Geum.ru

Вестник интегративной психологии

Вид материалаДокументы

Содержание


Межличностное доверие
Практика как детерминанта становления и развития психологической теории
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   40
Антоненко И.В. (Москва)

МЕЖЛИЧНОСТНОЕ ДОВЕРИЕ

В основе межличностного доверия лежит взаимодействие двух личностей, одна из которых выступает субъектом доверия, другая ее объектом (в соответствии с философскими дефинициями категорий субъекта и объекта). Поэтому для понимания межличностного взаимодействия существенным является выявление структуры личности, релевантной доверию.

В настоящее время разработано огромное число различных концепций личности. Только их простое перечисление заняло бы десятки страниц. В частности, подробно разработанную социально-психологическую структуру личности предлагает Б.Д.Парыгин, относя эту проблему «к числу актуальнейших вопросов социально-психологической теории». Б.Д.Парыгин пишет: «личность – это интегральное понятие, характеризующее человека в качестве объекта и субъекта биосоциальных отношений и объединяющее в нем общечеловеческое, социально-специфическое и индивидуально-неповторимое». И далее указывает: «социально-психологическая модель личности представлена двумя подструктурами – статической и динамической». Согласно автору, статическая подструктура включает в себя компоненты: общечеловеческий, биосоциальный, социально-специфический и индивидуально-неповторимый. А динамическая подструктура содержит следующие компоненты: психическое состояние субъекта и поведение. Б.Д.Парыгин подчеркивает целостность личности и при этом отмечает, что статическая и динамическая подструктуры являются разными сторонами одного целого – человека, поведение – лишь другая сторона личности. Далее ученый выделяет два инструментальных подхода к исследованию этих структур личности: аналитический и интегральный. Аналитический подход позволяет производить многообразные дифференциации внутри каждой подструктуры и их компонентов, при интегральном же подходе личность берется в самом общем плане.

Доверие имеет отношение к каждой подструктуре личности по Б.Д.Парыгину. Оно представлено в статической подструктуре личности общечеловеческим содержанием доверия, понятным для любой нации и расы, социально-специфическим содержанием, характерным для той или иной нации, культуры, государства, социального слоя, рода, семьи, и, наконец, индивидуально-неповторимым содержанием, специфичным для данного конкретного человека. В динамической подструктуре личности доверие также отражено и в психических состояниях индивида и в его поведении. Но это не разные не связанные друг с другом аспекты или проявления доверия в личности, а именно проявления целостной личности, проявления одного и того же феномена доверия в разных формах. Это не онтологически разные формы – онтология здесь одна – феномен доверия, а разные формы восприятия и постижения доверия, т.е. гносеологически различные формы данности доверия. Таким образом, о какой бы форме доверия речь не шла (его общечеловеческом, социально-специфическом или индивидуально-неповторимом содержании, его проявлении в виде состояния или поведения), его онтологическая форма психического бытия остается одной и той же, но в его содержании могут быть обнаружены моменты разной степени общности (всеобщие, частные, уникальные) и гносеологически различные проявления (психическое состояние как интроспективная данность доверия и поведение как данность доверия для внешнего наблюдателя).

Эта единая онтологическая форма психического бытия доверия нами прослежена в категориях: психическое явление – психическое образование – высшая психическая функция – функциональный психический орган (А.А.Ухтомский, Н.А.Бернштейн, Л.С.Выготский, А.Н.Гусев, А.В.Запорожец, В.П.Зинченко, А.Н.Леонтьев, А.Р.Лурия и др.). Но она требует своего содержательного наполнения. В то же время взаимодействуют в межличностном общении не функциональные органы, а конкретные люди. И в процессах социальной перцепции они постигают друг друга и значение доверия для межличностного взаимодействия.

Социальная перцепция обычно трактуется как восприятие, понимание и оценка отдельной личностью или социальной группой социальных объектов (других личностей, социальных групп и общностей). В ее рамках также выделяется более узкое понятие – межличностной перцепции, которое означает восприятие, понимание и оценку одной личностью другой в процессе общения и взаимодействия. В социальной перцепции существует ряд стадий переработки социальной информации: непосредственно процесс восприятия наблюдаемого поведения, интерпретация воспринимаемого поведения, эмоциональная оценка интерпретированного поведения и построение стратегии собственного поведения субъектом перцепции. Основными механизмами межличностного восприятия считаются идентификация, эмпатия, рефлексия и каузальная атрибуция. Каждый из этих механизмов содержит в себе возможность неточного или ошибочного восприятия. Одна из наиболее распространенных ошибок социальной перцепции называется фундаментальная ошибка атрибуции: она заключается в тенденции наблюдателей недооценивать ситуационную составляющую и переоценивать личностную в поведении других людей. Существуют и другие социальные эффекты, приводящие к ошибкам в социальной перцепции: это социально-психологические барьеры (Б.Д.Парыгин), эффекты установки, ореола, первичности, новизны, стереотипизации и др. В целом социальное восприятие является субъективным в отношении своего процесса и результата.

