Содержание: Предисловие к русскому изданию

Вид материала

Содержание

Средства взаимообмена и социальный процесс
Социальное изменение и эволюция
Природа современных обществ

Подобный материал:

1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 24

че распространить данный род анализа на два других средства обмена:

<влияние> и <ценностные обязательства> - термины, употребляемые

в узкотехническом значении.

СРЕДСТВА ВЗАИМООБМЕНА И СОЦИАЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС

Шаг за шагом движение, начатое Маршалловскими чтениями,

привело в конце концов не только к структурному, но и к процессу-

альному анализу социальных систем, что обещало поднять трактовку

их неэкономических аспектов на уровень теоретической изощренности.

сравнимый с достигнутым в экономике, и включало в анализ динами-

ку взаимоотношений между этими неэкономическими подсистемами

и <экономикой>. Например, концепции инфляции и дефляции, ис-

пользовавшиеся экономистами, по-видимому, удалось обобщить для

описания оборота других трех социетальных средств и их взаимоот-

'" Этот анализ есть в двух моих статьях: Parsons Т. On the concept of

infliience//Piiblic Opinion Quarterly. Spring 1963: Рагюцч Т. On the concept ofvalne-

cornrnitiTient//Sociological Inquiry. Vol. 38. Spring 196Я. Обе статьи перепечатаны и:

Politics and social structure. N.Y.: Free Press. 1969.

ношений не только с деньгами, но и друг с другом. Можно привести

лишь одну из множества возникающих при этом трудностей. Упомя-

нутая монетарная динамика явно несовместима с идеей, что деньги -

феномен, подчиняющийся принципу <нулевой суммы>. Расширение

кредита и рост долговых обязательств - это, конечно, центральные

характеристики денежной инфляции и дефляции. Но политичес-

кие теоретики в большинстве своем придерживались мнения, что

количество власти в обществе подчиняется принципу нулевой сум-

мы. Поэтому, чтобы сделать деньги и власть сравнимыми в этом

жизненно важном отношении, надо было исследовать причину

данного разногласия и показать, почему оно неприемлемо для меня.

Концепция систем действия и их отношений к подсистемам, отлив-

шаяся в формах четырехфункциональной и взаимообменной парадигм,

серьезно наводила на мысль о желательности и важности расширения

анализа. В одном направлении удалось добиться существенной детали-

зации, а именно на уровне, как мы это называли, <общего действия>.

Первую стадию, хорошо представленную в двух книгах 1951 г., можно

рассматривать как развитие двух граней проблемы рациональности,

появившейся в моем исследовании медицинской практики. На этой

стадии социальная система изображалась, так сказать, прикрытой с

флангов: психологической или личностной системой - с одного и куль-

турной системой - с другого, и в то же время взаимозависимой и взаи-

мопроницаемой ими. Логика четырехфункциональной парадигмы по-

степенно подсказала, каким образом сюда можно и должно встроить

<поведенческий организм>, который надо отличать от конкретного ор-

ганизма во всех его разнообразных проявлениях. Этому расширению

сферы анализа способствовало оживление и обогащение биологичес-

ких интересов, в частности благодаря контактам с А. Эмерсоном и

тесным связям с Дж. Оулдзом, который перешел к этому времени от

работы в области социальной психологии к исследованиям мозга. Функ-

циональные назначения четырех подсистем действия ясны и стабиль-

ны: адаптивную диспозицию имеет поведенческий организм, целедос-

тиженческую - личность, интегративную - социальная система, и

функцию воспроизводства образца исполняет культурная система.

Несколько лет этот подход был самым заметным, и на его базе

делались попытки пробного расчленения и других, отличных от соци-

альной систем (см., например, тексты о психологической теории, на-

писанные для симпозиума по инициативе 3. Коха, и о культурной

системе во Введении к четвертой части <Теорий общества>"'). Лишь

недавно, и потому очень предварительно, оказалось возможным раз-

'" См. Введение к части 4 книги: Theories of society/Ed, by Т. Parsons, E. Sliils,

K.D. Naegele. J.R. Pitts. N.Y.: Free Press, 1961: и мое эссе <Подход к психологичес-

кой теории с позиции теории деиствия> в: Psychology: a science, Ill/Ed. byS. Koch.

N.Y.: McCraw-Hill. 1959.

работать общую парадигму взаимообмена для уровня <общего дейст-

вия> (см. [48]). При этом выявилось интересное идейное сближение.

