Geum.ru

Анатолий Онегов Русский лес

Вид материалаИсследование
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   30


ПЕЧЬ


Если русский лес для славянина состояние все-таки благоприобретенное, бывшее, хоть и в ином качестве, еще до него, но освоенное, обжитое им в нелегком труде, то русская печь, судя по тому, что принималась она всеми ближайшими соседями славян именно от них, явление для русского приоритетное, рожденное и утвержденное, пожалуй, только им. И рожденное в идее своей настолько совершенно, что принималось сие творение русского человека соседями его с большим согласием...

Только что открыл я дверь своего дома, дождавшегося меня в зимнем сне через январские морозы и февральские метели. Только что вошел в давно остывшее жилище с промороженными насквозь окнами и тут же к печи: "Как она? Жива ли - здорова ли? Согласна ли проснуться, отогреться, подсохнуть, а там и нагреть-просушить весь дом?"

Печь у меня в доме старинная, столетняя, видимо, ровесница самому вековому строению - по крайней мере ни одна из наших старушек не помнит, когда эта печь устраивалась-мастерилась."Не на моей памяти - дальше, до меня, печь клали». Вот и судите по такому ответу о возрасте-славе того очага, который достался мне.

Старинная, столетняя моя печь складывалась не из фабричного кирпича, а из кирпича-сырца: доставали глину, месили ее с песком, разливали-раскладывали раствор по формам-решеткам, затем совсем еще сырой кирпич немного подсушивали где-нибудь на сараях, а там подсушенный материал и в дело. И не надо уже было для такой старинной печи снова месить тонну раствора, месить глину с песком и водой в том количестве, какое потребно для нынешней печи из фабричного, обожженного кирпича, чтобы слепить

друг с другом этот кирпич. Сырой кирпич, сотворенный из глины и песка без обжига, достаточно омочить водой - и клади его в строительный ряд на другие такие же кирпичи-сырцы, прижми, притри чуть - и схватится-сцепится глина с глиной, кирпич с кирпичом, ряд с рядом, схватятся-сцепятся, считай, почти намертво, а там еще подсохнет да встретится с огнем такая печь-монолит - вот тебе и вековое сооружение.

Жива-здорова моя русская печь-подруга, моя палочка-выручалочка, заступница и спасительница моя! Не выпал нигде из свода очага никакой осколок глины-камня, не тронуло никакой трещиной-порухой пол очага - печной под. Цела печь и снаружи - не видно никаких новых змеек-трещинок по печуркам, а те, что были всегда, скоро сойдутся, закроются снова, как только тепло вернется к печи. Живая она, печь - дышит, движется, отсюда другой раз и живет по печи какая щелочка-трещинка, не протягиваясь в глубину, к огню, а так, пробежав лишь по верхней одежде-штукатурке, как случайный язычок теплого ветерка по успокоившейся воде. Появится когда-то такая неглубокая трещинка-змейка и будет дальше - и хоть мажь-замазывай ее, а все равно не справишься, не закроешь, как не запретишь самой печи греться, наливаться жаром-теплом от огня, а затем, не торопясь, отдавать это сохраненное ею тепло твоему дому.

Жива-здорова моя столетняя русская печь! Сейчас она пробудится, но пробудится не так, как солдат по тревоге, а станет медленно отходить от зимнего сна, долго выпроваживать от себя сырой холод и собирать тепло.

Смотрю я на такую проснувшуюся, оживающую печь, смотрю на легкий огонек над осиновыми полешками, которым доверено первыми будить очаг, гнать из печи стужу и сырость, и думаю:"Чем-то похожа сейчас эта моя печь на нашу русскую северную землю, которую тоже скоро разбудит, вызволит из-под сугробов доброе весеннее солнце... Разбудит не сразу, не в один день, как не будят в один час безумным огнем остывший очаг русской печи..."

