Geum.ru

П. Г. Щедровицкий Введение в синтаксис и семантику схем смд-подхода (Введение в синтаксис и семантику графического языка смд-подхода). Второй семестр, лекция

Вид материалаЛекция

Содержание


§19 «Модели и функции моделирования»
Значит, главное - чтобы существовали эти процедуры переходов между различными представлениями, а это также будет означать и суще
Щедровицкий П.Г.
Щедровицкий П.Г.
Щедровицкий П.Г.
Данилова В.Л.
Данилова В.Л.
Данилова В.Л.
Подобный материал:
1   2   3

§19 «Модели и функции моделирования»


Вот теперь я позволю себе прочитать вам длинный текст, который по моей просьбе нашел Русаков в библиотеке. По всей видимости, это самое развернутое изложение принципа конфигурирования, и в нем содержится ряд схем, которые будут мною использоваться в соответствии с движением по этому тексту. Это материал 1964-го года. Называется «Доклады участников симпозиума по проблемам игры». Текст называется «К методологии педагогического исследования игры»2. Этот текст большой, в нем 75 страниц. В нем есть развитая первая часть, которая занимает 12 страниц. Я их вам все прочту, это называется: «Специфические задачи и место методологического анализа в исследовательской работе».

Как особое и относительно обособленное подразделение в исследовании, методологический анализ становится возможным лишь после того, как накоплены уже сравнительно обширные и разнообразные знания об объекте. Можно сказать, что они и появляются, потому что они накоплены, потому что с ними надо особым образом работать, потому что они дают возможность исследовать объект иначе, чем раньше. Но, тем самым, определяется тот специфический предмет, в котором идет методологический анализ. Он направлен на эти знания, на их взаимное отношение. На задачи исследования и исследовательские процедуры. Наконец на отношения знаний, задач и процедур к объектам, - имеется в виду, а не на сам объект.- И таким образом методолога интересует не объект как таковой, а другое значительно более сложное образование: система отношений между объектом, задачами его изучения, знаниями и действиями исследователя. Но зато благодаря этому методолог может давать рекомендации в отношении будущих процедур исследования объекта. Одна из важнейших задач, которую должны решить методологические исследования – это синтез в единой системе различных знаний об одном объекте (или группе объектов). Каждое знание об объекте вырабатывается в связи с определенными практическими задачами, оно отражает объект с какой-то одной стороны. Выделяет в нем небольшую группу свойств, необходимую для решения именно этой практической задачи. То, что важно для решения одной задачи, оказывается чаще всего неважным для решения других. Поэтому при появлении новых практических задач, это, во-первых, позволяет брать объект с новых сторон, выделять в нем свойства и образовывать новые знания, а во вторых, ставит вопрос об отношении к уже выработанным, уже имеющимся знаниям и заставляет выяснять, можно ли использовать их для решения вновь вставших практических задач, или для получения новых знаний об объекте. Когда накоплено, достаточно большое число таких односторонних частных знаний, возникает особая, теоретическая задача: попробовать объединить их в одном, многостороннем знании об объекте. Она имеет не только абстрактное, но и сугубо практическое значение: позволяет рационализировать, уплотнить накопленные знания, и тем самым ведет к экономии в работе с ними. Но как можно объединять в одной системе односторонние знания об объекте, полученные в связи с решением частных, практических задач? Обычно их соединяют чисто механически союзом «И». И тогда изучаемый объект выступает как сумма тех сторон, свойств, которые в нем раньше были выделены. Схематически эту процедуру можно представить так.


Схема 1



В качестве методологических оснований подобной процедуры могут выступать два разных принципа. Одним является положение, оно встречается чаще всего, хотя и редко когда формулируется явно, что каждое из зафиксированных в знании свойств является субстанциональной частью объекта, и поэтому реальная структура объекта выкладывается из них. Тогда формальные связи, устанавливаемые в плоскости знания, просто переносятся внутрь самого объекта и трактуются как его структурные связи.

Второй принцип является по сути агностическим, он просто отрицает возможность постановки вопроса о структуре объекта, отличный от связи его феноменологически выявляемых свойств. И утверждает, что позитивно-научная постановка проблемы не должна идти дальше вероятностно устанавливаемой сетки свойств, и это и будет система объекта.

Второй принцип, очевидно, не может удовлетворить нас по общим философско - гносеологическим основаниям. Но и ложность первого понимания обнаруживается повсеместно, что заставляет нас (схема 2) ставить вопрос по-новому, хотя имеется еще масса исследований, которые настаивают на прежнем, чисто механическом понимании абстракции как разложения объекта на части.


