новые нормы довольствия для заключенных Севвостлага.^¹²⁵ Введение новых норм питания должно было с одной стороны повысить физические возможности лагерной рабочей силы. Для выполнявших производственные задания они были несколько выше, чем предыдущие, предусматривалось также премиальное поощрение. С другой стороны стать еще более действенным фактором активизации трудовой деятельности заключенных. Для большей трудовой мотивации новые нормы были максимально дифференцированы. Условно–досрочное освобождение с учетом зачетов рабочих дней было отменено. В положении о новых нормах питания указывалось, что котловое довольствие должно продолжать устанавливаться, исходя из производственной выработки каждого заключенного и дифференцированного дополнительного питания за плату при перевыполнении заключенным норм выработки. Всего было определено 11 норм питания (5 производственных и 6 непроизводственных). В зависимости от выполнения производственных норм для заключенных устанавливались 4 категории котлового питания. (Таблица 15). В том числе, особая категория – для работающих стахановскими методами, выполнявших нормы от 130% и выше,1-я категория – для выполнявших нормы от 100 до 129%, 2-я категория для выполнявших нормы от 71 до 99%, 3-я категория – для выполнявших нормы до 70%. Производственные нормы питания в сутки (в граммах) являлись следующими.

Таблица 25^¹²⁶

	1 категория (100–130%)	Особая категория (св.130%)	2 категория (70–99%)	3 категория (до 70%)
Хлеб ржаной	1200	+ 200	800	600
Мука пшенная	60	+ 50	10	10
Крупа	130	+ 20	100	100
Мясо	30	+ 50	30	30
Соль	2	–	2	2
Рыба	158	+ 34	128	128
Растительное масло	12	+ 3	10	10
Картофель	600	+ 150	500	500
Макароны	40	+ 7	–	–
Сахар	13	+ 7	10	10
Чай суррогатный	2	–	2	2
	3553 калорий		2315 калорий	1885 калорий

Заключенным – инженерно-техническим работникам дополнительно полагалось 300 г хлеба, 80 г муки, 20 г крупы, 30 г мяса, 12 г макарон, 8 г сахара,

200 г картофеля. Из продуктов, установленных для котлового питания, на руки выдавались только хлеб, сахар, чай. Из остальных продуктов готовилась горячая пища: завтрак – одно блюдо, обед – два блюда, ужин – одно блюдо. Питание было организовано отдельно по категориям выполнения производственных норм. Для выполняющих нормы предполагались отдельные помещения для питания. Определение норм выработки осуществлялось подекадно. Бригадиры зачислялись на одну категорию выше средней категории бригады. Для особо отличившихся в трудовой деятельности предусматривались специальные именные талоны, по которым в лагерных ларьках можно было приобретать определенный ассортимент и количество продуктов и товаров (в месяц до 12 кг хлеба, 800 г макарон, 600 г махорки, 800 г рыбы и рыбных консервов). Зачисление заключенных на повышенные категории питания вне зависимости от выполнения производственных норм и других обусловленных в указанном положении показателей категорически запрещалось.

Непроизводственные нормы предназначались для находящихся в транзитных лагерях, на лечении (слабосильных), беременных женщин, несовершеннолетних, находящихся в пути (сухой паек), болеющих цингой (противоцинговая).

Для неработающих нормы были на уровне не выполняющих производственные задания, для слабосильных, наоборот – на уровне хорошо работающих, но попасть в данную категорию, даже при явной дистрофии, было крайне сложно. Сухой паек предусматривал в день 1000 г хлеба, 250 г сельди, 35 г сахара и 4 г чая.

На протяжение всех последующих лет существования Дальстроя нормы питания заключенных существенно не менялись. Основным продуктом питания были ржаной хлеб, картофель и похлебка, энергетическая ценность которых даже по расчетам должна была составлять всего 2560–3200 калорий, реально же она составляла намного меньше, так как значительная часть продуктов разворовывалась как вольнонаемными работниками лагеря, так и кухонной прислугой. Сопоставление продовольственной нормы и потребления энергии на горных немеханизированных работах (особо высокая интенсивность труда) свидетельствует о том, что рабочие, занятые на основном производстве (вскрыша торфов, добыча и промывка песков) имели 20–40 процентный дефицит калорий^¹²⁷. Продовольственная норма не зависела от вида работ и возраста заключенного. Продовольственное обеспечение заключенных было не только малокалорийно но и крайне низкого качества. Выступая на партийно–хозяйственном активе Дальстроя в январе 1942 года, начальник санитарного отдела Мищенко отмечал, что из-за высокой влажности буханка хлеба весила 5,5 кг, при этом половину составлял

