Парсонс Т. П 18 Оструктуре социального действия
| Вид материала | Документы |
СодержаниеЛ. Седов. Г Беляева. А. Здравомыслов. Г. Беляева. Г. Беляева. Дюк. Этого, к сожалению, я не знаю. Но знаю, что от Заславской вообще исходило очень многое. В. Чеснокова. |
- Социальное действие и социальное взаимодействие Признаки социального действия, 145.05kb.
- Экскурс в Маркса (типа это мы все уже давно знаем!) Творчество Маркса принято делить, 55.63kb.
- Система регуляторов социального действия российских государственных служащих (теоретико-социологический, 3698.57kb.
- Т. Парсонс понятие общества: компоненты и их взаимоотношения', 505.5kb.
- Новой конституции республики беларусь, 42.46kb.
- Возникновение конфликта. Понятие, 181.32kb.
- Концепция («обществ а»), 103.73kb.
- Приказ 07. 10. 2010 №376 о оструктуре сайтов оу для создания единого информационного, 23.3kb.
- Я. С. Ядгаров история экономических учений учебник, 5017.42kb.
- Темы контрольных работ по дисциплине «Актуальные проблемы социальной психологии» Современная, 11.27kb.
А дальше мы, собственно, все коллективно пытались осваивать эту могучую парсонсовскую схему. И в то же время каждый работал по-своему. У нас там были не только поклонники Парсонса; был Эдик Зильберман, больше философ, нежели социолог, Парсонсом он интересовался постольку поскольку, а больше интересовался индийской философией, Юнгом и т.д. Но тем не менее все как-то вращалось вокруг Парсонса, что-то мы переводили из Парсонса, что-то комментировали в предисловиях, переводя эти работы. Но тогда не все удалось опубликовать. Были сборники, издававшиеся Институтом социологии. После того как нас разогнали, были выпуски в ИНИОНе, посвященные Парсонсу, с нашими рефератами, переводами. У меня там был сокращенный перевод его большой работы. Вот такая шла деятельность, скорее даже просветительская... Но каждый из нас что-то из Парсонса брал для себя. В дальнейшем я стал работать в культурологии с таким «парсонсовским» уклоном (когда меня выгнали из Института социологии). Я стал приближаться к изучению нашей российской действительности, пытаясь встроить ее в какую-то типологическую схему. Тут мне пригодились многие из парсонсовских идей. Скажем, идея о средствах социального контроля. Мне казалось, что типологию различных видов общественного устройства можно строить вокруг средств социального контроля, денег, власти, культурных символов и норм.
- Следовательно, Парсонс вам много дал?
Л. Седов. Мне самому он дал, в общем, все, потому что в моем мировоззрении именно он совершил переворот, не кто-нибудь... По-
уж я читал выдающихся социологов, того же Макса Вебера. Нет, М кса Вебера я прочел раньше, чем Парсонса, но тем не менее он меня в00ДуШевил. А Парсонс буквально перестроил все мое мироотно-ение и подход к научному знанию. Главное, конечно, это то, что он еревернул ту картину мира, которая складывалась под влиянием марк-изма. Марксизм отправлялся от экономических посылок и вообще пред-тавлял людей как большие желудки. От этого очень трудно было отде-аться, потому что Маркс убедителен по-своему. Особенно когда его в анней юности начинают тебе втолковывать. Надо сказать, что я сам шел к марксистской политэкономии в 9-м классе. Я натолкнулся на какую-то книгу и еще вне школьного воспитания вобрал в себя эти идеи. Эта схема достаточно убедительная, но в то же время она бедная, плоская. От этой бедности, плоскости, я бы сказал, от извращенности марксистской, от сведения многогранной человеческой реальности к, в общем-то, простейшим функциям - от всего этого Парсонс очень быстро помог избавиться. Очень быстро. Красота его многогранных построений сразу опрокинула одномерность марксизма.
- Это очень интересно. Парсонс же нигде против Маркса не выступает, не полемизирует с ним.
Л. Седов. Одна статья у него есть о Марксе, очень остроумная. Там он отдает полную дань уважения Марксу и в то же время говорит примерно о том же, о чем говорю я: об этой бедности марксизма, о его одномерности.
