Александр Покровский. 72 метра

Вид материалаДокументы

Содержание


Колокольчики - бубенчики
"Мазандаранский тигр"
Подобный материал:
1   ...   34   35   36   37   38   39   40   41   ...   67

КОЛОКОЛЬЧИКИ - БУБЕНЧИКИ



В совместном проживании двух военно-морских семей в одной

двухкомнатной квартире есть свои особенные прелести. Тут уже невозможно

замкнуться в собственной треснутой скорлупе; волей-неволей происходит

взаимное проникновение и обогащение и роскошь человеческого общения,

которая всегда, поставленная во главу угла, перестает быть роскошью.

В субботу люди обычно моются. И в подобной квартире они тоже моются.

Один из военно-морских мужей влез в ванну, предупредиа жену относительно

своей спины: жена должна была прийти и ее потереть. Но поскольку жена

должна была еще и приготовить обед, то вспомнила она о спине с большим

опозданием. В это время в ванне был уже другой, чужой муж, который тоже

дожидался, когда же придут и потрут, а ее собственный муж в это время

уже лежал на диване весь завернутый и наслаждался комфортом.

Комфорт - это такое состояние вещей и хозяев, когда телевизор

работает, ты дремлешь на диване, а на кухне, откуда тянет заманчивым,

кто-то погромыхивает кастрюлями.

Дверь ванной открылась сразу же, и перед женой, оторвавшейся от

жареной картошки, предстал намыленный розовый зад изготовившегося.

Мужские принадлежности довольно безжизненно висели.

- Эх вы, колокольчики-бубенчики, - воскликнула повеселевшая жена и,

просунув руку, несколько раз подбросила колокольчики и бубенчики.

Первое, что она увидела на мохнатой от мыльной пены повернувшейся к

ней голове, был глаз. Огромный, чужой, расширенный от ужаса ненамыленный

глаз.

"МАЗАНДАРАНСКИЙ ТИГР"



Командира звали "Мазандаранский тигр". Он принял нашу курсантскую

роту как раз в тот день, когда в клубе шел фильм с таким названием.

Угрюмое, дырявое от оспы лицо, серые колючие глаза. Освети такое лицо

снизу в полной темноте фонариком, и с ним можно грабить в подъездах

Когда он начинал говорить, щеки и подбородок у него подергивались, брови

залезали наверх, оловянные глаза смотрели поверх голов, а верхняя губа,

вздрагивая, обнажала крупные клыки. Мы обкакивались на каждом шагу.

Голос у него был низкий, глубинный, говорил он медленно, чеканно, по

слогам, подвывая. "Я пят-над-цать лет ка-пи-тан-лей-те- нант!" - любил

повторять он, и мы за это его называли "Пятнадцатилетним капитаном".

Кроме этой устная газета "Гальюн Таимо наградила его кличками "Саша -

тихий ужас", Кошмар и "Маниакальный синдром"; дневальные, оставаясь с

ним один на один в пустом ротном помещении, когда все остальные уходили

на занятия, страдали внутренними припадками и задержками речи. Им

полагалось ветречать командира, командовать "смирно" и в отсутствие

дежурного (а те любили смываться) докладывать ему: "Товарищ

капитан-лейтенант! Во время моего дежурства происшествий не случилось!"

В это время Тигр, приложив руку к головному убору, обшаривал стоящее

перед ним "дежурное тело" злым, кинжальным взглядом.

Попадать ему во время доклада глазами в глаза не рекомендовалось.

Могло наступить затмение. Можно было поперхнуться, заткнуться, и

надолго.

Поперхнувшемуся было совсем плохо. Тягостное молчание друг перед

другом с поднятыми к головам руками прерывалось только горловыми

взбулькиваниями растаращенного дневального (у него непрерывно шла слюна)

и могло продолжаться до обморока.

Дневальные переносили обморок стоя, привалившись к столику. У нас это

называлось "отмоканием".

С тоской сердечной я ждал своего первого дневальства и, когда оно

наступило, со страхом прислушивался к шорохам на лестнице. По лестнице

должен был подняться он - Тигр. Вокруг тишина и слуховые галлюцинации,

наконец отчетливо стали слышны шаги и покашливание, потом - сморкающиеся

звуки. Идет! Дверь распахнулась, и я шагнул как с пятиметровой вышки.

- Смирно! - истошно заорал я, чуть вращая от усердия головой. -

Товарищ капитан-лейтенант...

Тигр не слушал рапорта и, слава Богу, не смотрел в глаза.

- Вольна-а... - и тут раздалось: - Возь-ми-те голяк... (думаю:

Господи, а что это?) и об-рез.. (мама моя, а это что?) и у-бе-ри-те

э-т-о го-в-но наа-л-ле-е... (слава Богу, понятно).

Но дневальный не имеет права покидать столик. Мое мешканье не

ускользнуло от Тигра. Он начал медленно, с живота поднимать на меня

глаза, и пока он поднимал, у меня внутри все становилось на цыпочки и

отрывалось, становилось и отрывалось.

Брови у Тигра полезли вверх. Мои брови ему навстречу сделали то же

самое. Теперь он смотрел мне в глаза. Не в силах оторвать от него

зачарованного взгляда, теплым от ужаса голосом я прошептал

- А...Х.. у сто-ли-ка кто будет стоять?

Глаза у Мазандаранца вылезли, и я наполнился воздухом, а он зашипел,

заприседал головой; лопнуло! прорвалось! зафохотало!

- С-сы-то-лик?! Мо-ли-к! Едри его мать! Я буду стоять! Я!

Я бросился в дверь, прогрохотал по лестнице и еще долго-долго носился

по инерции по аллеям. Без памяти, без голяка и без обреза. Я готов был

руками, руками убирать это говно!

Только когда аллеи начали повторяться, я начал соображать. Потом я

отправился искать то место, где успели нагадить.

О, ужас! Я его не нашел.