Анатолий Онегов Русский лес

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30

Легкая испарина поднимается над озером. За этой испариной мягче плывет теперь солнце - у солнца и у неба нет теперь утренних ярких красок и только теплый свет разлит вокруг тебя.

В такой день на озере не замечаешь времени - спохватываешься только к вечеру и бредешь домой через кашу из снега и воды, но бредешь без труда, тоже не замечая дороги, все еще находясь во власти светлых чувств от встречи с пробуждающейся жизнью. И долго потом, после такого весеннего дня остаются с тобой его особые краски, его особые голоса и те легкие струйки-полоски живого тепла, что шли к тебе от проснувшейся земли. Ты скрываешь в себе разочарование, когда после такой, природной гармонии цвета, звуков, запахов встречаешь искусственно сотворенные живописные или музыкальные конструкции на ту же тему, но неспособные вызвать у тебя предполагаемых чувств.

Я не хочу обидеть мастеров-живописцев, но не могу скрыть и своего состояния: давно, очень давно не встречал я на наших живописных выставках такого глубокого чувства, каким может одарить меня тот же весенний день на моем озере, расстающемся с

зимой. Не хочу обидеть я и гармонию звуков, созданную нынешними мастерами композиции, но не могу и скрывать, что после той светомузыки жизни, которой счастливо одаривает меня мой лес, у меня не возникает обычно желания отдать свои чувства чему-либо другому...

Вот и подошли мы с вами к главному событию, ради которого и предпринял я настоящее исследование на тему "Весна.Лето.Осень.Зима". Помните, в послесловии Е.Е.Сыроечковского и Э.В.Рогачевой к рассказам канадского траппера речь шла о "колыбельной стации" человека (такой колыбельной стадией для нас была, разумеется, природа)?.. В биологии "стация" - это местообитание совокупности особей одного вида (популяции). Отсюда весьма определенно и следует, что ни о какой общей колыбельной стации для всего человечества практически не может быть речи, ибо у каждого народа, как правило, была своя природная колыбель, которая на том или ином этапе его развития и наложила "неизгладимую печать и на современную сущность его организма и предъявляет совершенно определенные требования к его новой, изменившейся среде обитания " (цитата все из того же послесловия к книге Э.Кольера).

У одного народа такой памятной для него колыбелью были горы, у другого - море, у третьего - бескрайняя степь, у четвертого - лес и т.д. И каждая такая колыбель дарила своему народу чувство конкретных природных ритмов, выстраивая на свой манер динамику жизни людей по временам года. По-своему распределялись тепло и холод по временам года в горах, на побережье южного и северного морей, в бескрайней степи Азии и в северных лесах Европы. По-разному светило солнце разным людям весной, летом, осенью, зимой. Разные у разных людей были не только весны, летние и осенние дни, зимы - разными были ветры и дожди, разными были краски и голоса природы. И разные народы по-разному учились благополучно жить в подаренных им природных условиях. Учились из века в век, доведя это учение до закона наследования. Вот почему одни и те же природные голоса могут вызвать различную реакцию представителей разных народов, вот почему часто по-разному реагируют представители разных народов на одни и те же краски, на одни и те же запахи. Такое разнообразие реакций и позволяет делать вывод о различии психологии разных народов.

Различия природных ритмов разных "колыбельных стаций" привели и к различной динамике психологии разных народов, а отсюда и неприятие человеком, наделенным конкретной психикой, жизни в иных природных психологических нишах, где господствуют иные природные ритмы. И пусть такое неприятие не вызывает видимых болезненных реакций, пусть внешне все обстоит благополучно, но оно может быть и обязательно скажется в таком случае - по крайней мере человек с острым чувством своих собственных природных ритмов, с острым чувством своей собственной психологии чаще всего не получит возможности для такой качественной жизни, какая могла быть гарантирована ему в его природной психологической нише.