припек. Низкое качество хлеба вызывало у многих заключенных болезни желудка. Как показывали проверки, имели место многочисленные хищения продуктов, предназначенных для котлового питания. Не хватало ложек, многие заключенные пили суп из мисок^¹²⁸. В «Колымских рассказах» В. Шаламов пишет: «В исправительно–трудовом лагере, на общих тяжелых работах, вопрос тюремной пайки становится вопросом жизни и смерти. Здесь нет лишнего куска хлеба, здесь все голодны и на тяжелой работе. Грабеж тюремного пайка приобретает здесь характер преступления медленного убийства. Неработающие воры, наложив свою лапу на кухонных поваров, забирают оттуда большую часть жиров, сахара, чая, мяса, когда оно бывает…Кроме воров повару надо накормить лагерную прислугу, бригадиров, врачей, а то и дежурных на вахте надзирателей… Для того, чтобы навести хоть минимальный порядок начальство должно обладать не только личной порядочностью, но и нечеловеческой, неусыпной энергией в борьбе с расхитителями питания…»^¹²⁹. М.Б. Миндлин, вспоминая о своей работе на прииске Верхний Ат-Урях летом 1939 года писал: “С 6 утра до 6 вечера тяжелый труд в забое с тачкой и кайлом, короткий перерыв на обед, который дневальный приносит в забой. Беспрерывно над тобой довлеет одно желание – побольше поесть, подольше отдохнуть. Мне определили “шестихатку” (шестьсот граммов хлеба), которых явно не хватало не только для тяжелого физического труда, но и для простого человеческого существования. Я поэтому перестал удивляться, когда поздно вечером перед отбоем видел ежедневно товарищей, толкающихся у свалки отбросов возле лагерной кухни в надежде найти головку селедки, горбуши или еще что-нибудь съедобное. А вскоре я и сам стал принимать непосредственное участие в отыскании каких-либо объедков на этих свалках. Мы обзавелись консервными банками, из которых сделали котелки, чтобы вечером, перед отбоем отварить в них найденную селедочную голову, а если не найдется, то просто вскипятить воду, заварив ее горелой коркой»^¹³⁰.

Севвостлаг был не только самым далеким лагерем ГУЛАГа, но имел самые суровые климатические условия жизнедеятельности заключенных. Короткое колымское лето не позволяло восстановить силы после длинной с морозами в 50–60 градусов зимы. Тяжелый физический труд на морозе или в шахтном забое, крайне скудное некалорийное питание, постоянные обморожения создавали практически невыносимые условия жизни заключенных. Как вспоминают практически все бывшие заключенные Колымы, попасть на работу в забой, где норма питания зависела от нормы выработки, которую выполнить физически ослабленному человеку было зачастую невозможно, означало медленную смерть от истощения и обморожения.

Несмотря на необходимость сохранения лагерного контингента для выполнения планов добычи золота, смертность заключенных, занятых прежде всего на горных работах, была крайне высокой. Уровень смертности среди заключенных, занятых на горных работах в начале 40–х годов, характеризует письмо сотрудницы учетно–распределительного отдела Дальстроя М.П. Грибановой наркому НКВД Берии «О недостатках в работе УСВИТЛа и его начальника А.А. Вишневецкого», написанное в конце 1940 года. Она в частности сообщала, что только за четыре месяца – за период с июня по октябрь (в самые благоприятные месяцы) 1940 года умерло в Заплаге – 1240 человек, в Севлаге – умерло за три месяца с августа по октябрь – 553 человека^¹³¹. Анализ смертности заключенных в Дальстрое свидетельствует о том, что в конце 30-х – начале 40-х годов она была наиболее высокой. За 5 лет (1938 –1942) умерло и было расстреляно по неполным подсчетам 61823 человека.^¹³²

Основными причинами смерти заключенных в лагерях Дальстроя являлась дистрофия – крайняя степень истощения людей на горных работах и болезни, в первую очередь простудные и сердечно–сосудистые, которые также были связаны с сильным истощением заключенных. Нахождение больных заключенных в лечебных учреждениях, даже без серьезной медицинской помощи, возможность хотя бы короткое время не работать на тяжелых земляных работах в шахтах или на открытом воздухе сохраняло им жизнь.

Причинами простудных и кожных (в основном обморожение) заболеваний являлось плохое вещевое обеспечение заключенных. Согласно нормам 1940 года, шапка, телогрейка заключенному выдавались на 2 года, валенки также на 2 года, но только тем, кто работал на наружных работах, остальным полагалась обувь суррогатная на 4 месяца. На год выдавалось только 2 рубахи зимой и одна летом, на этот же срок полагались два полотенца, одна майка, одни трусы, двое портянок.^¹³³ Телогрейка и валенки на работе в шахте или на строительстве дороги изнашивались быстрее, чем за 2 года, в связи с чем у большинства заключенных возникали серьезные проблемы с одеждой и обувью. Плохое вещевое обеспечение заключенных Дальстроя было и в послевоенные годы, особенно в 1946–1947 годах. В 1946 году на 100 рабочих- заключенных было выдано: телогреек – 67, ватных брюк – 57, рукавиц – 90, портянок – 27, простыней – 47, полотенец – 38, одеял – 25^¹³⁴.