Г. Беляева. А я впервые услышала про Парсонса на спецкурсе по логике науки, который читал на 4-м курсе философского факультета МГУ Владимир Сергеевич Швырев, известный логик. Это было в 1965 году. Но до этого я все время занималась логикой науки, начиная со второго курса, меня все это интересовало, хотелось понять. К сожалению, в молодости я, надо сказать, училась как-то с трудом. Навыка не было. Навык развился только к старости, когда уже ничего такого не надо. А смолоду просто хотелось понять. Тогда на факультете начал читать спецкурс Георгий Петрович Щедровицкий, и все занимались логикой естественных наук, историей естествознания. А социологией и гуманитарными предметами почти никто не занимался. На первых курсах у нас не было специальных занятий по социологии. Только на пятом курсе появились спецкурсы: Елена Владимировна Осипова читала, еще кто-то. Осипова нам читала то, что называется историей социологии. Основные фигуры там - Парето, Зиммель, Спенсер и Конт. С Конта она начинала, поскольку собиралась по нему защищаться. Кроме того, Конт считается отцом социологии. Но что такое полгода? А Галина Михайловна Андреева вела у нас истмат. Она очень хорошо его читала. Она же мне Лазарсфельда тогда дала, «Методику эмпирических исследований». Это был безумный перевод, я ничего не онимала. Но там очень хорошо была разработана логика, разбира-'Ись все эти сложности: анкетирование, построение моделей. У меня в ом еще не было никакого опыта. А здесь все рассматривалось на аме-
риканском материале, связанном с выборами, по-моему: там предсказывалось, как поведут себя какие-то группы (электорат) на выборах рассматривалось, что это за группы. Все это для меня было совершенно не ясно. Помню, я никак не могла понять, что же такое «синие воротнички». Я облазила все словари. «Белые воротнички», «синие воротнички » - что за чертовщина? Никак не могла понять. Такие у меня были жуткие пробелы в понятиях.
Поскольку я все время протестовала: «Почему у нас нет логики гуманитарных наук?», то Владимир Сергеевич указал мне на Парсон-са, на его книгу «Структура социального действия». Это был конец четвертого курса, по-моему. Шел 65-й год. Сначала я попросила Швы-рева, чтобы он принес мне эту книгу, потому что у студентов, естественно, очень ограничена возможность получения такой литературы. Хотя я с третьего курса занималась в больших библиотеках. Раньше ведь в Ленинку студентов не пускали. Так вот, я попросила Швырева принести мне Парсонса, но он отказал. Мол, ищи сама. И я стала сама искать. Нашла эту книгу в Разинке (так называлась Библиотека иностранной литературы на улице Разина).
А потом я (правда, не помню, при каких обстоятельствах) решила писать диплом по Парсонсу. А, вот почему, вспомнила: вмешался Щедровицкий. Он тоже услышал, что есть такой Парсонс и что у него очень интересные работы по теоретической социологии. И он как бы даже взялся мною руководить. Во всяком случае интенсивно работать над дипломом и над Парсонсом я начала только в последнем семестре пятого курса, то есть в начале 66-го года. Я приходила каждый день в библиотеку и переводила «Структуру социального действия». Причем английский мой и до сих пор очень неважный. Мне было безумно трудно. Я помню, когда только начала, то за целый день перевела только полстраницы. Текст сам по себе очень трудный, раз. И, несмотря на весь мой интерес к логике социологии, я совершенно этот пласт науки не знала, два.
Но тем не менее я двигалась вперед, хоть и с большим трудом, с колоссальным напряжением, потому что никто меня не мог проконсультировать. Сам Щедровицкий, по-моему, до конца жизни ни строки Парсонса не прочел, не знал его совсем. И вот я так билась. Тогда Николай Иванович Новиков был в Институте рабочего движения. Он, по-моему, первый написал о Парсонсе. Он кандидатскую защищал по Парсонсу. Я, значит, к нему. А он мне сказал: «Нет, не буду я ни комментировать, ни помогать». Я говорю: «Я вот не понимаю, что тут написано, и тут, и тут». «Я, - говорит, - тоже не понимал, но мне никто не рассказывал. И вы сами справитесь. Так что идите гуляйте...» Не знаю, почему у нас не сложился контакт.
Короче говоря, совершенно в полном одиночестве я переводила эту книгу. Я уж не помню, сколько я перевела - одну или две главы. Написала очень поверхностную дипломную работу, с которой у меня начались жуткие неприятности, потому что когда Галина Михайловна
л дпеева прочла мою работу за несколько дней до защиты, она сказа-■ «Если вы хотите защищаться, то нужна марксистская критика». А там, конечно, никакой критики не было.
Какой это был год?