С
В
хема 2



А

С

Суть нового понимания, к которому мы должны обратиться, заключается в следующем. Можем предположить, что содержание знаний, вырабатываемых при решении частных практических задач, подобно проекциям, которые мы снимаем с объекта при разных его «поворотах». Графически это можно представить так: заштрихованный круг – это сам объект, а линии А, В, и С изображают знания, фиксирующие разные стороны этого объекта. Если такое представление справедливо, то очевидно, что чисто механический синтез знаний А, В и С не даст никакого реального представления о строении объекта и, наоборот, всегда будет вести к заблуждениям и ложным постановкам вопросов. Но как же в таких случаях решается насущная проблема синтеза различных односторонних знаний об одном объекте? Во-первых, решение идет по линии очень резкого различения объекта и предмета изучения. Объект это то, что противостоит исследованию. Это та реальность, которая изучается и всегда отлично от имеющегося в этот момент, исторически ограниченного относительного знания. Предмет изучения, напротив, формируется самим исследованием; это нечто, реально созданное самой наукой, оно существует лишь по стольку, поскольку есть знания об объекте. Приступая к изучению какого-либо объекта, мы берем его с одной или нескольких сторон. Его выделенные стороны (схема 3) становятся «заместителем» всего многостороннего объекта.


Схема 3





Поскольку это знание об объективно существующем, оно всегда объективируется нами и как таковое образует предмет науки. Если воспользоваться изображениями, данными выше на схеме 2, то предмет в отличие от объекта можно будет представить так (схема 3). В специальных исследованиях мы всегда рассматриваем предмет знания как адекватный объект, и это правильно. Но при этом каждому исследователю нужно помнить, а в методологическом исследовании это положение становится главным, что предмет знаний не тождественен объекту. Он представляет результат и продукт деятельности человеческого мышления, он существует в особых средствах науки и как особое создание человеческого общества, он подчинен особым закономерностям жизни, не совпадающим с закономерностями жизни самого объекта. Одному и тому же объекту соответствует обычно несколько предметов знания. Характер предмета зависит не только от того, какой объект он отражает, но и от того, зачем этот предмет сформирован, при решении какой задачи. Задачи исследования и объект являются теми двумя факторами, которые определяют, как, с помощью каких приемов и способов исследования, будет сформирован необходимый для решения данной задачи предмет. Расхождение системы изображений с реальной структурой объекта не является каким-либо аномальным и недопустимым явлением. Наоборот, всякая система формальных изображений объекта является особой оперативной системой, в которой действует совершенно иначе, нежели действовали бы с самим объектом. Мы никогда не можем и не должны стремиться к тому, чтобы системы изображений совпадали со структурами объектов. Очевидно, нужно прямо противоположное, чтобы это несовпадение было оформлено как принцип, и чтобы из него исходили при решении методических проблем. Чертежные проекции не изображают частей деталей, что нисколько не мешает их использовать, поскольку существуют особые процедуры, позволяющие переходить от них к самой детали в процессе изготовления, или от одних проекций – к другим, например к аксонометрической проекции.

На полях хочу сказать что, наверное, интересной темой была бы тема влияния геометрии как эмпирического материала исследования мышления, на представления о знании в схеме знания.

Значит, главное - чтобы существовали эти процедуры переходов между различными представлениями, а это также будет означать и существование связи между ними. Но процедуры синтеза, как нетрудно заметить, соотносимы с процедурами абстракции. Они могут быть применены только к специально приспособленным для этого, операционально выработанным проекциям. Мы можем переходить от одних чертежных проекций к другим и строить по проекциям объект только потому, что сами эти проекции получены особым образом и именно так, как этого требуют последующие процедуры связи. Иначе можно сказать, что процедуры абстракции, процедуры синтеза представлений, полученные посредством их, должны быть органически связаны между собой и образовывать единый познавательный механизм. Но этот принцип может быть применен к любым теоретическим представлениями, которые мы хотим объединить. И прежде всего он заставляет нас делать вывод, что имея какое-то количество теоретических представлений, полученных независимо друг от друга для решения разных задач, мы не можем еще достаточно оправданно ставить вопрос о их возможной связи. Этот тезис легко пояснить с помощью графического изображения, представленного на Схеме 2. Предположим, что проекции А, В и С, обозначенные там, снимались с объекта без всяких строгих правил, определяющихся природой объекта и процедурами последующего синтеза полученных проекций. В этих условиях одни части полученных объектов будут отражаться несколько раз в разных проекциях, и это приведет к удвоению сущностей. Другие элементы и формы вообще не будут воспроизведены, и это приведет к существенным пустотам в наших представлениях. Совершенно очевидно, что при таком анализе описания объекта, по сути дела, никакая процедура объединения не даст нам необходимых результатов. Но что же делать, если нам все же необходимо осуществить синтез представлений, полученных хаотично, вне связи друг с другом и вне всякой ориентировки на последующий синтез. Очевидно, что для этого необходимо перестроить сами эти представления, освободить их от одинаковых, многократно повторяющихся содержаний, дополнить другими представлениями, необходимыми для осуществления нужных синтезов. Тогда снова возникает вопрос: а как это можно сделать? Ведь для этого уже нужно иметь представления о действительной структуре объекта и соотнести с нею имеющиеся и существующие односторонние представления проекций. Никакого другого способа решить эту задачу нет. Такой вывод означает очень многое в плане методологического анализа.

