Вестник интегративной психологии

Вид материала

Содержание

Особенности копинг-поведения сотрудников психиатрической больницы с разным уровнем стрессоустойчивости
Практика как детерминанта становления и развития психологической теории

Подобный материал:

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 40

Асмаковец Е.С. (Омск)

ОСОБЕННОСТИ КОПИНГ-ПОВЕДЕНИЯ СОТРУДНИКОВ ПСИХИАТРИЧЕСКОЙ БОЛЬНИЦЫ С РАЗНЫМ УРОВНЕМ СТРЕССОУСТОЙЧИВОСТИ

Ежедневно каждый человек сталкивается со стрессами, особенно в профессиональной деятельности. Стресс приобретает масштабы эпидемии и представляет собой основную социальную проблему современного общества. Стресс в профессиональной деятельности, как состояние психического напряжения, может вызвать у человека различные заболевания желудочно-кишечного тракта, сердечно-сосудистой и нервной системы. К его негативным последствиям относятся: снижение работоспособности, ухудшение качественных и количественных показателей работы, снижение адаптивных возможностей организма, личностные деформации и стресс-синдромы (переживания одиночества, выгорания, депрессии, хронические усталости и др.), болезни адаптации (язвенная болезнь желудка, инфаркт миокарда, гипертония, бронхиальная астма, нефросклероз и др.) (Н.Е. Водопьянова, Е.С. Старченкова, 2005; Л.А. Китаев-Смык, 1983). Поэтому особое значение необходимо уделять методам повышения стрессоустойчивости, как устойчивости моторных, сенсорных и умственных компонентов деятельности при возникающем эмоциональном переживании (В.Л. Марищук, В.И. Евдокимов, 2001) и формированию адаптивного совладающего поведения сотрудников на рабочем месте.

Совладающее поведение или «копинг» поведение, от английского «to cope» – совладать, преодолевать, «coping» – совладение, представляет собой поведение, направленное на приспособление к стрессовым обстоятельствам, готовность индивида решать жизненные проблемы. Копинг-поведение - это форма ссылка скрыта, которая предполагает сформированное умение использовать определенные средства для преодоления эмоционального стресса. Психологическое предназначение копинг состоит в том, чтобы как можно лучше адаптировать человека к требованиям ситуации, позволяя ему овладеть ею, ослабить или смягчить эти требования, постараться избежать или привыкнуть к ним и таким образом погасить стрессовое действие ситуации (С.К. Нартова-Бочавер, 1997).

Правомерно предположить наличие взаимосвязи уровня стрессоустойчивости и стратегиями копинг-поведения, которые могут рассматриваться как «ресурс стрессоустойчивости».

Целью нашего исследования было выявление особенностей копинг-поведения сотрудников областной клинической психиатрической больницы: психологов, специалистов по социальной работе, медицинских работников с разным уровнем стрессоустойчивости.

Специфические особенности деятельности сотрудников данного учреждения и проблемы, с которыми им приходится сталкиваться каждый день: огромная ответственность за жизнь и здоровье пациентов, которая тяжким грузом ложиться на их плечи; длительное нахождение в «поле» отрицательных эмоций - страдания, боли, отчаяния, раздражения и так далее, которые так или иначе по механизму эмоционального заражения передаются и на сотрудников больницы; неравномерный режим работы с ночными и суточными дежурствами, что нарушает естественные биоритмы труда и отдыха и негативно влияет на адаптивные способности организма; заработная плата сотрудников, которая явно не соответствует степени их социальной ответственности, что вызывает чувство неудовлетворённости своей профессией и связанные с этим личностные стрессы.

В нашем исследовании мы выявляли особенности устойчивости к профессиональным стрессам, которые проявляются в физиологических и психологических реакциях на напряженные ситуации в трудовой деятельности человека. Мы исследовали особенности трех видов профессиональных стрессов: психологического, рабочего и организационного.

