Репрезентация масонской символики в языке русской художественной литературы XVIII начала XXI веков
| Вид материала | Презентация |
- М. В. Ломоносова факультет журналистики кафедра истории русской журналистики и литературы, 672.12kb.
- Языковые средства выражения комической модальности (на материале произведений английской, 321.74kb.
- Язык русской художественной литературы Типология девиаций в языке художественной литературы, 1464.97kb.
- Учебно-методический комплекс учебной дисциплины история русской литературы ХХ начала, 543.39kb.
- На правах рукописи, 636.42kb.
- Феномен преображения в русской художественной словесности XVI-XX веков, 502.43kb.
- П. А. Орлов История русской литературы XVIII века Учебник, 4388.68kb.
- История русской художественной критики XVIII начала ХХ века, 343.88kb.
- Открытые фонды Русское декоративно-прикладное искуссво XVIII-XXI, 27.92kb.
- Уроку литературы в 9 классе Тема: От классицизма к романтизму, 93.79kb.
В первом параграфе «Изменение типов репрезентации и полисемии масонских символов» показано, что в использовании МС наблюдается строгая преемственность, определенная единством языковой традиции и речевой среды. Анализ неединичности употреблений МС (случаи, когда появление в тексте одного МС обязательно предопределяет использование другого или еще нескольких) в рамках конкретного текста, замены прямых номинаций описательными и повышение интерпретативной свободы в использовании МС в языке Ап. А. Григорьева производится в сопоставлении с текстами предшествующей традиции и с поэмой Ф. Н. Глинки «Таинственная капля».
При относительном многообразии номинаций (представленном и в поэзии XVIII века) наличествует одна принципиальная особенность: если ранее не встречались такие перифрастические номинации символов, которые не были бы обязательно продублированы прямыми номинациями, то в текстах Ап. А. Григорьева такие описательные номинации, не дублируемые прямыми, представлены. Они присутствуют в каждом из проанализированных текстов. В этом проявляется одна из общих тенденций трансформации способов репрезентации МС в художественном тексте. Экспликация означающего символа уступает место описательной конструкции, на смену прямой номинации приходит подразумевание, символ перемещается в подтекст, его означающее и семантика рассредоточиваются, становятся присутствующими неявно. Существенная роль при их экспликации принадлежит насыщенному МС контексту.
Экспликация семантики не названных прямо символов осуществляется за счет двух факторов. 1. Используемые для их именования замены обнаруживают существенную семантическую близость с исходными или основными способами их номинации, фиксируют их существенные характеристики. 2. Общий контекст стихотворения предопределяет или задает именно то прочтение, которое не противоречило бы ему и включалось в его состав в качестве органического компонента; выполняет ориентирующую или подсказывающую роль. За счет реализации этой роли функциональная нагрузка символов, прямо названных в тексте, повышается. К их функции добавляется то, что они, кроме организаторов семантического пространства, становятся еще и одним из идентификаторов прямо не названных символов, указателей на их адекватное прочтение. Это изменяет синтагматическую структуру текста, усложняет ее и объективно продуцирует возможность большего количества интерпретаций.
В классическом варианте масонского стихотворного текста XVIII века все функционирующие в его рамках символы, вне зависимости от того, дублируются они перифразами, синонимами или описаниями, названы прямо (исключения единичны), и такие прямые номинации составляют синтагматическую модель, моделируют текстовое пространство, как заглавные слова в словаре. В стихотворном же тексте XIX века частично сохраняется названная синтагматическая модель и наличествует новая. Она структурируется посредством того, что в ней прямые номинации одних символов чередуются с непрямыми номинациями других. Например, в стихотворении Ап. А. Григорьева «Песня художников», обнаруживающем перспективные связи с «Молитвой мастеров» Н. С. Гумилева, эта синтагматическая модель имеет следующее воплощение (курсивом отмечены непрямые номинации): храм, братья, масонство, храм, братья, братство, любовь, масонство, свобода, восток, мудрость, путь, путь, мудрость, братья, братья, храм.