Оказалось, что под категории обобщенных средств обмена, введен-

ные в порядке опыта, можно подвести категории <четырех желаний и

определения ситуации>, которые поколением раньше предложил со-

циальный психолог У. Томас. Тогда на уровне общего действия соот-

ветственно: средством адаптации, аналогичным деньгам на уровне

социальной системы, оказывается умственная способность, которая в

своей позитивной форме может включать томасовское <желание но-

вого опыта>, а в негативной - <желание безопасности>, средством

целедостижения - способность исполнения, вознаграждаемая тома-

совским <признанием> со стороны других; средством интеграции -

чувство, в приблизительном психоаналитическом смысле вознаграж-

даемое, по Томасу, ответным эмоциональным <откликом>; и, нако-

нец, средством, участвующим в процессе <воспроизводства образца>.

оказывается томасовское <определение ситуации>, которое, как и дру-

гие составляющие этого процесса, должны рассматриваться и рас-

сматриваются Томасом как особый случай [49J.

<СТРУКТУРНО-ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ ТЕОРИЯ>?

В области анализа действия, как и в других областях, понятие

системы стало центральным в моем мышлении очень рано. С этим

понятием ассоциируется обширный комплекс эмпирико-теоретичес-

ких проблем, занявших особое место в широко известных критических

дискуссиях о системных теориях. В этот комплекс входят, например,

концепции равновесия и его отношений к условиям системной устой-

чивости, возможностей и реальных процессов изменения; роль понятия

функции; проблемы <консенсус против конфликта> как характеристи-

ки социальных систем; соотношение между тем, что можно назвать

<процессами сохранения> в системах, и процессами структурного из-

менения, способными расширяться до масштабов эволюции или су-

жаться до ее противоположности.

Возможно, я немного повторюсь, если. скажу, что мое первое зна-

комство с проблемой равновесия состоялось в версии Хендерсона-

Парето, подкрепленной ее приложениями к экономике Шумпетером.

Эта версия использовала понятие системы из механики, ориентируясь

на физико-химические системы в качестве рабочей модели. В ней спе-

циально обсуждались условия устойчивости, хотя Хендерсон не уставал

указывать, что паретовская концепция равновесия вовсе не обязательно

статична. Очень рано, однако, на меня начала влиять физиологическая

концепция равновесия, особенно построенная Канноном вокруг поня-

тия гомеостаза.

Эта физиологическая концепция имеет более прямое отношение к

функциональному подходу, чем трактовка равновесия, преобладавшая

в мышлении социальных антропологов, в частности А.Р. Радклифф-

Брауна и его последователей. Хотя Б. Малиновский тоже известен как

функционалист, он во многом вступил на другой теоретический путь

(см. 127]). На Радклифф-Брауна сильно повлиял Дюркгейм. и потому

первый попал в поле моего зрения. На долгое время Мертон и я стали

известны исключительно как лидеры структурно-функциональной школы

среди американских социологов.

Однако ступени развития, пройденные мною после появления

четырехфункциональной парадигмы и в особенности после анализа

обобщенных средств обмена, сделали обозначение <структурно-функ-

циональный анализ> все менее подходящим. Во-первых, постепенно

выяснилось, что структура и функция - понятия, не соотносящиеся

на одном и том же уровне, как, например, универсализм и партикуля-

ризм в формулировке <переменных образцов>. Стало очевидным, что

<функция> - более общее понятие, определяющее некоторые необ-

ходимые условия сохранения независимого существования системы

внутри какой-то среды, тогда как одноуровневое родственное слово

для <структуры> вовсе не функция, а <процесс>. Связь обоих понятий

с проблемой сохранения границ и другими аспектами функциониро-

вания системы действия все более, в свою очередь, привлекала вни-

мание к проблемам контроля. Так, деньги можно было рассматривать

как механизм оборота, через который осуществляется контроль за

экономической деятельностью, подобно тому как циркуляция гормо-

нов в крови контролирует определенные физиологические процессы.

Эти идеи дополнительно подчеркивают основную мысль современ-

ной биологии о том. что живые системы суть открытые системы, во-

влеченные в непрерывный взаимообмен со своими <средами>.

Прояснение проблем контроля колоссально продвинулось, одна-

ко, благодаря появлению (в самое стратегически важное для меня

время) нового общенаучного направления, а именно кибернетики в ее

тесной связи с теорией информации. С помощью достижений в этой

области можно было доказывать, что основная форма контроля в систе-

мах действия принадлежит к кибернетическому типу и вовсе не анало-

гична, как утверждалось до сего времени, насильственно-принудитель-

ным аспектам процессов, в которых участвует политическая власть. Более

того, можно было показать, что функции в системах действия не обя-

зательно <рождены свободными и равными>, но состояли, наряду со

структурами и процессами, обеспечивающими функциональные по-

требности системы, в различных иерархических отношениях между

собой по оси контроля.