Выявляя особенности копинг поведения, т.е. поведенческие и когнитивные усилия, применяемые индивидом, чтобы справиться с внешней стрессовой средой, мы опирались на типологию К. Карвера, выделяющего:

• активно-адаптивные копинг-стратегии, которые направлены непосредственно на разрешение проблемной ситуации: «активный копинг»; «планирование»; «поиск активной общественной поддержки»; «положительное истолкование и рост»; «принятие» - признание реальности ситуации.

• пассивно-адаптивные копинг-стратегии, которые могут способствовать адаптации человека в стрессовой ситуации, однако он не связаны с активным копингом: «поиск эмоциональной общественной поддержки»; «подавление конкурирующей деятельности»; «сдерживание».

• неадаптивные копинг-стратегии, которые только в некоторых случаях, помогают человеку адаптироваться к стрессовой ситуации и справиться с ней: «фокус на эмоциях и их выражение»; «отрицание»; «ментальное отстранение»; «поведенческое отстранение».

Поэтому для диагностики особенностей стрессоустойчивости в профессиональной деятельности мы использовали следующие методики: «Стрессоры», «Инвентаризация симптомов стресса», «Шкала организационного стресса» Мак – Лина», «Шкала психологического стресса PSM-25». Для диагностики стратегий копинг – поведения сотрудников КПБ мы использовали методику «Стратегии копинг-поведения» К. Карвера.

Полученные с помощью данных методик результаты показали:

Сотрудники клинической психиатрической больницы из всех видов профессиональных стрессов менее всего подвержены влиянию психологического стресса.

Большая часть сотрудников КПБ подвержена влиянию организационного стресса, что говорит о том, что ситуации, связанные с взаимоотношениями в коллективе организации, особенность деятельности являются главным источником стресса для сотрудников КПБ.

Личностные свойства – компоненты (составляющие) устойчивости к организационному стрессу (Мак-Лин) у психологов имеют высокие уровни развития, что способствует высокой устойчивости к организационному стрессу; у специалистов по социальной работе показатели компонентов устойчивости – низкие, что свидетельствует о том, что специалисты по социальной работе обладают низкой устойчивостью к организационному стрессу.

Наиболее подвержены организационным, рабочим и психологическим стрессам медицинские работники и специалисты по социальной работе, наименее подвержены психологи. Возможно, это связано с нагрузкой, интенсивностью, эмоциональным напряжением и уровнем ответственности сотрудников КПБ на рабочем месте.

Основными стресс-факторами для сотрудников КПБ являются перегрузка на работе и напряжённые отношения с руководством. Реже стресс-факторами являются сфера деятельности и конфликты с коллегами. В большей степени воздействию стресс-факторов подвержены специалисты по социальной работе.

Нами были выявлены особенности копинг поведения сотрудников Клинической психиатрической больницы с разным уровнем устойчивости к профессиональным стрессам:

Сотрудники КПБ с высоким уровнем устойчивости к рабочему стрессу прибегают к копинг-стратегиям, которые являются пассивно-адаптивными (поиск эмоциональной общественной поддержки, подавление конкурирующей деятельности, сдерживание) и активно-адаптивными (активный копинг, планирование, поиск активной общественной поддержки, положительное истолкование и рост, принятие). У сотрудников КПБ со средним уровнем устойчивости к рабочему стрессу преобладают активно-адаптивные копинг-стратегии. Кроме того, они также используют копинг-стратегии, которые являются пассивно-адаптивными. Также активно используют такую копинг-стратегию, как юмор. У сотрудников с низким уровнем устойчивости к рабочему стрессу преобладают неадаптивные копинг-стратегии (фокус на эмоциях и их выражение, отрицание, ментальное отстранение, поведенческое отстранение). Также они активно прибегают к использованию алкоголя. Сотрудники данной группы практически не используют активно-адаптивные и пассивно-адаптивные копинг-стратегии.

Сотрудники КПБ, независимо от уровня устойчивости к психологическому стрессу, активно используют активно-адаптивные и пассивно-адаптивные копинг-стратегии, реже, используют неадаптивные копинг-стратегии.