Не будят сразу русскую печь и жаркими дровами: сосной, елью, березой - хранят для такого торжества-пробуждения обычно сухую осинку, и только ей первой, легким язычкам ее неспешного огня позволяю и я объявить и моей печи, и всему моему дому о начале новой весны.

Наука - топить остывшую печь, ждавшую тебя не один день, прежде всего осиновыми дровами - досталась мне от наших стариков-энциклопедистов, знавших, пожалуй, решительно все в нашем лесном хозяйстве. Осиновыми дровами полагалось вообще время от времени топить русскую печь в том случае, когда обычно жгли в ней дрова жаркие и жгли таких дров в печи много.

- Осинкой бы трубу почистить! - принимал решение хозяин русской печи и с вечера заносил в дом охапку колких сухих поленьев в одежде-коре с малахитовой сединой.

Уже потом, когда печная наука, доставшаяся мне от стариков, вряд ли читавших когда научные руководства по ведению домашнего хозяйства, была мной более-менее усвоена, встретил я "Практическое руководство для начинающих инженеров и архитекторов, а так же для печников, домовладельцев и строителей", составленное Б.А.Строгоновым и изданное в Москве в 1899 году под "названием "Печное искусство", и тут-то на странице 35 разыскал почти академическое подтверждение тем выводам, которые давно сделала для себя наша самодеятельная наука:

"... сажа производит осадки на стенках дымоходов и, склеиваясь с дегтем, охлажденным в жидкость вместе с другими продуктами перегонки и частицами угля и золы, образует компактную массу, уменьшающую поперечное сечение дымоходов и представляющую легко воспламеняющийся материал, который и загорается, если при достаточном притоке воздуха температура какой-либо его части будет возвышена до начальной температуры горения... Продукты горения осиновых дров изменяют строение этой смолистой сажи, делая ее рыхлою, так что она затем легко отстает от стенок печи и трубы».

Кто и когда подсказал нашим крестьянам-мастеровым чистить трубу своей печи сухой осинкой?.. Как, каким путем - из удачного опыта или по верной догадке - отыскали они сами дерево-трубочиста?.. Какая же тайна еще перед нами! Тайна жизни тех людей, от которых мы и пошли!.. Все мы пооткрывали в своей сегодняшней дороге, пооткрывали, поди, и много лишнего, а вот открыть тайну пытливого крестьянского ума, которому досталось первым идти с вопросами к нашей земле, понять, как и откуда приходили к нашим предкам-дедам их точные знания жизни, их умение находить верные пути, так и не смогли. Вот и спорим до сих пор и сами с собой, и с варягами-доброхотами: был ли кто у нас в роду гением-провидцем, какому доступна истина жизни, или жил весь наш народ темной толпой, тыкаясь без ясноглазых поводырей, как слепые кутята, туда-сюда, получая и отсюда и оттуда пинки и зуботычины за свое неумелое тыканье, и только так учил-запоминал, что такое хорошо, а что такое плохо?

Неужели, только безграмотно тыкаясь и чаще не находя нужного ответа, додумался крестьянин-старатель чистить печную трубу осиной? Неужели, как последние недоумки, копили и копили русские люди в трубах сажу, жгли без конца этой вспыхнувшей сажей свои дома и только как-то случаем нашли спасение в осиновых дровах?..

А осиновые дрова хороши, легки, ясен и легок по ним огонь - куда там тяжелым языкам пламени на коптящей дегтем березе до этого веселого, хотя и недолгого света, что живет сейчас в моей пробуждающейся печи!

Живет, дышит в моей печи светлый огонек. Любуюсь я его легкостью, не вижу на вершинках-язычках огня, рожденного осиной, темных полосок-кисточек сажи и, конечно, делаю вывод: топи всю жизнь печь только осиновыми дровами (правда, горят они быстрее, меньше от них тепла), и не будет у тебя в трубе никогда сажи. Честное слово, придет эта мысль в голову, останется у каждого, кто умеет быть внимательным ко всему, что вокруг него.