Социальная перцепция доверия в межличностном взаимодействии нами была исследована эмпирически на небольшой выборке. В основе этого исследования лежали три простые анкеты. Вопросы первой анкеты касались не только межличностного доверия, но и абстрактного и социального доверия. Интересным оказалось сравнить между собой перцепцию разных видов доверия респондентами. Испытуемые представляли собой работающих людей и одновременно получающих второе высшее образование, общим числом 57 человек, из них 36 – женщин, 21 – мужчин. Группа разнородна по возрасту (23–43 лет) и основной деятельности: от рядовых исполнителей и руководителей среднего звена (менеджер по персоналу, зам. начальника управления и пр.) до главных специалистов и руководителей организаций (ведущий экономист, директор и т.п.). Полученные данные рисуют сложную картину восприятия респондентами значения доверия в различных социальных сферах: в одних случаях доверие видится ими более значимым, чем в других. При этом существуют явно выраженные гендерные различия в оценке значимости доверия в некоторых сферах. Полученные данные можно проранжировать по оценке субъективной значимости доверия в отдельных областях социальной жизни.

Результаты исследования показывают, что 100% респондентов считают значение доверия в близких отношениях существенным. Из предложенных к оценке областей близкие отношения оказались для всех наиболее значимой сферой, в которой доверие признано безусловно необходимым элементом. Уже в деловых отношениях только 75% респондентов считают доверие существенным, 16% признают его значение средним, а 9% – несущественным. Всего оценивалось значение семи видов доверия, из них четыре вида доверия относятся к межличностному доверию. Во всех случаях значение доверия в межличностном взаимодействии в целом признано существенным. Как видно, уменьшение субъективной значимости доверия в целом происходит по мере удаления социальной сферы от непосредственной жизнедеятельности человека и актуальных смыслов: респонденту понятно и значимо доверие в близких отношениях, в деловых отношениях, к политическим деятелям, но для него менее ясным является доверие между людьми вообще или доверие в обществе. В целом полученные результаты свидетельствуют о высокой значимости доверия в межличностных отношениях. Одно дело – гипотетически предполагать такой результат, другое – получить его явные доказательства. При этом значимость доверия возрастает по мере возрастания значимости для респондента самих отношений, уменьшения, так сказать, социальной дистанции между субъектом и объектом. Эта тенденция выражена явно, и ее можно считать выявленной закономерностью значимости доверия: значение доверия для субъекта доверия тем выше, чем меньше социальная дистанция между ним и объектом доверия. При этом под социальной дистанцией мы понимаем соотношение формальных и неформальных аспектов общения в социальном взаимодействии: чем больше в общении представлено формальных аспектов по отношению к неформальным, тем больше социальная дистанция.

Посмотрим, в связи с этим, какой процент респондентов указал на существенность доверия в разных видах отношений. В близких отношениях социальная дистанция минимальна – значимость доверия максимальна (100%). В деловых отношениях люди выступают как партнеры или коллеги, от качества их взаимодействия зависит приоритетный для них результат, они сближены по многим общим позициям, – значение доверия велико (75%). Сотрудники организации взаимодействуют более формально – уровень доверия можно снизить (56%). Отношения между людьми вообще – категория не совсем ясная для респондента, но еще сохраняет характер межличностного общения, общения с «человеком с улицы», тем самым, значение доверия еще достаточно велико (51%). Практически на таком же уровне находится оценка значения доверия к руководству, людям, имеющим более высокий социальный статус (49%), это еще межличностные отношения, но в них социальная дистанции достаточно велика. Доверие в обществе – категория еще более абстрактная, социальная дистанция здесь предельна – между человеком и обществом, поэтому уровень доверия минимален, но достаточно высок (40%). Из выявленной закономерности выбивается высокое значение доверия к политическим деятелям и руководителям государства (68%), поскольку этот вид доверия является абстрактным доверием – обычные люди не вступают в межличностные отношения с политическими деятелями и руководителями государства. Но, во-первых, вероятно, ими предполагается (в форме бессознательной установки) большое значение этих деятелей в функционировании государства и влиянии на их собственную жизнь. Во-вторых, к ним существует личное отношение как к конкретным персонам, т.е. эти абстрактные отношения приобретают форму псевдо-межличностных отношений, воображаемых межличностных отношений и в шкале субъективной значимости они принадлежат категории межличностных, а не абстрактных отношений.

