Под снегом

Вид материала

Документы

Содержание Я их, этих «разговоров», собрал множество, но и много потерял. Сейчас на суд читателей выношу некоторые из них, оставшиеся в бло Себе? донесёшь... Борис иванович

Подобный материал:

• Проект Kaks keelt – üks meel“, 18.02kb.
• Дневник одной роты, 357.2kb.
• Глубоко на юге лежат, возможно, самые завораживающие и самые дикие места нашей планеты., 85.52kb.
• Под Новый год искрятся снегом, 358.86kb.
• Грамматическое задание. Выполнить морфологический разбор имени существительного: Iвариант., 89.73kb.
• Зимняя рапсодия Литературная викторина, 9.09kb.
• Чудесна зимняя пора! Январь. Мороз. Принакрылась белым снегом гладкая дорога после, 26.94kb.
• Сказка для новогодней елки (корректировка лит источников), 49.41kb.
• Рассказ    , 1012.76kb.
• Angela Yakovleva Тел.: + 44 20 7471 7672, 1263.63kb.

ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ
РАЗГОВОРЫ


Я люблю слушать людей. Слушаю в бане, слушаю в больнице, в очереди в магазине, в автобусах... Что бы они ни рассказывали: анекдоты, случаи из жизни или ещё что-то...

Я их, этих «разговоров», собрал множество, но и много потерял. Сейчас на суд читателей выношу некоторые из них, оставшиеся в блокнотах, в записных книжках.

Вот они...

ОТУЧИЛ

– Ну, а ты, дед, не курил? – обращается палата к восьмидесятишестилетнему Егору Васильевичу.

– Пробовал...– говорит осипшим голосом дед. – А меня дед отучил, – добавил он после некоторого молчания.

Потом следует рассказ о попытке начать курить. Отец не курил, а дядька по-серьёзному дымил.

На огороде была грядка табака. Егорка за ней ухаживал, осенью убрал урожай, уложил на хранение. Но, чтобы пробовать курить, даже в голове не было. Хотя ровесники курили.

Однажды пришёл дядя, закурил и Егорке предложил, тот не стал отказываться. Это, говорит дед, было в 1923–1924 годах. Он уже собирался жениться. Завёл, говорит, кисет, бумагу, спички. Да был грех – перед обедом закурил на дворе.

Вернулся в избу. Вся семья за столом. «Отец как глянул на меня, – вспоминает Егор Васильевич, – сказал: «От тебя, как от пса, воняет». А затем схватил за ухо и вывел меня из избы со словами: «Живи один! Как бросишь курить, так приходи».

– Так кончилось моё курение, – усмехается беззубым ртом древний дед, – и не начавшись по-хорошему.

Затем был колхоз, была Великая Отечественная война, были радости и горести, но дед Егор остался верен отцу: не курил и не болел, дожил до сегодняшних дней.

СЕБЕ? ДОНЕСЁШЬ...

Как-то мне потребовался пиломатериал. Знаю, у вагонников есть и дощечки, и брусочки, и шпалы.

Пришёл к бригадиру. Он заглянул в мои глаза, взглянул и на карманы и сказал:

– Ну, выкладывай, что тебе?

Я выложил, что у меня в кармане, и рассказал, что мне нужно.

– Приходи, – сказал бригадир, – завтра ровно в пять.

Я в назначенное время тут как тут.

– Пришёл? – слышу из будки знакомый голос. – Вона, возьми, – показал он на вязанку, – в ней и доски, и бруски.

Я подошёл к ней, а она огромная. Я ахнул, кинул с трудом вязанку на плечо. Тяжело-то как!

Бригадир:

– Ты кому это?

– Себе, – кряхчу.

– Тогда, – говорит, – донесёшь. Неси!

Знаете, донёс. Себе же!

БОРИС ИВАНОВИЧ

Подходит ко мне механик Борис Иванович и слёзно просит:

– Помоги, дружище. Мне комбайнёр нужен. Ты же тракторист, шофёр. Знаю, сможешь. Помоги, жатва началась.

А я ему:

– Не могу, здоровье не то. Ты же знаешь, я – пенсионер.

– Ну уж ладно, – продолжает механик меня уговаривать, – мы же с тобой соседи.

Через час я уже еду на комбайне к мехмастерской – нужен машине небольшой техосмотр. Встречается друг Бориса Ивановича, токарь Лёха.

– Ты что же, Петрович, на старости лет и на эту хреновину сел? – начал он. – Что, тебе деньги нужны, а здоровье не нужно? – распаляется он. – Я на него не садился и не сяду, – сказал и сердито пнул колесо комбайна.

Я еду назад, уже показался полевой стан. Бежит навстречу Борис Иванович, размахивая руками:

– Что? – кричит.

– Я, – говорю, – не хочу.

– Кто тебя? – механик пытается догадаться. – Лёша отговорил? Давай назад! – крикнул он.

Подъезжаю вновь к МТМ. Вижу, механик и Лёха схватились за грудки. Народ стоит, потешается. Что-то между ними, шуряками, произошло. Но не мне в этом разбираться.

Еду на ячмень. Механик подвёл ко мне шофёра и сказал: «Твой!» Затем подвёл меня к комбайну и показал, где и какие капризные узлы и агрегаты, за которыми нужен глаз да глаз.

И я стал потихоньку комбайнировать. Не приходилось стоять в ожидании разгрузки бункера. Да и мой «СК-4» не ломался.

Вскоре с горчицы вернулись ребята и ахнули: так много Петрович намолотил! Вот и неумеха!

Таким образом, я на уборке занял второе место по колхозу. Домой привёз три «газона» зерна – целое богатство. А бабка-то моя как обрадовалась! Борис Иванович узнал и сказал: «А ты, дурак, не хотел».

ПИСЬМА

В казарму пришла почта. Поплясав, я получил от товарища письмо. Начал читать, строчки через три узнаю, что моей бабушке солому не завезли. Тогда я, наверное, сник, помрачнел.

– Ну, что ты, – слышу, – помрачнел? Нехорошие вести?

Я отдал письмо командиру отделения. Он прочитал и на полном серьёзе говорит:

– Давай напишем письмо Швернику.

Шверник тогда руководил советскими профсоюзами.

– Кому? – я аж подскочил от испуга.

Сержант написал вчерне, а я потом переписал. Письмо ушло в далёкую Москву. Успел я уже забыть о нём. И вдруг письмо из Клинцовского РК КПСС: «Неужели вы не могли насчёт вашей бабушки написать нам? Мы бы ей помогли. Зачем же сразу высокому начальнику?» – писали руководители родного района.

Через пару дней меня вызывают к командиру части, полковнику.

– Что же, действительно твоя бабушка одна? – интересуется он.

– Одна, – говорю.

Полковник, стуча кулаком по столу, шумит:

– Неужели ваш военком такой?

Я пожимаю плечами.

– Ладно, – говорит командир, – оформляй сегодня же отпуск. Собери документы, и чтобы заверил их ваш остолоп. Живи столько, сколько