Анатолий Онегов Русский лес

Вид материалаИсследование

Содержание


Первая тропа
Подобный материал:
1   ...   22   23   24   25   26   27   28   29   30

Так и не нашел я в лесу можжевельников, годных для огородного кола, но не нашел и по деревням, известным мне (и карельским, и русским), ни одного можжевелового кола в изгороди-огороде. Отстояли, видимо, свое можжевеловые колы, а новые по лесам вырасти, увы, не успели - растет можжевельник долго, трудно, наслаивая кольцо за кольцом годовые кольца-волоски на свои побеги. Приходилось мне, отыскав пенек от срубленного когда-то можжевельника, делать чистый спил с этого пенька и подсчитывать возраст дерева, изъятого людьми из леса. И пугали меня такие подсчеты: и сто, и сто пятьдесят, и двести, и большее число лет выпадало мне угадывать по числу годовых колец, хранимых древними пеньками.

Нет, не успевал лес обеспечивать ту, ставшую когда-то народной, технологию, известную давно и карельскому и русскому человеку... Ну, уж ладно – русского-то человека можно было бы и оправдать тут: был он прежде всего земледельцем, не было у него ясного представления о душе каждого конкретного дерева... А как же карелы, порешившие свой можжевельник, - ведь должно было быть у них куда больше уважения к каждому дереву, чем у русского человека?!

Не знаю, как, с какими молитвами, извинениями и обещаниями изымался тогда из леса стволик можжевельника для хозяйственных нужд, только ни молитвы, ни извинения не помогли самому можжевельнику - лес не простил, не извинил человека, городившего свои изгороди-заборы из можжевеловых колов... Увы, рая на этот раз в нашем лесу не состоялось!

Не отыскал я для своего забора и нужных осиновых жердей - ровная, долгая осинка, годная для такого дела, вокруг деревни была повыбрана, оставались лишь деревца кривые, корявые, и собирать огород из такого материала я отказался, чтобы не потешать соседей.

На жерди для моей изгороди пошли сосенки, долгие, жердевые, какие всегда должны быть в каждом молодом сосновом леске, кучно вставшем по сухому, высокому месту. Лесок этот сосновый со временем, если ничего не случится, должен стать куртинкой-борком со стройной, рудовой сосной. Но до боровой стати нынешнему молодняку еще далеко, и он пока, как может, тянется, стремится к солнцу. Но одни сосенки тянутся быстрее, стремительнее, а другие почему-либо отстают, а там и хиреют и под конец сохнут.

Войдешь в такой молодой сосновый островок, отметишь по низу, по комлям дружную стать будущего корабельного леса, а станешь поднимать глаза кверху и тут же огорчишься: нет, та комлевая стать у земли - это еще не лицо леса, чем дальше вверх, тем виднее, как одни деревья, побеждая, поднимают свои кроны к свету, а другие - почему-либо отстали, остановились в росте и захирели. Это уже обреченные деревца... Конечно, может случиться и так: сильная сосенка, прикрывавшая собой захиревшее деревце, вдруг погибнет, и тогда освободившееся место достанется деревцу, какому вроде бы уже и не отводилось места под солнцем, и оно тронется в рост, оправится. Но случай такой редок, и гораздо чаще сосенки, отставшие в росте, очень скоро гибнут - сохнут вершиной.

Присмотришься повнимательней к такому обреченному деревцу и часто найдешь и причину беды: то кривоват у такой сосенки-бедолаги стволик - что-то случилось с ней еще очень давно, а потому дерево-дурнушка и не смогла соперничать со своими подругами; то отыщутся на стволе следы прежней раны от мороза или от упавшего когда-то на деревце-крошку сука или ствола - рана, конечно, зажила, затянулась, но всякая рана есть болезнь, а болезнь - это время, отнятое от роста, от здоровой жизни.