Он задает линию того движения, которое мы должны осуществить для синтеза существующих знаний об одном объекте. Он показывает, что в это движение обязательно должен войти анализ тех абстракций, посредством которых были получены эти представления. Он показывает также, что нужно будет, и это непременное условие осуществления предыдущего требования, проделать особую работу по воссозданию структуры того объекта, проекциями которого являются уже имеющиеся знания. Но воссоздать структуру объекта – это значит, как следует из предыдущих рассуждений, построить особый новый предмет знаний. Причем построить его, имея в виду строго определенную специфическую задачу, которую он должен будет решить. А именно, осуществить синтез уже имеющихся знаний. Схематически идея такого движения в исследовании может быть изображена так:


Схема 4




где «К» изображает новый предмет, воспроизводящий структуру объекта, группа стрелок «1» изображает теоретико-методологическое движение по построению этого предмета, а группа стрелок «2» - характеристику имеющихся знаний А,В и С, как его проекции. Приведенная схема наглядно показывает, что вместо того, чтобы искать какие-то связи между уже существующими знаниями об объекте в плоскости самих знаний, нужно каким-то образом воспроизвести структуру объекта, а затем, исходя из нее, восстановить те повороты абстракций, которые привели к имеющимся знаниям. И только таким путем можно получить необходимую связь между разными представлениями одного объекта. Но что значит воспроизвести структуру объекта – в чем-то сверх уже имеющихся знаний о нем и в дополнение к ним? На наш взгляд, это значит ввести в систему совокупного знания особое образование – структурную модель объекта. Это будет вторым необходимым шагом в решении задачи синтеза необходимых знаний об объекте. Подобная модель объекта имеет совершенно особую функцию в системе теорий. Она является изображением объекта, созданным специально для того, чтобы объединить существующие знания. Исходя из этого можно говорить, что именно набор объединяемых знаний реально и задает характер вводимой модели. Одновременно, эта модель объединяет существующие уже знания и служит логическим описанием произведенных абстракций, своего рода их обоснований. Фиксируя выделенные таким образом логические функции этих моделей, мы, вслед за Лефевром, будем называть их конфигураторами.

Соотнесение уже существующих знаний об объекте с вновь построенным конфигуратором ведет к перестройке этих знаний, часто очень существенной. И это является одной из важнейших целей всей работы и дает возможность затем, на основе этого, объединить существующие представления в том числе и непосредственно в плоскости исходных описаний. Схематически это может быть представлено так:


Схема 5


где группа стрелок три изображает логико-методологическую реконструкцию существующих знаний об объекте, а А1, В1 и С1 – синтетическую их систему. Когда подобное объединение знаний осуществлено, конфигураторы становятся ненужными и могут быть опущены в системе теории. Но, как правило, они остаются и даже, более того, начинают жить и развиваться по своей собственной логике, становятся особым слоем теории, а иногда даже особыми научными дисциплинами. Это объясняется тем, что модели, построенные в целях синтеза знаний об объекте, могут использоваться и очень часто используются и в других методологических функциях. В частности как модели объектов, позволяющих намечать пути и схемы вновь встающих практических и теоретических задач. К этой стороне дела мы сейчас и переходим.

