Geum.ru

Неприкаянные сборник рассказов Москва 2010

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
1   ...   15   16   17   18   19   20   21   22   ...   35

– Меня, – рассмеялся Круглый. – Пруха нам сегодня и больше всех!

– А я сало раздобыл, – глотая слюну, сказал Моджахед. – Думал, буду самым крутым сегодня.

– Да ладно вам, сказал Ветерок, открывая бутылку вина, пора и отдохнуть, как люди.

– Правильное замечание кореша. Что мы как в цирке, разбирай сумки, и погнали.

– Ох, и погуляем сегодня, на всю центральную, сказал Моджахед, потирая нос.

– Все по первому классу, сказал Ветерок, разливая вино по стаканам. Как белые люди!

– Как иначе, согласился Круглый.


– Ну что, загрустим, сказал Ветерок, поднимая стаканы.

– Только не больше двух, встрепенулся, поглядывая на друзей, Круглый.

– Само собой, согласно кивнул головой Ветерок.

– Ну, давай, еле слышно произнес Моджахед, зажмурил глаза и поднес стакан к губам.

– А чокаться, в растерянности, поглядывая на друзей, сказал Круглый.

– Ты и так дурной, сказал Ветерок и залпом выпил.

– Тогда без звука, буркнул Круглый и замахнул стакан.

Моджахед, закрыв глаза, мелкими глотками проталкивал в себя, драгоценную жидкость. Осушив стакан до дна, он скривился, вытер губы ладонью и блаженно улыбнулся.

– Что Андрейка, покатилась водочка по сосудам, улыбнулся Ветерок.

– Ага, как к себе домой, передернулся всем телом Моджахед.

– Аж душе жарко, крякнул Круглый. Чем закусывать будем, поинтересовался он, разглядывая всевозможные вкусности.

– Ты же рыбы хотел, сказал Ветерок, откусывая кусок колбасы. Вот и жуй свою кильку, а по мне вкуснее мяса, ничего лучше нет.

– От мяса люди злыми становятся, между прочим, научно установленный факт, хихикнул Круглый. Подтверди, Моджахед?

– Угу, промычал Моджахед, с огромным трудом пережевывая, изрядный ломоть сыра.

– Люди злые с голодухи, а не, потому что мясо жрут, сказал Ветерок, наливая по второму стакану. А ты Круглый, жуй свою кильку, а мясо не бери. Если ты такой травоядный, то живи с оленями, может, рога вырастут, засмеялся Ветерок.

Круглый, сосредоточенно, распилил банку с килькой, поддел кончиком ножа крышку, и застыл, уставившись на содержимое банки.

Ветерок, удивленно взглянув на приятеля, произнес: – Что, братьев жрать тошно!

– Круглый, ты чего, заерзал на заднице Моджахед.

– Вот скажите, громко произнес Круглый, такую херню в банку загоняют, пастой томатной смазывают и балдеешь. А в магазин зайдешь, посмотришь на нее соленую, облезлую, один понос, скривился Круглый.

– Молчи про понос, это сложная штука, глубокомысленно произнес Ветерок.

– Давайте выпьем, предложил Моджахед, сияя как фонарь, на проспекте Ильича.

Выпив по второму стакану, приятели, шумно закусывали, чавкая, как стайка свинок из пригородного колхоза.

– Будучи студентом, мы в конце месяца, всегда переходили с картошки на кильку и хлеб, с серьезным лицом произнес Круглый. Ничего, желудок держал.

– Ты чего, студентом был, поперхнулся хлебом Ветерок.

– Конечно, был, кивнул головой Круглый.

– Хлеб он конечно вяжущий, негромко сказал Моджахед.

– Рыба плавающая, а Круглый, заочный студент, рассмеялся Ветерок.

– Я не вру, взвизгнул Круглый.

– Только не говори, что ты в закрытом ящике колдовал, смачно смеялся Ветерок. А то нам как-то неудобно, пить в компании, с секретным ракетчиком.

– «Бэтмен», его заместитель, усмехнулся Моджахед.