Увы, психология человека, ее эволюция, динамика чаще всего не выходят за рамки чисто академических интересов, а посему не стали пока нашими повседневными уроками. Вот почему до сих пор ломаем мы копья по поводу пользы-вреда так называемых современных эстрадных ритмов. Вспомнить бы нам тут, что разным народам была подарена с колыбели и разная музыкальная ниша (это та самая гармония природных ритмов, природных звуков) и что разрушение этой ниши, произвольная замена ее иной чаще всего приводит к разрушению природной психологии (психики!) человека. Вспомнить бы нам, что мелодика жизни, дарованная нам от природы тем же Русским лесом ( гармонией его ритмов и звуков), живет в нас не просто эволюционным балластом, не просто мертвой исторической памятью, какую можно и оставить где по пути за ненадобностью в новой жизни, а чувствительнейшим органом-камертоном, что чутко отзывается на близкую ему мелодию. И при такой памяти мы не только не стали бы глушить нашу чуткую жизнь-мелодию сегодняшней агрессией-какофонией, но еще и подумали бы о том, что нашей душе, душе нашего народа, народа русского очень не-хватает порой для его жизни-подъема близкой ему природной мелодики.

И не деться нам никуда от такой памяти нашей природы, если хотим мы видеть народ наш в здравии и успехах!

Но может быть, все-таки та память "колыбельной стации" и не очень прочна, может, новые условия нашей урбанизированной жизни уже закрыли эту память? Может, память природы, родившей нас, можно раскачать вместе с нашей психологией путем отказа от конкретных природных корней - путем интернациональных браков, когда сходятся вместе разные природные психологические ниши?

Я не стану сейчас прогнозировать такое будущее, искать в нем пользу или ущербность для всего человечества, я снова вернусь к послесловию к книге канадского охотника Э.Кольера и напомню вам о том благополучии, какое рисовалось создателям урбанизированного мира и которое, как следует не только из заключения авторов послесловия, не случилось - человечество, прописавшись, казалось бы, навсегда в города-гиганты, обнаружило в себе биологическую жажду, тоску и даже болезненное состояние, устранить которые может лишь матерь наша - природа.

Сколько раз мы совершали ошибки, забывал в делах и дорогах свою "колыбельную стацию". И ошибкам этим не будет конца, если природа-матъ откажется от своих слишком самоуверенных сыновей. И помнить нам всегда во избежание роковых ошибок, что человек, не родившийся в природной нише, не нашедший ее или отказавшийся от нее, увы, теряет природные (естественные) эталоны качества своей жизни (физической и духовной), и жизнь его остается без компаса, а оттого обычно и ущербна. Теперь, не имея естественных связей, психика его замыкается лишь сама на себя, сама себя обеспечивает "духовной энергией" (инициативные центры в коре головного мозга, отвечающие за настроение человека, взводятся теперь лишь потребностями организма), и человек с высоты чувства природной гармонии падает в пропасть чувственной похоти и только в таком окружении творит вокруг себя свой новый, искусственный мир, чуждый природной среде, вытесняющий ее и обрекающий на гибель - искусственный мир, творимый человеком, отказавшимся от природы, эгоистичен, ибо он замкнут только сам на себя...

Вот почему так трудно порой бывает и проверить самого себя хотя бы в том же языке, когда вокруг тебя громоздятся лишь стены из кирпича и бетона, через которые никогда не пробиться к человеку никакому восходу и закату. А ведь язык наш, звонкая ясность нашего русского языка - тоже от музыки нашей природы, от ее голоса и красок. Вот почему и утверждалось всегда, что русский язык начинается только там, где начинается музыка его слова. Нет музыки словами даже при самых, казалось бы, русских словах язык этот не русский, чужой русскому человеку, хранящему связь с матерью землей. Конечно, все точно так же и у других народов, помнящих свою природную колыбель.