Развитие полисемии МС показано на примере поэмы Ф. Н. Глинки «Таинственная капля», в которой расширение круга значений осуществляется за счет уподобления символа капля иным символам (пламенеющей звезде, росе, свету, слезе, масонству), производимого посредством двух приемов. 1. Перифрастические описания, семантика которых одновременно характеризует этот символ и отсылает к другому, устанавливает между ними тесную связь или реализует представление о подобии. 2. Контактное употребление номинаций двух различных символов, связанных единством атрибутивных отношений, проявляющихся через фиксацию того или иного способа зависимости одного символа от другого.
Во втором параграфе «Расширение спектра коннотативных значений масонских символов в языке В.Ф. Одоевского» продемонстрировано расширение оценочной сферы использования МС, связанное со спецификой идиостиля и выразившееся, в частности, в том, что МС включаются в иронические контексты. При этом отмечено внимание автора к прагматическому качеству информации и то, что он, продолжая традиции масонских текстов, задает четыре новых приема использования МС: 1. Непрямой семантический повтор за счет рассредоточенности и вариативности использования компонентов единого семантического комплекса. 2. Возможность энантиосемического прочтения одной единицы. 3. Вербализация ассоциативного поля единицы. 4. Возможность симультанного восприятия нескольких оценочных планов применительно к одной текстовой реализации. Эти приемы продуцируют многоплановость, расширение денотативного и аксеологического полей МС и активно используются в современной прозе.
Само использование МС в иронических контекстах может быть объяснено тремя факторами. 1. Стремлением подчеркнуть разницу между миром посвященных и профанным миром, осознание которой является, в частности, одной из причин сохранения масонами в тайне своих работ. Автор предлагает читателю две совмещенные точки зрения с негласной рекомендацией выбрать одну из них в соответствии со своим уровнем знаний и мироощущением. В зависимости от того, какую точку зрения читатель выберет, его улыбку будут вызывать противоположные вещи. 2. Ирония является одним из универсальных средств маскировки или камуфляжа; ее использование в перспективе способно свести на нет или существенно уменьшить возможность насмешливого отношения со стороны приёмника информации в силу действия принципа «глупо смеяться над автором, который сам смеется над собой». Этот фактор связан с сохранением тайны, но уже по иной, прямо указываемой масонами причине – стремлением оградить ее от насмешек. 3. Иронией удобно мотивировать неполноту повествования в любом случае, а особенно в том, если она вызвана сложностью объекта.
Использование приемов, предполагающих различную степень глубины прочтения текста, было известно и масонской литературе XVIII века, но в ней оно было связано с восприятием единиц в качестве нейтральных или высоких, соответственно, в общеязыковом или в символическом значениях и не вторгалось в область иронии. В. Ф. Одоевский в этом смысле расширяет сферу использования единиц, помещая их в новую оценочную область, в которой прежде они оказывались только в антимасонских сочинениях. Способы включения В. Ф. Одоевским в свои тексты отсылок к масонской традиции можно воспринимать в качестве универсальных приемов, обеспечивающих реализацию сразу нескольких коммуникативных задач, среди которых прямая номинация масонских реалий является лишь единственной, остальные же лежат в эстетических сферах. В этом смысле язык писателя готовит почву для тех процессов, которые активно разовьются в XX веке, в частности, использование МС в качестве эстетической модели.
В третьем параграфе «Масонская символика как инструмент создания многозначности текстов в языке А. С. Пушкина» рассмотрено функционирование МС в текстах «Гробовщик», «Евгений Онегин», «Андрей Шенье», «Пророк», «Послание Дельвигу», «Брожу ли я вдоль улиц шумных…», «Странник», «Медный всадник», «Барышня-крестьянка», «К Н. Я. Плюсковой». Отмечено, что устойчивое обращение к МС у автора всегда конструирует только один из нескольких семантических планов повествования, выявляет его различные функциональные ориентиры и наполняет его набором смыслов, взаимодействующих с иными планами и наряду с ними продуцирующих единое художественное целое, направленность которого не ограничивается каким-то одним семантическим полем, а вырастает из их гармонического соединения.