Вторая специфическая задача методологического анализа состоит в формулировании рекомендаций относительно предстоящих процедур исследования и описания объекта. Здесь методолог исходит из вновь вставших или намечающихся практических и теоретических проблем и должен ответить на вопрос, какие предметы изучения можно сформулировать и как в них нужно двигаться, чтобы эти проблемы были решены. Образно говоря, методолог еще до начала специального исследования объекта должен построить планкарту этого исследования, наметить все его узлы и подразделения, определить метод работы в каждом из них. При этом он должен двигаться в особом методологическом слое знаний. Картина выглядит так, как будто мы начинаем строить здание с верхнего этажа и к нему затем подвешиваем все остальное вплоть до фундамента. Схематически это можно изобразить так:


Схема 6




где Д и Е изображают новые специальные знания об объекте, полученные уже по заранее составленному методологическому плану. Подобное упреждающее описание необходимых процедур исследования объекта возможно благодаря тому, что методологический анализ всегда имеет большую общность, нежели специальный. Он переносит понятия, принципы, схемы, расчленения из одной уже исследованной области – в еще не исследованные. При этом методолог апеллирует как к общим логическим принципам и понятиям, в которых отложился весь опыт нашей исследовательской деятельности, так и к специальным, но всегда более общим предметным областям. Так ученый, осуществляющий специальный анализ, описывает объект исследования, но берет его не со стороны его специфических качеств, функций, отношений, а со стороны общих свойств. Это могут быть предельно общие, собственно логические характеристики объекта. Например, сложное двух- или трехструктурное образование. Развивающееся образование и т.п. Или специально общие, ну, например, общепедагогические характеристики. И то, и другое по отношению к непосредственно изученному объекту, т.е. в нашем случае к игре, будет выступать как методологические знания. В частности, мы можем применять в качестве методологических знаний при изучении игры принципы понятия и процедуры анализа, выработанные нами при изучении учебной деятельности. При этом мы будем сопоставлять уже имеющиеся у нас модели изучаемого объекта игры с моделями уже изученных объектов, новые задачи относительно этого объекта – с теми задачами, которые решались для других объектов, и на основе этого будем вводить новые расчленения изучаемого объекта, достраивая и развертывая его далее. Схематически это можно изобразить так:


Схема 7




Если результаты такого сопоставления говорят нам о сходстве задач и объектов уже изученного и изучаемого, то мы можем перенести на новый объект те схемы расчленения и анализа, которые мы выработали и применили при изучении прежнего объекта. Результаты этого переноса и фиксируются как раз в методологической планкарте исследования. Подобно структурной модели объекта, она является особым предметом и в каком-то смысле даже конфигуратором. Но она имеет все же несколько иную функцию и иное строение, нежели структурная модель объекта. Это своеобразная блок-схема объекта, она фиксирует все те предметы изучения, которые мы должны образовать, чтобы решить поставленную проблему, и, главное, последовательность их рассмотрения. Если модель-конфигуратор должна представить нам объект как таковой как единое целое, безотносительно к задачам его изучения, то планкарта или блок-схема, напротив, должны быть разложены на целый ряд предметов, причем само это разложение и способ связи его элементов определяется задачами, которые должны быть в данном случае решены. В каком-то смысле планкарта является уже не столько изображением объекта, сколько схемой или правилом, определяющим (регулирующим) деятельность самого исследователя. Планкарта основывается на структурной модели объекта, возникает в результате особым образом построенного соотнесения этой модели с вновь встающими задачами. Планкарта является вторым продуктом методологического анализа, она задает общую схему выстраиваемой теории, и на основе ее затем может развертываться третья часть методологического анализа, направленная на выяснение процедур исследования и описание каждого из выявленных предметов. Таким образом, методологический анализ имеет свой особый аппарат понятий, опирающийся на общую логическую теорию мышления, на свои особые знаковые средства для изображения объектов, предметов знания и знаний. Применение этих средств даст возможность конструировать знаковые абстрактные объекты, выступающие в качестве моделей реальных объектов и строить такие схемы рассуждений, которые не могли быть получены при анализе описаний непосредственных эмпирических проявлений объекта изучения.


Какие вопросы?


Ковалевич Д.: – Несколько раз звучали слова: правила, определенные природой объекта… Начальная гипотеза о природе объекта. Еще раз...


Щедровицкий П.Г.: – Да, органический объект.


Ковалевич Д.: – Откуда берется первоначальная гипотеза о конкретной природе конкретного объекта? Вот в этом методологическом анализе…


Щедровицкий П.Г.: – Правильное мышление и отличается от неправильного тем, что оно начинает с правильного места. Можно сказать так, что представления о природе объекта берутся из истории заблуждений.