Невыносимо больно бывает видеть, как разрушается нами, людьми, тот пейзаж, который окружал нас в нашей жизни - разрушается много скорей любого природного процесса, разрушается как вовремя природных катастроф. Но ведь катастрофы в природе никогда не были повсеместными.

Нельзя молча наблюдать, как удаляем мы из нашей жизни, из наших школьных наук нашу "колыбельную стацию" - природу… Куда так торопимся мы? Куда спешим? Неужели не знаем, что наша собственная эволюция никогда не угонится за нашими

поспешными и чаще непродуманными делами? А если среда будет изменена нами настолько, что наши даже физические способности не в силах будут принять эту среду, что тогда?.. Думаем ли об этом?

Куда катим мы свой шарабан "современного" искусства? О чем гремим, чем восхищаем и взвинчиваем психику? И ради чего все это?.. Какую пищу оставляем мы себе для души? И чем питаться ей, тонкой, ранимой, все еще хранящей память о весеннем солнце, о цветущих летних лугах, о стаях перелетных птиц в осеннем небе, уже тронутом утренним морозом?..

Как часто приходят ко мне все эти вопросы, приходят и в городе, и здесь, в лесу, на берегу моего лесного озера. И как хочется, чтобы эти вопросы (и обязательно вслед за вопросами ответы) пришли ко всем людям...

Вот и сегодня, после утреннего тумана, долго скрывавшего солнце, после инея, одевшего ели и сосны по берегам моего озера, после ясного неба и настоящего весеннего тепла-тишины над озером, после плавящегося на глазах снега и голубых пятен озерного льда, проступивших под солнцем из раскисшего снега, я снова беспокойно перебираю все «за» и «против» той природной колыбели, какую подарил лес моему народу. Как выдержим мы неумную гонку людей, потерявших природу-мать, гонку за выдуманными ценностями, что противопоставим тем, кто, отвергая разум природы, предлагает всем свои ущербные конструкции жизни?

Расплавленный снег на льду и голубые пятна показавшегося льда остаются сзади, я поднимаюсь на доски мостка, с которых летом беру воду. Вот и берег, и дом. Возле дома на пятачке вытаявшей земли хлопочут только что вернувшиеся домой скворцы. А рядом со скворцами сизая чайка. Та, самая первая в этом году сизая чайка, что сегодня высоко-высоко прокричала в небе...

Что это? Откуда это вдруг чайка у двери моего дома? Такого не было никогда по весне... Постой! Да это же наша чайка, прошлогодний птенец, прибившийся к нам летом... Что случилось с ним тогда? Почему он остался без матери и пришел к людям, мы так и не узнали. Мои сыновья прикармливали его, и птенец очень скоро принял общество людей. Втянув голову в плечи, серенький, жалкий, он постоянно торчал возле двери в наш дом и сиротливо попискивал даже тогда, когда был сыт... Сизые чайки уже улетели от нас, покинули наше озеро и их птенцы, а этот птенец-сирота все продолжал пищать у нас под окнами. Он хорошо летал, легко поднимался на крыло и в полете был вполне самостоятельной, сильной птицей. Почему же не торопился на юг вслед за своими собратьями? Почему держался возле людей? Или люди успели стать для него чем-то особым, что могло вмешаться во всю его жизнь?

Я оставлял свое озеро в прошлом году рано, в начале сентября. Как мог, попрощался с нашей чайкой и посоветовал ей всё-таки отправиться в путь-дорогу. Но в этом году, как только вернулся на озеро, услышал рассказ о чайке, что до самых морозов жила возле моего дома... Конечно, это была наша чайка - другие сизые чайки не отважились бы так долго искушать судьбу... Что стало потом с птицей, прижившейся было возле людей? Подвело, ли ее внимание людей? Выжила ли она? Вернется ли обратно?.. Я задавал себе, эти вопросы и тоже не находил на них ответы, как и на те вопросы, что вспоминал я только сейчас... И вот мой дом, клочок ожившей, открывшейся из-под снега земли, и тут, рядом со скворцами, наша чайка!