– Не верите, и не надо, покраснел от злости, а может быть от водки, Круглый. С жадностью, набросившись на кильку, в полной тишине, сожрав три банки подряд, он стал открывать четвертую. Ветерок и Моджахед, с интересом наблюдали за происходящим.

– Чего уставились, посмотрев на приятелей, буркнул Круглый.

– Ничего, все хорошо, сказал Ветерок. Может, накатим?

– Наливай, махнул рукой Круглый.

Ветерок, наполнив стаканы, уставился на банку с килькой.

– Чего опять? Что, рыба не ровно лежит? Или что, отламывая хлеб, злился Круглый.

– Что-то она сильно бледная, указывая пальцем на банку, сказал Ветерок.

– Херня это, наверное, мало пасты томатной положили, сказал Круглый.

– А дайте мне кильки попробовать, а то не достанется, просовывая грязный, корявый, палец в банку, сказал Моджахед.

– Куда прешь, этот дефицит не для тебя. Это блюдо моей юности, не погань своими клешнями, чистую невинность, непорочной банки, завопил Круглый.

– Кого, пьяно усмехнулся Ветерок?

– Того, моей рыбки, понял. Подняв левую руку вверх, Круглый изрек: – Да будет рыба во мне, как я в ней. Аминь. Выпив стакан вина, он крякнул, и тихо забурчал себе под нос: – Хоть домой не приходи. Как приеду, моя дура все передвигает, прячет, ботинки и те не могу найти, а рубашку вообще труба. Не выпить, не закусить, одна буркотня. Надоело, икнул Круглый. На кой мне такая жизнь?

Моджахед, резко дернувшись всем телом, распластался на земле и закричал: – Ложись! Это наша мина! Ложись! Сейчас я вырою щель! Не бойтесь, я быстро! Он лихорадочно скреб землю руками, и извивался всем телом.

– Воюет Андрейка, икнул Круглый. Ему, больше не наливать.

– Сам вижу, не слепой. Скоро успокоится, что ему будет, почесался Ветерок.

– Наливай за Андрейку.

– Погнали, поддержал Ветерок.


– Паша гляди, Моджахед заснул, показывая рукой на скрученного в калачик товарища, сказал Круглый. Намаялся бедняга с этими минами.

– Не трогай ты его.

– А я что? Я ничего, грустно сказал Круглый. И что человеку для счастья нужно?

– Мечта, негромко произнес Ветерок.

– А что это?

– Это когда есть она заветная, и больше ничего не нужно.

– Паша, а у тебя какая мечта?

– Жить нормально.

– И все. А как же деньги, богатство, разврат?

– А зачем, пьяно ухмыльнулся Ветерок. Такого добра у меня было навалом.

– Я что-то не понял. Ты что, олигархом был?

– Царем я был, зло, посмотрев, сказал Ветерок, наполняя стаканы.

– А где царство твое, принц датский?

– Пей, да балдей, спокойно ответил Ветерок, рубанув махом стакан вина.

– Правильно, чего нам делить.

С аппетитом, чавкая, Круглый доел кильку и приступил к копченому лососю. Ветерок, с интересом разглядывал разные сорта мясных нарезок, и нехотя жевал огурец.

– Знаешь, Паша, я к вечеру всегда голодный как волк, промычал Круглый. А ты?

– Сейчас темно станет, а костер не развели, посмотрев на небо, сказал Ветерок. Надо наладить освещение.

– А зачем? Вон, от фонарей света хватит, а костер, это зря. Паша, не переживай, не промахнемся, в первый раз что ли, с ложкой на банку.

Внимательно прислушиваясь к утробным звукам своего живота, Круглый, забеспокоился. Поерзав, он перестал обгладывать рыбину и, скривив лицо, произнес: – Паша, что-то мне херово.

– Что, карп не по росту, усмехнулся Ветерок.

– Вино порченое, шепотом сказал Круглый.

– А чего шепотом, боишься, клапан сорвет, засмеялся Ветерок.

– Может килька?

– Брось ты ее на хрен. Давай наливай, а то не успеешь, смеялся Ветерок.