Г Беляева. Это был 66-й год. Я заканчивала философский. Но я , органически не способна, во-первых, ни к какой критике, во-вто-IX я просто не понимала, что Парсонс сделал в социологии, в-треть-их марксистская подготовка вообще у меня была никакая. К пятому урсу я совершенно всего этого не воспринимала. А с другой стороны, мне не хотелось никаких скандалов, поэтому я вообще не могла ни на чем настаивать. Очень глупо все это было. Но у меня был приятель Юра, аспирант. Я говорю: «Юра, чтоб за ночь была мне марксистская критика». И он мне сделал. Каких-то цитат из Ленина насовал. Причем он тоже не читал Парсонса никогда, в этом случае он услышал про него в первый и последний раз. Сам ничего не читал, и я ему не комментировала. Это просто у нормального студента был такой навык.
Мы буквально за ночь до защиты перепечатали диплом со всеми ленинскими вставками. А Мотрошилова - она у меня была оппонентом, рецензентом - восприняла все это на полном серьезе. Она прочла и сказала, что критика несколько непоследовательна. Вообще это была комедия... Но я там что-то такое проблеяла, поставили мне «отлично», по-моему. Ну вот, совершенно судорожное было начало.
А потом я попала к Леваде, сразу после окончания факультета. И опять были переводы... Переводов было много, потому что как раз в те годы складывалось ощущение, что мало переводов, поэтому мы так плохо понимаем. И все время хотелось больше перевести, чтобы что-то там восполнить. Мы тогда очень тщательно составляли библиографии, искали, какие книги есть, где они издавались, в каких журналах были статьи и т. д. Более того, в 68-м году была конференция в Тарту, Кяэрику, по структурному функционализму, и мы издали два сборника «Структурно-функциональный анализ». Здесь мы работали вместе со Здравомысловым. Я даже ездила к нему в Ленинград, он у нас, по-моему, был редактором. И мы с ним сидели очень долго. Он очень хорошо знает английский, и вот мы с ним редактировали.
А. Здравомыслов. В 67-68-м годах я жил в Ленинграде, а работал в Москве, у Левады в отделе.
- В Институте философии или уже в ИКСИ?
А. Здравомыслов. Уже в ИКСИ, по-моему. Тогда мы и делали сборник «Структурно-функциональный анализ», двухтомник. Это была главная моя работа: «Информационный бюллетень ССА» № 6. Я редактировал весь перевод с английского на русский, переписывал этот перевод, Делал его более профессиональным. Бюллетень этот сейчас представ-' чет библиографическую редкость. В него вошли шесть статей, в том числе три статьи Парсонса: «Современное состояние и перспективы систематической теории в социологии» (1945), «Система координат дей-вия и общая теория систем действия» из книги «Социальная система»
(1956) и «Новые тенденции в структурно-функциональной теории» (1964). Кроме того, в сборник вошла известная статья Мертона «Явные и латентные функции». Эти четыре работы составили первую книжку сборника. Во вторую книжку вошли как представители структурно-функционального направления - Ч. и 3. Лумисы, Дэвис и Мур, Гоулд-нер, Хоманс, так и критики этого направления - Уайтекер, ван ден Берге, Франк, Мартиндейл, Рекс, Нагель, Миллс. Таким образом, наша социологическая общественность получила весьма широкие возможности ознакомиться с состоянием теоретической социологии в США, и прежде всего со взглядами Парсонса и Мертона.
Нужно сказать, что это была одна из немногих публикаций такого рода: мысли авторов были представлены не через призму критического восприятия, а аутентично, насколько это позволяло сделать знание языка. Просматривая этот сборник сейчас, я лишь удивляюсь той огромной работе, которая была проделана в секторе Левады, и еще раз высказываю убеждение в том, что переиздание этого сборника лучших теоретических работ конца 60-х годов было бы весьма полезно для развития социологии в России.
В содержательном плане я хотел бы отметить ряд идей, которые наиболее важны в этих работах Парсонса. Прежде всего в этих статьях было достаточно подробно развито представление о теории. Ясно, что теория не рассматривалась в качестве отражения действительности. На первый план выдвигались аналитические функции теоретического знания: способность теоретического мышления расчленять социальную реальность и упорядочивать эмпирический материал, вписываясь в какую-либо теоретическую традицию. В этом плане социологическая теория пересекалась с философией. Во время одной из встреч Пар-сонс мне сказал, что вопрос о соотношении философии и социологии для него всегда оставался проблематичным. У него было даже намерение назвать свою систему философией, но затем он от этой идеи отказался. Другое его заявление - не менее важное - состояло в том, что он высказал сожаление, что в своей «Структуре социального действия» очень мало уделил внимания Марксу.
Главное в теоретической деятельности - умение отличать анализ от описания, выдвижение на первый план аналитических категорий, которые не претендуют на воспроизведение исторической последовательности событий, а нацелены на выяснение качественного своеобразия исторических и социальных форм. Парсонс видит задачу своего теоретизирования именно в создании категорий, которые бы могли быть своего рода средствами изощренного расчленения действительности.