Вот такие обреченные сосенки и выбираешь обычно для огородных жердей, если относишься к лесу с должным вниманием. Лесу эти деревца еще, может быть, и нужны (погибнет, упадет на землю такая сосенка, станет почвой-перегноем, вернет земле то, что брала у нее, принесет и свое новое и тем даст жизнь новым деревьям), но человеку, поди, нужнее - и без особого извинения перед лесом сносит топор такие жердевые сосенки для хозяйственной нужды.

Затем снята с сосенки кора, и смолистые сосновые стволики загораются солнечным светом в твоей изгороди-огороде. Все жерди пришлись к месту. Я еще раз обхожу свое строительство и подбираю с земли оброненные чурочки-обрезки, что остались от сосенок, пристроенных жердями в забор. Эти чурочки-обрезы с комля дерева. Я несу их домой к печи – подсохнув, они сгорят жарким янтарным огнем... Но пока пеньки-чурочки у меня в руках, и я останавливаю свое внимание на тонком рисунке спила, где годичными кольцами ясно проступает вся биография-жизнь деревца, недавно привезенного из леса. По привычке я принимаюсь считать эти годичные кольца одно за другим и пугаюсь подсчетам, как пугался недавно возрасту можжевеловых стволиков, шедших в прошлом на наши огороды.

Вот они, испугавшие меня числа: 36,29,23,24,34,26,23,48... Да, это возраст тех самых сосенок, какие пошли на мои жерди, далее я считаю число жердей в моем заборе: в заборе тридцать пять пролетов, в каждом пролете восемь-девять жердей - триста сосенок привез я из своего леса!

А надолго ли этот забор - успеют ли вырасти, встать новые

жердевые сосенки к тому времени, когда мое прежнее сооружение потребует ремонта?.. Помните: век был обещан изгороди из осиновых жердей, поднятых на можжевеловые колы... Но сосновая жердь, увы, век в заборе не простоит - лет через пятнадцать (а то и раньше!) забор, стоящий под нашим северным, в обшем-то пасмурным, небом, потребует ремонта. И пусть часть сосновых жердей и дальше останется в заборе, но через пятнадцать лет я должен буду снова отправиться в лес на поиски сосенок-жердей. Но пятнадцатилетние сосенки меня никак не выручат...

Вот и выходит, что мой забор обременителен для леса... Ну, ладно бы уж один я городил такие старинные изгороди-огороды. Но ведь без огорода у нас не обходится ни один дом. А ведь еще есть и общие огороды-изгороди (вспомните мой рассказ о нашей лесной географии) - и туда уже идет сосновая жердь помощней, дерево выбирается постарше, чем в изгородь у дома, хранящую твои огородные грядки. А много ли в нашем лесу таких сосновых островков-куртинок, где только и разыщешь нужные сосновые жерди? Немного. И уже эти свои жерди собирал я, как говорится, с миру по нитке или с бору по сосенке,. Повыбраны наши прежние жердевые островки. И повыбраны местами сплошь - брал кто-то для себя отсюда жерди без всякого разбору, не утруждая себя выбором-размышлением, не прикидывая, какое деревце можно взять, а какое трогать никак нельзя (ведь эти сосновые куртинки могли стать завтрашними островками корабельной стажи). Что-то ломалось в людях, ломалось вместе с прежней лесной жизнью и кое-кого уже не держали никакие "мирные договоры"...

Как же так? На какой же забор рассчитывать мне теперь, когда подызносится этот, созданный по прежней технологии?.. Так и встает перед людьми, желающими жить здоровой жизнью, тот главный вопрос, который им надо обязательно решать: какую новую технологию взаимоотношений с природой вводить теперь, если прежняя оказалась разорительной для природы?

