Geum.ru

Православный свято-тихоновский гуманитарный университет исторический факультет

Вид материалаКурсовая

Содержание


§ 4. реакция отдельных людей на переворот
§ 4.1. Мария Федоровна
§ 4.2. Император Александр, великий князь Константин и Елизавета Александровна.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

§ 4. РЕАКЦИЯ ОТДЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ НА ПЕРЕВОРОТ



Приходится констатировать, что нам подробно известно лишь о реакции двух человек: Марии Федоровны и Александра Павловича. Это не должно удивлять, так как это самые близкие императору люди (его жена и сын) и их поведение (поступки) больше всего привлекало внимание авторов записок. Еще о двух лицах – великом князе Константине и супруге Александра Елизавете – рассказов крайне мало. Тем не менее они вполне информативны.

§ 4.1. Мария Федоровна


Трагическую весть императрице сообщила графиня Ливен (Шарлотта). Интересно, что Мария Федоровна сразу обо всем догадалась. Вот как их диалог передает Саблуков:

«- Кто там?
  • Это я, Ваше Величество!
  • О, - сказала императрица, - я уверена, что Александра умерла.
  • Нет, государыня, не она…
  • О! Так это император!…» (Саблуков, с. 91).

Графиня Ливен (Дарья Христофоровна) сообщает примерно то же самое (Ливен, с. 191), а она могла слышать обо всем от своей свекрови.

По версии Саблукова: «Императрица стремительно поднялась с постели и, как была, без башмаков и чулок, бросилась к двери… В ужасном волнении, с распущенными волосами и в описанном уже костюме, императрица вбежала в комнату с криком: «пустите меня! пустите меня!» (Саблуков, с. 91). Однако больше все же следует доверять графине Ливен, которая говорит, что императрица упала в обморок, но быстро оправилась. Вбежав в упомянутую Саблуковым комнату, она просила пустить ее к мужу. Последовал отказ. «Тогда она опустилась на пол и, обнимая колени часовых, умоляла пропустить ее. Грубые солдаты рыдали при виде ее горя, но с твердостью исполнили приказ. Тогда императрица встала с достоинством и твердою походкой вернулась в свою спальню… Сидя в кресле она была бледной и неподвижной, как мраморная статуя» (Саблуков, с. 91). Ливен схоже с Саблуковым описывает этот эпизод: «Императрица, впав в отчание, бросилась на колени; она заклинала всю стражу допустить ее к усопшему» (Ливен, с. 192).

Коцебу рассказывает то же самое, но уже со слов барона Николаи (Коцебу, с. 341).

Бенигсен «был свидетелем ее глубокого горя при этой катастрофе, при потере, близкой ее сердцу» (Бенигсен, с. 122). Несмотря на это, он ничего не говорит об этой печальной сцене. Наверное, это было не в его интересах.

Он даже старается подчеркнуть, что императрица не очень переживала, потому что ее муж был семейным тираном: «Она пролила несколько слез, но не предавалась тем порывам горя, каким обыкновенно предаются женщины в подобных случаях» (там же, с. 122).

Здесь необходимо рассмотреть один странный эпизод: Мария Федоровна заявила, по свидетельствам очевидцев, что коронована и должна теперь царствовать. Ланжерон так описывает это событие: «В эту минуту рассудок у нее совсем помутился… она воскликнула, что она коронована, что ей подобает царствовать, а ее сыну принести ей присягу… Из всего этого можно судить о чувствительности и о супружеской любви императрицы Марии» (Ланжерон, с. 148).

Фонвизин видит в этих словах ни что иное, как тщеславие: «Императрица Мария Федоровна поражена была бедственною кончиною супруга, оплакивала его, но и в ее сердце зашевелилось желание царствовать» (Фонвизин, с. 168). Однако при каких обстоятельствах была высказана претензия императрицы на царство? Ответив на этот вопрос, можно будет многое прояснить. Мария Федоровна узнала об убийстве своего мужа. Она вполне обоснованно могла опасаться за свою жизнь. С другой стороны, ее не допускали к телу супруга. Все это могло натолкнуть на мысль заставить подчинить себе войска (как сделала это Екатерина II) и таким образом обезопасить себя и расправиться с заговорщиками. Косвенное подтверждение этому видно из интерпретации её слов князем Чарторыйским: «Я ваша императрица, я одна ваша законная государыня! Защищайте меня и следуйте за мной» (Чарторыйский, с. 232).