Еще один анкетный опрос проводился среди студентов дневного отделения и служил, в первую очередь, эмпирической проверкой теоретической модели доверия. Вопрос стоял о том, действительно ли доверие является встречным эквивалентным отношением, как это было обосновано теоретически. Было опрошено 47 студентов дневного отделения Государственного университета управления. В результате с высокой степенью достоверности было показано, что доверие является встречным эквивалентным отношением, обусловленным объектным отношением. 15% респондентов показали, что они «полностью доверяют», и 81% – «скорее доверяет» человеку, который к ним относится позитивно (в сумме это составляет 96%). 96% показали, что они «полностью не доверяют», и 4% – «скорее не доверяют» человеку, который к ним относится негативно (в сумме это составляет 100%). Эти результаты были также подтверждены на другой выборке, где была использована более дифференцированная анкета. Таким образом, мы считаем эмпирически доказанным факт, что доверие – это встречное эквивалентное положительное отношение субъекта к объекту, обладающему качеством направленной к субъекту позитивности; недоверие – это встречное эквивалентное отрицательное отношение субъекта к объекту, обладающему качеством направленной к субъекту негативности; доверие в широком значении – это встречное эквивалентное отношение субъекта к объекту в прямой зависимости от обладания этим объектом качеством направленной к субъекту позитивности или негативности.

Таким образом, доверие в межличностном взаимодействии является субъективно значимым, при этом действует следующая закономерность: значение доверия для субъекта доверия тем выше, чем меньше социальная дистанция между ним и объектом доверия. Наиболее высока (100%) значимость доверия в близких отношениях. Но доверие сохраняет свое высокое значение и в абстрактных (68% и 51%) и социальных (40%) отношениях, хотя здесь его значимость существенно снижается. Доверие представлено в каждой подструктуре личности и элементах этой подструктур (статической и динамической). В каких бы формах доверие не проявлялось в основе его лежит единая онтологическая форма психического бытия доверия, последовательно отражаемая в гносеологических формах его постижения: психическое явление – психическое образование – высшая психическая функция – функциональный психический орган. Эмпирическое подтверждение нашло также теоретическое предположение о том, что доверие является встречным эквивалентным отношением.

Артемьева О.А. (Иркутск)

ПРАКТИКА КАК ДЕТЕРМИНАНТА СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ

Решение вопроса об интеграции теории и практики, несмотря на его актуальность для современной науки, требует учета закономерностей развития науки в целом, в ее исторической ретроспективе. Проблема единства теории и эмпирии в психологии, хотя и имеет уникальную историю решения, имеет в своей основе общенаучные тенденции. В формировании и развитии науки В.С. Степин выделяет две стадии: зарождающейся науки (преднауки) и науки в собственном смысле этого слова. Преднаука изучает преимущественно те вещи и способы их изменения, с которыми человек многократно сталкивается в обыденном опыте. Деятельность преднаучного мышления формируется на основе практики и представляет собой идеализированную схему практических преобразований реальных предметов. По мере развития познания формируется новый способ построения знаний – собственно научный. Материалом последнего являются ранее сложившиеся системы знания (языка). Они погружаются в особую структуру, заимствованную из другой области знания, где она предварительно обосновывается в качестве схематизированного образа предметных структур действительности. Таким образом, в науке наряду с эмпирическими правилами и зависимостями, выявляемыми в преднауке, формируется особый тип знания – теория, позволяющая получить эмпирические зависимости как следствие из теоретических постулатов. Однако достоверность полученного знания проверяется практикой. Становление и развитие научного познания в VI – I вв. до н.э. со свойственным античному расслоенному обществу презрительным отношением к физическому труду привело к противопоставлению абстрактно-теоретических исследований и практически-утилитарных форм применения научных знаний (Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы. М., 2008).

Таким образом, исторически практическое познание предшествовало теоретическому, научному. Практика была основанием научного поиска. Вместе с тем в процессе развития научное знание стало противопоставляться практическому, прикладному, как низшему уровню. Возникновение таких философских направлений, как рационализм и эмпиризм, способствовало закреплению этого противопоставления. Выдвинутое в рамках диалектического материализма положение о необходимости связи теории и практики предполагает рассмотрение практики как исходного и конечного пункта познания, а теории – как промежуточного звена, на котором происходит интерпретация полученных данных и построение гипотез. Существенным является понимание повышение уровня практики на начальном и конечном этапе, ее преобразования в результате теоретического осмысления (Алексеев П.В., Панин А.В. Теория познания и диалектика. М., 1991).