2.3. Массовые репрессии в Дальстрое (1937–1938 годы)

Провозглашенные мартовским (1937 г.) Пленумом ЦК ВКП(б) политические репрессии 1937 –1938 годов имели особое значение в деятельности Дальстроя не только в части увеличения и изменения состава лагерного контингента, но и в фактически полной смены его руководящих работников, повторном осуждении и гибели большого числа заключенных.

Массовые аресты вольнонаемных работников Дальстроя и повторные осуждения политических заключенных по обвинению в контрреволюционной троцкистской деятельности начались в августе 1937 года^¹³⁵. В течение сентября–декабря 1937 года были осуждены к расстрелу и в последствии расстреляны 1657 человек, в том числе в сентябре – 1035.^¹³⁶ Особенно возросли масштабы репрессий в начале 1938 года, когда начались аресты и следствие по, так называемой право-троцкистской организации действовавшей, как отмечало следствие, в Дальстрое на протяжении 1932–1937 годов. При следовании в командировку и отпуск в г. Москву в декабре 1937 года был арестован директор Дальстроя Э.П. Берзин. Его обвинили в руководстве контрреволюционной право–троцкистской организацией, ставившей целью свержение советской власти и установление капиталистического строя в СССР, в шпионаже в пользу Германии и стремлении отторгнуть Колыму от Советского Союза в пользу фашистского агрессора в момент нападения фашистов на СССР^¹³⁷. В результате применения методов физического воздействия, от Берзина были получены признательные показания, в соответствии с которыми, его приговорили к высшей мере наказания и расстреляли 1 августа 1938 года^¹³⁸.

Вслед за арестом Берзина, в конце 1937– начале 1938 года начались аресты руководителей и ведущих специалистов Дальстроя. Основным обвинением являлось вредительство, а также связь с «врагами народа» Берзиным и его заместителями. Одним из первых был арестован прокурор УСВИТЛа НКВД А.М. Саулепа. Ему было предъявлено обвинение в том, что в период работы в Ленинграде он якобы был связан с троцкистами. С 1936 года, работая на Колыме, он «смазывал дела политического характера». Выносимые за контрреволюционную деятельность мягкие приговоры Саулепа, согласно обвинения, не опротестовывал. За это время было вынесено 170 мягких приговоров и только 90 он опротестовал. Некоторые приговоры по контрреволюционной деятельности превращал в уголовные. Саулепа, отмечалось в приговоре, не использовал свое служебное положение, чтобы разоблачать врагов народа^¹³⁹.

За «вредительскую и диверсионно–шпионскую работу», руководство контрреволюционной шпионской организацией на Колыме был арестован начальник УСВИТЛа НКВД И.Г. Филиппов. За «шпионско–диверсионную работу» был также арестован и осужден ответственный секретарь партийной комиссии Дальстроя, член ВКП(б) с 1912 года Р.А. Апин. Аресту и осуждению были подвергнуты помощник директора Дальстроя по политчасти Б.А. Булыгин, член партийной комиссии Дальстроя Я.Р. Озолин, заведующий автобазой № 3 А.И. Гернштейн, председатель отделения Дальневосточного крайсуда по Колымскому району В.В. Кузницын, член краевого суда М.И. Держевец и другие руководящие работники Дальстроя. В приговоре В.В. Кузницыну отмечалось, что он, являясь в 1936 – 1937 годах председателем отделения Дальневосточного суда по Колымскому району, «не обеспечил партийного руководства судом и искажал карательную политику в отношении контрреволюционеров, смягчал им приговоры. Кузницын не выполнил указания пленума ЦК и тов. Сталина о борьбе с врагами народа. За 1937 год из 218 привлеченных к суду по 58 статье при рассмотрении дел, к высшей мере приговорены только 32 человека. Мягкие (от 5 до 10 лет) приговоры были вынесены членам троцкистской организации на Колыме (всего 22 человека), 7 человек, проявив халатность на конбазе (пала 121 лошадь) были осуждены по статье 109 – халатность (уголовное дело), однако надо было рассматривать это дело по статье 58 –вредительство. Заключенный Чубревич, написавший на портрете тов. Сталина нецензурные слова был осужден на 3 года как за хулиганство, вместо политической статьи 58»^¹⁴⁰. За связь с врагом народа Берзиным, за «двурушничество» и «вредительство» были арестованы и осуждены начальник морского транспорта Дальстроя (Мортрана) Э.О. Лапин и его заместитель Н.И. Душинов. Лапин, говорилось в приговоре, «группировал в Мортране контрреволюционный элемент, допускал поощрения контрреволюционного элемента, создавал для беспартийных лучшие жилищно–бытовые условия, чем членам ВКП (б), что подтверждают их выступления на партийном собрании»^¹⁴¹. К июню 1938 года были репрессированы 285 руководящих работников и специалистов Дальстроя^¹⁴².