Далее, в этих статьях Парсонс разрабатывает концепцию «языков управления» в социальной системе, то есть роли денег и политической власти в функционировании общественных подсистем. Для меня это была новая мысль, позволяющая найти еще один аспект исследования проблем бюрократии, которыми я занимался и в теоретическом и в эмпирическом плане.
В последней из названных статей Парсонс выдвигал на первый
не категории структуры и функции, а понятия структуры и про-
сса тем самым обозначая свой переход к неоэволюционизму, кото-
й был осуществлен позже. И еще очень важно было то, что Парсонс
л оценку состоянию американской социологии в конце 60-х годов,
единяя теоретическую работу в этой области с эмпирическими ис-
ледованиями. Он представил развитие всей социологии под углом
рения доминирования одной социологической парадигмы - теории
социального действия.
Работая над редактированием этих текстов, я понял, в чем состоит различие между структурно-функциональным анализом и теорией социального действия. Последняя для Парсонса имела более широкое методологическое значение. С ее помощью обобщались результаты деятельности всех областей социального знания.
Важно отметить, как именно осуществлялась разработка понятийного аппарата теории социального действия. Определяющую роль здесь сыграла работа специального семинара, которым руководил Парсонс в конце 20-х-начале 30-х годов в Гарвардском университете. В работе семинара участвовали крупные психологи, социальные антропологи и представители иных дисциплин. В какой-то мере это отражено в книге Парсонса «К теории социального действия». Эта книга имеет подзаголовок «Теоретические основания социальных наук». Она начинается очень любопытным текстом - общей декларацией девяти крупных ученых, в которой они определяют исходные положения теории социального действия и показывают, какое отношение эта теория имеет к психологии, экономической и политической системе. Это чрезвычайно редкий в истории социальной науки документ, в котором девять представителей различных областей знания заявляют об общности своих теоретических позиций!
Г. Беляева. Тогда уже для меня, конечно, Парсонс был просто обожаемым существом, которое не могло быть подвергнуто никакой критике. На этой почве мы даже поругались с Эдиком Зильберманом, о чем я крайне сейчас сожалею. Поскольку Эдик смотрел на все с высоты индийской философии, то для него Парсонс был вообще какой-то там букашкой. Он мне говорил, что это все уже было в индийской логике пять тысяч лет назад. А меня что-то задело, наверное, его высокомерный тон. Почему? Для меня это нехарактерная реакция, обычно я очень любопытный человек - если кто-то пытается мне сообщить что-то новое, я спрашиваю, слушаю. А тут я в ответ что-то резкое сказала, мол, катись ты со своей индийской логикой, вообще лучше Парсонса никого нет.
- Какой это был год?
Г. Беляева. Это было в 69-70-м году, в 70-м скорее, как раз когда Дик был еще в аспирантуре. А сейчас я читаю его работы и, конечно, °жалею, что мы с ним не пообщались на эту тему. К сожалению, я овершенно не знаю этих вещей. До меня, до моего диплома, Парсон-
сом занимались еще два человека. Это Новиков, о котором я говорила и еще одна аспирантка из Ташкента, которая тоже писала кандидатскую по Парсонсу. У меня даже осталась ее работа, я там кое-что посмотрела. Вот я так с Парсонсом на всю жизнь и осталась.
- Что тебе лично Парсонс дал?
Г. Беляева. Лично мне Парсонс дал, по-моему, все. Кроме Пар-сонса у меня ничего другого нет.
- Ну как, ты Вебера читала...
Г. Беляева. Это все было уже потом. И все ложилось на своеобразный импритинг, данный Парсонсом. Сформировал меня как социолога, конечно, Парсонс. Потому что я долгое время была с ним как бы один на один, переводила его, пыталась как-то понять. И варилась в этом. И ничего больше. Когда я читала Вебера, он мне даже показался более поверхностным.
Л. Дюк. У меня также осталось очень яркое воспоминание об этой всеобщей тяге к самообразованию. В 1967 году я была студенткой Новосибирского университета и хорошо помню, как отдел социологии Сибирского института экономики - все, начиная с заведующей отделом Татьяны Ивановны Заславской и кончая последним аспирантом, дружно снялись и поехали в Польшу. И когда они там побывали, стало понятно, что в социологии они почти что неграмотны и никто не представляет себе социологическую классику, да и методы у них немножко доморощенные. То есть методы еще как-то ничего, а вот по поводу классики они уж точно ничего не знали. И тогда было принято решение...