Круглый сорвался с места, словно конь. Цокая копытами, семенящей, пьяной рысью, рванул в кусты. При этом, он выл, высоко задрав голову, как волк, попавший хозяйственным местом в капкан.

– Бумагу дать, крикнул вслед Ветерок.

– Политикой задницу не подтираю, только и расслышал Ветерок.

Громкий пердеш, был похож на скорый курьерский поезд, проходящий через тоннель, а свист, раздавшийся следом, напоминал о приближении станции.

– Следующая станция Кизяково, конечная, реготал Ветерок.

Круглый, с грустным видом, выйдя из кустов, сплюнул себе под ноги, и матюгнулся: – Что б тебе в банке тесно было, селедка корявая.

– «Сер» был виртуозный, со свистом и облегчением, смеялся Ветерок.

– Паша, «мудрила» ты хотя бы на срок хранения кильки посмотрел, негодовал Круглый. Наверно испорченная была, а мы дураки купили.

– Сам же говорил, бери, цена подходящая.

– Нет, Паша, это, наверное, вино испорченное. Долго везли, вот и протухло, понюхав стакан, поморщился Круглый.

– А я думал рыбка, хохотал Ветерок.

– Ой, Паша, пробку выбило, схватившись руками за задницу, вскрикнул Круглый, метнувшись в кусты.

– Пьет и гадит, как голубь мира, – смеялся Ветерок.


Казалось, что город давно спит. Пустынные улицы, одинокие фонари, мелькающие желтые шашечки такси, темные, как будто пустые окна домов и мигающие светофоры на перекрестках. Иван, вальяжно развалившись на заднем сиденье, уже собственного «Мерседес», в пол уха слушал щебетания, своей новой подруги.

– Знаешь, когда я тебя увидела, – тараторила Вероника, – ты сразил меня наповал. Ты даже не представляешь, какой ты мачо. О таком «мэне», как ты, должна мечтать любая девчонка! Ты такой сексуальный, что слюнки текут!

– Какая-то она дурковатая, – бубнил в голове Ивана черт. – Зачем тебе малосольная? Из нее, как из фонтана, брызгает и только, а проку, никакого. Сам посуди, что ей от тебя надо, конечно, деньги. Дай ей немного, и пусть чешет на все четыре стороны. Понимаешь, такой хлам, как она, на улице не то, что килограммами, тоннами под ногами валяется, и никому не нужно. А ты? Думаешь эта килька предел мечтаний? Заблудшая овца, подлизывается к волку, – хихикнул черт. – Конечно, если «жрачка» сама идет тебе в руки, жуй ее, но только без сантиментов. Ты везунчик, так зачем мараться?

– А может, я ее счастье, – ответил Иван. – Может, она всю жизнь ждала именно этой встречи, и я для нее – принц.

– Да она «шлендра», Ваня, – настаивал черт. – Ее только деньги интересуют, какие там чувства. Приголубил, отстегнул, и кончилась любовь, сплошная «хотелка», да и только.

– Я тебе не верю, – сопротивлялся Иван. – Нельзя всех людей сортировать, это тупость.

–Ну, хорошо, – сдался черт, – не веришь мне, тогда давай проверим ее?

– А как?

– Да очень просто, –ответил черт, –деньгами. Если выиграю я, – продолжал черт, – то она исчезнет, если ты, то маяться тебе с ней до могильной плиты. Согласен?

– Так не пойдет, – запротестовал Иван, – я не говорил, что люблю ее.

– А что, в жертву, принести себя хочешь, – засмеялся черт.

– Ладно, проверяй, – после некоторого раздумья согласился Иван.


– Чехова, какой номер, раздался в тишине, сиплый голос водителя.

– Что? встрепенулся Иван.

– Номер дома, какой, переспросил шофер, сворачивая на родную для Ивана улицу.

– Шестой номер, в задумчивости, ответил Иван. Девятиэтажки слева, добавил он, и внимательно взглянул на Веронику.

– Мы уже приехали, удивилась Вероника, так быстро.

