Под снегом

Вид материала

Документы

Содержание Литературное сегодня

Подобный материал:

• Проект Kaks keelt – üks meel“, 18.02kb.
• Дневник одной роты, 357.2kb.
• Глубоко на юге лежат, возможно, самые завораживающие и самые дикие места нашей планеты., 85.52kb.
• Под Новый год искрятся снегом, 358.86kb.
• Грамматическое задание. Выполнить морфологический разбор имени существительного: Iвариант., 89.73kb.
• Зимняя рапсодия Литературная викторина, 9.09kb.
• Чудесна зимняя пора! Январь. Мороз. Принакрылась белым снегом гладкая дорога после, 26.94kb.
• Сказка для новогодней елки (корректировка лит источников), 49.41kb.
• Рассказ    , 1012.76kb.
• Angela Yakovleva Тел.: + 44 20 7471 7672, 1263.63kb.

Всё получится

Живёт у нас здесь один татарин, имя у него Юлдаш. Во дворе его каждая собака знает. По утрам Юлдаш выносит им какие-то кости и остатки хлеба вперемешку с супом. А собаки больно рады: хвостом виляют, ластятся, лапу подают. Да что там собаки? Татарин этот всем соседям известен. Как зарядит под вечер голосить, так все уже знают: ночью будет не до сна. Сначала пытались порядок навести, просили прекратить сумеречные песнопения. Но бездарный, хрипловатый на голос и развязный на язык Юлдаш только отвечал: «Идите в баню! Мне весело!»

Язык у него и впрямь развязывался очень быстро, где-то на третьей рюмке. Часов в пять-шесть, как уже начнёт более или менее прохладничать летний воздух, Юлдаш раскладывал аккуратно на лавочке карты. Он без устали перемешивал колоду и, казалось, на ощупь знал, где «король пик» или «туз червей». Малышня бегала вокруг татарина, просилась поиграть.

– Я в ваши люльки не играю! – заявлял Юлдаш.

– А ты нам карты раздай! – требовала Светка, самая смелая и взрослая из детей.

– Сопли ещё, – ронял Юлдаш и смеялся, потирая нос.

Ребятня завидовала и мечтала поскорее вырасти, чтобы так же, как Юлдаш, играть в дурака или свару.

Юлдаш на деньги обычно не играл. Проигравший, по правилам, проставлялся. Тогда-то и начиналась прелюдия перед ночным концертом.

Сегодня мужики не выходили. Юлдаш долго сидел нога на ногу, перебирал карты и глядел по сторонам. «Вот, сосунки, – мычал вполголоса Юлдаш, – опять жёнки скомандовали, вы и обмочились». Юлдаш оставил в покое колоду, достал сигареты. Последняя спичка с радостью подарила уязвимое пламя огонька, которое, возбудив табак, навеки умерло, оставив на деревяшке смуглый, никому не нужный отпечаток. Спирали дыма набирали высоту, а его пронзительный, острый запах только разгонял детей.

– Что за дрянь ты куришь, Юлдаш? – спрашивала Светка.

– А тебе-то чё?

– Травку, поди?

– Пошла отсюда! – кричал мужик.

Светка, подстёгивая детей, уносилась, крича ещё долго: «Травку-травку! Юлдаш курит травку». Татарин порой был готов убить её, но при этом делился с ней конфетами-барбарисками и поучал: «Ты смотри осторожней. А то носишься как угорелая, не разбила бы себе чего-нибудь». Светка тут же давала Юлдашу приметный щелбан и уносилась, как всегда, в неизвестность. А мужик посмеивался и всё курил да курил.

Добрый он, этот Юлдаш. Особенно когда поддатый.

Однажды он меня очень удивил.

Возвращался я тогда с тренировки по танцам. Темно было – вечером занимаюсь. Иду, думаю: ещё немного. Ноги-то устали, болят. Щас, успокаиваю себя, как Юлдашевский голос услышу, значит, пришёл. Но от татарина ни нотки. Вот уже и пятиэтажки наши пошли, подъезд родной, свет в окошке на четвёртом этаже: мои не спят, ждут. А Юлдаша нет. Как испарился. Я ещё подумал: не случилось ли чего?.. Бывало всё-таки, татарин не устраивал выступления. Но что каждый божий вечер его сутуловатая фигура красовалась в округах нашего двора – это точно. Парадокс какой-то…

Голубая скамейка рядом с подъездом давилась пустотой.