В психологии проблема соотношения теории и практики приобретает специфическое звучание в силу наличия специфических форм практики. Как свидетельствуют результаты историко-психологического исследования Е.А. Будиловой, во второй половине XIX в. такими формами были, прежде всего, судопроизводство и военное дело. В основе историко-психологического исследования «Социально-психологические проблемы в русской науке» (М., 1983) лежало признание общественной практики в качестве важнейшей детерминанты становления и развития психологической науки. В частности становление отечественной юридической психологии во второй половине XIX в. рассматривается как ответ на требования нового порядка судопроизводства, введения суда присяжных. Развитие военной психологии объясняется запросами практики создания массовой многонациональной по составу армии, непрерывной профессиональной подготовки, необходимости идеологической работы, руководства в армии в условиях нарастающих социальных противоречий. Существенно, что накопление психологического знания в российской науке XIX в. проходило в работах не ученых-психологов, а специалистов в обозначенных областях: юристов-практиков А.М. Бобрищева-Пушкина, Л.Е. Владимирова, журналиста Н.М. Ядринцева, военных М.И. Драгомирова, К. Дружинина и др.

К началу ХХ в. произошло расширение сферы психологической практики. Ее основными областями стали психологическое сопровождение учебного, производственного и терапевтического процессов. Развитие психологии в России происходило параллельно и в связи с развитием мировой науки: отсутствовал языковой барьер, существовала практика зарубежных стажировок, отечественные исследователи участвовали в зарубежных конференциях, совместных научных исследованиях, публиковали свои работы на иностранных языках (Артемьева О.А. Реализация комплексного подхода к человеку в работах В.М. Бехтерева// Бехтеревские чтения в Елабуге: Мат-лы межд. науч. конф. Елабуга, 2008. С. 29-33; Артемьева О.А. Социально-психологические детерминанты научного знания в психологии// Психология когнитивных процессов: Мат-лы всерос. науч.-практ.конф. Смоленск, 2007. С. 8-12.).

Это позволяло Л.С. Выготскому – одному из передовых психологов-исследователей тех лет – рассматривать методологические проблемы мировой психологии в целом. Его фундаментальная работа «Исторический смысл психологического кризиса» (рукопись 1926 г.) представляет собой попытку объяснения причин рассматриваемого явления и путей его продуктивного разрешения. В этой работе Л.С. Выготский называет развитие прикладной психологии главной движущей силой кризиса в его последней фазе. В прикладной психологии он усматривает «все прогрессивное, здоровое, с зерном будущего, что есть в психологии». Она «дает лучшие методологические работы. Представление о смысле происходящего и возможности реальной психологии можно составить себе только из изучения этой области…Центр в истории науки передвинулся; то, что было на периферии, стало определяющей точкой круга. Как и о философии, отвергнутой эмпиризмом, так и о прикладной психологии можно сказать: камень, который презрели строители, стал во главу угла» (Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. М., 1982. С. 291-436.).

По мнению Л.С. Выготского, через психотехнику, психиатрию, детскую психологию и криминальную психологию психология впервые столкнулась с высокоорганизованной практикой – промышленной, воспитательной, политической, военной. «Это прикосновение заставляет психологию перестроить свои принципы так, чтобы они выдержали высшее испытание практикой. Она заставляет усвоить и ввести в науку огромные, накопленные тысячелетиями запасы практически-психологического опыта и навыков, потому что и церковь, и военное дело, и политика, и промышленность, поскольку они сознательно регулировали и организовывали психику, имеют в основе научно неупорядоченный, но огромный психологический опыт…Она для развития психологии сыграет ту же роль, что медицина для анатомии и физиологии и техника для физических наук». Л.С. Выготский противопоставляет прежнюю и новую психологию. «Там практика была колонией теории, во всем зависимой от метрополии… практика была выводом, приложением, вообще выходом за пределы науки, операцией занаучной, посленаучной, начинавшейся там, где научная операция считалась законченной. Успех или неуспех практически нисколько не отражался на судьбе теории. Теперь положение обратное; практика входит в глубочайшие основы научной операции и перестраивает ее с начала до конца; практика выдвигает постановку задач и служит верховным судом теории, критерием истины». Наиболее существенно то, что Л.С. Выготский рассматривал практику как конструктивный принцип науки, требующий философского осмысления эмпирического материала, методологии науки: «Сложнейшие противоречия психологической методологии переносятся на почву практики и только здесь могут получить свое разрешение. Здесь спор перестает быть бесплодным, он получает конец. Метод – значит путь, мы понимаем его как средство познания; но путь во всех точках определен целью, куда он ведет. Поэтому практика перестраивает всю методологию науки» (там же).