– А ты как хотела, спросил Иван, рассматривая ее ноги.

– Ну конечно, чем быстрей, тем лучше, засмеялась она.

Водитель, припарковав машину, на стоянку возле дома, попрощался, и уехал. В наступившей тишине, было слышно биение сердец, а слова не находились. Иван, молча ждал продолжения. «И что ты собираешься делать, мысленно спросил черта Иван, ожидая дурацкого ответа. Что же, вздохнул черт, садись за руль, поезжай в ночной супермаркет за шампанским, а там увидишь. Только делай все так, как я тебе скажу. А если нет, переспросил Иван. Накажу мгновенно, ответил черт, не раздумывая. Хорошо, согласился Иван».

– Куда это мы, спросила Вероника, наблюдая за действиями Ивана.

– Сегодня гуляем, натянуто улыбнулся Иван, поудобнее усаживаясь за руль. Быстренько смотаемся за выпивкой, и ко мне.

– Хорошо, согласно кивнула головой Вероника. Тогда заедем еще, в ночную аптеку?

– Зачем?

– Надо кое-что купить, загадочно улыбнулась Вероника.

– Пожалуйста, хмыкнул Иван.

– Тогда вперед.

– Поехали.

– Ты не пожалеешь, шептала Вероника на ухо Ивану. Я тебе серьезно говорю.

– А я и не думаю.


Картинкин Виктор Степанович, выйдя на пенсию, загрустил. В свои пятьдесят пять лет, он выглядел моложаво. Среднего роста, русоволосый, если можно так сказать, с крепкой сбитой фигурой, он не походил на дряхлого старца, пьющего по вечерам кефир. Хитрые черные глаза, изрезанный морщинами высокий лоб, тонкие губы и мясистый нос придавали его портрету выразительность и неповторимость. «И что из того, что лысина вылазит, – думал Степанович, – наоборот, так еще лучше, для солидного мужчины. Все бы хорошо, но милиционеров бывших не бывает». Как не крутился Степанович, а система, выработанная годами, не давала покоя. Имея привычку командовать, Степанович, до дрожи в коленях, боялся свою супругу Антонину. «Конечно, женщина она хозяйственная, – рассуждал он, – но и прижимистая одновременно, а рука у нее, уж точно, что молот у кузнеца». Дома Степанович маялся, ни тебе «сотку» потянуть с друзьями, да и на диване с газетой не полежишь, все Антонина ворчит. То кран ей поменяй, то мусор вынеси, то ремонт сделай, а Степановичу хотелось ни штормов, а тихой гавани, полной самогона и малосольных огурчиков. Таких бугорчатых, шипастых, хрустящих, маленьких «закусонов». Не выдержав такой житухи, Степанович свинтил на работу. «Все-таки, какой-то отдых от нее, рассуждал он, и контроля меньше. А зарплату можно вообще пополам делить, половину в дом, а другую на радости. Перебрав несколько предложений, и не найдя для себя командной должности, Степанович устроился ночным охранником в круглосуточный супермаркет, недалеко от дома. Хорошее место, закуска, пиво, водка, все всегда в избытке. Отличная компания и задушевные беседы по ночам, с новым товарищем по оружию, бывшим летчиком Самолетовым Ильей Борисовичем, хоть какое-то успокоение.


Тяжело вздыхая и кряхтя, согнувшись в углу прихожей, Степанович надевал туфли.

– Какой «мудак» придумал такие ботинки, – ругался он, засунув палец, между пяткой и задником туфля. Сзади узкие, спереди широкие, «бермудский треугольник», а не туфли. Антонина, что за туфли ты мне выдала, взвизгнул Степанович. Это фабрика «Октябрь» или «папуасы на пальме», шелудивый кот, черт тебя дери, чертыхнулся он

– Чего зудишь, пердун, – выглянув из кухни, крикнула Антонина. Сам говорил, покупай у вьетнамцев, они наши братья, у них дешевле и лучше. Так что, одевай свои коньки и лети на работу, дракон пенсионного возраста.

– Антонина, я не потерплю, – вскрикнул Степанович!

