Geum.ru

Александр Покровский. 72 метра

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   26   27   28   29   30   31   32   33   ...   67

ПАПА



Корабельный изолятор. Здесь царствует огромный, как скала, наш

подводный корабельный врач майор Демидов. Обычно его можно найти на

кушетке, где он возлежит под звуки ужасающего храпа. Просыпается он

только для того, чтоб кого-нибудь из нас излечить. Излечивает он так:

- Возьми там... от живота... белые тоблетки.

Демидыч у нас волжанин и ужасно окает.

- Демидыч, так они ж все белые...

- А тебе не все ровно? Бери, что доют.

Когда у механика разболелись зубы, он приполз к Демидычу и взмолился

- Папа (старые морские волки называет Демидова Папой)... Папа... не

могу... Хоть все вырви. Болят. Аж в задницу отдает Даже геморрой

вываливается.

- Ну, довай...

Они выпили по стакану спирта, чтоб не трусить, и через пять минут

Демидов выдернул ему зуб.

- Ну как? Полегчало? В задницу-то не отдоет? - заботливо склонился он

к меху. - Эх ты, при-ро-да... гемо-р-рой/.. Механик осторожно ощупал

челюсть.

- Папа... ты это... в задницу вроде не отдает... но ты это... ты ж

мне не тот выдернул...

- Молчи, дурак, - обиделся Демидыч, - у тебя все гнилые. Сам говорил,

рви подряд. В задницу, говорил, отдает. Сейчас не отдает? Ну вот...

Когда наш экипаж очутился вместе с лодкой в порядочном городе, перед

спуском на берег старпом построил офицеров и мичманов.

- Товарищи, и наконец. Сейчас наш врач, майор Демидов, проведет с

вами последний летучий инструктаж по поведению в городе. Пожалуйста,

Владимир Васильевич.

Демидов вышел перед строем и откашлялся:

- Во-о-избежание три-п-пера... или че-го похуже всем после этого дела

помочиться и про-по-лос-кать сво-е хозяй-ство в мор-гон-цов-ке...

Голос из строя:

- А где марганцовку брать?

- Дурак! - обиделся Папа. - У бабы спроси, есть у нее мор-гонцовка -

иди, нет - значить, нечего тебе там делать...

- Еще вопросы есть?..

Наутро к нему примчался первый и заскребся в дверь изолятора. Демидыч

еще спал.

- Демидыч! - снял он штаны. - Смотри, чего это у меня от твоей

марганцовки все фиолетовое стало? А? Как считаешь, может, я уже намотал

на винты? А? Демидыч...

Демидов глянул в разложенные перед ним предметы и повернулся на

другой бок, сонно забормотав:

- Дурак... я же говорил, в мор-гон-цов-ку... в моргонцовку, а не в

чернила... Слушаете... жопой... Я же говорил: вопросы есть? Один только

вопрос и был: где моргонцовку брать, да и тот... ду-рацкий...

- Так кто ж знал, я ее спрашиваю: где марганцовка, а она говорит:

там. Кто же знал, что это чернила? Слышь, Папа, а чего теперь будет? А?

Отведавший фиолетовых чернил наклонился к Демидову, стараясь не

упустить рекомендаций, но услышал только чмоканье и бормотанье, а через

минуту в изоляторе полностью восстановился мощный, архиерейский храп

Папы.

ПОЛУДУРОК



Вас надо взять за ноги и шлепнуть об асфальт! И чтоб череп треснул! И

чтоб все вытекло! А потом я бы лично опустился на карачки и замесил ваши

мозги в луже! Вместе с головастиками!

Военные разговоры перед строем.

Капитан третьего ранга на флоте - это вам не то, что в центральном

аппарате. Это в центре каптри - как куча в углу наложена, убрать некому,

а на флоте мы, извините, человек почти. Конечно, все это так, если ты

уже годок и тринадцать лет отсидел в прочном корпусе.

Вот пришел я с автономки, вхожу в штабной коридор на ПКЗ и ору:

- Петровского к берегу прибило! В районе Ягельной! Срочно группу

захвата! Брать только живьем! - и из своей каюты начштаба вылетает с

готовыми требуками на языке, но он видит меня и, успокоившись, говорит

- Чего орешь, как раненый бегемот?

А начштаба - наш бывший командир.

- Ой, Александр Иванович, - говорю я ему, - здравия желаю. Просто не

знал, что вы здесь, я думал, что штаб вымер: все на пирсе, наших

встречают. Мы ведь с моря пришли, Александр Иваныч.