У сотрудников КПБ с высоким уровнем устойчивости к организационному стрессу преобладают активно-адаптивные копинг-стратегии. Кроме того, они прибегают к использованию пассивно-адаптивных копинг-стратегий. У сотрудников со средним уровнем устойчивости к организационному стрессу преобладают в равной степени как активно-адаптивные, так и пассивно-адаптивные копинг-стратегии. Также ими активно используются такие копинг-стратегии как обращение к религии, употребление алкоголя, юмор. У сотрудников с низким уровнем устойчивости к организационному стрессу преобладает неадаптивные копинг-стратегии. Ими практически не используются активно-адаптивные копинг-стратегии и стратегии, которые способствуют адаптации человека к стрессовой ситуации.

Таким образом, результаты нашего эмпирического исследования показали: чем выше уровень устойчивости к профессиональным стрессам, тем более адаптивные и активные копинг-стратегии используют сотрудники клинической психиатрической больницы. Для повышения уровня устойчивости к профессиональным стрессам необходимо внедрение коррекционных и профилактических программ, направленных на выработку навыков использования активных адаптивных копинг-стратегий в стрессовой ситуации.

Айрапетян Д.Р. (Ереван)

Восприятие и субъективная оценка времени

в контексте психодиагностических проблем принятия решения

Методологический анализ и разработка принципов и факторов принятия решения (ПР) один из основных и актуальных проблем психологии ПР (Карпов А.В. 1999, Корнилова Т. В. 1994, Kahneman D. & Tversky A. 1999, Wittmann M. 2007). В немногочисленных исследованиях, отражающих различные подходы, можем отметить кардинальные разногласия.

У западных авторов сложилась традиция исследования процессов ПР методом лабораторного эксперимента посредством моделирования разных ситуаций ПР. Самыми известными из этих моделирующих систем, считаются «задача Линды» или «выбор в случае терроризма» Д. Канемана, «выбор ожидаемого выигрыша» М. Аллэ, и много других моделирующих игр и задач(Tversky A. and Kahneman D. 1983, Allais M. 1953). В основе такого подхода лежат несколько объективных и субъективных причин. Первая связана с тем, что результаты психологических исследований проблем ПР в основном применялись в экономической практике, где требовалось лишь определить рациональность или же иррациональность экономического агента. И поэтому исследователи ПР не старались вникать в чисто психологические закономерности ПР. Другим психодиагностическим критерием ПР, наряду с рациональностью, стал фактор «восприятия риска», что повысило роль психологического подхода в исследованиях процессов ПР. Но и в этом случае западные исследователи продолжали придерживаться вышеуказанных методов (Slovic P. 1987, Brandsma А. 1986, Yudkowsky E. 2007).

Другой методологический подход лежит в основе психологических исследований процессов ПР в российской психологии. Во-первых, это связанно с тем, что психологические исследования процессов ПР отделились в самостоятельную сферу. Во-вторых, это связано с тем, что разные психологические концепции проблем принятия решения основываются на деятельностном подходе. В психодиагностическом плане продуктивнее обратиться к подходам Т. Корниловой и А. Карпова (Корнилова Т. 1994, Карпов А. 1999).