Верховский Н.: – Наверное, немного по-другому поставлю вопрос. Должна ли быть реконструирована онтология для того, чтобы положить гипотезу о природе объекта?


Щедровицкий П.Г.: – Ты очень умный. У тебя же есть в голове структурная конструкция, в которой планкарта положена. У тебя там есть онтология, и ты знаешь, что онтология шире, чем конкретный объект. Хотя не очень хорошо знаешь, как же она, будучи шире, соотносится с конкретным объектом. Поэтому можно ответить на вопрос Ковалевича следующим образом: что гипотеза о правильном устройстве данного объекта лежит в отнесении его к онтологии, то есть к принципу существования объекта подобного рода. Если мы маркировали данный объект правильно, то есть выделили тот тип или ту группу объектов, экземпляром которой он является, то мы можем отнести на первом шаге к нему некоторую совокупность общих представлений, которые связаны не с ним, а с самой этой группой и типом объекта. Мы говорим: «Этот объект имеет природу развития». Все развивающиеся объекты или все объекты, имеющие данную природу…. И т.д.


Ковалевич Д.: – Ну, тогда следует обсуждать типологию.


Щедровицкий П.Г.: – Ну да. Но только еще раз. Но пока они ничего про это не знают. Мы карлики, но стоим на плечах гигантов и поэтому видим дальше.


Ковалевич Д.: – И как они проходят еще раз через этот вопрос?


Щедровицкий П.Г.: – Обрати внимание, я же поэтому и зачитывал этот фрагмент, в котором выделяется это самое. Это могут быть предельно общие собственно логические характеристики объекта, например, что это сложное двух- или трехструктурное образование (трехструктурное подчеркнуто). Сейчас бы мы сказали, что это кентавр-объект. Или развивающиеся образования.

Когда мы говорим, что данный объект имеет природу развития, мы весь аппарат, связанный с представлениями о развивающихся явлениях и об объектах, подверженных развитию, переносим на данный конкретный объект. И говорим: если этот объект относится к классу развивающихся, то он, скорее всего, обладает следующими характеристиками. Георгий Петрович в свое время пояснял это на очень простом примере: вы берете альбом фотографий и листаете его. Спрашивается, на каком основании вы связываете фотографию маленького ребенка, лежащего на детской кроватке, с фотографией старика с лицом, испещренным морщинами. Ответ: потому что у вас там, где-то в подкорке, лежит базовое представление о человеке, суть которого – , представление о нем, как о процессе развития – старения.

В свое время Гита Паспарне, выступая на игре, на своем ломаном литовском языке сказала: «Лошадь развивается до мертвой. Правильно?». Пытаясь понять, что ей говорил Георгий Петрович. Он так вот ей и говорил. Данный объект имеет устройство развития. Да лошадь развивается до мертвой. Это и есть базовая, фундаментальная характеристика класса объектов. Все объекты, имеющие природу развития, похожи друг на друга. В том числе люди, общество, деревья.


Верховский Н.: – Правильно ли я понимаю, что образ рассуждения примерно такой, там вы про это зачитывали: если про этот объект сформированы такого типа знания, то, скорее всего, он относится к типу развивающегося объекта?


Щедровицкий П.Г.: – Да, но смотри, это же и есть та самая ситуация антиномичности и парадоксальности. Мы листаем альбом и говорим: «Это Петя, это Петя и это Петя». Но феноменально наши органы чувств фиксируют парадоксальность. Мы же понимаем, что это все совершенно разное. Не нужно быть Нобелевским лауреатом, чтобы феноменально зафиксировать, что ребенок, лежащий в кроватке, и старик, сидящий в кресле-каталке – это разные объекты. Разное. Это разное. Но при этом мы знаем, что это одно и тоже. Полина очень любит приводить пример, когда моего внука, ее сына Сашу спросили, кем он будет, когда вырастет? Он подумал тридцать секунд и сказал: «Тоже я».


Вопрос.: ………… (неразборчиво)


Щедровицкий П.Г.: – Да, вот этот стул не является развивающимся объектом. Сейчас, секунду. Судя по его выражению лица, он в этом сомневается. Нет, ну подожди, правильно. Я же поэтому и говорю, он же задал правильный вопрос. А откуда берутся исходные характеристики? Я говорю: из здравого смысла. Если ты считаешь, что этот стул или этот стол является развивающимся объектом, с тобой уже ничего не поделаешь.