Нет, не может быть никакой речи о консервации прежней естественной жизни человека, не может быть никакой речи о незыблемости-статичности имевших когда-то место технологий, практики природопользования. Мы сами все время находимся в динамике (та же динамика народонаселения - динамика положительная; тут мы все время в росте, в увеличении числом). А вот леса и озера, обеспечивающие нашу жизнь, не увеличиваются в числе, не увеличится само по себе и количество рыбы в водоеме, не ускорится и рост тех же сосенок, шедших в наши изгороди-огороды. Сохраним мы все прежние технологии природопользования - и совсем рядом с нами окажется пропасть-катастрофа. Вот почему люди, желающие неущербно жить на Земле, должны быть постоянно озабочены реконструкцией своих технологий, своей практики отношений с природой.

И путь этих реконструкций давно ясен: прежняя только потребительская технология должна уступать место технологии восстановления, которая обязательно учитывает самовосстанавливающую способность природы, а там и возможность восстановления природы с помощью человека. Путь этот давно открыт и доказан в том же Русском лесу рукотворной пашней и самоудобряющейся системой заливных луговин. В примере с лугом природе хватает своих собственных сил, а в примере с рукотворной пашней сила земли поддерживается и усилиями человека.

Вот почему и отказываюсь считать я так называемым экологическим раем (благополучной жизнью) такое состояние, когда мы напрочь забываем об усилиях природы, которые без ответа тратятся на наше благополучие. Консервация связей-технологий - это вовсе не рай, это путь к гибели, к аду: люди, забывшие свои обязанности перед жизнью, перед природой, перед землей, обречены хотя бы потому, что тупая вера в незыблемую, вечную прочность всей прежней жизни парализует человеческую мысль, лишает нас нашего самого надежного жизненного оружия-силы - мышления. А отсюда уже путь к атрофированию высшей нервной деятельности, к дебилизации, к слабоумию. Не из подобного ли горького опыта, бывшего где-то, когда-то, и сделал наш народ определенный вывод: "Праздность - мать пороков" (В. Даль. Пословицы русского народа 1984),

Вслед за традиционными деревянными изгородями-огородами принялся я оценивать и традиционную технологию "дрова-печь" и тут собрались у меня довольно-таки интересные сведения, которые подтвердили мне давно известное опасение, что люди вполне способны сжечь свой лес в печах. Правда, те крайние примеры, когда (в местах, расставшихся со своими бывшими лесами) каждое деревце, срубленное на дрова - незаживающая рана природы, для нашего леса не подходят. Не настало, думаю, еще такое время, когда надо призывать в сельские дома, стоящие посреди лесов, каменный уголь и природный газ только для того, чтобы выручить лес из беды. Одного бурелома, валежника, сухостоя хватит здесь топить все наши печи, да еще и останется для помощи местам безлесным. Другой раз становится даже горько оттого, что гибнут, пропадают, гниют дельные дровишки в самых разных наших лесах, начиная с лесов подмосковных, возле которых давно перевели все печи на газ, а то и на электричество. Горько оттого, что увлеченные газом и углем даже в самых лесных местах, забываем-бросаем мы дрова, не подумав ни новой технологии, что использовала бы эти дрова в какой-нибудь новой печи, если прежние сельские печи нам почему-либо не подходят.

Так и является к нам наша торопливость, наша погоня-беготня за чем-нибудь иным. Вот тут-то, будто поддавшись какой неизлечимой болезни, и отказывались мы напрочь от наших прежних естественных технологий, какие, видимо, еще очень долго могли бы с пользой работать на нас и не грозить нашему лесу никакими особыми бедами. Так же неумно, торопливо расставались мы порой не только с дровами для теплой печи, но и с другими нашими связями-технологиями, рожденными и проверенными в лесу, заменяя прежнюю естественную связь с землей неким искусственным миром, не проверенным до конца на его умение поддерживать качества нашей жизни.