В середине 1938 года прошла новая волна арестов руководителей ведущих подразделений Дальстроя. Были арестованы начальник управления автомобильного транспорта Дальстроя А.В. Мусатов, главный инженер Северного ГПУ М.А. Эйдлин, начальник Южного ГПУ Е.М. Роппорт, заместитель главного бухгалтера Дальстроя П.А. Дроздов, начальник сектора снабжения треста «Колымаснаб» Л.Я. Раскин. В течение лета и осени 1938 годы были арестованы практически все руководители УСВИТЛА, в том числе новый начальник Севвостлага С.Н. Гаранин, начальник ВОХР А.И. Кабисский.

В приговоре Военного трибунала войск НКВД при Дальстрое по обвинению Мусатова А.В., Эйдлина М.А., Роппорта Е.М., Дроздова П.А., Раскина Л.Я. от 12 сентября 1941 года говорилось: «На протяжении 1932 – 1937 годов на территории Колымы, в системе треста Дальстрой существовала и действовала право–троцкистская контрреволюционная группа, ставившая целью свержение Советской власти и установление капиталистического строя в СССР и проводившая для достижения этой преступной цели вредительскую, подрывную работу, направленную на ослабление экономической и оборонной мощи СССР, подготовку вооруженного восстания против Советской власти, шпионскую и пораженческую деятельность в пользу фашистских агрессоров»^¹⁴³. Как указывалось в приговоре, основными преступлениями перечисленных обвиняемых являлись «сокрытие от советского правительства действительных возможностей золото и олово добычи, занижения (в этих целях) производственных планов Дальстроя, истребление от государственного бюджета на нужды Дальстроя заведомо излишних многомиллионных средств, а также заведомо бесхозяйственного их растранжиривания или замораживания на долгие годы в неликвидных ценностях. Вредительская разработка недр Колымы, приведшая к обесцениванию крупных участков золотоносных площадей»^¹⁴⁴. Мусатову ставилось в вину – «неоформление приемно–сдаточного акта при приемке управления автотранспорта и тем самым сокрытие преступной деятельности бывшего начальника управления автотранспорта – врага и вредителя. Много автомашин осталось на улице в зиму, не было чертежей при строительстве Спорнинской и Аткинской автобаз»^¹⁴⁵. Эйдлин обвинялся в разработке явно заниженных планов добычи золота на 1935–1938 годы, что доказывалось их значительным перевыполнением^¹⁴⁶.

Текст приговора характеризует основные пункты обвинения, по которым осуждались хозяйственные работники Дальстроя. «Участники право–троцкисткой группы на Колыме обвинялись в подготовке контингента повстанцев против советской власти из числа заключенных, в первую очередь из числа осужденных за контрреволюционные преступления, для осуществления вооруженного восстания и террора с целью отторжения Колымы от Советского Союза».

Одновременно с репрессиями в отношении вольнонаемных работников Дальстроя, проводилось массовое повторное осуждение заключенных УСВИТЛа. Главным пунктом обвинения было участие в деятельности подпольной право–троцкистской организации, якобы активно действовавшей среди лагерного контингента. В первую очередь, в связи с этим, репрессировались осужденные за контрреволюционную троцкистскую деятельность.

Репрессии на Колыме проводила, так называемая, «московская бригада» – состоявшая из прибывших в конце 1937 года из Москвы следователей Главного управления госбезопасности (ГУГБ) НКВД СССР. В состав московской группы входили 5 человек: старший лейтенант госбезопасности В.М.Сперанский, капитан госбезопасности М.П. Кононович, старший лейтенант госбезопасности М.Э. Коценеленбоген (Боген), лейтенанты Г.Н. Виницкий-Осинин и С.А. Бернштейн. Руководителем бригады являлся В.М. Сперанский, назначенный одновременно начальником УНКВД по Дальстрою. Заместителем начальника УНКВД, начальником 4 отдела был назначен М.П. Кононович, начальником и заместителем начальника 6 отделения УНКВД – М.Э. Коценеленбоген и Г.Н. Виницкий. Сперанский возглавил «тройку» УНКВД, в которую входили также новый руководитель Дальстроя К.А. Павлов, сменивший Берзина, и новый прокурор УСВИТЛа А.П. Метелев. «Московская бригада» работала в Дальстрое с декабря 1937 по апрель 1939 года.

О методах и результатах ее деятельности свидетельствуют материалы следствия, которое было проведено в 1939 – 1940 годах специальной следственной комиссией НКВД СССР в связи с привлечением членов московской группы и сотрудников УНКВД по Дальстрою к уголовной ответственности, как отмечалось в следственных документах, за «извращение методов ведения следствия и нарушения социалистической законности» в период их работы в Дальстрое».^¹⁴⁷ Данное расследование было связано с арестом бывшего наркома НКВД Н.И. Ежова и проведением новым руководителем НКВД Л.П. Берии «чистки» центрального аппарата НКВД и УНКВД на местах.