По Саблукову: «Убитая горем вдова его должна была увидеть его мертвым, без чего она не соглашалась признать своего сына императором» (Саблуков, с. 97).

Судя по всему, императрица несколько раз посещала тело мужа. В первый раз – без великого князя (теперь уже императора) Александра. Об этом говорит Бенигсен: «Эта сцена была поистине самой трогательной из всех, какие мне случалось видеть. Великие княжны, обнимая свою мать, проливали слезы о смерти отца» (Бенигсен, с. 126). Еще один раз Мария Федоровна вошла в роковую комнату вместе с Александром. Об этом известно от Саблукова: «Александр Павлович, который теперь сам впервые увидел изуродованное лицо своего отца, накрашенное и подмазанное, был поражен и стоял в немом оцепенении. Тогда императрица-мать обернулась к сыну с выражением глубокого горя и с видом полного достоинства сказала: «теперь вас поздравляю – вы император». При этих словах Александр, как сноп, свалился без чувств» (Саблуков, с. 97).

Подводя краткий итог, следует сказать, что поведение императрицы вполне укладывается в психологические рамки создавшейся ситуации. Однозначно, Павел Первый не был семейным тираном, - иначе как объяснить глубокую печаль (шок, стресс) его супруги?

§ 4.2. Император Александр, великий князь Константин и Елизавета Александровна.


Саблуков не присутствовал при описываемых событиях, однако «большинство лиц…близко стоявших к ним (великим князьям) в это время утверждали, что оба великих князя, получив известие об убийстве отца, были страшно потрясены» (Саблуков, с. 96). Узнав о том, чем закончился переворот «Великий князь (Александр, - Ю. М.) вскрикнул и был близок к обмороку» (Гейкинг, с. 252). То же передает Фонвизин: «Когда все кончилось, и он узнал страшную истину, скорбь его была невыразима и доходила до отчаяния. Воспоминание об этой страшной ночи преследовало его всю жизнь и отравляло его тайною грустью» (Фонвизин, с. 168). Затем, как пишет Ланжерон, «Император Александр предавался в своих покоях отчаянию довольно натуральному, но неуместному» (Ланжерон, с. 149).

Великий князь Константин, как уже говорилось выше, ничего не знал о перевороте. Спустившись вслед за Зубовым, он застал Александра и Елизавету (!) в слезах. Александр рыдал на диване (Ланжерон, с. 146). Впрочем, когда пришел вызванный граф Ливен, Константин в прихожей «заливался слезами» (Ливен, с. 186), как и его царственный брат. Александр, увидев графа Ливена, бросился «ему в объятья с рыданиями: «мой отец! мой бедный отец!» и слезы обильно текли у него по щекам» (op. cit.). Князь Чарторыйский, приехав через некоторое время после катастрофы в Петербург, записал, что Александр: «Имел вид человека печального и убитого горем» (Чарторыйский, с. 205).

Следует ли после этого сомневаться в том, что Александр ничего не подозревал о намеренях убить Павла Первого? Едва ли.

Как говорит князь Адам Чарторыйский: «Императрица Елисавета была, по отзывам всех очевидцев, первым лицом, сохранившим спокойствие и полное присутствие духа» (op. cit., с. 233). Во-первых, это противоречит приведённым выше словам Константина, а во-вторых, это похоже на тонкий намек. Что могло привязывать Елизавету к императору Павлу? Вопрос риторический. Скорее всего, ничего. После переворота она становилась императрицей, «первой дамой» Российской Империи. Впрочем, на одной цитате нельзя основывать какие бы то ни было предположения.