- Вижу, что как с дерева сорвался. Ну, здравствуй.

- Прошу разрешения к ручке подбежать, приложиться, прошу разрешения

припасть.

- Я тебе припаду. Слушай, Петровский, ты когда станешь офицером?

- Никогда, Александр Иваныч, это единственное, что мне в жизни не

удалось.

Начштаба у нас свой в доску. Он старше меня на пять лет, и мы с ним

начинали с одного борта.

- Ладно, - говорит он, - иди к своему флагманскому и передай ему все,

что я о нем думаю.

- Эй! Покажись! - кричу я и уже иду по коридору. - Где там этот мой

флагманский? Где это дитя внебрачное? Тайный плод любви несчастной,

выдернутый преждевременно. Покажите мне его. Дайте я его пощупаю за

теплый волосатый сосок. Где этот пудель рваный? Дайте я его сделаю

шиворот-навыворот. Сейчас я возьму его за уши и поцелую взасос.

Вхожу к Славе в каюту, и Слава уже улыбается затылком.

- Это ты, сокровище, - говорит Слава.

- Это я.

Мы со Славой однокашники и друзья и на этом основании можем

безнаказанно обзывать друг друга.

- Ты чего орешь, полудурок? - приветствует меня Слава.

- Нет, вы посмотрите на него, - говорю я. - Что это за безобразие?

Почему вы не встречаете на пирсе свой любимый личный состав? А, жабеныш?

Почему вы не празднично убраны? Почему вы вообще? Почему не спрашиваете:

как вы сходили, товарищ Петровский, чуча вы растребученная, козел вы

этакий? Почему не падаете на грудь? Не слюнявите, схватившись за

отворот? Почему такая нелюбовь?

Мои монологи всегда слушаются с интересом, но только единицы могут

сказать, что же они означают. К этим единицам относится и Слава. Монолог

сей означает, что я пришел с моря, автономка кончилась и мне хорошо.

- Саня, - говорит мне Слава, пребывая в великолепной флегме, - я тебя

по-прежнему люблю. И каждый день я тебя люблю на пять сантиметров

длиннее. А не встречал я тебя потому, что твой любимый командир в

прошлом, а мой начштаба в настоящем задействовал меня сегодня не по

назначению.

- Как это офицера можно задействовать не по назначению? - говорю ему

я. - Офицер, куда его ни сунь, - он везде к месту. Главное, побольше

барабанов. Больше барабанов - и успех обеспечен.

- Пока вы там плавали, Саня, у нас тут перетрубации произошли. У нас

тут теперь новый командующий. Колючая проволока. Заборы у нас теперь

новые. КПП еще одно строим. А ходим мы теперь гуськом, как в концлагере.

- Заборы, Слава, - говорю ему я, - мы можем строить даже на экспорт.

Кстати, политуроды на месте? Зам бумажку просил им передать. (Политуроды

- это инструкторы политотдельские: комсомолец и партиец.)

- На месте, - говорит мне Слава. - Держитесь прямо по коридору и в

районе гальюна обнаружите это гнездо нашей непримиримости.

- Не закрывайте рот, - говорю я Славе, - держите его открытым. Я

сейчас буду. Только проверю их разок на оловянность и буду.

Заменышей я нашел сидящими и творящими. Один лучше другого. Оба мне

неизвестны. Боже, сколько у нас перемен. А жирные-то какие! Чтоб их моль

сожрала! Их бы под воду на три месяца да на двухсменку, я бы из них

людей сделал.

- Привет, - говорю я им, - слугам кардинала от мушкетеров короля. Наш

зам вам эту бумажку передает и свой первый поцелуй.

- Слушай, - обнял я комсомольца, - с нашим комсомолом ничего не

случилось, пока я плавал?

- Нет, а чего?

- Ну, заборы у вас здесь, колючая проволока, ток вроде подведут.

Чувствую, как партия напряглась затылком. Пора линять.

- Все! - говорю им. - Работайте, ребята, работайте. Комплексный план,

индивидуальный подход обмен опытами - и работа закипит. Вот увидите.

Новый лозунг не слышали? "Все на борьбу за чистоту мозга!"

Я вышел и слышу, как один из этих "боевых листков" говорит другому;

- Это что за сумасшедший?

- Судя по всему, это Петровский. Они сегодня с моря пришли. Страшный

обалдуй.