Увы, гнала нас куда-то, неизвестно куда, наша больная страсть к моде, страсть, развитая болезнью в народе самыми разными «генералами», какие считали (да и сейчас еще считают) народ состоянием гадким, ущербным. Не было и нет у тех "генералов"

кровной связи с землей, отторгнула их, отказала им в праве здоровой жизни мать-природа, вот и живут они, как слепые котята, тыкаясь носом то в одну роскошь-пустоту, то в другую, не ведая, что жизнь, лишенная связи-пуповины с землей, заведомо ущербна, заведомо обречена. И в этой своей предрешенной обреченности творят они самый разный разврат-нежить. А наш откровенный, доверчивый народ чистосердечно принимает этот разврат-гибель за примеры высокой жизни.

Но не было бы никогда такого слепого подражания «генеральской моде», если бы,

повторяю (и не раз!), не мордовали самые разные генералы простой народ, если бы не вбивали ему в голову, что сер он и глуп, а оттого и вся его жизнь-природа глупа и сера, отсюда, дорогой мой собеседник, и корежил тот же русский человек свою мудрую жизнь, бежал от нее к городскому подобию жизни. Вспомните хотя бы, как по нашим деревням взялись однажды марать сосновые, теплые своим светом стены домов-красавцев то газетами, то, наконец, и городскими обоями. Для чего? Единственно для

того, чтобы было, как в городе, и чтобы разводить под газетами-обоями без конца шебуршащих там мышей, а главное, чтобы спрятать теплый свет дерева, гревший души людей. Но являлись в такие, испачканные под городскую моду те же городские мудрецы, тыкавшие носом свой собственный народ, и тут же принимались они сдирать-счищать газеты и обои, открывая дому его природный дорогой материал.

Увы, много таких примеров недомыслия, навязанного, вбитого 'нашему народу его крепостными хозяевами. Отсюда и все остальное-прочее, включая и нынешние уголь и газ, доставленные для тепла и готовки пищи в самые наши лесные края из-за далеких южных и заполярных широт. Отсюда и мое беспокойство за те прежние связи-технологии жизни, какие еще имеют право жить и без которых наша жизнь становится много ущербней. Не рушить прежнее, не отказываться разом, а реконструировать, добавляя, перестраивая что-то в рамках сил и возможностей природы, не выходя из этих рамок без какой-либо крайней нужды, ибо пока только природа дает нам верные силы для всей нашей жизни.

Нет, не оговорился я - далеко еще нам в нашем искусстве до искусства жизни нашей 3емли. И познаем мы тайны созидательной силы природы пока еще очень незначительно и нередко лишь по частям, ухватывая те или иные знания, забываем, что без других знаний-тайн наши знания не имеют настоящей природной силы...

Это как с травой - найдет в ней наша академическая медицина какое-нибудь целебное начало и примется выделять из травы только это начало, забывая, что даже в самой пустячной травке таких, нужных для человека начал может быть очень много, забывая, что сила этих начал чаще всего оттого, что не в однозначии хранятся они целебной травой, что помогают друг другу. Вот и оказывается чаще всего, что какое-нибудь академическое средство из той же травы куда слабей, чем средство народное (отвар, напар, настой) приготовленное из всей травки, взятой для пользы целиком.

А вспомните хлеб, собранный с поля, куда забывают возвращать те же микроэлементы, переданные хлебу землей. Гонимся мы часто и на хлебном поле только за одним началом - белком, а прочие разные начала, источники жизни, какими одаривает неизмученная земля тот же хлеб, почему-то забываем. И получает человек с растительной пищей все меньше и меньше тех же микроэлементов, а там, не ведая причин, начинает думать-гадать, откуда и почему это нарушился у него в организме процесс обмена веществ? И ни к чему ему озаботиться тем, что почва, принимавшая в себя те же азотные удобрения, теряет свою медь - медь вместе с азотом образует растворимые в воде соединения и таким путем быстро вымывается, исчезает из почвы. А ведь медь-то прежде всего и отвечает за качество обмена веществ в живом организме. Это еще один пример наших неглубоких знаний природы - пример неудачного конструирования искусственных связей жизни.