Т. Корнилова, взяв за основу традиционно выделяемые на западе психодиагностические критерии ПР (рациональность, риск), с методологической точки зрения разрабатывает их, сопоставляя западные и российские теории, обосновывает их как личностные свойства и делает первый шаг к созданию тестовой модели психодиагностики ПР. Результатом ее работы становится опросник «Личностные факторы принятия решения» (ЛФР-25). А. Карпов, основываясь на принципах теории деятельности, обосновывает свою концептуальную точку зрения психодиагностических проблем ПР, рассматривая последнюю как интегральный психический процесс. Он обращает внимание, как минимум, на шесть основных недостатков западного психодиагностического подхода и лабораторного эксперимента. А. Карпов считает: «Попытки моделирования процессов ПР в автономном и самостоятельном виде, в аналитической изолированности от деятельности и поведения могут привести, в лучшем случае, к воспроизведению лишь какого-либо аспекта ПР, а в худшем – к моделированию иного, нежели ПР, процесса. При таком аналитическом моделировании не только рвутся реальные связи ПР с поведением, деятельностью – с той регулятивной базой, на основе которой он вообще становится реализуемым; не только теряется его регулятивная специфика и детерминация, но и утрачивается главное – заложенные в регуляции детерминанты развертывания процесса ПР». А. Карпов предлагает от традиционно-лабораторного эксперимента (ТЛЭ), через методы естественного моделирования (ЕМ), имитационных задач (ИЗ) и деятельностно-опосредованного моделирования (ДОМ) перейти к изучению процессов ПР в психологическом анализе деятельности (ПАД). Тогда, по мнению Карпова, можно будет осуществить все возможные принципы экспериментального изучения процессов ПР, одним из которых является принцип регистрации оптимального количества показателей ПР (А. Карпов 1999).

У А. Карпова в числе показателей ПР (точность и время реализации решения, количественные и содержательные характеристики информационной основы ПР, субъективная оценка правильности хода и результатов решения и т.д.), не отмечен фактор восприятия и субъективной оценки испытуемых во времени отведенного на ПР как психодиагностический необходимый показатель, что несомненно является неотъемлемым фактором в реальной жизни и деятельности субъекта ПР.

Первое упоминание о факторе времени в исследовании процессов ПР мы встречаем у И. Дрора и Дж. Бушемеера, а также М. Виттемана и М. Паулуса (Dror I., Bushemeyer J., Basola B., 1999, Wittmann, M. and Paulus, M., 2007).

Проблему восприятия времени в контексте проблем ПР можно обсудить в двух разных планах. Обсуждением проблем первого плана и занялись вышеуказанные авторы экспериментальным путем доказывая, что импульсивными людьми результаты, получаемые в скором будущем и более ценные для субъекта ПР, предпочтительней отдаленным результатам, хотя их абсолютная ценность оценивается высоко. По мнению авторов, это также связано с академическим и профессиональным успехом в жизни.

Обсуждаемые теоретические выводы и экспериментальные факты являются основой для более глубокого изучения фактора времени в процессах ПР и позволяют выдвинуть гипотезу, что восприятие и субъективная оценка времени влияет на процесс решения проблем и выбор основной стратегии ПР.

Ярким примером этого факта является ситуация цейтнота в шахматной игре. Ситуации цейтнота условно можем разделить на две основные группы: объективные и субъективные. Во время объективного цейтнота мы все можем наблюдать, что на часах у игрока уже считанные минуты, и он под давлением фактора времени принимает разного рода решения. Но для психологического анализа более интересна другая ситуация – когда у игрока на часах еще достаточно времени, чтобы тщательно выбирать стратегии ПР (и об этом свидетельствуют эксперты), но у шахматиста появляется психологическая нехватка времени – так называемый субъективный цейтнот. Одной из причин возникновения такого состояния и является восприятие и оценка временных интервалов самим субъектом. Для выяснения взаимосвязи восприятия и оценки времени с факторами ПР мы запланировали экспериментальную работу с шахматистами, которая включала серию тестов и экспериментальных заданий.

Тестировались личностные факторы принятия решения по опроснику ЛФР-25, исследовалась степень точности восприятия коротких промежутков времени, а также испытуемым предлагалось принимать решения в ситуациях бинарного выбора Д.Канемана и М. Аллэ (Корнилова Т. 1994, Калинин С. 2006, Пашукова Т. И др. 1996, Tversky A. and Kahneman D. 1983, Allais M. 1953). В исследовании приняли участие 20 юных шахматистов РА, имеющих разряд мастера и международного мастера.