Конечно, только она могла по-прежнему смело расхаживать возле дверей дома. Конечно, только она могла сразу после возвращения домой прилететь в нашу деревню - другие чайки появятся у нас лишь тогда, когда снег совсем сойдет с полей, а пока они живут-выжидают там, где поля уже очистились от снега!

Я позвал чайку так, как звали ее мои сыновья: "Цыпа-цыпа..." И птица подняла голову, красивую, белую с сильным желтым клювом и сделала шаг в мою сторону. Я оставил рыболовный ящик, коловорот, прямо на мостках и поспешил в дом. Из дома я вынес нашей чайке угощения. И она охотно подбирала с земли подброшенные ей кусочки хлеба. Конечно, это была наша чайка! Она выжила, вернулась! Встреча с людьми спасла ее и не подвела в зимнее время, а теперь снова выручила после трудной дороги.

Нет, человек, сохранивший с природой живые связи, не может быть ее врагом, как не может добрый сын не помнить о своей матери! Нет, не вижу я и тут необходимости отгораживаться от природы или отгораживать природу от нас, людей! Все, что вокруг нас, должно жить постоянно рядом с нами, чтобы напоминать нам и своей радостью и своей болью о том, что все живое на земле может и страдать, и радоваться, как страдаем и радуемся мы, люди. Ведь всё и все мы - это и есть природа, живая, чуткая к добру и злу. Просто нам, людям, доверена жизнью еще и ответственность за все живое на нашей земле - и только в этом наше природное превосходство...

МИРНЫЙ ДОГОВОР

Этот рассказ об отношении русского человека, живущего в лесу, к миру природы,

что окружает его, начну со свидетельства Дмитрия Никифоровича Кайгородова, выписанного мной из его "Бесед о Русском лесе". (Вторая серия. Чернолесье):

"Долговечность березы, сравнительно с другими нашими лесными

деревьями, не очень велика, а именно - лет около 100. Впрочем, в березах, выросших на несоответствующей почве и вообще при не вполне благоприятных условиях, еще гораздо ранее столетнего возраста начинают появляться сердцевинная гниль и так называемые губки, результатом чего является обыкновенно дуплистость дерева и ранняя его смерть.

С другой же стороны, известны примеры, когда некоторые березы доживали более чем до 200 лет. Так, лесничий Крепиш сообщил в 1844 году сведения о весьма замечательной березе, находившейся в Костромской губернии, в Ветлужском уезде, возле деревни Адошнур, населенной черемисами (название марийцев до 1918 года.-

А.Онегов). Под тенью этой березы черемисы-язычники отправляли некогда свое богослужение. Дерево это, невысоко над землей, разделялось на 18 больших сучьев, имевших как бы 84 отдельных вершины, а в прежнее время, по рассказам черемисов, имело еще более сучьев и 133 вершины, но ветер уменьшил их число. Дерево это имело в обхвате у комля более I сажени (8 3/4 фута). Весной 1843 года сильный ураган сломил один из главных суков, который имел в длину 9 сажен. Вершина сломленного сука упала на засеянное яровым хлебом поле, и хозяин поля, полагая, что Керемет (главное божество черемисов) требует этот хлеб себе, оставил его на поле неубранным.

Любопытствуя узнать, хотя приблизительно, лета этой березы, г.Крепиш расспрашивал о ней крестъян-старожилов, и один черемис, которому было уже за 80 лет, уверял, что не только он сам, но даже и отец его, умерший на 99-м году своей жизни, не знавал эту березу иною, да и до него никто не помнил времени, когда береза эта была избрана местом приношения жертв богам. По мнению г. Крепиша, березе этой было около 300 лет. Черемисы деревни Адошнур были уверены, что судьба их тесно связана с судьбой этой березы, и что всякое повреждение ея служит предвестником какого-либо бедствия их селению...