По-моему ясно все, а потому и не буду продолжать подобные неудачные примеры наших искусственных конструкций. Думаю я, что настало время освободить часть наших усилий, отданных искусственным конструкциям, и заняться наконец внимательной проверкой-анализом наших прежних естественных связей, наших прежних и нынешних технологий природопользования. И что-то, что слишком торопливо было нами забыто, после такого анализа-проверки надобно вернуть нам обратно, чтобы вернуть вместе с естественными технологиями и прежнее качество нашей жизни... А возвращать надо многое, начиная от качественных (экологически чистых) натуральных продуктов питания и кончая теми же добрыми березовыми дровишками, какие и по сей день могут согревать многие наши жилища без особого ущерба для нашего леса.

Не пугайтесь предложенных мною дров - вспомните лучше, что дрова (восполнимые ресурсы) куда менее разорительны для нашей земли, чем те же уголь и нефть (ресурсы невосполнимые). И не мое это открытие, что будущее за такими технологиями жизни, которые используют в основном восполнимые ресурсы Земли!

Конечно, хватит далеко не всем наших березовых дров - березе тоже надо расти, и мои подсчеты подсказывают, что ждать хороших березовых дров надо сорок-пятьдесят лет и что даже такой великовозрастной березы едва хватит мне для моего дома по зимнему морозному времени всего на одну неделю... Вот и подсчитайте, сколько надо березы на зиму только для одного северного дома, и какая площадь, занятая березовой рощей, должна работать только на меня одного?..

Не пугайтесь этих расчетов и ради бога не спешите экспортировать в наши края, где для дровяных нужд хватит одного сушняка и бурелома, ни уголь, ни нефть. Пусть это бесценное топливо останется пока для тех мест, где люди почему-либо поторопились избавить себя от своих прежних лесов и пока еще не посадили новые. А самые разные расчеты обязательно помните, чтобы не уподобиться тому, кто мечтает о возвращении земного рая, избавляющего якобы от всех современных бурь, вместо того чтобы приложить руки и голову к своей сегодняшней жизни, покачнувшейся и по его вине...


ПОСЛЕСЛОВИЕ


Вот и подошли к концу наши с вами беседы о Русском лесе, о жизни в лесном краю русских людей... Поверьте мне, что заканчивать эти беседы мне еще трудней, чем начинать. Приступая к своим рассказам, конечно, мог я надеяться, что вмещу в них все, что считаю важным, необходимым. Но возможности книги исчерпаны, и я с болью отмечаю, что многое из того, что прежде просилось на лист бумаги, осталось в стороне, не вошло в наши беседы...

Не удалось мне даже коснуться таких очень важных тем, как лес и климат, лес и урожай, лес и вода, а ведь это самые коренные вопросы нашей жизни на земле, ибо без леса, стоящего стеной перед северными и южными ветрами, не было бы на той же Европейской равнине ее сегодняшнего благополучного климата, не было бы подарено нам и щедрой земли, и чистых рек, не будь у нас нашего леса... Очень хотелось мне вспомнить в своей книге имя и дела Василия Васильевича Докучаева, прописавшего нашим русским черноземам, терявшим силу, единственно верное лекарство - защитное лесонасаждение... Хотел я поговорить и о возрождении лесов там, где они были когда-то сведены, - о возрождении с помощью человека, но даже тут отступил от своих планов. И оправдываю я себя в большей мере тем, что о лесе и климате, о лесе и воде, о лесе и урожае сможете прочесть вы где-то еще – об этом пишут, правда, не так часто и настойчиво, как нужно сейчас, но все-таки пишут.