Здесь крайне поучительным для теории действия оказалось и раз-

витие кибернетических аспектов биологической теории, особенно

<новой генетики>. В частности, важной была идея Эмерсона. что роль

236

<системы культурных символических значений> аналогична (в насто-

ящем смысле термина <аналогия>) роли генов в биологической на-

следственности. Пришлось проделать существенную работу по теоре-

тическому приспособлению этой концепции к той роли, которая в

теории действия приписывалась функции <воспроизводства образца>.

а также связанным с нею структурам и процессам вообще и культур-

ным системам в частности.

Этот путь предлагал выход из бесконечного круга рассуждений об

относительных преимуществах того или иного класса факторов в де-

терминации социальных процессов и направлений развития. Напри-

мер, был ли в конечном счете марксистский экономический детерми-

низм более верен, чем культурный детерминизм? Вообще такие во-

просы бессмысленны, будучи вопросами того же порядка, что и ста-

рый биологический спор о наследственности, противопоставляемой

среде. Альтернативное решение этой проблемы состоит в том, чтобы

представить процесс действия как комбинацию факторов, исполняю-

щих различные функции для объединяющей их системы, и один из

главных аспектов этих функций - контроль в кибернетическом смысле.

Кибернетический подход способствовал поиску также новых воз-

можностей для того, чтобы как-то разделаться с без конца обсуждае-

мыми проблемами стабильности и изменения в системах действия.

В этой связи стало возможно стыковать новые подходы с моими преж-

ними интересами в области социализации личности и родственных

тем. Настаивание на радикальном теоретическом разделении процес-

сов, благодаря которым сохраняется костяк системы (включая социа-

лизацию новых членов для обществ), и процессов, которые изменяют

саму ее основную структуру, по-видимому, оправдано, как во многом

аналогичное основному биологическому различению физиологичес-

ких процессов, благодаря которым поддерживается или изменяется

определенное состояние индивидуального организма, и эволюцион-

ных процессов, влекущих за собой изменения в генетической консти-

туции видов.

СОЦИАЛЬНОЕ ИЗМЕНЕНИЕ И ЭВОЛЮЦИЯ

Последний проблемный контекст сильно оживил мой интерес к

теории социальной и культурной эволюции в ее преемственности с

органической эволюцией. В значительной степени он конкретизиро-

вался на семинаре 1963 г. по проблемам социальной эволюции, кото-

рый совместно организовали С.Н. Эйзенгитадт и Р. Белла. В результа-

те последовал ряд публикаций (см. [28; 29: 311). Это направление ин-

тересов в чем-то продолжало, конечно, мои занятия веберопским срав-

нительно-историческим подходом, особенно в истолковании приро-

ды и проблем современного общества. Оно было связано также с бо-

237

лее мелкими проблемами, поднятыми в ряде исследований высшего

образования, которыми я недавно увлекался.

Значительная часть теоретического анализа процессов структур-

ного изменения в социальных системах проводилась по модели, про-

изводной от общей четырехфункциональной парадигмы. Она была

определена нами как модель, предназначенная для описания одной

из стадий в прогрессивном структурном изменении внутри системы

действия, и особенно социальной системы [41, ch. 5]. Отправным пунк-

том здесь служила концепция дифференциации - процесса, который,

по-видимому, дает достаточные основания обратить внимание на эле-

ментарное раздвоение, то есть разделение прежней структурной едини-

цы на две функционально и потому качественно отличные единицы.

Для социальной системы моделью будет дифференциация крестьян-

ского типа домохозяйства на собственно домашнее, семейное и про-

изводственное хозяйства, где из второго можно извлекать доход для

содержания первого.

Очень долго (например, в работах Г. Спенсера) дифференциация

понималась как обязательно дополняемая (по функциональным со-

ображениям) новыми интегративными структурами и механизмами.

Отчасти по этой причине новодифференцированную систему вклю-

чают и в контекст новых проблем адаптации, во многом согласую-

щихся с общебиологическим понятием адаптации, выработанным в

дарвинистской-традиции, но в котором ударение перенесено на ак-

тивные, отличаемые от пассивных, формы адаптации. И наконец, су-

ществуют компоненты такой системы, которые относительно обособ-

лены от вышеуказанных явных процессов структурного изменения.