– Ой, подожди-подожди, – донёсся из окошка голос сестры, – сгоняй в магазин, купи минералки. Колюченького чего-нибудь хочется.

– А деньги? – с надеждой, что всё-таки не придётся идти, бросил я.

– У тебя нет своих? Мама потом отдаст.

Ладно. Куда ж мне деваться… Пить и впрямь хотелось.

«Виктория» – самый близкий магазин, был уже закрыт. Странно, вроде бы до десяти всегда работали. Пришлось тащиться в соседний, «В двух шагах». В двух шагах – это только название. До него переться и переться. Хотя для кого-то он, конечно, и в двух шагах, а может, и в одном, что навряд ли, но мне надо было сделать как минимум семьсот па. И то если каждый бы из них равнялся метру.

Я шёл мимо заправки и мечтал о собственной машине. Тогда бы мне не пришлось тратить столько времени на поиски проклятой воды. Педаль, ручник – и ты уже на месте. Лепота! А так… хорошо, если асфальт. А если – лужи? Ещё и обходить придётся.

А кому-то лучше и обходить, чем подниматься в гору. Мне же наоборот. Эти «Два шага» находились за мостом. И другого пути у меня всё равно не было.

Переходить мост – занятие на самом деле простое. Тяжело сначала, когда поднимаешься. Идёшь-идёшь – нет, плетёшься и плетёшься. А мост всё выше и выше, а ты всё больше устаёшь. Но мне, в принципе, нравится. Дойдёшь до середины, и гора с плеч. И сразу какую-то гордость испытываешь: вроде дошёл, выдержал, и теперь вообще свобода – что там с горки-то? Вообще легкотня! Даже мои уставшие ступни спустятся с детским озорством.

Но мне так и не суждено было попасть в эти далёкие «В двух шагах».

Я думал сначала, что фирменная Юлдашевская мелодия, отдалённо напоминающая Вивальди, всего лишь мне померещилась. Я остановился, пригляделся. Метрах в пяти нарисовался мужской силуэт. Вроде бы это Юлдаш. Татарин смотрел с моста на железную дорогу и провожал взглядом поезд, уходящий в Москву или в какой-нибудь Владивосток. Шум колёс перебивал мычания Юлдаша, и только отдельные аккорды доносились до моих заполненных грохотом перепонок.

Когда поезд унёсся вдаль, я достал телефон и посветил им в сторону предполагаемого Юлдаша.

– Юлдаш, ты? – неуверенно, еле слышно спросил я.

Это был он. Курчавые волосы пепельного цвета я узнал сразу. Они шапкой прижимались к голове. Да и округлое лицо, в сумраке ещё более смуглое, выдавало своего хозяина.

– Юлдаш, что ты здесь делаешь?

– А тебе-то чё?

– На мосту! Почти ночью! А песни на лавочке? Ты забыл?

– Ничё я не забыл. Отвянь.

Юлдаш со всей силы плюнул на рельсы так, что слюна улетела на несколько метров вперёд.

– Умеешь так? – с заметной ноткой гордости спросил Юлдаш.

– Так не умею. По-другому могу.

– Ну-ка?

Я встал рядом с Юлдашем, глянул вниз. Высоты я не боюсь, но рельсы были уж что-то очень низко. На некоторых путях дремали одновагонные составы, серебрилась в темноте щебёнка, а вдали с каждой секундой все отчётливее замечался фонарик скорого поезда.

– Ты будешь показывать? – Юлдаш не мог сдержать интереса.

– Буду.

Я быстро-быстро зашевелил ртом: то надувал, то возвращал в привычное состояние щёки, заигрывал языком с дёснами и зубами. Крохотный водоём слюны был готов через секунд десять, и я начал. Сквозь губы осторожно пустил пенный ручеёк, пропуская постепенно всё слюнное сборище. Нитка слюны росла и росла, стремясь опуститься как можно ниже, к самим рельсам. С секунду, может, больше, она неподвижно висела в воздухе, и я слышал, как бьётся сердце Юлдаша. Когда же весь харчовый запас иссяк, я с силой заглотнул воздух обратно, и нить, подобно лифту, мгновенно поднялась, исчезла где-то в глубине моего рта.

– Ну как?

Юлдаш почесал подбородок.

– Так себе. Дрянь полнейшая, – пробурчал татарин и сразу спросил: – Где ты так научился?

– В кино видел.

– В кино? Это в каком же?

– Не помню… американское какое-то. На днях показывали.