Такое нередкое, в общем-то, для моего народа качество - внимание и приводило обязательно хозяина русской печи к выводу о легком огне осиновых дров, о чистой печной трубе над очагом с такими дровами. Дальше-больше и известное каждому живому существу противостояние-борьба света и тьмы, тяжести и .легкости, бесконечная вера русского человека в свет против тьмы, в победу чистоты над нечестью, могло привести хозяина печи, отметившего легкий огонь на осиновых дровах, и к следующему выводу: победит осина ту же березу, выживем-выпроводит из печи сажу-деготь, оставшуюся после тяжелых дров. Да и сам очаг русской печи мог подтвердить эту догадку: смотри, как чистится он, как выгорает в нем вся чернота после осиновых дров!

Было ли это именно так?.. Возможно... Чуть позже, когда вспомню я знания нашими предками самых разных полезных и ядовитых трав, покажу Вам обязательно, как оценивает обычный крестьянин ( вовсе не травник и не знахарь) качество травы, как верно, точно живет в нем правило:"Трава с черного болота, из тьмы, никуда не гожа!" И не ошибается он тут, ибо большинство ядовитых трав по нашим лесным краям живет, гнездится, копит свой яд именно в местах сырых и темных... Вспомните тут и самых несимпатичных сказочных героев из русских народных сказок. Где велась, гнездилась вся эта нечистая сила? И вряд ли найдете вы подтверждение тому, что селил наш высоконравственный предок (ибо было в нем уважение и к матери, и к матери-земле, и к матери-природе!) всякую сказочную нечисть в местах светлых, отданных солнцу и свежему ветру... Вот еще и поэтому верю я вниманию и мудрому строю мыслей у тех людей, которые подарили и мне мою сегодняшнюю жизнь,

Первая, небольшая охапка осиновых поленьев в моей печи уже догорела. Печь уже почти проснулась, но еще холодна стенками-боками, хотя жар-тепло уже идет из ее открытого в дом очага, идет ко мне, и я грею сейчас у печи руки, застывшие было, пока ходил к проруби за водой.

Сама печь согреется еще не скоро. Но даже и согревшись целиком, она все равно не вернет себе сразу полной жизни до тех пор, пока не просохнет до конца, пока тепло, идущее от нее, не вынесет из глины-монолита скопившуюся во время холодного сна влагу. Вот почему первое тепло от стенок печи сырое: положи на, такую, только что протопленную после зимы печь одежду - и не высохнет она, а наоборот, наберет в себя от печи еще и влаги.

День, два будет сохнуть пробудившаяся русская печь, день, другой будет в доме после зимы сыро, парко, как в плохой бане, что не держит тепла или дымит без конца огромным котлом над худой топкой, в которую пожалели положить для жара побольше камня. Ну а потом настоящая жизнь вернется к моему дому - и будто не было здесь зимнего сна, будто и не приходило сюда безлюдье-запустение. На печи, как всегда, будет мигом сохнуть влажная одежда, в печи будут урчатъ-вариться каша, суп, картошка, затем станут перешептываться друг с другом остывающие угли, а я, как обычно, буду заворожено внимать отбушевавшей стихии и снова и снова вспоминать все те пути, которыми пришла ко мне из глубины веков вот эта моя русская печь-совершенство.

Наверное, только лихой, отважный и еще очень уверенный в себе человек решился поселить у себя в доме такую, казалось бы, неуемную стихию, такой буйный костер, который ныне каждой день бушует в моей печи...