Специальной следственной комиссией НКВД СССР, расследовавшей деятельность УНКВД по Дальстрою, отмечалось, что допросы свидетелей, проведенные в 1939 году показывали, что по основным способом ведения следствия работниками УНКВД по Дальстрою было применение к подследственным мер физического воздействия и фальсификация следственных дел^¹⁴⁸. Наиболее распространенным методом физического воздействия на подследственных, помимо их избиений, являлись, так называемые, «стойки» – многодневное стояние на ногах у стены, в результате которого ноги опухали и начинали нестерпимо болеть.

Бывший начальник УСВИТЛа С.Н. Гаранин, допрошенный в качестве свидетеля в пояснительной записке писал: «... НКВД Колымы во главе которого стоял Сперанский, производили массовые аресты среди вольнонаемного населения Колымы, в частности были произведены аресты большой партии в июле месяце инженеров и техперсонала, не имея на то должных данных. Основанием к аресту послужило отставание в выполнении плана. Мне известно, каким образом в большинстве своем, НКВД добывало показания от арестованных, а именно: после ареста арестованному давалась подписать подписку, что он является членом контрреволюционной организации Колымы или шпионом. Если арестованный отказывался подписать такую подписку, его избивали до тех пор, пока он не подпишет. После подписки составлялся протокол в таком духе, который нужен был следователю, а в большинстве протокол был составлен следователем заранее.»^¹⁴⁹.

Методы работы и ведения следствия УНКВД по Дальстрою в 1937–1938 годах характеризуют также показания его работников, данные в ходе расследования деятельности «московской бригады». Так, бывший помощник начальника следственной части УНКВД по Дальстрою Баранов на допросе 4 августа 1939 г. показал «…Заседания «тройки» в полном составе были редкостью. Обычно дела рассматривали Сперанский – Метелев, Сперанский – Кононович. Часто протоколы с уже исполненными приговорами носились на подпись Павлову»^¹⁵⁰. Бывший работник УНКВД по Дальстрою Гарусев, рассказал, что на прииске «Мальдяк» в августе 1938 года Кононовичем и Метелевым за ночь «было рассмотрено более 200 дел из них 133–135 приговорили в высшей мере наказания. Прокурор арестованных не смотрел, ни с кем из них не разговаривал^¹⁵¹. Как следует из материалов комиссии, в январе–феврале 1938 года на приисках Северного ГПУ было оформлено по I и II категориям около 2000 следственных дел заключенных. Следственные дела, как показал бывший сотрудник УНКВД Горский, на рассмотрение тройки оформлялись следующим образом: Боген и его помощник Заботин требовали от учетно–распределительного отдела (УРО) УСВИТЛа списки заключенных, которые в ближайшее время подлежали освобождению. Вместе со списками УРО УСВИТЛа присылало справки на подлежащих освобождению заключенных, в которой указывались статья прежней судимости заключенного и его настоящее отношение к труду в лагере. Списки присылались в количество 40–45 и из них оформлялось дел 8–10^¹⁵². Бывший сотрудник УНКВД по Дальстрою Козичев в заявлении в партийную комиссию при Политотделе ГУСДС от 14 апреля 1939 года писал, что «начальники отделов не принимали от следователей протоколы показаний арестованных, в которых фигурировало 5–10 участников организации, требовали от следователя, чтобы в протокол было вписано как можно больше участников организации – 50 – 60 и 70 человек»^¹⁵³.

В целом масштабы следственной работы московской группы на Колыме характеризует рапорт М.П. Кононовича заместителю наркома внутренних дел Берии в сентябре 1938 года. Вот, что он в нем писал: «Находясь с ноября 1937 по сентябрь 1938 года в командировке на Колыме в составе оперативной бригады ГУГБ НКВД, активно участвовал в разгроме и репрессировании по 1-й категории шпионско-террористической вредительской право-троцкистской организации и ряда групп количеством до 7000 человек, созданных в системе «Дальстрой» по заданию право-троцкистского блока Берзиным – бывшим директором Дальстроя. Там же подвергнуто репрессиям по 2-й категории до 5000 участников различных антисоветских групп»^¹⁵⁴. Приведенные выше цифры подтверждаются и анализом списков заключенных, расстрелянных в Дальстрое. Так, в 1937 году тройкой УНКВД по Дальстрою за контрреволюционные преступления было осуждено и впоследствии расстреляно 1728 человека, в 1938 году по статье 58 осуждено и расстреляно 5182 человека^¹⁵⁵. Основными формулировками осуждения являлись контрреволюционная троцкистская деятельность (осуждено к расстрелу 1910 человек), повстанческая контрреволюционная организация (1339 человек), контрреволюционная агитация (542 человека), а также статья 58 с перечислением нескольких пунктов.