- Что надо образовываться?
Е. Дюк. Что надо образовываться в буквальном смысле: переводить и читать западную классику. Они привезли из Польши много литературы. В том числе, по-моему, и Парсонса. Но, может быть, он попал в Новосибирск каким-то иным путем. И весь год отдел социологии учился на методологическом семинаре. По-моему, эти семинары устраивались раз в месяц, может быть, и чаще. Всем раздавались машинописные переводы привезенной литературы. Я очень хорошо это помню, так как моя подруга, аспирантка Шляпентоха, принесла однажды на вечер машинописную копию перевода какой-то статьи Парсонса, которую должны были обсуждать на очередном семинаре. Понятно, что машинописных копий много не сделаешь, ксероксов тогда еще не было. Делали, например, пять экземпляров, и каждый мог получить такую копию на короткое время, на вечер, потом передать другому, и так до семинара все обычно успевали прочитать.
На самом семинаре я не присутствовала, потому что была всего лишь студенткой второго курса и как-то не хватало смелости просто взять и прийти. У меня было несколько знакомых аспирантов в отделе, и между ними только и шел разговор что о Парсонсе. Его тогда читали, обсуждали, опять читали и опять обсуждали. Этот период, когда отдел социологии в Новосибирске занимался самообразованием, продолжался, по-моему, год.
Какой это был год?
Е Дюк- 67-й или 68-й год, скорее 67-й. Руководителем методоло-ского семинара была Инна Владимировна Рывкина. Еще в те вре-а был сектор методологии, который возглавлял Михаил Александ-ич Розов. Они и устраивали все эти методологические семинары. П певодчики работали, как машины, с огромной скоростью: Дора Из-илевна Штирмер, Валя Чеснокова, Света Луцевич, Малиновский, тек-i держали перед глазами и перевод сразу печатался на машинке. На-оное это были несовершенные переводы, но думаю, что не такие уж охие потому что переводчики давно работали в социологии и терминологию знали достаточно хорошо. Все, кто мог, Парсонса читали и обсуждали, хотя на непосредственную работу отдела, на текущие исследования он, конечно, никакого влияния не оказывал. Как ездили в социологические экспедиции изучать деревню, так и ездили, и более
ничего.
А инициатива переводческой работы все-таки исходила от
Розова или от Заславской?
Е. Дюк. Этого, к сожалению, я не знаю. Но знаю, что от Заславской вообще исходило очень многое.
В. Чеснокова. Здесь я должна внести некоторую ясность, поскольку я и есть одна из тех переводчиков-машин, которые переводили «со страшной скоростью», - но только переводили мы в основном не Парсонса. Действительно, отдел ездил в Польшу и привез оттуда кое-какую литературу. В нашем информационном шкафу эти книги заняли полку или полторы. Но там не было Парсонса. Это была литература польская, правда, в принципе весьма полезная. Вот ее-то я тогда и переводила. Дора Израилевна Штирмер переводила что-то о стохастических моделях движения рабочей силы, Малиновский - «Настольную книгу социолога» под редакцией Рене Кенига, а я - «Элементарные понятия социологии» Яна Щепаньского, а потом «Социальную структуру и мобильность в Польше» Адама Сарапаты. Потом еще были работы по текучести, по миграции и прочее. Парсонс переводился между делом...
Здесь я должна сказать, что условия для работы в отделе Заславской действительно были очень хорошие. К нам, переводчикам, которые и научными сотрудниками-то никогда не были, а назывались инженерами, относились с уважением и, видя наш интерес, поощряли его, ожидая, что мы можем стать со временем не только научными сотрудниками, но и учеными, если проявим способности и трудолюбие.
Вскоре после того как я поступила на работу в институт директором его стал Аганбегян (перед самым новым, 1967, годом). Его имя связывалось в то время с либеральными тенденциями. И такого характера изменения на самом деле произошли в институте. Одним из них оыло превращение политзанятий в методологический семинар, на ко-ром социологи могли обсуждать свои научные проблемы, а не дол-ть историю партии или истматовские положения. И вскоре уже Инна
Владимировна Рывкина ходила по кабинетам и в качестве руководителя этого нового семинара предлагала различные темы выступлений на нем. Нам как переводчикам она предложила использовать знания, приобретаемые в процессе перевода, для просвещения социологов относительно тенденций и направлений в западной науке. Лично мне она дала тему «Социальная стратификация ». Я тогда впервые и слова-то эти услышала. Тем не менее я прониклась важностью задачи и трудолюбиво приступила к поискам и освоению материала. И довольно быстро набрела на толстый фолиант в черно-голубом супере с названием «Класс статус и власть » под редакцией Бендикса и Липсета. В нем была подборка статей под общим титулом «Продолжение дискуссии о неравенстве» Открывалась она статьей Кингсли Дэвиса и Уилберта Мура «Некоторые принципы стратификации». Это было прекрасное изложение функциональной теории стратификации: стройное, лаконичное и завершенное. Настоящее произведение искусства: все есть - и ничего лишнего.