Представленные взгляды Л.С. Выготского были опубликованы лишь десятилетия спустя. Названные области психологической практики имели после его ухода уникальную историю развития. В 1920-1930-х гг. обслуживавшие их теоретико-прикладные направления были подвергнуты жесткой идеологической критике. Среди «репрессированных» научных направлений оказались педология, психотехника и психоанализ. Прикладная психология была «обезглавлена». Идеологическая ситуация предписывала устранение из теоретических основ науки всех чужеродных концепций, построение самобытной советской науки на фундаменте марксистко-ленинской философии. Такой поворот истории отечественной психологии привел к увеличению в ней доли теоретического знания по сравнению с эмпирическим.

Исключением в формировании этой тенденции стал период Великой Отечественной войны, когда запросы практики оказали важнее идеологических задач (Артемьева О.А. Социальная детерминация отечественной психологии в периоды войн// Вестник Университета (ГУУ). №10. 2008. С.22-25). В это время были открыты новые психологические лаборатории, научно-исследовательский институт психологии в Киеве, психологические кафедры и отделения в Московском и Ленинградском университетах. В 1943 г. была организована Академия педагогических наук с психологическим отделением, в 1945 г. – сектор психологии при АН СССР. В годы Великой Отечественной войны активно развивалась военная психология. Участие в этом приняли как те, кто вступил в войну, будучи специалистом-психологом, так и те, «кому боевой опыт подсказал важность научной разработки военно-психологической проблематики» (Дьяченко М.И. Советская психологическая наука на службе обороны родины// Вопросы психологии. 1985. №3. С.5-13). Приобрели известность психологические работы посвященные военной маскировке Б.Г Ананьева, Б.М. Теплова, С.В. Кравкова, психологическим основам стрельбы Д.Б. Эльконина, особенностям взаимоотношений в воинском коллективе А.Д. Глоточкина и др. В это время был накоплен значительный опыт восстановительной работы в эвакогоспиталях. Оказались востребованы знания психотехники (Геллерштейн С.Г. Восстановительная трудотерапия в системе работы эвакогоспиталей. М., 1943). По словам А.Р. Лурия, именно во время войны и ближайший послевоенный период нейропсихология превратилась в самостоятельную отрасль психологической науки (Лурия А.Р. Этапы пройденного пути. Научная автобиография. М., 1982).

Травля психологии и психологов в послевоенный период ограничила возможности развития науки в единстве теории и практики. Эта особенность сохранялась вплоть до 1980-1990-х гг., принесших с собой политические и экономические перемены. Уже в 1980 г. происходящий «крутой подъем» в развитии психологии Б.Ф. Ломов объяснял развитием общественной практики и связанным с этим развитием исторических, экономических, социологических и т.п. исследований, сталкивающихся с необходимостью «анализа "микропроцессов" и "микромеханизмов" жизни общества, индивидуального уровня социального бытия человека» (Ломов Б.Ф. Теория, эксперимент и практика в психологии // Психол. журн. 1980. Т. 1. № 1. С. 8-20). Основными направления детерминации науки практикой он называл определение проблематики психологии, подходов к ее разработке и используемых методов.

Снятие ограничений на осуществление психологической практики, в том числе ее альтернативных форм, в стране привел к лавинообразному росту багажа не только научного, но, прежде всего, вненаучного психологического знания в обозначенных выше сферах производства и сбыта, воспитания, психотерапии. Новые психологические подходы, выросшие на почве зарубежных теорий и отечественной вненаучной практики в областях религии, мифологии, искусства, подчас входят в противоречие с отечественной концепцией психологии. Психологическая практика на очередном этапе своего развития, словами Л.С. Выготского, перестраивает методологию. В связи с этим, решение проблемы интеграции теории и практики на современном этапе развития психологии в России видится в способности теории решать запрос практики и проверять себя на ее материале, в объединении психологов, формировании единой системы получения и изучения эмпирических данных с последующим обогащением практики. Существенным для решения этих задач является, с одной стороны, дифференциация и изучение современных общественных практик как носителей психологического знания, а с другой – привлечение для их осмысления современных научных достижений, в частности постнеклассических подходов в психологии.