Обсудим основные результаты исследования. По степени точности восприятия коротких промежутков времени выборка распределилась в интервале 50-115%, по шкале рациональности опросника ЛФР-25 - от P10 до P80, по шкале готовности к риску – от P10 до P90, а персональная компетентность во времени по сырым баллам от 19 до 38 баллов. Интересны результаты по ситуациям бинарного выбора – только 25%-ов испытуемых выбрал рациональный ответ в задаче Линды Д.Канемана и столько же процентов рационального выбора в одной из ситуаций М.Алле. Подробней результаты бинарных выборов обсудим далее, а пока остановимся на обсуждении взаимосвязи степени точности восприятия коротких промежутков времени с личностными факторами принятия решения.

Поскольку подсчет коэффициентов корреляции в основном был невозможен, а в тех случаях, когда был возможен, не дал значимых результатов, мы предприняли более тонкий анализ полученных данных. Испытуемые, показавшие высокие результаты по шкале рациональности ЛФР выше 75-ой процентили, по степени точности восприятия времени оказались в интервале 70-90%, а показавшие низкие результаты (ниже 25-ой процентили) – в интервале от 100% до 115%. По шкале готовности к риску показавшие высокие результаты оказались в интервале от 90 до 100%. Показавшие же низкие результаты по шкале готовности к риску разбросаны по всей шкале степени точности восприятия времени. Относительно ситуации бинарного выбора, в задаче Д. Канемана, все испытуемые, предпочитавшие рациональный выбор, оказались в интервале 70-100% по степени точности восприятия времени. Это означает, что те испытуемые, которые в определенной степени переоценивают временные интервалы, более рациональны в ситуациях ПР, но если переоценка превышает 30%, то взаимосвязь пропадает. Та же закономерность применима и к фактору готовности к риску, но с наименьшим интервалом – не более 10%. Если же имеет место недооценка временных интервалов, то она обратно пропорциональна фактору рациональности, а готовность к риску – становится независимым фактором.

А теперь обратимся к результатам ситуации бинарных выборов М. Аллэ. В опросник мы включили три таких ситуации. В первой задаче, в ситуации A, есть 100%-ая уверенность в получении выигрыша в 1 млн. франков, а в ситуации B имеется 10%-ая вероятность выигрыша в 5 млн. франков, 89% - в 1 млн. франков и 1% – не выиграть ничего. Во второй задаче предлагается сделать выбор между ситуацией C и D. В ситуации C имеется 10% вероятность выигрыша в 5 млн. франков и 90% – не выиграть ничего, а в ситуации D - 11% составляет вероятность выигрыша в 1 млн. франков и 89% – не выиграть ничего. В третьей задаче предлагается сделать выбор между ситуацией E и F. В ситуации E имеется 89% вероятность выигрыша в 5 млн. франков, 10%-ая вероятность выигрыша в 1 млн. франков, и 1% – 10 млн. франков, а в ситуации F 89% вероятности выигрыша в 5 млн. франков, 10%-ая вероятность выигрыша в 1 млн. франков, и 1% – не выиграть ничего. В 3-ей задаче рациональным выбором является ситуация F, но, по результатам М. Аллэ, боязнь – 1% вероятности не выиграть ничего, большинство людей склоняется к выбору Е. Так и в нашем эксперименте, только 25% испытуемых предпочли ситуацию F, и они, по степени точности восприятия времени, находятся также в интервале от 90 до 100%. Это еще раз доказывает, что если «задача Линды» моделирует фактор рациональности в чистом виде, то в 3-ей задаче Аллэ моделируется также и фактор рискованности. Что касается первых двух задач, то парадокс Аллэ гласит, что значительное большинство индивидов в этих условиях предпочитает выбор ситуации A в первой паре и ситуации C во второй. В нашем же эксперименте, в чистом виде, парадокс не выявился. Выборка разделилась на две равные части в первой задаче, а большинство испытуемых (75%) во второй задаче отдали свое предпочтение ситуации C (болле рациональной по теории вероятности), что лишний раз доказывает, что эти задачи моделируют факторы ПР в разной степени выраженности. Если сопоставить эти выборы с результатами степени точности восприятия времени, то выясняется, что в первой задаче отдающие предпочтение более рациональному варианту – B, испытуемые находятся в середине шкалы восприятия времени – 70-100%. А испытуемые, отдавшие свое предпочтение варианту абсолютной надежности А, расположены на краях шкалы точности восприятия времени – 40-70% и 100-110%.