– Американское… – протянул Юлдаш. – Вот если б я был президентом, я б разбомбил всю эту Америку на фиг!

– Поэтому ты и не президент, Юлдаш, а всего лишь… всего лишь... – я задумался, не зная, как продолжить.

– Ну кто я? Кто? – Юлдаш уставился на меня, разъярённый настолько, что веки его задёргались и задрожали.

Я молчал и не знал, что ответить. И тут меня осенило, ну как я сразу не догадался?

– Ты хорошо поёшь!

– Пою? – рассмеялся Юлдаш, выдавливая из себя порции смеха. – Не пою, а мешаю нормальным людям спать. Пою! Так, как я пою, даже Светка Лукина споёт.

Я вспомнил Светку из нашего подъезда, неугомонную и задиристую.

– Главное, что ты стремишься петь. Стремление – это самое первое, что нужно для настоящего успеха.

– Ты дурак? – татарин не выдержал. – Какое стремление? На фиг оно мне нужно? Я пою, чтобы всех разбудить! Пусть знают, что я пою, пусть слушают! Пусть думают, что мне весело. Только вот невесело мне на самом деле…

– Почему?

Юлдаш отвернулся от меня. Загремел поезд. Один за другим проскакивали вагоны с квадратиками света, через которые пассажиры внимательно осматривали затухшие эскизы ночной провинции. Татарин считал вагоны, шевеля губами, а когда поезд промчался, тот глянул на небо. Я последовал его примеру. Звёзд было немного, но достаточно, чтобы переключить счёт на них. Не знаю, сколько насчитал Юлдаш, но мне хватило одной Луны. Она сегодня была полная, созревшая, с прослойками и заметными морщинами. Юлдаш свистел, снова исполняя какую-то мелодию. Я забыл о спутнике, поглядывая искоса на татарина. И тут впервые заметил, что у него на шее – наколка: крест, заключённый в круг. Я побоялся спросить, что означает этот символ и зачем Юлдаш сделал себе татуировку. А может, он вообще сидел?

Юлдаш цыкнул и замолчал. От внезапной тишины мне стало не по себе, и прибой мурашек пролетел по спине, как волна по краю пляжа. Только женский голос, объявлявший о прибытии поездов, нарушил неприятное затишье.

– Так почему же, Юлдаш?

– Что почему? – будто никакого разговора и не было, рявкнул мужик.

– Почему тебе невесело?

– А… ты про это. А чё мне веселиться-то?

– Не знаю.

– Вот и я…

Юлдаш достал пачку сигарет, закурил.

– Будешь?

– Не курю.

– Счастливый. А ты что, танцевать умеешь?

– Немного, – я не хотел раскрывать все тайны.

– Я тоже раньше танцевал, когда ещё в школе учился. Нас заставляли.

– Тебе нравилось?

– Не помню. Кажется, нет, потому что меня ставили с какой-то грымзой, и движения ни в какую не запоминались.

– Такое бывает. Партнёрша нужна хорошая.

– Партнёрша, – усмехнулся Юлдаш. – Партнёрша, знаешь, где нужна?

– Знаю.

– У тебя есть?

– Как сказать… А у тебя?

Юлдаш уже докуривал сигарету, приступал ко второй.

– Какая тебе разница? – Юлдаш время от времени выходил из себя, огрызался и серьёзничал.

– Просто интересно. Я вообще о тебе мало знаю, Юлдаш. Поёшь ты и поёшь, а кто ты такой? Откуда? И почему у тебя такие кудрявые волосы? Ты что, итальянец?

Юлдаш посмотрел на меня, как рыбы смотрят сквозь стекло аквариума на странных персонажей, которые время от времени сыплют им корм. Он ничего не ответил и только помотал головой, вроде: думай что хочешь. Я в самом деле уже надумал Бог знает что: будто Юлдаш приехал к нам с Сицилии, и на самом деле он известный мафиози; что в Италии у него есть свой магазин, где продают оружие, а татуировка на шее – это своеобразная мишень. Я даже, не знаю уж как, представил, что Юлдаш – революционер и совсем скоро в России произойдёт бунт. Я ужасный сказочник…

А сам Юлдаш, докурив, спросил:

– Тебе 18 уже есть?

Чёрт возьми! Его всего лишь интересует мой возраст, и плевать, что я о нём думаю.

– Есть.

– Может, выпьешь со мной?