Вопрос.: ………… (неразборчиво)


Щедровицкий П.Г.: – Ну подожди, да. Но обрати внимание, что в мышлении есть фундаментальное понятие, которое очень хорошо переводится на русский язык, оно называется »предположение». В самой языковой структуре заложено то, что ты говоришь. Это полагание, но это предполагание. Это то полагание, которое предшествует всем другим полаганиям. И это лежит в основе мышления и, конечно же, связывает мышление с другими интеллектуальными функциями. От того, что ты назовешь эти другие функции интуициями, ничего не поменяется.


Вопрос.: ………… (неразборчиво)


Щедровицкий П.Г.: – Умению работать с полаганиями и предполаганиями. И не путайте их друг с другом. Не путайте разные функции эпистемологических образований. Одно и то же по материалу эпистемологическое образование может использоваться в разных функциях. Кстати, я много раз вам про это говорил. Очень важно, сделав гипотезу об устройстве объекта, исходную, потому что это есть условие продолжения мышления, всегда помнить, что это ваша гипотеза. И что вы ее сделали только для того, чтобы начать мыслить, а не потому что вы считаете, что это продукт вашего мышления и конечная точка. Но у большинства людей на это не хватает головы. Потому что они помнят какое-то время, что это было их предположение, а потом забывают. Чаще всего забывают на следующий день. А иногда через три минуты забывают. Так же, как, между прочим, они забывают задания. Твердо известно, что 99% секретарей не могут получать больше одного задания одновременно. Сделал первое, получил второе. Когда получил пять сразу – не сделал ни одного, потому что коллапс. Это вы наблюдаете постоянно вокруг себя. Это вас не удивляет. А здесь это вас удивляет. А если вы еще представите себе, что процесс мышления размазан по разным людям и историческим периодам, то один, к примеру, сделал предположение и помнил, что это предположение. А другой взял у него напрокат результаты и забыл про это. Или даже про это не знал. И решил, что это истина. Любимое выражение в научных кругах: «на самом деле». А на самом деле, вот там что-то на самом деле. Чего на самом деле? Откуда он знает, что на самом деле?


Вопрос: – А считаете ли вы важным в этом смысле произвести реконструкции тех самых посылок здравого смысла для того, что бы грубо закончить обсуждение. То есть, выпустите, извините за грубость, меню здравого смысла, которое и двигало этими людьми, поэтому они и взяли развивающиеся, например, рамки, сложносоставность или еще представления о чем-то – три, четыре, а может быть, пять. И на основании этого прошли вот эту вот стартовую позицию.


Щедровицкий П.Г.: – А я, между прочим, поэтому с этого и начал. И поэтому я и проговорил предыдущий параграф, восемнадцатый. А именно – я попытался на уровне здравого смысла выделить четыре-пять базовых вещей, которые ими двигают.

Поймите, это все надо удерживать в некотором историческом контексте. Потому что, вообще-то, здравомыслие есть перевод commonfaust, а это английская эмпирическая традиция исследования мышления, которая имела в виду совершенно другое – она имела в виду общие места мышления, в нашей терминологии – очевидное, общепринятое. И в этом смысле здравый смысл – это то общепринятое, которое имеет социально-культурный исторический характер, либо характеризует некоторую языковую сферу со своими вмонтированными в язык объективациями. Ведь, в конце концов, сама структура предложения уже содержит в себе правила объективации. И ты вместе с языком усваиваешь как представление о процедурах объективации, так и некоторое представление о наборе базовых объектов. Очень трудно потом проблематизировать. 99,9 процентов людей рождается и умирает с теми объектами, которые достались им вместе с культурой и языком и никогда не будут ими проблематизированы. Только узкая группа философов и иже с ними берет на себя миссию проблематизации и реконструкции вот этого набора предположений, в том числе миссию критики развития языка. В том числе создание новых терминов.


Верховский Н.: – Именно сбой здравомысленных в анализе объектов приводит к необходимости…


Щедровицкий П.Г.: – Антиномичность. Парадоксальность. И в этом плане надо быть проще. Понятнее. Потому что вдумчивое отношение к достаточно банальной, лежащей на поверхности парадоксальности очень часто более чревато мышлением, чем какая-то заумь.


Вопрос.: ………… (неразборчиво)


Щедровицкий П.Г.: – Вот Мартин Бубер, он, например, писал, что все мыслители делятся на две группы: систематические и проблематические. Вот так. Одни стремятся построить непротиворечивую систему, а вторые стремятся построить проблему. Одни оставляют после себя проблему, а другие оставляют после себя систему. Дальше Бубер со свойственной ему установкой говорит: «Те, которые после себя оставляют проблему – это интересные мыслители, а те, кто оставляют систему – это скучные мыслители».