Эти компоненты органично попадают в <генетический> класс: при-

менительно к нашим представлениям о действии - в класс компо-

нентов подсистемы <воспроизводства образца>, некой общекультур-

ной порождающей модели. Следовательно, четырехфункциональная

парадигма оказывается пригодной и на этом уровне. Сначала мы го-

ворим о дифференциации как процессе, сосредоточенном на функ-

ции целедостижения, потом, на вполне очевидном этапе, разговор

идет уже об интеграции, но здесь мы специально останавливаемся на

том, что в нашей парадигме называется <включением>, повышающим

приспособляемость как центральную адаптивную характеристику, и

<генерализацией ценностей>, той особой моделью изменения, кото-

рое необходимо для данной системы, чтобы завершить такую фазу,

если рассчитывать на ее будущую жизнеспособность.

Эта модель изменения сыграла существенную роль в отчетливом

выражении того интереса к социетальной эволюции, о котором я упо-

минал выше. Работа над темой социальной эволюции задокументиро-

вана в ряде статей и в двух небольших книгах, написанных для серии

<Основания социологии> в издательстве Prentice-Hall (редактор Алекс

Инкелес): <Общества в эволюционной и сравнительной перспективе>

238

(1966) и <Система современных обществ> (1971) 151; 32]. Первоосно-

вы этого интереса восходят к моей диссертации о природе капитализ-

ма как социальной системы, что отныне можно переопределить более

широко как интерес к природе и главным тенденциям современного

общества. На этот раз он был реализован в широкой перспективе, во

многом в духе М. Вебера, но с некоторыми важными отличиями от

его взглядов.

Конечно, сравнительный метод глубоко укоренился в моем созна-

нии, но одновременно меня напрямую интересовали условия и про-

цессы современного западного развития. Имея определенные пред-

ставления о них и достаточно много информации о примитивных и

промежуточных обществах, я начал анализировать, каким образом

христианство (в контексте иудаизма, а также культуры и общества

периода классической античности) заложило определенные предпо-

сылки для современного развития. В этой связи были, по-видимому,

важны два ряда соображений. Один строился вокруг идеи о том. что в

двух случаях малые общества - именно древние Израиль и Греция -

оказались способными сделать особо заметный культурный вклад в

общий процесс развития, потому что они отдифференцировались из

окружающей их среды как целостные общества, правда, на такой ос-

нове, которая не позволила им выжить надолго в качестве независи-

мых образований. Но их культуры смогли дифференцироваться от своих

социетальных базисов и оказать глубокое влияние на последующие

цивилизации. Я назвал эти общества обществами-<рассадниками>.

В некотором широком смысле вклады Израиля и Греции в современ-

ный мир (особенно, хотя и не исключительно, через христианство)

хорошо известны, но социологический смысл явления, вероятно, не

столь знаком публике.

Другой ряд соображений основывался на концепции христиан-

ской церкви как частично самостоятельной подсистемы всего позд-

неантичного общества Средиземноморья, политически объединенно-

го Римом, которая со своих стратегических (в <кибернетическом>

смысле) высот смогла в итоге оказать решающее влияние на весь про-

цесс современного развития. Можно было показать, что общество-

<рассадник> и дифференцированное религиозное коллективное объ-

единение долгое время исполняли функции, сходные в определенных

отношениях с инвестированием в процессе экономического разви-

тия. Я попытался изложить этот взгляд на христианство в двух статьях

о его общем значении и развитии (см. [29; 30]). Разумеется, в каком-

то смысле эта линия анализа представляет собой расширение и пере-

смотр знаменитого веберовского толкования этики аскетического про-

тестантизма.

В этой связи я вместе со многими другими воспринимал Израиль

и Грецию как страны, заложившие принципиальные основы того. что

можно назвать <конститутивной> культурой современной цивилиза-

239

ции. Эти основы были восприняты христианством и затем существен-

но изменены. Не довольствуясь констатацией этих общеизвестных

положений, я старься осветить те социальные процессы, благодаря

которым поддерживалась связь времен, и соединить их исторические

объяснения с новейшими истолкованиями существенных элементов

системы обществ современного типа.

ПРИРОДА СОВРЕМЕННЫХ ОБЩЕСТВ

Беберовское воззрение на капитализм, как и у К. Маркса, явно

опиралось на представление о связи капитализма с промышленной

революцией. В целом такой взгляд согласуется с предположением.

что это базисное изменение в экономической организации (конечно,

тесно связанное с изменениями в технологии) было наиболее сущест-

венной чертой нового общества. В этом главном пункте сходились

Маркс и Вебер, хотя они глубоко отличались в описаниях генетичес-

ких факторов этого изменения и в анализе внутренней динамики ин-

дустриальной структуры.

По-разному оба мыслителя страстно интересовались также пери-

петиями политического развития, которое, достигнув сперва высшего

накала в событиях Французской революции, в дальнейшем имело гро-

Blog

Содержание: Предисловие к русскому изданию

Содержание