Например: «Пророк» содержит, по крайней мере, три взаимосвязанных, одновременно представленных и реализованных семантических (содержательных) плана: 1. Фиксирует гражданскую, идеологическую и эстетическую позицию автора. 2. Напрямую связан с библейской традицией (6-я глава книги пророка Исайи). 3. Воспроизводит важные для масонства понятия – описательные структуры текста поэтапно воссоздают обряд посвящения в масоны. «Медный всадник» включает в себя такие планы: 1. Нравственный или личностный бунт, противопоставление индивидуума и имперской власти. 2. Осознание героизма. 3. Глубоко скрытые автобиографические мотивы. 4. Неоднозначное противостояние статуи и человека. 5. Отталкивание от Петербурга как знака победы цивилизации над природой. 6. Формулировку масонского положения о недопустимости нарушения орденского закона, выразившегося в нарушение сразу двух заповедей (добродетелей) масонов: безоговорочного подчинения (в мыслях и делах) вышестоящему в масонской иерархии брату и любви к смерти.
Во всех этих случаях собственно символическое и иные типы значений конституирующих тексты единиц сосуществуют, создавая целостные объекты, предполагающие множество интерпретаций. Тому, что МС используются в качестве одного из инструментов создания многозначности текстов, существенно способствует полифункциональность их включения в произведения. Символ может быть использован для создания эффекта комического, для отсылки к скрытому плану повествования и для последовательного воспроизведения собственно масонских реалий. Воспроизведение символа может быть самозначимым, а может являться только одной из сторон многоуровневого повествования. Подобная многофункциональность, переходящая в энантиосемичность, использования тематически однородного языкового материала может считаться одной из особенностей языка Пушкина и отчетливо коррелирует с использованием иных групп лексики.
В четвертом параграфе «Функции масонских символов в языке А.Ф. Писемского» проанализированы репрезентации МС в романе «Масоны», язык которого в его различных проявлениях взаимодействует с МС и часто строится на их базе. Особенно интересными в этом отношении представляются способы включения сегментов семантического поля «масонство» в текст романа: комментирование и повтор, задающие характер читательского восприятия и структурирующие пространство языка произведения в различных проявлениях на уровне авторской и персонажной речи, наименований персонажей, композиции и семантических комплексов.
В повествовании неоднократно упоминаются полные и сокращенные наименования масонских лож; знаки, слова и прикосновения, которые масоны используют для опознания друг друга, находясь в среде непосвященных; духовные существа религий мира, представления о которых включены в рамки масонской концепции; масонские символы; наименования различных конфессиональных культур и их атрибутов, с которыми связано масонство; реалии собственно масонской мифологии; различные термины, связанные с ритуалом и характером работы масонских лож; наименования духовных понятий и качеств, так или иначе актуальных для характеристики масонов; наименования различных типов и проявлений духовной работы, которую проводят масоны; имена символических личностей, чья деятельность существенно повлияла на масонство; названия предметов, используемых в масонском ритуале; названия нравственных категорий, которые входят у масонов в сферу активного осмысления; термины масонской иерархии; обозначения типов координации масонов с окружающим миром; наименования, отражающие масонские представления о человеческой жизни; масонские псевдонимы.
Такое широкое вовлечение в текст компонентов семантического поля «масонство» позволяет автору создать многомерную картину описываемого явления, охарактеризовать его одновременно генетически и синхронно, концептуально и иерархически. При этом принципиально важным представляется то, что элементы семантического поля в рамках художественного целого выполняют не только информативную, но и собственно эстетическую функцию. Носителями последней оказываются в первую очередь символы, которые вступают в тесное взаимодействие с образным, персонажным и событийным планами романа.
А. Ф. Писемский избирает манеру репрезентации, которая позволяет заполнить информационные лакуны потенциального приёмника информации. Достигается это посредством трех способов: 1. Большинство используемых в тексте МС и терминов снабжаются сжатым или развернутым комментариями, значение же остальных становится понятным из контекста, который выстроен так, чтобы снять существующую неоднозначность семантики того или иного слова. 2. В роман включаются непосредственно масонские тексты (например, масонская песня «Отец духов, творец вселенной <…>»). 3. Благодаря повторам целых сегментов семантического поля «масонство».