Очень быстро переведя эту работу и осмыслив, я двинулась дальше - по статьям оппонентов. Они показались мне гораздо менее интересными. Тогда я разыскала более раннюю статью Кингсли Дэвиса «Концептуальный анализ стратификации » и упомянутую в сносках статью Парсонса «Аналитический подход к теории социальной стратификации». Дэвисовскую статью я проглотила довольно быстро, придя в восторг от обилия простых и четких дефиниций, Парсонс дался мне с гораздо большим трудом (хотя впоследствии, переводя его более поздние работы, я поняла, что как раз эта статья к трудным текстам не относится!). Разобравшись во всем этом и составив блоки определений, я написала реферат «Система понятий функциональной теории социальной стратификации (в период ее формирования: 40-е гг.)». И была готова выступать.
Объявления были развешаны по всем этажам и, придя на семинар, я увидела среди слушателей двух или трех историков с четвертого этажа (там был Институт истории, философии и филологии СО АН). Почему-то это мне не понравилось, не знаю почему. Ощущения, что я приготовила какой-нибудь «не тот » доклад, у меня совершенно не было. А тем не менее факт наличия историков на нашем семинаре мне показался подозрительным. Инна Владимировна, кстати сказать, даже не посмотрела, что я там написала (хотя у меня был текст!), так и «выпустила» меня. И я бодро прочитала первую часть своего опуса. К концу этой первой части началось шевеление и попытки задавать вопросы. Поэтому я прервала чтение и решила эти вопросы выслушать. Впрочем, они были по существу риторическими. Слушателей интересовало в первую очередь, какая это теория - буржуазная или марксистская. Меня этот простой вопрос поставил в тупик: я вообще в таких понятиях не думала об этом комплексе положений. Для меня это была социологическая теория, я ее оценивала с точки зрения смысла, завершенности, чистоты изложения. Вопрос показался мне совсем не по делу-Однако за ним последовали другие. И, к моему большому удивлению,
залось, что для большей части слушателей как раз это-то и было мым главным! А вовсе не само по себе содержание.
Тут в дело вступила меньшая часть аудитории и начала аргумен-1 вать ССылками на физику и биологию, в которых теории по ука-янному признаку не оцениваются. Тогда из большей части вопрошав-выделилась некоторая «подчасть», которая стала объяснять, что бщественные науки имеют свою специфику, что природа везде одна, общества у нас разные. Буржуазные ученые создают концепции об обществе на основании знания о своем буржуазном обществе, а у нас ведь общество совсем другое... Это опять-таки показалось мне удивительным. Не сама точка зрения, конечно, ее-то все мы хорошо знали, но тот факт, что в таком институте, который казался мне тогда весьма передовым, она вообще может иметь сторонников. А среди людей, ее высказывавших, были такие, к которым я относилась с уважением, от которых я ну никак не ожидала такого услышать! Правда.
Я отступилась и перестала отвечать на вопросы. Оборону взяли на себя мои защитники, та самая «меньшая часть» аудитории. Я же просто смотрела во все глаза и пыталась разобраться, что же происходит. Мое представление об институте, об ученых, в нем работающих, как-то сильно «поплыло» и потеряло ясные очертания. Между тем начали включаться эмоции, прежде всего со стороны «большей части» аудитории. Она была не просто разочарована, но как-то лично обижена, и в ней нарастало возмущение, «защитники», наоборот, становились все более сдержанными и все тщательнее подбирали выражения. Рывкинский темперамент проявился тут во всей своей полноте: она одновременно вела семинар, отвечала на вопросы и набрасывала тезисы своего заключительного слова. В конечном счете задававшие вопросы консолидировались на том, что «нам это не нужно».
Инна Владимировна в заключительном слове доказывала, что эта теория (которую я тут излагала) относится методологически к самому первичному уровню рассмотрения общества, как если бы мы рассматривали организм на клеточном уровне: на этом уровне организмы самых разных видов животных почти не различаются между собой. Вопрос ставится самым примитивным образом: как общество вообще возможно? Почему оно не разваливается? Было очевидно, что на этом Уровне различия между социалистическим и капиталистическим обществом совершенно не имеют значения... Однако это не убедило основную часть аудитории. Точнее говоря, не загладило ее глубокой оби-ДЫ на то, что главные, самые заветные критерии оказались не принятыми во внимание, и на то, что она услышала совсем не то, чего ожидала.