Причины массовых репрессий в отношении заключенных Севвостлага пока до конца не выяснены. Учитывая, что в наибольшей степени повторному осуждению подвергались политические заключенные, срок наказания которых заканчивался, можно сделать предположение, что руководство страны не было заинтересованно в их возвращении из лагерей, косвенным подтверждением этого стала ссылка в отдаленные местности бывших политических заключенных в конце 40–х – начале 50–х годов^¹⁵⁶. Достаточно полный ответ на данный вопрос может быть дан при дальнейшем изучении архивов НКВД СССР и рассмотрении практики репрессий в других аналогичных Дальстрою лагерных структурах.

Материалы следственной комиссии НКВД и приговоры Военной коллегии Верховного суда Союза ССР в отношении В.М. Сперанского, М.Э. Каценеленбогена, В.А. Смертина и других бывших работников УНКВД по Дальстрою говорят о том, что все доказательства виновности арестованных по, так называемой право–троцкистской контрреволюционной организации на Колыме, и вредительской диверсионно–шпионской деятельности работников Дальстроя и заключенных УСВИТЛа, были получены путем применения мер физического воздействия на подследственных. Следственные дела и документы были фальсифицированы, протоколы допросов сфабрикованы самими сотрудниками УНКВД. Военной Коллегией Верховного суда СССР от 8 апреля 1940 года В.М. Сперанский был осужден по статье 58 УК РСФСР и приговорен к высшей мере наказания. 7 июля 1941 года был осужден по статье 58 и также приговорен к высшей мере наказания М.Э. Каценеленбоген. Остальные участники «московской бригады», а также работники УНКВД по Дальстрою получили различные сроки ИТЛ.

Однако, несмотря на признание незаконности действий следователей УНКВД, дела репрессированных работников Дальстроя и заключенных УСВИТЛа, за небольшим исключением, пересмотрены не были. Целью работы комиссии являлся только сбор материалов для привлечения к ответственности работников НКВД, осуществлявших репрессивные действия на Колыме. Арестованные в 1937–1938 годах бывшие руководители Дальстроя А.В Мусатов, М.А. Эйдлин, Е.М. Роппорт, П.А. Дроздов Военным трибуналом войск НКВД при Дальстрое были осуждены 12 сентября 1941 года, спустя год после расстрела Сперанского. Дроздов был приговорен к 15 годам заключения и к 5 годам поражения в правах, Раппорт – к 10 годам заключения и 5 годам поражения в правах, Мусатов и Эйдлин к высшей мере – расстрелу с конфискацией имущества^¹⁵⁷.

2.4. Лагерная подсистема Дальстроя в годы

Великой Отечественной войны

Особым периодом в истории деятельности Дальстроя стали годы Великой Отечественной войны. Численность заключенных Севвостлага, как и в целом ГУЛАГа, в этот период значительно сократилась, в тоже время планы добычи основных металлов Дальстроя – золота и олова уменьшены не были. В 1942 году перед Дальстроем была поставлена задача добыть 70 тонн золота и 3500 тонн олова в 40% концентрате. Одновременно возникла необходимость организовать на месте производство стали, стекла, запасных частей к горной технике и автотранспорту, строительных материалов, поступавших ранее с «материка». Это потребовало дополнительной рабочей силы, которой в годы войны ощущался дефицит.

Прекращение поступления заключенных с «материка» компенсировалось увеличением рабочего дня и норм выработки. Приказом начальника Дальстроя № 059 от 27 июня 1941 года вводился 12 часовой рабочий день, в среднем на 20% были увеличены дневные задания по вскрыше торфов и добыче песков.

В августе 1941 года в Дальстрое был создан Военный трибунал. Невыход на работу стал рассматриваться как контрреволюционный саботаж. Виновные привлекались к суду Военного трибунала по статье 58–14, предусматривавшей наказание вплоть до расстрела. На заседании партийно–хозяйственного актива Дальстроя, обсуждавшего итоги 1941 года, начальник лагерного отделения прииска Мальдяк докладывал, что в октябре –ноябре 1941 года на прииске Военным трибуналом за умышленное обморожение были осуждены 75 человек, 34 из них были расстреляны^¹⁵⁸. Всего за годы войны было осуждено и расстреляно только за контрреволюционные преступления, в основном за контрреволюционный саботаж, 578 человек, из них 473 человек – в 1941 году – начале 1942 года^¹⁵⁹.

С начала войны и вплоть до апреля 1942 года, в соответствии с директивой наркома НКВД и прокурора СССР от 22 июня 1941 года, освобождение заключенных, осужденных за контрреволюционные преступления было прекращено, запрещалась и переписка заключенных с волей^¹⁶⁰. Всего в 1941 году было отложено освобождение 5343 человека^¹⁶¹. Через год директивой НКВД и Прокуратуры СССР от 29 апреле 1942 года задержанные в начале войны заключенные, регулярно выполнявшие производственные нормы и не нарушавшие режим, могли быть освобождены, кроме осужденных за измену Родине, террор, шпионаж, диверсию, троцкизм, участие в антисоветских организациях, бандитизм, освобождение которых откладывалось до конца войны^¹⁶². При этом все отбывшие сроки наказания оставлялись на работу в лагерях, на правах вольнонаемных без права выезда.