Вопрос: ………… (неразборчиво)


Щедровицкий П.Г.

Формулировать проблему хорошо, пока ты жив. Как только ты умер, можно сказать, что твоя проблема умерла. Потому что ты перестаешь ее изъяснять как проблему и удерживать тонус проблематизации. Поэтому проблематичные мыслители очень интересны в реальном взаимодействии и коммуникации, но обычно после них ничего не остается.


Верховский Н.: – А апории?


Щедровицкий П.Г.: – Это творчество народное. А систематические мыслители оставляют после себя груду текстов, но их очень скучно читать. Поэтому в этом плане я тебе отвечаю следующим образом: это установка. Ты на что установлен, ты к чему стремишься? Что для тебя является ценностью мыслительной работы? Человечество имеет массу примеров всяких архитектоник знания. И вообще всяких систем.


Вопрос: – А собственно системный подход, он не снимает ли, в движении ММК, в принципе проблему слова и содержания?


Щедровицкий П.Г.: – Снимал… Не так. Не снимал, а был сделан, чтобы снять. В частности, за счет расслоения. Поэтому еще раз: если возвращаться к моей короткой реплике по поводу статьи Розина, я согласен, что, не реконструируя аспект зарождающегося системного подхода и продолжая эту линию, не реконструируя зарождающуюся линию методологии, которая здесь уже пышным цветом цветет, о которой ты спрашивал в прошлый раз, мы не поймем, что происходило с эволюцией логических представлений о знании. Потому что уже в этот момент развертывание этого поля представлений во многом двигалось интуицией системности, имеется в виду – системного строения объекта, системности его представления и интуицией методологической позиции, которая надстраивается над исследованием, обеспечивает исследование средствами работы и превращает логико-эпистемологическую действительность из рамки в предмет работы. Потому что для предметника логика – рамка. Он не рефлектирует свои средства. А для методолога это предмет. Тогда сразу возникает вопрос, что для него рамка? Ответ: развитие мышления, или, иначе, представление о том, что мышление разное, что оно эволюционирует. Что мышление есть нечто, что называется техниками, приемами и способами. И что подается и может быть представлено как развивающееся, превращается в рамку и задает подход к самому мышлению. А значит, и к разложению этого мышления на составные части, выделению приемов, способов мышления и т.д. Что собственно дальше характеризует методологический дискурс.


Верховский Н.: – И в этом смысле мышление они объективируют….


Щедровицкий П.Г.: – Как объект особого рода. Более того, на следующем шаге, о чем я тоже люблю вам рассказывать, отказали в развитии многому. Чему? Социальной реальности, в отличие от других школ и направлений. А приписали развитие самому мышлению. Отсюда этот знаменитый тезис Георгия Петровича, за который его не любят все гуманитарные специалисты – что человек не развивается.


Данилова В.Л.: ………… (неразборчиво)


Щедровицкий П.Г.

Я об этом думал, но сформулировать мне пока это не удалось. Но еще раз: я всегда хотел бы, чтобы вы держались логики моего изложения. Я сейчас нахожусь в точке 1964-го года.


Данилова В.Л.: ………… (неразборчиво)


Щедровицкий П.Г.: – Я ответил тебе правильно, но я сноску одну не сделал. Когда я говорил, что это работы 1964 года, это значит, что это идеи 1958-го. То есть для меня работа «Педагогика и логика» – это работы 1967-68 гг. Но когда ты говоришь: они были в начале 60-х… да, конечно, они были в начале 60-х. Одна из задач, которую ты же собственно и формулируешь сейчас, по отношению к реконструкции наследия, это задача начать работать от тезисов, которые были короткими интерпретациями неких базовых идей. Статья Лефевра про конфигуратор – это, насколько я понимаю, 1960-й год. Тезисы Лефевра про конфигуратор.


Данилова В.Л.: ………… (неразборчиво)


Щедровицкий П.Г. В его тезисах, – у него были короткие тезисы про конфигуратор, в духе Лефевра, – ничего прочесть нельзя, а понять тем более. Опубликовано в каком-то сборнике. Можно потом найти ссылку3.