Юлдаш достал из кармана спортивной кофты неполную бутылку водки 0.5, ожидая от меня согласия. Я наотрез отказался: не хватало мне ещё опьянеть на ночь глядя. Юлдаш ухмыльнулся и, как всегда, почесал нос. Если бы его сейчас видели дети из Светкиной шайки, они точно бы захотели ещё быстрее вырасти, чтобы пить, как пьёт Юлдаш.

Он пил прямо из горла. Помаленьку, закусывая только семечками прямо с кожурками. Татарин совсем не морщился и, казалось, не пьянел. Я подумал, как бы он не рухнул в один миг. Но Юлдаш, напротив, свежел и свежел. Когда в бутылке оставалось граммов сто, Юлдаш, чуть не плача, сказал:

– А ведь я любил…

Я удивился, почему он это сказал. И мне не хотелось спрашивать, кого? Юлдаш плакал, а я не знал, что с ним делать. Когда бутылка заполнилась пустотой, а слёзы больше не соглашались высвобождаться из глаз, Юлдаш продолжил:

– Мариной её звали, русская она. И мы даже были женаты.

Здесь я не мог сдержаться:

– Так у тебя жена? Юлдаш, ты женатый?

– Об этом никто не знает. Только ты. Никому не говори, слышишь?

Я не мог понять, хорошо это или нет. Но раз Юлдаш рассказывает, хоть он и пьяный, значит, так надо.

За мостом взрывали фейерверк. В небе веселился разноцветный фонтан искр.

– А что сейчас?

– Не знаю, – склонив голову и с дрожью в голосе ответил татарин, – у неё есть ребёнок. И это мой ребёнок. Я точно знаю.

Я впервые видел, как плачет мужчина. Именно плачет. У Юлдаша снова родились слёзы. Он не стеснялся меня и ревел, всхлипывая и сопя. Наверное, так действовал алкоголь.

– А где они сейчас?

– Марина уехала, когда узнала, что ночь я провожу в вытрезвителе. Тогда я сильно напоролся, как свинья. Я не помню того вечера. Но утром не было ни её, ни ребёнка.

– Но почему ты их не искал?

– А разве я им нужен? Кому я вообще нужен?

Я не ответил. Откуда я мог знать, нужен ли этой Марине Юлдаш? Я в глаза её не видел. Не говоря уже о ребёнке. Мне стало очень холодно. Снова проползла гусеница поезда. Юлдаш провожал и этот поезд, но дольше обычного всматривался в последний вагон, вплоть до крохотной точки, мерцающей на горизонте. Юлдаш вытер слёзы, крепко сжал бутылку и сбросил её с моста. Через секунду раздался стеклянный взрыв. Рельсы сделали своё дело. Я подумал, что сердце у Юлдаша давно разбилось, как эта бутылка. Всё в который раз затихло, умерло, исчезло.

– Я больше не буду пить, – поклялся Юлдаш.

Снова разлился салют.

Я вдруг представил себя старым и никому не нужным. Я никогда не мог подумать, что Юлдаш страдает. Мне не хотелось страдать, но в тот момент я очень боялся. Ещё ни разу в жизни мне не было так страшно.

– Ты прости, что я тебе плакался, – Юлдаш похлопал меня по плечу.

– Ничего… – махнул я рукой, и мы пошли во двор. Я вспомнил о минералке, но не мог оставить Юлдаша одного.

Он молчал до самого подъезда. Шёл, смотрел себе под ноги и редкий раз вздыхал. Юлдаш заговорил, когда к нему подбежали собаки, скулящие жалобно и звонко. Похоже, они тосковали не меньше, чем их друг-татарин.

– Завтра, бродяги, завтра утром я вас покормлю, – пообещал им Юлдаш.

Собаки тёрлись о его ноги, не хотели отпускать.

Утром Юлдаш не вышел кормить собак. Не вышел ни через час, ни через два, ни вечером, ни на следующий день… Злые языки поговаривают, что татарин перепил и чахнет где-нибудь в кустах. Большинство жильцов не могут заснуть, ожидая, когда наконец появится Юлдаш и начнёт своё веселье.

И только я знаю, что где-то сейчас стучит о рельсы поезд. Он идёт в Москву или куда-нибудь во Владивосток… На верхней полке, с газетой в руках, трясётся кудрявый татарин Юлдаш. Совсем скоро он выйдет на перрон. Ему будет страшно. Но у него всё обязательно получится… Так Светка говорит.


2009


ЛИТЕРАТУРНОЕ СЕГОДНЯ


Михаил

ЦАРТ

Русское пространство