Должна сказать, что Парсонс почти не фигурировал в моем изложении: сноски шли в основном на Дэвиса и Мура и отдельно - на Дэвиса, а тем не менее в дальнейших обсуждениях наших указанный семинар почему-то всегда фигурировал как «семинар по Парсонсу». о-моему, это характеризует способ мышления: перед тем как чело-
век дойдет до смысла изложения, обязательно нужно было решить вопрос, марксизм это или не марксизм, какие имена с этим связаны. К содержанию интерес проявлялся в последнюю очередь.
А тот семинар по Парсонсу, про который Лиза Дюк вспоминает (он предполагался действительно по Парсонсу, и какие-то материалы к нему были подобраны, хотя не все они были машинописные, предлагалось, в частности, прочитать предисловие к книге «Социология сегодня », написанное Парсонсом), он как раз и не состоялся. В точности не знаю, почему. Было много жалоб на трудность текстов - может быть, поэтому. Но не исключено, что возникли какие-то сложности из-за этого семинара по стратификации. Я помню, что у Инны Владимировны были какие-то неприятности из-за него. Дело разбиралось даже на партбюро. Но партбюро возглавлял тогда Михаил Александрович Розов. «И щуку бросили в реку».
Еще раз подчеркну, что как в институте в целом, так и в отделе Заславской атмосфера была тогда хорошая: не было каких-то явных доносов, слежки друг за другом, подсиживания и т.д. В этом смысле воздух был чистый. И меня никто не брался перевоспитывать, не ставил никаких требований идеологического порядка. Я продолжала понемногу переводить Парсонса, потому что я все более проникалась сознанием важности и интересное™ его концепции и - насколько ко мне прислушивались - пропагандировала свою точку зрения. Вслед за его ранней статьей по стратификации я перевела «Мотивацию экономической деятельности», потом, услышав, что москвичи переводят «Структуру социального действия », перевела три главы из нее - 2-ю, 18-ю и 19-ю. Причем 19-ю, кажется, мы перевели с Галей Беляевой дважды. Потом я взялась за вторую статью по стратификации и весьма изрядно над ней попотела. И где-то уже в 70-м или 71-м году уговорила несколько человек взяться за перевод глав из книги «Социальные системы», которая была в нашей библиотеке. И мы - я, Володя Герчиков и Вера Тапили-на - перевели тогда 2-ю, 3-ю и 4-ю главы (1-я к тому времени была переведена Галей Беляевой). При этом была договоренность с москвичами, что мы будем переводить эти главы, а они - следующие. Но москвичи ничего не переводили (тогда им уже становилось не до того), потом я, уже хорошо набившая руку на переводах Парсонса, перевела еще (просто из интереса!) 5-ю и 6-ю, а затем и 8-ю главы.
С грустью должна сказать, что все эти переводы остались практически невостребованными. Они стояли в моем шкафу (я уже к тому времени сосредоточила в своих руках всю библиографическую работу в нашем отделе, и шкаф был в моей личной ответственности). Народ приходил, иногда брал почитать, потом возвращал (или не возвращал, тогда приходилось принимать к нему строгие меры). Но никаких обсуждений не было. Никто никуда это применить не мог, не умел, а может, к тому времени уже и боялся.
Перед самым моим отъездом в 71-м году я, Вера Тапилина, Надя Каныгина и Игорь Истошин образовали такую группу, как бы межот-
скую (Каныгина и Тапилина были из бывшей группы Шляпентоха идели на материале его опросов читателей газет, массив был доволь-большой и богатый). Мы собирались операционализировать пар-онсовские переменные и бросить их на этот материал, сделать вто-пичный его анализ. Но определения этих переменных были весьма расплывчаты (те работы, в которых он их определяет подробно и точно до нас не дошли и переведены в то время не были), мы долго с ними бились. А потом я уехала, и все это, как я понимаю, прекратилось.
И. Гришаев. Тогда много переводили. И переводы очень ценились Я вспоминаю, что на день рождения мне подарили переплетенную книгу переводов и еще чего-то, где в качестве виньетки было «Самиздат». Не знаю, был ли Парсонс в этой книге. По-моему, нет. Там были другие, может быть, даже шутливые материалы. А первое что я прочитал, скорее всего была «Структура социального действия». Да, первую главу, во всяком случае. А в общем, в тех переводах не было четкой упорядоченности глав - первая, вторая, третья... Они у меня до сих пор лежат. Причем, там есть варианты с пробелами, с невставленным английским текстом. Иногда по нескольку экземпляров одного и того же текста. Так что можно сделать даже репринт: в книжку вставить странички первых переводов.