Кстати, здесь будет у места заметить, что вообще языческие инородцы России (частию перешедшие уже теперь в православие), как, например, черемисы, мордва, чуваши и другие, гораздо более любят и берегут, как отдельные, чем-либо замечательные, деревья и рощи, так и целые леса, чем коренной русский народ. Вот что говорит по поводу этого один из наших известных писателей, большой знаток приволжской Руси (Андрей Печёрский /Мельников/. "В лесах»):

"... В старые годы росли на Горах (гористый берег Волги) леса кондовые (девственные, первобытные), местами досель уцелели они, больше по тем местам, где чуваши, черемисы да мордва живут. Любят те племена леса дремучие, да рощи темныя; ни один из них без нужды деревца не тронет; ронить лес без пути, по-ихнему, грех великий; по старинному закону их: лес-жилище богов. Леса истреблять - божество оскорблять, его дом разорять - кару на себя накликать. Так думает мордвин, так думают черемисы и чуваши... Русский не то: он прирожденный враг леса; свалить вековое дерево, чтобы вырубить из сука ось, либо оглоблю, сломить ни на что не годное дерево, ободрать липу, изсушить березку, выпуская из нея сок, либо снимая бересту на подтопку - ему нипочем. Столетние дубы даже ронит, обобрать бы только с них желуди свиньям на корм. В старые годы, когда шаг за шагом Русь отбивала у древних насильников землю, нещадно губила леса, как вражеские твердыни. Привычка осталась; и теперь на Горах, где коренные русские люди живут, не помесь с чужестранцами, а чистой славянской породы, лесов больше нет, - остались кой-где рощицы, кустарник да ерники... По иным местам таково стало безлесно, что ни прута, ни лесинки, ни барабанной палки, - такая голь, что кнутовища негде вырезать, парнишку нечем посечь".

Правда истинная!"

"Правда истинная" - это уже слова-подтверждение сказанному П.И.Мельниковым (Андреем Печерским) самого Дмитрия Никифоровича Кайгородова, оставившего нам много точных и глубоких свидетельств о жизни русской природы...

Итак, вместо мирной беседы об умении русских людей вести в своем Русском лесу довольно-таки разумное хозяйство снова подкатил спор-тяжба, в котором, с одной стороны автор повествования, уже утверждавший выше, что русский человек, живущий в лесу, не был врагом леса, с другой такие авторитеты, как автор эпопеи "В лесах" и "На горах" П.И.Мельников ( Печерский) и профессор-натуралист, ученый-просветитель Д.Н.Кайгородов. Да еще к ним снова явившийся некрасовский генерал (помните: "Ваш славянин, англосакс и германец не создавать - разрушать мастера, варвары! дикое скопище пьяниц!..)...

Чтобы раз и навсегда отвадить разных генералов поносить варварами народы, создавшие для тех же генералов материальные ценности (а попросту - кормившие, поившие, одевавшие и обувавшие свой собственный и импортный генералитет), сделаю я выписку из "Словаря русского языка", выпущенного издательством "Русский язык" в 1981 году:

"ВАРВАР. 1. У древних греков и римлян: пренебрежительное название чужеземцев, стоявших на более низкой ступени культурного развития.

2. Невежественный человек (необразованный, малосведущий - по тому же словарю Русского языка". - А.Онегов).

3. Грубый и жестокий человек».