– Что ты сказал? Услышал он грозный голос жены из кухни.

– Я говорю, обливаясь потом, с дрожью в голосе, выдавил из себя Степанович, может продукты какие, надо купить?

– Ты лучше «виагры» себе купи, романтик стаканный!

– А чего? Что-то не так Тоня, спросил Степанович в ожидании разноса.

– А что так, медленно закипала Антонина. Я ему борщ, я ему убери, подай, постирай, а он все про социализм в постели рассуждает. Да когда же ты ее одолеешь, эту свою «контру», чекист, верный бутылке! Нет, Витя, кричала она, у тебя не голова трезвая, а жопа холодная, а то, что ниже, тебе вообще не нужно, и без него начитанный. Купи себе удлинитель, и будь готов к подвигу, рыцарь плаща и пижамы. Боец невидимого фронта, смеялась Антонина, то-то я гляжу, боец есть, да стреляет только холостым.

– Тоня, ну ты чего так стервозно, я же не всегда уклоняюсь, оправдывался Степанович.

– Иди с моих глаз, и что бы трезвый дома был, понял!

Не углядев для себя, в поведении жены, ничего хорошего Степанович, молча взглянул на огромную фигуру супруги, махнул рукой и вышел из дома, на всякий случай, громко хлопнув дверью. «Угораздило же меня, жениться, – думал он, спускаясь по лестнице. Хотелось, что бы красивая была, вот и выбрал, шифоньер с комодом. Живешь как будто с мужиком, ерш твою за ногу, – ворчал себе под нос Степанович. – Иногда перед людьми неудобно. Брюнетка, высокая, крупная, симпатичная, с карими глазами. Сам виноват, какую взял, вот и мучайся, – подытожил он, выходя на улицу. На дворе, прекрасный, теплый вечер, а настроение, полный «капец», – подумал Степанович. – Увидев в глубине двора, знакомый «Москвич» Самолетова. – Нет, это не жизнь, а сплошная полоса невезения. А что я? Вон Илья, тоже не сладко, а терпит. Нет, – сказал себе Степанович, – если бы у меня так случилось, как у него, я бы точно не выдержал. Запил бы на год, и из дома ушел. А он, держится молодцом. Ну, еще бы, такие деньги профукать, это какая сноровка необходима. Нарочно не придумаешь. Карпов со своими шахматами, против Ильи, юный разрядник с прыщавым носом. Ну, надо же, – подхлестывал себя Степанович, – сто сорок тысяч долларов, спрятать в самолете, который на следующий день улетел в Африку. На кой черт туземцам, такие деньжищи, они же голые круглый год ходят и жратву на деревьях собирают. Что там на эти деньги купить можно, кроме хвоста зебры, да кучки слоновьего навоза. Вот судьба злодейка, – тяжело вздохнул Степанович, – кому по края, а кому на донышке. Теперь Илья весь в долгах, жена в соболях, а квартира тещина. Хочешь, смейся, хочешь плач, лучше не будет. Так что моя Антонина, по сравнению с ситуацией Ильи, жалкая злобная муха «цеце», укусит, и радуется. А мировые проблемы, ее не волнуют. Живу блин, с идейно неподкованной, – вслух произнес Степанович».


Самолетов – полная противоположность Степановичу, унывал невсегда. Только когда вспоминал полеты над Африкой, он грустно смотрел вдаль и что-то мычал, себе под нос. Высокий, крепкий, черноволосый, с крупным носом и оттопыренными ушами, он напоминал борца, нежели пилота. Его серьезный взгляд и неспешная речь, внушали собеседнику уважение, к тертому в жизненных коллизиях мужику. Перебирая инструмент в багажнике своего старенького «москвича», Илья не сразу заметил товарища.

– Привет небьющейся авиации, услышал он, знакомый голос Степановича.

– Здорово чекист, обернувшись, поздоровался Илья.

– Что, шасси заклинило, обходя вокруг машины, поинтересовался Степанович.

– Да нет, пока в порядке, ответил Илья, закрывая багажник. Профилактика, поморщился он.