Общее впечатление от Парсонса? Было ощущение систематизации предыдущих знаний. Сначала ведь «мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь». Иногда из разных наук. Но в тот момент, когда прикасаешься к Парсонсу, есть ощущение, что все эти знания, даже предыдущие, начинают складываться во что-то целое. Даже, может быть, не совсем складываются. Может быть, что-то с чем-то и несовместимо, но тем не менее они как-то все начинают находить свое место.
- А как ты, Игорь, впервые столкнулся с Парсонсом, с этим именем?И. Гришаев. Где-то услышал на семинаре. На том или на другом.
Либо это был семинар Левады, либо это был семинар Ольшанского. А был еще у Кона, на Песцовой, в подвале. Но скорее всего у Левады, потому что у Ольшанского все же была немножко другая проблематика, больше социально-психологическая. Он мало занимался теоретической социологией, практически совсем не занимался. Я помню, что там переводили в основном книги по социальной психологии. Поэтому, скорее всего, о Парсонсе я услышал у Левады.
- Что конкретно дал тебе Парсонс?
И. Гришаев. Дело в том, что я по образованию физик, и это, види-мо, вырабатывает какой-то стиль мышления. Поэтому мне Парсонс прежде всего указал путь, как можно свой предшествующий опыт и свои предшествующие знания и навыки применить в этой сфере. Это во-первых. Во-вторых, я полагаю, что Парсонс сыграл еще и такую роль. Хотя У час в эмпирических исследованиях, которые никогда не делались по классическим схемам, не было тщательной проработки (по-моему, если акие подготовленные по всем правилам исследования вообще были, то еДиничных случаях), но тем не менее Парсонс помогал осмыслить цель.
Даже если не делается предварительный этап подготовки к работе, глубокий, в полном объеме, который должен непосредственно предшествовать эмпирическому этапу, тем не менее знание Парсонса позволяет и здесь закладывать какую-то серьезную основу, хотя бы даже в неявном виде. И, в-третьих, просто-напросто каким-то странным способом, я не могу сказать, каким именно, его знание помогало мне разбираться и объяснять для себя по крайней мере некоторые вещи.
Он и сейчас мне очень нужен. Все знания, которые я приобрел,
социологические и прочие, - они совершенно необходимы. Все, что я читал, пусть не очень упорядоченно, из Парсонса и Крозье, - все это очень нужно. То есть я могу сказать, что я не дочитал многого, может быть, но сказать, что я прочитал что-то лишнее, - нет. Я полагаю, что подобное чтение очень помогает разбираться в деле. В моей нынешней работе тоже много аналитики, она не всегда выливается в написание текстов, но в голове-то эта работа всегда происходит. И приобретенные теоретические знания очень помогают разобраться в том, что происходит, что делать.
А. Хараш. Я лично приобщился к Парсонсу через эти самые переводы. Я не видел его, не слышал выступлений и ничего тогда не знал о его знаменитой концепции. Я был аспирантом Тбилисского государственного университета, занимался структурной лингвистикой, но жил в Москве. И имел мизерные средства к существованию. И когда мне было предложено (не могу вспомнить - как) Галей Беляевой заняться переводом Парсонса, я с удовольствием и радостью согласился, потому что это давало мне какие-то, пусть не очень большие и временные, средства к существованию. Поступил я опрометчиво, потому что Пар-сонс оказался не тем автором, которого может переводить новичок в области научного перевода. Он мне очень подходил по моим интересам, это был гуманитарный, как я понимал, текст. Текст общественно-научный, социально-философский, как я себе представлял. Но когда я согласился и стал заниматься его текстами, я понял, насколько это сложно: эти периоды, немецкие периоды английскими словами. Приходилось продираться через каждую фразу, через каждый абзац. Заинтересовался.
Почему я заинтересовался Парсонсом? Можно здесь назвать материальную причину. Но, с другой стороны, если бы мне было предложено перевести труды, предположим, какого-нибудь биолога, я бы отказался. Я, в общем-то, всегда избегал работы только ради денег. И переводить Парсонса я не зря согласился. Действительно, я достаточно много получил кроме платы. А плата, надо сказать, была минимальная, ужасно маленькие деньги, хотя для меня, тогда бедного аспиранта, да еще и обремененного семейством, это было существенно.
- Что лично для себя вы нашли в Парсонсе при первом обращении к нему?