Под снегом
| Вид материала | Документы |
- Проект Kaks keelt – üks meel“, 18.02kb.
- Дневник одной роты, 357.2kb.
- Глубоко на юге лежат, возможно, самые завораживающие и самые дикие места нашей планеты., 85.52kb.
- Под Новый год искрятся снегом, 358.86kb.
- Грамматическое задание. Выполнить морфологический разбор имени существительного: Iвариант., 89.73kb.
- Зимняя рапсодия Литературная викторина, 9.09kb.
- Чудесна зимняя пора! Январь. Мороз. Принакрылась белым снегом гладкая дорога после, 26.94kb.
- Сказка для новогодней елки (корректировка лит источников), 49.41kb.
- Рассказ , 1012.76kb.
- Angela Yakovleva Тел.: + 44 20 7471 7672, 1263.63kb.
– Я подразумевал истину, чины разные: сам я, мать и жена – преподаватели, дед и отец – военные, бабушка – фронтовая сестра милосердия, прадед служил в какой-то канцелярии.
– В какой именно и кем служил?
– Затрудняюсь ответить, никогда этим не интересовался.
– Ничего, мы это выясним. А теперь ответьте, с какой целью занимались антисоветской пропагандой?
– Не понимаю вас. Я всегда был лоялен к власти, никакой пропаганды никогда не проводил.
– Ах, ты, сволочь белогвардейская! Скрыл происхождение, сидишь тут святого строишь из себя. А у самого квартира ломится от запрещённой литературы, стихами поносными молодёжь воспитываешь, в наших врагов её превращаешь! – взорвался следователь.
С этого момента, отбросив протокольные формальности, Коробов приступил к выколачиванию признания в террористической деятельности.
Делал он это умело и не таких хлюпиков, бывало, ломал. Через несколько часов «обработки» Алексеев подписал на себя обвинение в агитационной работе против существующего режима. В какой-то момент Коробов допустил промашку: не дожал до признания в терроре и диверсиях. Избитого почти до бессознания Алексеева уволокли в камеру, а через месяц Верховная коллегия Верховного суда СССР приговорила его к восьми годам лагерей, осудив достаточно мягко: по 58-й статье, пункт 10б, без конфискации имущества.
Рамка старинного портрета мальчика в голубом костюме, сделанная когда-то Олегом на скорую руку, время от времени коробилась, и картина сваливалась со стены. В этот раз она упала на голову хозяину, сидевшему на диване. От боли и ярости Олег взвыл. Он схватил портрет и хотел было изорвать его в клочья, но вдруг замер, уставившись на холст. Так вот на кого был похож тот подследственный Алексеев – на мальчишку, дома мозолившего ему глаза. Странно: взрослый мужик и ребёнок, но сходство явное. Те же тонкие черты, тот же серьёзный взгляд из-под длинных к вискам бровей, та же родинка на щеке. Впрочем, как и у него самого. Что-то смутное мелькнуло в памяти, связанное с родинкой. У кого ещё он видел в точности такую же, чуть пониже левой скулы? Откуда ему было знать, что с портрета на него смотрел его пращур, что монах из лавры был его двоюродным прадедом, а выгнанный Коробовым из собственного дома старик-крестьянин – дальним родственником; и что искалеченный им Игорь Алексеев приходился родным братом, а первая его жертва – та пьянчужка из Саратова – матерью.
Немного остыв, Олег бросил картину на стол. Раму надо заказать крепкую да повесить подальше от дивана, ну хоть в простенок между окнами.
После обеда Лариса отнесла её багетчику.
Этой же ночью 20 марта 1938 года Олега Коробова арестовали прямо в рабочем кабинете. Осведомители из Управления особых отделов ГУГБ НКВД собрали на него информацию: взятки, пьянство и воровство были самыми невинными из всех пунктов докладной. Разложение в рядах чекистов было делом обычным – власть и беспредел губят любого. Но Коробову вменили связь с врагами народа – Бухариным и Рыковым19.
Его судили по 58-й статье и дали пятнадцать лет лишения свободы в лагерях строгого режима, с поражением в правах и конфискацией имущества.
Потаскав по допросам супругу Коробова, Ларису Ивановну, слуги закона не нашли нужным «паять» ей статью, как члену семьи изменника Родины. Сочли её непричастной к преступлениям мужа, а между собой назвали клинической дурой.
Летом 39-го Олега Коробова отправили из Колымы в Магадан. Там, в лагере, его увидел и узнал зэк Алексеев. Игорь два года уже рыл траншеи в вечной мерзлоте, строил дома, ремонтировал причалы в бухте Ногаева, разгружал вагоны. В его отряде было несколько ленинградцев (они звали себя питерцами), и среди них – Белых и Левин, которых зверски избивал на допросах следователь Коробов. Новость, принесённая Алексеевым, взбудоражила их. Утром на лагерной перекличке они сначала услышали фамилию, а потом и увидели своего мучителя.
Через неделю Коробова нашли задушенным и утопленным в сортире – длинном зловонном рве. Расследования по делу об убийстве заключённого никто всерьёз не проводил. Стукачи пошныряли-пошныряли по баракам, да так ничего и не вызнали. С тем и закончилась история жизни одного из представителей рода Алексеевых.
Глава XI
Виктор Алексеев вышел с Московского вокзала, пересёк Лиговку, выбрался к круглому пятачку сквера на площади Восстания, с волнением огляделся по сторонам: Невский, Старо-Невский, Лиговка и часть Суворовского проспекта были отсюда видны как на ладони. Он не был в родном городе четыре года и так стосковался по нему, что сейчас, не стесняясь прохожих, еле сдерживал слёзы. Сколько ночей снилось ему это возвращение! И всегда, в каждом сне оно начиналось именно отсюда, с этого перекрёстка. Выкурив две самокрутки подряд, Виктор приспособил сидор на плечо и пошёл домой. Да, Ленинград изменился, годы войны, казалось, смягчили его неприступную надменность, и сейчас он, пережив вместе со своими жителями блокаду, стал похожим на них: таким же нищим, измученным, но стойким и полным надежд.
На многих домах видны были следы от артобстрелов, однако родительский стоял целым и невредимым, разве что стены, раньше кремового цвета, теперь сплошь были покрыты грязными потёками от дождей и снега.
Виктор знал, что дома его никто не ждёт: бабушка с матерью умерли от голода, а отец погиб в лагере ещё в сороковом году. Открыв парадную дверь, он прислонился к стене в вестибюле: защемило сердце.
Двери в их комнаты были заперты, а ключей на месте не оказалось.
По лестнице поднималась, тяжело опираясь на перила, сильно постаревшая и исхудавшая соседка. Она не сразу узнала Алексеева, а вглядевшись, ахнула:
– Витенька! Вернулся, дорогой!
– Здравствуйте, Любовь Васильевна. Вернулся, вот… Вы не знаете, где ключи от наших комнат?
– У меня, голубчик, у меня. Мы тебя ждали, я даже прибралась там немного, а то пыли накопилось!.. Сейчас принесу. Может, зайдёшь к нам, чаем