– Без нее, в полет нельзя, улыбнулся Степанович.

– Это точно, согласно кивнул головой Илья.

– Тогда поехали, устраиваясь на переднем сиденье, сказал Степанович.

– На взлет, сказал Илья, сел за руль, и запустил двигатель.

Вечерний город, уставший и больной, после трудового дня, с ленцой провожал уходящий день. Сегодня, у Степановича и Ильи, самое обыкновенное, очередное, нудное дежурство.

Они об этом знали, а на сухую разговор у них, никогда не клеился. Степанович думал об Антонине, и неисполненном долге, а Илья, о проданной за бесценок, на прошлой неделе даче, и куче долгов, повисших на нем, как макаки на деревьях, в зеленых джунглях. « Даже если я буду питаться водой и хлебом, мне и жизни не хватит, что бы рассчитаться с экипажем, размышлял Илья. Надо придумать что-то крупное и денежное, а иначе нет смысла. Вот только что? Может ограбление, подумал он, взглянув на Степановича. Нет, не смогу, мотнул головой Илья, не получится.


Людские реки, перегибаясь и сталкиваясь, вливались в огромный супермаркет, подобно бурному потоку, устремляясь, каждый в свое русло. Шум, запах хлеба и жареного цыпленка, звон в ушах, плач детей, писк, визг, радость и печаль – все перемалывалось здесь. Довольные и не очень, уставшие и сосредоточенные, снующие от витрины к витрине, «человечки» тратили деньги. Такие маленькие бумажки, придуманные для того, чтобы один мыслящий мог завидовать другому. Из-за этих разноцветных фантиков люди совершают подвиги или, наоборот – преступления. Ненавидят, любят, мучаются, скандалят, разводятся, а все они, – денежки. В супермаркетах их толкают отдать деньги, но они без всякой охоты зажимают, экономят, а потом, наплевав на все, сливают последние. И уже неважно куда, кому, и на что, главное – избавится от них. Они жгут руки, а глаза видят все новые витрины, и алчно поедают сознание первобытного. «Вот, смотри какая штука, сверлят его со стороны, тебе необходимо купить ее, без нее, ты ущербный. Ну и что? Ноги сами ведут тело по дорожке наслаждений и иллюзий. Черт с ним, машет рукой, очередная жертва и проваливается в пропасть мишуры и миражей. Все, его нет, он больше не вернется, его засосало, а ему приятно, он балдеет. А денежки? Чепуха, утопия, и мещанство, вопит очередной утопающий, втягивая своего соседа. Толстеем, преем, воняем, дуемся, сливаем все в унитаз, и каждый раз, возвращаемся в супермаркет, как к заветной мечте, отдаемся ей целиком и полностью, без остатка. Такая натура! Водочка, грибочки, колбаска, огурчики, гуляй душа и жопа, ни в чем себе не отказывай. А завтра что? Чихал я на завтра, там меня еще нет, а вот когда буду, еще подумаю, чего мне сожрать. На этом прощаюсь, ваш злобный толстячок».


Степанович устав от ночного бдения, утомившись, находившись и насмотревшись, присел за своей конторкой и, почесывая нос, стал высматривать напарника. «И когда они нажрутся, – бурчал он, рассматривая одиноких покупателей. – Три часа ночи, а они все пьют, вот народ, а спать когда будут. А зачем, – сам себе объяснял Степанович, – это вечный двигатель, круговорот, а я в нем. Нет, так не пойдет, нужно поправится». Увидев Илью, Степанович поспешил к товарищу.

– Не пора ли нам в баки залить, – предложил Степанович, хитро прищуриваясь.

– А старшой где, – поинтересовался у него Илья?

– В подсобке Любку тискает, из второго отдела, освободится не скоро, я проверял, – авторитетно заявил Степанович.

– У тебя есть, – спросил Илья, шаря по карманам своей форменной рубашки.

– Что? – удивился Степанович.

– Деньги.

– Зачем, я уже все приготовил. А что еще надо?

– Ничего.

– Тогда пойдем за нашу стойку, – предложил Степанович.