Сначала костер горел в пещере. Дым уходил сам по себе куда-то вверх, каменные стены первобытного жилища были вполне безопасны в пожарном отношении - так что тут тебе никаких особых забот, только следи-храни огонь, чтобы вдруг не потух. Пожалуй,

такой же древний очаг-костер устроен и теперь в летнем жилище скотовода Горного Алтая. Это жилище-аил, наподобие пещеры, со всех сторон окружает открытый огонь, оставляя вверху отверстие для дыма, здесь о печной трубе, саже и осиновых дровах тоже нет никакого разговора - дым уйдет в небо сам по себе. Не велика забота и об огне, устроенном прямо на земле. В огонь идут лиственничные полешки, жаркие, но мирные, не кидающие по сторонам горящими углями. Пожалуй, когда-то и наш предок-славянин примерно так же начинал укрощать стихию огня, устраивал огонь в доме костром на земляном полу. Но если у тех же горноалтайских скотоводов очаг в традиционном жилище-аиле так и остался на полу-земле, то наш мастеровой предок-рационализатор, вечно искавший совершенства, вдруг принял однажды решение: поднять очаг над полом, над землей.

Что было определяющим в том гениальном плане? То ли хозяйка дома поставила условие: мол, надоело мне сидеть на корточках возле огня, мол, не хочу быть, как прежде, не хочу так низко кланяться огню - накланялась, будет с меня, пусть он теперь сам поклонится мне... То ли догадливый хозяин прикинул про себя: мол, горят дрова, тепло от них в дом, но и в землю, а землю всю разве нашими дровишками нагреешь? Жаль ушедшее туда тепло. А что если приподнять очаг, оторвать его от земли, подвести под него что-то такое, что грелось бы от огня, копило бы этот огонь, а затем отдавало бы собранный жар дому, а не земле?.. Словом, так или иначе, только в жилище нашего предка огонь был все-таки оторван от земли и очаг в доме был поднят так, чтобы хозяйке проще было готовить пищу: огонь сам поклонился русском женщине. Так что сказка про золотую рыбку могла быть у нас и с хорошим концом, если бы старикова старуха вовремя остановилась в своих претензиях...

Вот так и родилась первая русская печь. И теперь, прежде чем осветить новый очаг, требовалось сначала сработать прямо в жилище небольшой сруб-колодец, затем в этот сруб-коробку уложить камень, что будет хранить в себе тепло от сгоревших дров, затем засыпать этот камень хорошим зернистым песком и сверху ровно залить глиной. Так и получится прочный, неподвижный стол-короб под будущий очаг. На этот стол и клади теперь дрова - разводи огонь.

Наверное, вместе с глиняным столом под дрова, с подом очага пришел к создателям русской печи и еще один выдающийся план: окружить огонь-костер, разведенный в доме, эдакой полубочкой-сводом, слепленной из глины или выложенной из камня. Задняя стенка-донышко у бочки-невода на месте - назад ни дым, ни огонь не уйдут, а переднего донышка-крышки нет, чтобы отсюда и укладывать в очаг, взятый в плен со всех других сторон, дрова и давать тут дорогу к огню вольному воздуху. Вот тут-то и был рожден сам особый принцип горения дров, который, по-видимому, ни в какой другой, кроме как в русской печи, и не встречается.

Теперь холодный воздух из помещения низом, по глиняному поду печи заходит-затягивается под свод очага, встречается с огнем и вместе с ним устремляется вверх, к своду, и отсюда вытягивается-выходит верхом вон из очага. Вот такое воздушное движение - снизу в очаг, затем вверх по задней стенке очага и поверху обратно наружу - и образуется в топящейся русской печи, затягивая вместе с собой из крестьянского дома всю пыль, все запахи и унося их вместе с дымом в трубу, вон из жилища. Так что русская печь еще и вентиляция-продувка всего дома, его очищение-дезинфекция. Удалить из дома-жилища русская печь может любую залежалую прель, любую пыль-грязь из всех углов - поэтому-то и пол в избе метут обычно, когда разгорятся дрова в печи. Наверное, по этой же причине, топя русскую печь, ощущаешь и в себе самом какое-то очищение.

Под - пол очага, поднятый высоко над полом избы, и свод очага, полубочка с крышкой-донышком только с задней стороны, были у каждой русской печи всегда. А вот кирпичную трубу с дымоходами, выносящую дым сразу из печи, устроили в русской избе, судя по всему, не так уж и давно.