В пятом параграфе «Репликации масонских символов в языке Л.Н. Толстого» описано взаимодействие МС с языком романа «Война и мир», содержащим множество упоминаний 82-х различных единиц. Использование МС не ограничивается задачами создания фактографической точности, достоверности и адекватности описания реальности; МС служат базой и для реализации собственно эстетических задач, они принимают участие в создании художественных преобразований, являются компонентами сложных описательных контекстов, способных оказывать непрямое воздействие на читателя. Особенно интересно в этом отношении использование различных репликаций (адамова голова, свет), которые вместе с самостоятельными прямыми номинациями демонстрируют две взаимосвязанные, но существенно различные тенденции функционирования МС.
Взаимодействие ряда МС с контекстом романа основано на репликации и формально выражено с ее помощью. Репликация – повтор символа иными языковыми средствами. Как и простой повтор, она предполагает двустороннюю, то есть авторскую и читательскую, концентрацию внимания, но в отличие от него всегда продуцирует приращение нового смысла, дает (сообщает) новую информацию в фактической и/или эстетической области. От перифразы она отличается тем, что первая не обязательно предполагает повтор в рамках данного текста и при большей точности знаменует собой большую широту экспликации понятийных сфер, которыми характеризуется называемая единица. Упоминание символа оказывается в кольце резонирующей с ним в содержательном плане семантики.
Например, при помощи репликаций МС адамова голова автор создает многоуровневую описательную структуру, которая одновременно может быть прочитана и как три описания визуально сходных объектов, и как три описания, находящихся в едином коннотативном поле, и как три имплицитных указания на скрытый смысл, фиксирующий некоторую масонскую максиму. Важно, что центральное место и центральную позицию в этой структуре занимает как в синтагматическом плане (он расположен между двумя другими), так и в семантическом плане МС. Его значение суммирует и переводит в область абстрактных категорий содержание всех трех описаний.
Символ адамова голова в своих различных воплощениях сопровождает все контексты, связанные с масонским путем Пьера. В тексте романа он фиксируется различными способами: через прямые номинации, демонстрирующие особенность его внешней формы, через семантически сходное описание иных объектов (Баздеева и его слуги), через упоминание элементов ритуального убранства, прямо с ним связанных (гроб, кости, череп), через воспроизведение семантики фиксируемой этим символом константы картины мира (комментарий, персонажная рефлексия и устойчивое выражение). То есть среди этих способов представлены и репрезентации означающего, и репрезентации сигнификата, взаимодействующие между собой. Это разнообразие и устойчивость неоднократных воплощений имеет ряд объяснений. Во-первых, оно реально отображает высокую частотность использования символа в масонстве. Во-вторых, оно позволяет автору создать устойчивый семантический мотив или рефрен. В-третьих, оно дает возможность автору включить различные каналы восприятия читателя.
Самостоятельные прямые номинации (в составе повторов или вне их) и репликации (также предполагающие номинации) демонстрируют две взаимосвязанные, но существенно различные тенденции функционирования МС: тенденцию к сохранению тематической сферы использования и семантики МС и тенденцию расширения сферы их использования, влекущую за собой трансформации семантики.
Осуществленный в III главе анализ материала позволяет сделать следующие выводы. Использование МС в ЯРХЛ XIX века характеризуется большей свободой и вариативностью в различных сферах применения единиц. При фиксации единиц появляются непрямые номинации, что может восприниматься и как характеристика того, что МС вошли в арсенал общеупотребительных средств, и как то, что семантика их употребления становится менее конкретно ориентированной на исходные образцы. Расширяется совокупность вариантов воплощения единиц. В трансляции МС, по сравнению с предшествующим периодом, наблюдается более значительная роль эстетической сферы, то есть подчинение их собственно художественным, а не когнитивным, идеологическим или коммуникативным задачам, которые, сохраняясь, теряют свое главенствующее положение при совокупном использовании символики. Обозначается тенденция к преобразованию единиц за счет расширения или сужения их смысла.