Сокращение почти на 20% военизированной охраны лагерей (с 12,1 тыс. человек до 9,6 тыс.) заставило руководство Дальстроя из 45 приисков, занимавшихся добычей золота, 10 полностью перевести на вольнонаемный состав работающих. Подавляющее большинство последних составляли бывшие заключенные. Также на вольнонаемный состав были переведены два угольных района и три автобазы^¹⁶³.

Значительное увеличение производственных норм, при одновременном ухудшении в начале войны питания,^¹⁶⁴ вело к увеличению заболеваемости и смертности среди заключенных. Однако действенных мер к сохранению лагерного контингента в этот период фактически не принималось. На совещании в Дальстрое в январе 1942 года, в ответ на информацию начальника санитарного отдела о большой заболеваемости заключенных гриппом и другими простудными заболеваниями в результате проживания в холодных бараках и палатках и крайне плохим питанием, начальник Дальстроя И.Ф. Никишов потребовал пересмотреть группу находящихся на лечении, обеспечить максимальный выход заключенных на работу. При этом он заявил: «Вы часто укладываете больных гриппом, который можно перенести на ногах»^¹⁶⁵.

Опасаясь вооруженных массовых побегов, что при уменьшении численности военизированной охраны стало вполне возможным, фактически все заключенные были законвоированы. Сокращению побегов, как докладывало ГУЛАГу руководство УСВИТЛа, способствовала активизация деятельности агентурно–осведомительной сети. Точных данных о количестве осведомителей в Севвостлаге установить не удалось, однако исходя из данных по ГУЛАГу (за 4 года войны насыщенность агентурно–осведомительной сети возросла почти в 4 раза – с 1,7 процента до 8 процентов)^¹⁶⁶ можно предположить, что численность агентурно–осведомительной сети также выросла в несколько раз и составила 8-10%. Характеризуя систему доносов, агентурной сети («стукачества»), необходимо отметить, что она выполняла не только функцию получения лагерной администрацией информации о заключенных, но и являлась средством формирования атмосферы недоверия, взаимной подозрительности, замкнутости, в отношениях между заключенными. Естественно, что в условиях, когда человек оставался «один на один» с лагерной системой, ни о каких совместных действиях против лагерного произвола и сохранения себя как личности быть не могло. В целях предотвращения побегов, нарушений лагерного режима активно использовалась круговая порука. В случае нарушения лагерной дисциплины одним из членов бригады наказанию подвергались все члены бригады^¹⁶⁷.

Несмотря на крайне тяжелые условия труда, ухудшение питания в годы войны, массовых выступлений заключенных в Дальстрое в годы войны не было. Надеясь избавиться от тяжелейших лагерных условий, некоторые заключенные подавали заявления с просьбой отправить их на фронт. Но, учитывая значение золота для закупок за рубежом вооружения и продовольствия, из Дальстроя на фронт практически ни вольнонаемные, ни заключенные не направлялись.

Только усилением лагерного режима, методами наказания при постоянном уменьшении численности заключенных^¹⁶⁸ выполнить планы по добыче золота и олова, как стало ясно к концу 1942 года, было невозможно. Приказом НКВД СССР от 13 ноября 1942 года в Дальстрое и Норильскстрое с декабря 1942 года нормы продовольственного снабжения рабочих, служащих и иждивенцев, а также лагерного контингента были повышены. В частности, для заключенных предусматривалось (средняя норма): 800 г хлеба в день, в месяц 600 г жиров, 500 г сахара, 2500 г крупы и макаронных изделий, 4000 г. рыбы и мяса, (2385 калорий в сутки). Исходя из указанной нормы, предлагалось дифференцировать нормы питания в зависимости от выработки. В Чаунском и Янском горнопромышленных управлениях норма хлеба была увеличена на 20%. Средняя норма питания вольнонаемных работников предусматривала 800 г хлеба в день, в месяц 1200 г жиров, 1000 г сахара и кондитерских изделий, 3000 г крупы и макаронных изделий, 1200 г мяса и мясопродуктов, 3600 г рыбы это составляло 3510 калорий в сутки^¹⁶⁹.

С 1943 года, в соответствии с приказом НКВД СССР № 0033 от 14 февраля 1943 года были приняты меры по улучшению санитарных и бытовых условий лагерной жизни, усилению поощрения заключенных денежными премиями и ходатайствами о сокращении срока уголовного наказания и условно–досрочном освобождении^¹⁷⁰. В Северном, Западном, Тенькинском лагерных отделениях были открыты 4 новые больницы на 255 коек, 26 специальных оздоровительно–профилактических пунктов. В каждом лагерном отделении и крупном лагерном пункте были созданы оздоровительные команды^¹⁷¹. Наведение элементарного порядка в организации питания и вещевого довольствия, улучшение медицинского обслуживания более чем в два раза снизило смертность среди заключенных (с 15,5% в 1942 до 6,8% в 1943 году)^¹⁷².