Итак, если генералы, обзывающие варварами народ-труженик, как-то угадывают по своим домашним "летописцам" связь свою с Древней Грецией или Древним Римом, то в этом случае определенную историческую память признать за ними вроде бы можно и что-то из прежней терминологии за ними сохранить - мол, поносите себе и дольше всех, стоящих на более низкой ступени культурного развития, варварами. Но вот беда - что считать более низким в культурном отношении сейчас, в наши дни?.. Изменилось время, честное слово, изменилось, и рядом с некой "высокой культурой" жизни потомков той же Римской империи утвердилась еще и культура отношения к природе, к природной среде. И нынче более культурным считается тот, у которого выше культура отношения к природной среде, к природе, к земле, ко всему живущему на ней. Только такая культура обеспечит нам дальнейшую жизнь на земле, только она спасет нашу землю от разорения - от тех спесивых генералов, какие кичатся до сих пор тем, что вознесены на самую вершину общества потребления, общества, добившего нашу землю почти до конца... И давно бы лежать земле-кормилице бездыханно, давно бы пойти нам по миру по обкраденной земле, давно бы задохнуться нам или погибнуть от жажды, если

бы кроме генералов потребительства, не было у матери-природы еще и людей-народов, стоящих "на более низкой ступени культурного развития", какие не видели для себя счастья в богатстве материальном, а чаще были счастливы оттого, что могли слышать голос земли, леса, вода... Вот почему цивилизация тех же финнов, если думать о завтрашнем дне земли, куда выше любой другой цивилизации Старого и Нового Света, которая не умеет поклоняться живой природе так, как умеют в стране Суоми. Вот почему, с тех же позиций острого беспокойства за судьбу нашей земли, культура теленгитов, живущих в Горном Алтае, охотников и скотоводов, сложившаяся в горах, культура, не допускавшая до последнего времени добычи того же зверя свыше минимума личных потребностей (потребностей семьи, родственников), куда выше (а по качеству и не сравнима!) так называемой культуры общества потребления, которое даже перед конкретной тревогой экологических кризисов не находит в себе сил отказаться от роскоши и мощи, какой полагается вроде бы хранить эту роскошь... Так что давайте забудем "варвара", каким наделяем мы часто тех, кто давно поднялся на те ступени культурного развития, до каких нам пока и не дотянуться!

Далее по словарю:"варвар-невежественный человек"... И тут варвар никак не подходит к тем славянам, какие принесли в лес хлебопашество и животноводство при хлебном поле, какие ранее своих же соплеменников, закрепившихся на южных полях, пришли к науке рукотворной пашни и ранее нас сегодняшних на своих лугах, заливаемых полой водой, постигли науку самоудобряющихся сельскохозяйственных систем, одну из основ нашей дальнейшей жизни на земле!

Ну а как быть с "варваром - грубым, жестоким человеком"? Может быть, это качество русского человека и предопределило финал древних лесов, росших когда-то на Горах, о которых писал свою правду П.И.Мельников (Печерский), подтвержденную и Д.Н. Кайгородовым?..

Разрешите мне пока не вступать самому в спор с патриотами Русской земли, пока я попрошу высказать свое мнение профессора С.А.Токарева, автора обобщающего труда по религиозным верованиям восточная славян:

"У восточных славян нет ничего похожего на тот культ растительности, в частности деревьев, следы которого отчетливо обнаруживаются как у западных соседей славян - немцев, так и у восточных - финнов Поволжья. Еще П.И.Мельников (Печерский) отмечал своеобразный контраст между суеверно почтительным отношением к лесу со стороны мордвы, черемис-марийцев, чувашей и противоположными взглядами на лес славянина, которого Мельников называл "природным врагом леса". Для русского крестьянина, - писал Мельников,- ничего не стоит срубить вековое дерево только для того, чтобы вытесать из его сука себе ось для телеги, или ободрать кору с липы, березы, обрекши дерево на засыхание. Такое же отношение к лесу отмечалось у белорусов. Видимо, в этой черте характера восточного славянина сказалась тысячелетняя традиция земледельческого народа, для которого лес был действительно больше врагом, чем средством существования, в отличие от финских народов, гораздо дольше сохранивших лесной охотничий уклад хозяйства, да и от германцев, очень долго живших лесным скотоводством и охотой". (Религиозные верования восточнославянских народов Х1Х - начала XX века . 1957.)

Blog

Анатолий Онегов Русский лес

Содержание