Как специализированные средства, МС закрепляются в поэзии за семантическими комплексами с общим значением ‘высокие абстрактные размышления о духовных ценностях и приоритетах существования конкретной личности и ее роли в мире’, а в прозе – за изображением сегментов реальности, непосредственно связанных с масонством как историческим и эзотерическим явлением, осмыслением его роли в коллективе. Такая специализация, не отменяющая того, что проза также включает в себя комплексы первого типа, совмещается с тем, что вместе с преимущественно высокими контекстами употребления наблюдаются нейтральные и иронические. Смена и разнообразие модальных планов влияют на приобретение МС большей универсальности и мобильности, что снимает последние преграды для проникновения их в общеупотребительный фонд национального языка.
В ряде случаев намечается отрыв от предшествующей традиции и использование МС как базы для художественных конструкций, в своей целостности выходящих за рамки собственно масонства.
МС приобретают функции не особенного художественного средства, а средства, равноправного с другими или используемого наряду с другими и подчиненного при этом определенным задачам повествователя. Именно задачи индивидуализированного повествователя выходят на первый план и влияют на характер репрезентации МС. Отсюда расширение языковых способов включения МС в контекст и появление специфических преобразований. Это ведет к размыванию границ между МС и иными символическими системами, их комплексному использованию и взаимодействию на различных уровнях.
Всё это выводит МС на новый уровень интертекстуального взаимодействия и совместно с их включением в тексты, которые со временем становятся неотъемлемым компонентом языковой компетенции квалифицированного носителя языка, способствует тому, что они закрепляются в языковом сознании не только локального коллектива масонов, но и широкой совокупности носителей русского языка. Одновременно насыщенная интертекстуальность (репрезентация в различных типах известных текстов) продуцирует возникновение в рамках ЯРХЛ масонского гипертекста, объединяющего и концентрирующего в себе отсылки к масонству в различных произведениях.
Гипертекст занимает функциональное место (или выступает) в языковом сознании вместе с исходной системой МС. Получается, что последующие употребления МС в ЯРХЛ в своей совокупности продуцируются не одним, как это было в XVIII веке, а уже двумя языковыми объектами: исходной системой МС и масонским гипертекстом в ЯРХЛ. При этом конкретное словоупотребление, в зависимости от компетенции автора, может быть ориентировано как на оба объекта, так и на один из них, при том, что ориентация на второй объективно способствует все большему и большему размыванию семантики и отрыву единиц от их первоначально заданной семантики и аксиоматики. Это положение важно подчеркнуть, так как для дальнейшего развития системы МС оно предстает в качестве решающего, формально и содержательно определяющего динамику ее дальнейшего существования.
Способы трансляции МС оказываются во взаимодействии с большим количеством разнообразных факторов: интенциями писателя и языкового коллектива, идеологическим контекстом социума, особенностями развития ЯРХЛ. Из числа этих факторов главенствующую роль продолжают играть внутриязыковые; экстралингвистические факторы, связанные с идеологическими запретами на масонство, не оказывают видимого воздействия на распространение и укрепление системы МС в ЯРХЛ, не приводят к ее редукции или резкой смене аксиоматики. Отсутствие зависимости от экстралингвистической сферы при наличии изменений в трансляции само по себе указывает на приоритетность внутриязыковой.
Имманентные законы развития системы МС выступают в качестве определяющих и диктуют такое взаимодействие с ЯРХЛ, при котором совокупность единиц через текстовые репрезентации подвергается детальному осмыслению коллективом, испытанию на семантическую глубину, функциональные возможности, прочность и долговечность. Аналитические и художественные устремления конкретных авторов в своей совокупности приводят к тому, что система МС теряет изначально присущие ей черты ограниченного в идеологическом, конфессиональном и тематическом смысле лексикона, становится полиупотребительной, в чем можно усмотреть связь с ее исходной полифункциональностью. На это важно обратить внимание, так как констатируемые особенности, связанные с изменениями, расширениями сферы, функций, способов воплощения МС непосредственно соотносятся с присущими ей изначально чертами и существенно ими определяются, поскольку эти черты задают начальный импульс динамике последующего развития.