Это еще раз доказывает нашу гипотезу о прямой взаимосвязи восприятия и субъективной оценки времени и факторов ПР. Но также подчеркивает то, что в сфере психодиагностических проблем ПР еще много противоречивых подходов, а психодиагностика ПР нуждается в одном едином обоснованном подходе, что сделало бы возможным результативно моделировать оптимальное количество факторов ПР.

Артемьева О.А. (Иркутск)

ПРАКТИКА КАК ДЕТЕРМИНАНТА СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ

Решение вопроса об интеграции теории и практики, несмотря на его актуальность для современной науки, требует учета закономерностей развития науки в целом, в ее исторической ретроспективе. Проблема единства теории и эмпирии в психологии, хотя и имеет уникальную историю решения, имеет в своей основе общенаучные тенденции. В формировании и развитии науки В.С. Степин выделяет две стадии: зарождающейся науки (преднауки) и науки в собственном смысле этого слова. Преднаука изучает преимущественно те вещи и способы их изменения, с которыми человек многократно сталкивается в обыденном опыте. Деятельность преднаучного мышления формируется на основе практики и представляет собой идеализированную схему практических преобразований реальных предметов. По мере развития познания формируется новый способ построения знаний – собственно научный. Материалом последнего являются ранее сложившиеся системы знания (языка). Они погружаются в особую структуру, заимствованную из другой области знания, где она предварительно обосновывается в качестве схематизированного образа предметных структур действительности. Таким образом, в науке наряду с эмпирическими правилами и зависимостями, выявляемыми в преднауке, формируется особый тип знания – теория, позволяющая получить эмпирические зависимости как следствие из теоретических постулатов. Однако достоверность полученного знания проверяется практикой. Становление и развитие научного познания в VI – I вв. до н.э. со свойственным античному расслоенному обществу презрительным отношением к физическому труду привело к противопоставлению абстрактно-теоретических исследований и практически-утилитарных форм применения научных знаний (Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы. М., 2008).

Таким образом, исторически практическое познание предшествовало теоретическому, научному. Практика была основанием научного поиска. Вместе с тем в процессе развития научное знание стало противопоставляться практическому, прикладному, как низшему уровню. Возникновение таких философских направлений, как рационализм и эмпиризм, способствовало закреплению этого противопоставления. Выдвинутое в рамках диалектического материализма положение о необходимости связи теории и практики предполагает рассмотрение практики как исходного и конечного пункта познания, а теории – как промежуточного звена, на котором происходит интерпретация полученных данных и построение гипотез. Существенным является понимание повышение уровня практики на начальном и конечном этапе, ее преобразования в результате теоретического осмысления (Алексеев П.В., Панин А.В. Теория познания и диалектика. М., 1991).

В психологии проблема соотношения теории и практики приобретает специфическое звучание в силу наличия специфических форм практики. Как свидетельствуют результаты историко-психологического исследования Е.А. Будиловой, во второй половине XIX в. такими формами были, прежде всего, судопроизводство и военное дело. В основе историко-психологического исследования «Социально-психологические проблемы в русской науке» (М., 1983) лежало признание общественной практики в качестве важнейшей детерминанты становления и развития психологической науки. В частности становление отечественной юридической психологии во второй половине XIX в. рассматривается как ответ на требования нового порядка судопроизводства, введения суда присяжных. Развитие военной психологии объясняется запросами практики создания массовой многонациональной по составу армии, непрерывной профессиональной подготовки, необходимости идеологической работы, руководства в армии в условиях нарастающих социальных противоречий. Существенно, что накопление психологического знания в российской науке XIX в. проходило в работах не ученых-психологов, а специалистов в обозначенных областях: юристов-практиков А.М. Бобрищева-Пушкина, Л.Е. Владимирова, журналиста Н.М. Ядринцева, военных М.И. Драгомирова, К. Дружинина и др.