Вопрос.: ………… (неразборчиво)


Щедровицкий П.Г.: – Плохо пропускать лекции. Я этому посвятил всю первую лекцию второго цикла. Я нарисовал такую схему, где мышление было расположено на пересечении трех проекций. А чего ты тогда ее мне сейчас возвращаешь? Но опять же. Ребята, нельзя разрывать, потому что когда вы стоите на чисто натуралистической точке зрения, для вас мышление есть отражение. А суть отражения – это правильное схватывание объекта, и истинность вы понимаете как соответствие знания – объекту. В этот момент Георгий Петрович говорит: «Вы полные идиоты, потому что мышление – это решение задач. А значит, это деятельность целенаправленная и движимая не представлениями объекта, а целями». Теперь, когда вы переходите в позицию и говорите: «Георгий Петрович, мы поняли, что мышление – это решение задач. Оно двигается целями и ориентировано на практический результат», он говорит: «Полные вы идиоты. Ну, полные. Дебилы. Потому что если это движение по решению задач не связано с установкой на реконструкцию объекта на самом деле, то это не мышление». А еще третья сторона: что это обязательно нормированный процесс, что это не всякое решение задач. И не всякая реконструкция объекта, а только такая, которая соответствует некоторой культурной норме. И в этом смысле, если ты решаешь задачу или реконструируешь объект, но не по норме, это тоже не мышление. Теперь с нами происходит то самое, о чем я и рассказываю. Как только у вас возникает возможность мышления чего либо, вы туда проваливаетесь.


Вопрос: – Она нарисована, нарисована на графике, так что….


Щедровицкий П.Г.: – Она не нарисована. Она собрана из этих трех установок. Схема знания возникла, когда вы этих три разных вектора собрали в организованность. Потому что в схеме знания присутствует задачность, объектная ориентированность и присутствует норма, или культурная форма.


Вопрос: – А схема многих знаний?


Щедровицкий П.Г.: – А схема многих знаний – оргдеятельностная по отношению к схеме знания. Потому что в тот момент, когда ты строишь некоторое знание, ты должен помнить, что это одно из знаний в схеме многих знаний. И ничего, кроме стороны или проекции, ты в нем не отразишь.


Вопрос.: ………… (неразборчиво)


Щедровицкий П.Г.

Почему, если ты идешь снизу вверх, то со стороны, если сверху вниз, что новый объект. Если ты идешь через отнесение к схеме знания, то у тебя будет новый объект. А если идешь от замещения, то у тебя будет сторона. А еще очень интересно, что ты можешь идти от одного объекта, к замещению, потом двигаться в знаковых этажах, а потом вернуться и положить другой объект.


Верховский : ………… (неразборчиво)


Щедровицкий П.Г.: – Изменилось ли в этот момент представление о схематизации? Да изменилось. Но мы еще до этого не дошли. Здесь уже начинается другое; вот эти планкарты, блок-схемы – конечно, другое представление о схематизации, нежели схема как гипотеза, накладываемая на эмпирический материал в целях…


Вопрос.: ………… (неразборчиво)


Щедровицкий П.Г.: – Три, которые собираются в схеме многих знаний. Четвертая – это первая, но только в другом обводе. Потому что в тот момент, когда у нас объект разорвался, ты его собираешь другим способом. Ты его волевым образом собираешь, у тебя как бы валентность, вектор в сторону объекта остается, но в силу разорванного характера этого конкретного, эмпирического объекта, ты вынужден его собирать другим способом.


Ковалевич Д. : ………… (неразборчиво)


Щедровицкий П.Г.: – То и значит, что он тебе все время дан через кусочки. Ну, хорошо, можно и так сказать... Только разорвалась на самом деле история. Она разорвана в силу социально-культурных, личностных причин. Потому что, фактически, ты всю историю мышления можешь интерпретировать как подступы. И поэтому кому-то свезло; кто-то всю жизнь над чем-то думал, а кто-то мимо пролетал. И походя там чего-то сказал. А банальность и гениальное открытие – соседи.


Ковалевич Д. : ………… (неразборчиво)


Щедровицкий П.Г.: - Потому что это теснейшим образом связано с установкой на… Грубо говоря, если у тебя есть сложная ситуация парадокса и столкновения знаний, то удержание сквозь эту парадоксальность установки на синтез и на единство объектов этого мира во многом решается за счет не интеллектуальных моментов. У Выготского есть очень хорошая работа, поздняя, которая называется «Объект и интеллект». Где он, собственно, будучи к тому времени достаточно проблематизированным мыслителем, фиксирует принципиальную ограниченность интеллектуальной установки. Особенно если речь идет об идеализации.


Вопрос.: ………… (неразборчиво)