"По свидетельству иностранцев, посещавших Россию в ХУП столетии, жилища наших горожан и даже бояр походили на крестьянские избы, а печи в самой даже столице были без труб, хотя в западной Европе трубы были введены в употребление в конце Х1У столетия, - тогда уже появились там и первые трубочисты из итальянцев. При Петре Великом преобразования коснулись и печей. Их стали располагать таким образом, что собственно печь помещалась в отапливаемом помещении, а топочное отверстие и пирамидальная труба помещались в сенях, так что уже дым из них проникать в комнаты не мог. Наружные стены печи стали обделывать привозимыми из Голландии глазурованными изразцами, отчего и сами печи получили название голландских - название, сохранившееся и до сих пор за печами кирпично-изразчатой конструкции".

Это цитата из того же практического руководства "Печное искусство", составленного В. А. Строгановым в конце прошлого века.

Первое, что сразу запомнилось мне отсюда: голландскими называли когда-то и русские печи-лежанки и давали им это прозвище только за голландские изразцы, которыми, народ побогаче украшал свои домашние очаги на европейский манер, сами же печи так называемой голландской конструкции с иным током воздуха в очаге и с весьма узкой задачей - только греть помещение - в то время еще не строились на Руси, да и строились они потом только в городах да в домах, где крестьянское хозяйство совсем не велось, где не было скотины, не было сушения-парения. Крестьянский же дом и после прописки у нас печей-голландок держался только русской печью, кормил ею не только себя, но и те городские дома, где раскрашенная импортными изразцами жила-была теперь печь-игрушка, не наученная даже сварить своему хозяину самого простого кушанья.

Главное же, хочется мне прокомментировать так называемое "удивление" иностранцев по поводу беструбной конструкции наших очагов, признаваемой зарубежными гостями явно ущербной.

Любому гостю-туристу удивляться право дано и никак обычно у нас в стране не ограничивалось. Но чем глубже заглядываешь в свою историю, чем твой взгляд на жизнь твоих же предков верней, тем чаще приходишь к выводу, что многие "удивления" иностранцев, посещавших Русь, шли не от сравнения нашей русской жизни с чем-то, действительно, более здоровым, совершенным, а чаще появлялись лишь от неумения критически оценить удивляющемся своей собственной жизни: мол, если у вас не так, как у нас, значит, у вас плохо. И все тут!

Получилось, видимо, то же самое и с удивлением по поводу кирпичных печных труб, которые уже потребовали в Европе для ухода за собой специальных работников-трубочистов и которые пока еще не были устроены у нас на Руси. Но ведь трубочист нужен для трубы, сложенной именно из кирпича да еще выведенной на крышу многоэтажного дома - тут-то и потребовалось особое мастерство: работать на крыше, высоко над землей. По Руси же в те времена, о каких речь, земли для малоэтажного строительства еще хватало, и будь уже тогда у наших русских печей нынешняя кирпичная труба, хозяин сам бы, без трубочиста, привел ее в порядок, а если бы и призвал кого на помощь в этом деле, то только осиновые дровишки.

Итак, отсутствие трубочистов в России в ХУП столетии мы с вами оправдали. Но как же все-таки с трубами вообще, с принципом трубы, с удалением печного, едкого дыма из жилища? Неужели так в курном дыму и задыхалась матушка-Русь до петровских времен?.. Да были они, эти трубы, у нас еще и при царе Горохе, и если не в самой захудалой крестьянской избенке в безлесных местах да у порубежной полосы, за которой копилась-таилась всякая разбойная нечисть, набегавшая то и дело на нашу землю с огнем и грабежами, то у людей познатней, у живущих жизнью поспокойней, без ежечасного страха-ожидания пожара-нашествия, могла отыскаться пара досок для устройства трубы-колокола над домашним очагом.