Хотелось мне, вспоминая роль природы в нашей жизни, показать участие пейзажа в нашем духовном воспитании (физическом и эстетическом ), хотелось особо выделить многообразие пейзажа нашего Русского леса - ведь красота чаще в гармоничном многообразии, и именно такой высокой гармонии учит нас наш лес, учит создавать красоту, мудро выплавляя ее из многих частей, как сам складывает-создает свою жизнь-многообразие из краснолесья и чернолесья, из поречных и поручьевых лугов и луговин, из хлебных полей, из синеоких лесных озер, из чистоголосых родниковых ручьев и речек... Хотелось мне тут подробно показать путь к высокой мысли, рожденной и при согласии нашего русского лесного пейзажа (так же многосложен пейзаж, например,

и в горах - и там чаще, чем в голой степи-пустыни, рождаются высокие мысли)... Но и тут, в этих планах, ограничился я только вот таким упоминанием-подсказкой своим собеседникам, о чем следовало бы прилежно подумать.

Увы, многое не вошло в эту мою книгу. Да и сама книга не получилась такой, какой была задумана поначалу - хотелось мне прежде пригласить вас на тихие лесные тропки и провести по ним, чтобы принести вам, где-то уставшим, где-то остановившимся в своем нынешнем ритме-движении, мир и покой нашего леса - здесь бы и восстановили вы себя, а там и снова на свои современные, нервные пути-дороги. Но не получилось у меня во всех наших беседах подарить вам тишину-исцеление. И не получилось, видимо, потому, что живет и во мне, как в каждом русском писателе, взявшем в руки перо, чтобы помочь живой жизни, то беспокойное и, наверное, очень чуткое к чужим тревогам и болям начало, которое и принесло всей нашей Русской Литературе ее высокое имя. И не мог я, видимо, и поэтому увести вас в райские кущи (даже для исцеления), не мог я отдать себя тихим походам, когда изо дня в день все громче и громче голос-просьба природы, уставшей от нас, людей, помочь ей, поддержать ее иссякающие силы... Не мог я оставить и вас на своих первых тропах, тропах детства нашего народа, когда, не ведая, что творим, все еще хватаемся мы по привычке за некое господствующее положение человека над всей остальной живой жизнью и с этой напыщенной высоты строим свои ущербные планы покорения материи-земли, родившей нас.

Часто, очень часто забываем мы, что только тот народ, у которого есть кулът-почитание матери-женщины, матери-земли, матери-природы, имеет право называть свою жизнь успешной, высоконравственной!

А забывая эти истины, мы, подчиняясь явившейся к нам болезни-безумию, все дальше и дальше гоним от себя женщину-мать, мать-землю и мать-природу, развратно требуя от женщины удовольствий, от земли - пищи, от природы - общего благополучия. И неживые уже они у нас, бездушные и женщина, и земля, и вся прежняя наша природа. Изуродовав их сущность, перевернув, поставив все вокруг с ног на голову, отказываемся мы уже от прежнего естества, которое не устраивает нас в нашей разнузданной похоти - потребительстве, и для свое хищного удовлетворения плоти уже собираем вместо женщины, земли и природы некие искусственные конструкции, какие полностью подчинены нашей страсти-обжорству.

Вот почему так беспокойно касаются меня и многие наши нынешние определения жизни... Почему, например, вся природа, окружающая нас, является нынче в наш быт некой "окружающей средой", является без какого-либо напоминания на ее обязательное здоровое соответствие естественной среде человека?.. Ведь даже в космическом корабле, совершающем автономный полет, стараемся мы всегда создать среду естественную для человека, очень близкую к той, какая подарена ему на земле природой... Окружающая среда - какая она? Сохраненная человеком, ревностно оберегаемая им, природная

или же уже искусственная, без какой-либо связи с естественной жизнью, убивающая в конце концов в том же человеке жизнь?

Настораживает меня, требует протеста такая размытая терминология... Ведь внуши всем, что у человека есть некая своя собственная, принадлежащая только ему "окружающая среда", и забудет он сверять эту "окружающую среду" с живой природой, а там забудет и возмущаться, когда его "окружающую среду" начнут синтезировать на потоке из синтетических материалов. Ну а признай таким путем за человеком необходимость жить в некой новой для него "окружающей среде", создай таковую искусственно (тем самым избавь себя и от многотрудных забот по сохранению связей естественных), и волей-неволей зачеркнем мы всю прежнюю естественную жизнь людей вместе с их хозяйственным и историческим опытом. И возникает тут страшная картина - уже и не люди, а некие люди-муравьи, без памяти прошлого, без анализа настоящего, носятся-мастерят что-то по готовой программе-технологии... Рай это для банковского капитала, рай-мечта его всепожирающей алчности.