К началу ХХ в. произошло расширение сферы психологической практики. Ее основными областями стали психологическое сопровождение учебного, производственного и терапевтического процессов. Развитие психологии в России происходило параллельно и в связи с развитием мировой науки: отсутствовал языковой барьер, существовала практика зарубежных стажировок, отечественные исследователи участвовали в зарубежных конференциях, совместных научных исследованиях, публиковали свои работы на иностранных языках (Артемьева О.А. Реализация комплексного подхода к человеку в работах В.М. Бехтерева// Бехтеревские чтения в Елабуге: Мат-лы межд. науч. конф. Елабуга, 2008. С. 29-33; Артемьева О.А. Социально-психологические детерминанты научного знания в психологии// Психология когнитивных процессов: Мат-лы всерос. науч.-практ.конф. Смоленск, 2007. С. 8-12.).

Это позволяло Л.С. Выготскому – одному из передовых психологов-исследователей тех лет – рассматривать методологические проблемы мировой психологии в целом. Его фундаментальная работа «Исторический смысл психологического кризиса» (рукопись 1926 г.) представляет собой попытку объяснения причин рассматриваемого явления и путей его продуктивного разрешения. В этой работе Л.С. Выготский называет развитие прикладной психологии главной движущей силой кризиса в его последней фазе. В прикладной психологии он усматривает «все прогрессивное, здоровое, с зерном будущего, что есть в психологии». Она «дает лучшие методологические работы. Представление о смысле происходящего и возможности реальной психологии можно составить себе только из изучения этой области…Центр в истории науки передвинулся; то, что было на периферии, стало определяющей точкой круга. Как и о философии, отвергнутой эмпиризмом, так и о прикладной психологии можно сказать: камень, который презрели строители, стал во главу угла» (Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. М., 1982. С. 291-436.).

По мнению Л.С. Выготского, через психотехнику, психиатрию, детскую психологию и криминальную психологию психология впервые столкнулась с высокоорганизованной практикой – промышленной, воспитательной, политической, военной. «Это прикосновение заставляет психологию перестроить свои принципы так, чтобы они выдержали высшее испытание практикой. Она заставляет усвоить и ввести в науку огромные, накопленные тысячелетиями запасы практически-психологического опыта и навыков, потому что и церковь, и военное дело, и политика, и промышленность, поскольку они сознательно регулировали и организовывали психику, имеют в основе научно неупорядоченный, но огромный психологический опыт…Она для развития психологии сыграет ту же роль, что медицина для анатомии и физиологии и техника для физических наук». Л.С. Выготский противопоставляет прежнюю и новую психологию. «Там практика была колонией теории, во всем зависимой от метрополии… практика была выводом, приложением, вообще выходом за пределы науки, операцией занаучной, посленаучной, начинавшейся там, где научная операция считалась законченной. Успех или неуспех практически нисколько не отражался на судьбе теории. Теперь положение обратное; практика входит в глубочайшие основы научной операции и перестраивает ее с начала до конца; практика выдвигает постановку задач и служит верховным судом теории, критерием истины». Наиболее существенно то, что Л.С. Выготский рассматривал практику как конструктивный принцип науки, требующий философского осмысления эмпирического материала, методологии науки: «Сложнейшие противоречия психологической методологии переносятся на почву практики и только здесь могут получить свое разрешение. Здесь спор перестает быть бесплодным, он получает конец. Метод – значит путь, мы понимаем его как средство познания; но путь во всех точках определен целью, куда он ведет. Поэтому практика перестраивает всю методологию науки» (там же).