Да-да, первые трубы у русских печек были деревянными и походили они на колокол-колпак вытяжной системы, какая есть в каждой нынешней химической лаборатории - такой же колокол-колпак видел я над кухонной плитой и в финском сельском доме, потерявшем способность к естественной вентиляции. Вот такой деревянный колокол и опускался с потолка жилища к самой печи, к устью, к входу-выходу очага, и принимал в себя все, что выходило наружу из печи, принимал верно, чисто, не оставляя, как хорошая вентиляция химической лаборатории, в доме ни струйки дымка, ни запахов-сырости от кипящих чугунков с пищей для людей и с кормом для скотины.

Качество такой деревянной трубы-колокола я могу свидетельствовать вполне достоверно, ибо при такой русской печи с деревянной трубой доводилось когда-то проводить зимние вечера и автору этих строк. И не помню я особых неудобств от жизни при такой печке. Единственно, что тревожило меня с непривычки: не загорится ли вдруг эта деревянная труба-колокол, которую другой раз и лизнет язык огня, вырвавшийся из очага? Помнил я тогда беспокойно и прочитанное где-то, что будто бы есть у всякого дерева способность самовозгораться, если вот так вот, как эту деревянную трубу над печью, долго приучать его к высоким температурам. Эта-то память по неопытности и тревожила меня больше всего.

Конечно, сразу бы сложить нам русскую печь с кирпичной трубой да еще с поворотами-дымоходами, как сейчас у меня, чтобы поменьше тепла уходило вон ( тут, разумеется, деревянная труба не так экономична, как труба с дымоходами – дым-то с теплом из деревянной трубы прямо в небо), но жили мы тогда, к счастью, больше опытом лесной жизни, знали мы лучше живой материал-дерево, чем мертвый материал - камень, вот и изобрели потому прежде трубу деревянную, легкую, не отягчающую своей тяжестью строение. А то, что эта труба совсем неплоха, засвидетельствуют вам и те, сохранившиеся, поди, еще где по Каргополью да Кенозерью дома с печами при деревянных трубах. Я такие дома знал, и знал хорошо еще совсем недавно. Ну а если не выпадет вам разыскать дом с деревянной трубой, то уж деревянную трубу у русской бани встретите вы обязательно, есть такие бани с деревянными трубами, сложенными из двух пустотелых половинок того же осинового ствола, и в моей деревушке Пелусозеро. Милости прошу для обозрения!

Не спорю: и деревянные трубы появились над всеми русскими печами не сразу. Вместо трубы, вытяжной конструкции была прежде в крестьянском доме лишь прорезь в стене под потолком и топили тогда такую избу по-черному, то есть с дымом прямо в дом. И тут, пожалуйста, сразу не пугайтесь: и печь, и прорезь в стене - их место относительно окон, дверей, высота над полом - устраивались так, что дым в курной избе никогда пьяно не гулял от стены к стене, а тем более от потолка к полу. Он зависал сизой подушкой-облаком под самым потолком, затем скоро очень находил дорогу к трубе-прорезу и ровно, неспешно, без суеты и брожения тянулся через прорезь-трубу на улицу.

Дым жил под самым потолком, отдавая тут свое тепло, грея собой потолок и, только совсем остыв, покидал дом - такая печь, топящаяся по-черному, по-рудному, была много теплей, экономичней печи с той же деревянной трубой, где уходил на улицу еще не остывший дым.

Дым жил, стоял тонким облачком под самым потолком, а внизу, у печи, у стола были люди, не чувствуя такого дыма. И это честное свидетельство автора рассказа - и такие жилища приходилось встречать ему, приходилось жить рядом с печами, топящимися по-черному, и в жилище-доме и в жилище-охотничьей избушке. Так все лето 1966 года прожил я в прежнем, доме лесозаготовителей на озере Долгом Вытегорского района Вологодской области при двух рудных печах, печах без всяких труб. Прожил счастливо, заготавливая для людей сухую рыбу (сущик) и ведя записи о жизни в лесу, которые приходят ко мне точными свидетельствами и теперь, в этом моем рассказе.