Но такой рай для "генералов", если представить его создание,

не может никак быть раем для самой Земли, ибо люди (повторяю это еще и еще!), забывшие свою природу, отказавшиеся от ее услуг и отказавшие ей в помощи, обречены, как обречен ребенок, от которого отказалась носящая его мать!

Да, мы живем во чреве Земли! И думать нам не только о себе, о своей похоти и страсти - думать нам и о матери - матери-женщине, матери-земле, матери-природе!

Думать все время - и тем дальше и больше, чем больше у Земли нас, людей, чем алчней, наглей мир капитала, чем изворотливей, кровожадней, ненавидящая любую живую жизнь его основа - расползшийся в разврате банковский капитал!

И бить нам в колокола! И день и ночь! И день и ночь! Пока не проснутся все убаюканные сладкими обещаниями счастливой жизни то в космосе, то тут, на земле, за смирение и забывчивость жизни своего народа!

Проснитесь! Опомнитесь, люди! Стряхните с себя сон сытого благополучия перед гибелью вашей матери-Земли! Остановитесь! Отвернитесь от сусального золота, выданного вам вместо счастливой жизни! Вдохните еще живой воздух своей матери-природы! И вместо радужного ожидания миража-рая, обещанного вам прежними пророками, поклонитесь земле, разыщите хотя бы одно семечко, уродившееся на древесной ветке, положите его в землю, поберегите, походите за ним, а затем и за крошечным деревцем! Порадуйтесь его жизни-росту, потревожьтесь за него, когда нависнет нас ним угрозой то низкое палящее солнце, то жестокий мороз! И я думаю, ваша жизнь сразу приобретет нужное для настоящей жизни качество - вы вернете себе счастливые тревоги жизни, вернете себе землю, ее счастье и заботы! Вы снова станете детьми своей Земли!

Поклонитесь земле! Поклонитесь дереву! Поклонитесь лесу, горам, озеру, реке! Поклонитесь лугу и полю, степям и песчаным барханам! И жизнь добро ответит вам на ваши поклоны!

Поклонитесь живой жизни!

Поклонитесь ее истории!

Поклонитесь прежнему умению ваших предков жить в согласии с родившей их природой! Оставьте из этого согласия то, что сегодня подходит вам! Укрепите это согласие! Заключите свой Мирный договор с Землей! И Земля не оставит вас, как не может оставить МАТЬ свое дитя!


Это острое беспокойство за нашу жизнь на Земле и живет постоянно во мне. Оно-то и не позволило мне повести вас только по мирным тропкам моего леса - следом за тропками-тишиной и явились ко мне, а значит, и к вам тропки-озабоченность, тропки-тревоги, тропки-борьба за жизнь на нашей Земле!

Что же делать, если такое тревожное и ответственнае время досталось нам с вами. Будем же достойны его!


Ваш А. Онегов


осень 1986 года


С О Д Е Р Ж А Н И Е


От автора


ПЕРВАЯ ТРОПА


На Домашнем озере


Первая тропа


Озера


Чертушка


Избушка


Сушник


Погода


Дрова


Куница


ДОМ


Дом


Сараи


Печь


Баня


Огороды. Улицы. Отводы


Пашня


Корова


Лошадь


Луг


Ягоды


Грибы


Соха и берестяная кошелка


МИРНЫЙ ДОГОВОР


Осина для бани


Процент с миллиона


Травы


Весна. Лето. Осень. Зима


Мирный договор


Был ли экологический рай?


Послесловие