В годы войны особое значение в трудовой мобилизации заключенных стало отводиться культурно–воспитательной работе среди лагерного контингента. Создание трудового подъема среди заключенных, отмечалось в отчетах культурно–воспитательного отдела (КВО) УСВИТЛа, которые направлялись в ГУЛАГ, «важнейшая задача и направление работы культурно–воспитательных отделов и частей лагерей и лагерных пунктов». В производственно–массовой работе основное внимание уделялось организации трудового соревнования за досрочное выполнение планов металлодобычи, профессиональной подготовке заключенных. В отчетах указывалось, что трудовым соревнованием в 1942 году было охвачено 76% заключенных основного производства, в 1943 году – 80%^¹⁷³. Во втором полугодии 1943 года из 80% заключенных группы «А» (основное производство) 34% выполняли производственные нормы от 100 до 120%, 25% – от 120 до 200% и 4% – выше 200%, не выполняли нормы 17% лагерного контингента^¹⁷⁴. Примером патриотического трудового подъема, указывалось в отчете КВО УСВИТЛа за 1943 год, являлось движение за перевыполнение производственных норм путем увеличения объема тачки на транспортировке песков в 2–3 раза–до 0,15–0,20 куб. м. Однако, как и трудовое соревнование в целом, данное движение было формальным, не отличалось массовым участием в нем заключенных (работали на тачках с увеличенным объемом в Северном горнопромышленном управлении 95 человек, в Тенькинском – 75 человек (соответственно 3,1% и 4,3% от числа занятых на данном переделе горных работ). Тем не менее, меры наказания за невыполнение производственных норм стали сочетаться с все более активным поощрением заключенных за перевыполнение плановых заданий, что особенно проявилось в 1943 – 1944 годах. По ходатайству перед Особым совещанием НКВД СССР за регулярное перевыполнение норм выработки были досрочно освобождены по итогам промсезона 1943 года 288 человек, сокращены сроки наказания 261 заключенному^¹⁷⁵. Формами поощрения стали выделение продовольственных посылок, перевод в бараки улучшенного проживания, денежные премии, награждение Почетными грамотами, вымпелами, публикации в многотиражной и стенной печати. Однако поощрение не имело массового характера и носило скорее символический характер. По итогам промывочного сезона 1943 года улучшение жилищно–бытовых условий получили 25 бригад –787 человек^¹⁷⁶ (около 2% занятых на добыче золота), премиальное вознаграждение выплачивалось только одной из 10–15 бригад, выполнявших месячные производственные задания. Основным стимулом трудовой деятельности оставалась повышенная норма питания.

Стремясь использовать все средства в выполнении планов, в годы войны, особенно в 1943–1945 годы, активизировалась массово–культурная работа среди заключенных. При культурно–воспитательных отделах лагерей горнопромышленных управлениях из числа заключенных были созданы 10 культбригад, которые регулярно выезжали в лагерные отделения и лагпункты с культурно–агитационными выступлениями, чего не было раньше. Созданный при культурно–воспитательном отделе УСВИТЛа передвижной эстрадный театр только за 1943 год дал 136 спектаклей и концертов. Регулярно в лагерных пунктах стали устраиваться киносеансы для заключенных: в 1943 году действовало 10 стационарных и 29 передвижных киноустановок. Как докладывало руководство УСВИТЛа, в 1943 году было проведено 62016 громких читок газет, 23876 лекции и беседы, было выпущено 8776 номеров стенных газет и бюллетеней, 60 номеров многотиражного бюллетеня. В 1944 году количество громких читок составило 73675, лекций и бесед – 30120^¹⁷⁷. Безусловно, приводимые в подобных отчетах цифры, далеко не соответствовали действительным, но характеризуют внимание лагерной администрации к культурно-политической деятельности среди заключенных.

Безусловно, меры поощрения труда лагерной рабочей силы, усиление внимания к вопросам быта заключенных, активизация массовой культурной работы способствовали некоторому улучшению их трудовой деятельности. Вместе с тем, выполнение планов добычи золота и олова в военные годы было связано прежде всего не с организацией трудового соревнования и трудовым подъемом, о которых говорилось в отчетах о культурно–воспитательной работе Севвостлага, а отработкой в этот период самых перспективных золотоносных площадей. Прииски и участки, имевшие запасы золота ниже 14 грамм на кубометр песков консервировались и закрывались^¹⁷⁸.

Blog

Сергей Михайлович Дальстрой как репрессивно-производственная структура огпу нквд мвд СССР (1932–1953 годы)

Содержание