Представленные взгляды Л.С. Выготского были опубликованы лишь десятилетия спустя. Названные области психологической практики имели после его ухода уникальную историю развития. В 1920-1930-х гг. обслуживавшие их теоретико-прикладные направления были подвергнуты жесткой идеологической критике. Среди «репрессированных» научных направлений оказались педология, психотехника и психоанализ. Прикладная психология была «обезглавлена». Идеологическая ситуация предписывала устранение из теоретических основ науки всех чужеродных концепций, построение самобытной советской науки на фундаменте марксистко-ленинской философии. Такой поворот истории отечественной психологии привел к увеличению в ней доли теоретического знания по сравнению с эмпирическим.

Исключением в формировании этой тенденции стал период Великой Отечественной войны, когда запросы практики оказали важнее идеологических задач (Артемьева О.А. Социальная детерминация отечественной психологии в периоды войн// Вестник Университета (ГУУ). №10. 2008. С.22-25). В это время были открыты новые психологические лаборатории, научно-исследовательский институт психологии в Киеве, психологические кафедры и отделения в Московском и Ленинградском университетах. В 1943 г. была организована Академия педагогических наук с психологическим отделением, в 1945 г. – сектор психологии при АН СССР. В годы Великой Отечественной войны активно развивалась военная психология. Участие в этом приняли как те, кто вступил в войну, будучи специалистом-психологом, так и те, «кому боевой опыт подсказал важность научной разработки военно-психологической проблематики» (Дьяченко М.И. Советская психологическая наука на службе обороны родины// Вопросы психологии. 1985. №3. С.5-13). Приобрели известность психологические работы посвященные военной маскировке Б.Г Ананьева, Б.М. Теплова, С.В. Кравкова, психологическим основам стрельбы Д.Б. Эльконина, особенностям взаимоотношений в воинском коллективе А.Д. Глоточкина и др. В это время был накоплен значительный опыт восстановительной работы в эвакогоспиталях. Оказались востребованы знания психотехники (Геллерштейн С.Г. Восстановительная трудотерапия в системе работы эвакогоспиталей. М., 1943). По словам А.Р. Лурия, именно во время войны и ближайший послевоенный период нейропсихология превратилась в самостоятельную отрасль психологической науки (Лурия А.Р. Этапы пройденного пути. Научная автобиография. М., 1982).

Травля психологии и психологов в послевоенный период ограничила возможности развития науки в единстве теории и практики. Эта особенность сохранялась вплоть до 1980-1990-х гг., принесших с собой политические и экономические перемены. Уже в 1980 г. происходящий «крутой подъем» в развитии психологии Б.Ф. Ломов объяснял развитием общественной практики и связанным с этим развитием исторических, экономических, социологических и т.п. исследований, сталкивающихся с необходимостью «анализа "микропроцессов" и "микромеханизмов" жизни общества, индивидуального уровня социального бытия человека» (Ломов Б.Ф. Теория, эксперимент и практика в психологии // Психол. журн. 1980. Т. 1. № 1. С. 8-20). Основными направления детерминации науки практикой он называл определение проблематики психологии, подходов к ее разработке и используемых методов.

Снятие ограничений на осуществление психологической практики, в том числе ее альтернативных форм, в стране привел к лавинообразному росту багажа не только научного, но, прежде всего, вненаучного психологического знания в обозначенных выше сферах производства и сбыта, воспитания, психотерапии. Новые психологические подходы, выросшие на почве зарубежных теорий и отечественной вненаучной практики в областях религии, мифологии, искусства, подчас входят в противоречие с отечественной концепцией психологии. Психологическая практика на очередном этапе своего развития, словами Л.С. Выготского, перестраивает методологию. В связи с этим, решение проблемы интеграции теории и практики на современном этапе развития психологии в России видится в способности теории решать запрос практики и проверять себя на ее материале, в объединении психологов, формировании единой системы получения и изучения эмпирических данных с последующим обогащением практики. Существенным для решения этих задач является, с одной стороны, дифференциация и изучение современных общественных практик как носителей психологического знания, а с другой – привлечение для их осмысления современных научных достижений, в частности постнеклассических подходов в психологии.

Blog

Вестник интегративной психологии

Содержание