Женский образ, Вечные вопросы

Вид материала

Документы

Содержание ' Вечные вопросы

Подобный материал:

• Full Fashion Look (индивидуальное соревнование) Мужской образ. Модная категория (стрижка, 138.86kb.
• Цели: познакомить с любовной лирикой поэта, 99.25kb.
• Женский образ в рассказе а. И. Куприна «олеся», 29.32kb.
• Проект рефераты id 920001 Женский образ в рассказе А. Куприна «Олеся», 26.03kb.
• 8 Марта не просто "Между-народный женский день", это истинно женский праздник, принадлежащий, 133.07kb.
• Н. И. Лобачевского Секция: зарубежная литература, 228.9kb.
• Тихвинский монастырь икона Тихвинской Богоматери, Введенский женский монастырь. Женский, 203.68kb.
• Института Психиатрии Министерства Здравоохранения Российской Федерации установлено:, 21.9kb.
• Международный туроператор ул. Благодатная, 63 Невский пр.,80,, 159.12kb.
• Женский образ в «одиссеи» гомера содержание, 317.95kb.

о*

227

никло, если б не было для нее почвы в реальной жизни. Ни из чего другого, кроме как из действительности, фан­тазия художника не может создать образа. Значит, почва

уже была.

Если появилась в литературе женщина со стремления­ми гражданского порядка — значит, это выплеснулась на бумагу жизнь.

Разумеется, наиболее реакционные критики писали,
что идеи Чернышевского противоречат природе жевь
щины. ...

«...Роман Чернышевского имел большое влияние даже на внешнюю жизнь некоторых недалеких и нетвердых в понятиях о нравственности людей, как в столицах, так и в провинциях... Были примеры, что дочки покидали отцов и матерей, жены — муяадй, некоторые шли даже па все крайности, отсюда вытекающие, появились попытки устройства па практике коммунистического общежития в виде каких-либо общий и ремесленных артелей. Всего же хуже то, что все эти нелепые и вредные понятия нашли себе сочувствие, как новые идеи, у множества молодых

педагогов».

Тут мы с вами видим воздействие передового сознания . на бытие. Так и должно быть. Передовое слово, рожден­ное первыми ростками новой жизни, помогает ей, быст­рее, двигает ее вперед. Отсталое — тормозит, мешает.

Простая арифметика: когда мы встречаемся с поэтиза­цией «просто женщин, и ничего больше», мы имеем дело с сознанием, отставшим от передового па 122 года по оте­чественному календарю. По мировому — больше. Пожа­луй, правильно будет отсчитать от Фурье.

. Да и что значит женская «природа», «естество»? Раз­ве мы растения или лягушки? Разве человеческое созна-1 ние не социально, не, формируется обществом?

Уверяю вас, что и наши бабки не были «природны­ми», а были социальными существами. И как только со­циальные условия позволяли им избавиться от «парали­ча», который кому-то представляется сейчас столь ми­лым, они это немедленно делали.

За доказательствами мне далеко ходить не нужно. Дос­таточно обратиться к личному архиву.

Передо мной фотокопия архивного документа. Напи­сано рукой моей юной бабки. Она наивна, хвастлива, го­ряча — и прелестна.

«Моя биография.

Мое имя,- отчество и фамилия Фарандзема Аразовна

228

Шавердова. Происхожу из старинного дворянского рода Шавердовых или Шахвердовых. Родилась я в 1885 году в урочище Джелал-оглы (Лорийского участка Боргалин-ского уезда Тифлисской губернии). Отец мой считался во всем Дорийском участке самым передовым человеком. Правда, он не получил правильного образования, да и не­возможно было ему этого, ибо в его время не было ни одной школы; но, будучи очень любознательным и ода­ренным от природы большими способностями, он достиг собственным трудом того, что выработал себе широкое мировоззрение и настолько был развит, что зорко следил за литературой и общественной яшзныо, как отечествен­ной, так и заграничной.

В совершенстве владел он тремя языками: русским, армянским и татарским. Словом, это был человек всесто­ронне образованный и чутко прислушивался ко всем те­чениям общественной жизни. Но не одна его умственная сторона заставляла меня уважать отца своего, нравствен­ный облик был еще выше. Чуткое и отзывчивое отноше-■ ние к униженным и оскорбленным, чистый, простой, без­укоризненный его семейный образ жизни заставляли ме­ня чуть не обожать его.

У меня еще пятеро братьев и одна сестра. Будучи ин­теллигентным человеком и ценивший очень высоко нау­ку и знание, отец мой прилагал все свои силы и стара­ния, не жалея ничего, чтобы дать всем своим детям хо­рошее образование и гуманное воспитание.

Мать моя в деле образования и воспитания своих де­тей шла рука об руку, плечо о плечо с моим отцом. Бла­годаря такому рвению к свету и науке все мои братья получили более или менее правильное образование и вос­питание.

В 1904 году смерть отца помешала моему поступле­нию па высшие курсы. Но вот теперь, вооруженная всеми необходимыми документами и сильным огненным жела­нием и любовью к науке и знанию, я стучусь в двери высших медицинских курсов и, полная христианской на­дежды, смею думать, что отворят мне двери науки и зна­ния. Такова, в кратких словах, моя биография, мои меч­ты и мои желания.

3 июня 1905 г., г. Тифлис, Елисаветинская, № 5». Смотрю, какими же документами «вооружена» моя героиня.

«Свидетельство. Дано сие девице Фарандземе Аразовпе Шавердовой, дочери дворянина, армяно-григорианского

223

вероисповедания, 21 год от роду, имеющей звание домаш­ней наставницы, в том, что она 26 апреля 1905 г. была подвергнута в педагогическом совете Тифлисской 3-й мужской гимназии испытаниям по латинскому языку и таковые выдержала весьма удовлетворительно. Что под­писью и приложением казенной печати свидетельст­вуется».

Почему девица — и в мужской гимназии? А, понятно: для медицины нужна латынь, а в женских гимназиях ее не изучали. Латынь, надо полагать, выучена самостоя­тельно, из" «огненной» закавказской страсти — в данном случае, к знаниям.

«Даю сию бумагу дочери своей (имярек)' в том, что я, мать ее, Калия Давыдовна Шавердова, разрешаю ей по­ступление на Высшие Женские Медицинские курсы в. Пе­тербурге и никаких препятствий с моей стороны не встре­чается.

4 июня 1905 г. Тифлис. Калия Шавердова».

Это называется «разрешение родителей или мужа».

«Свидетельство... в том, что по собранным сведениям, просительница поведения хорошего, в нравственной и по­литической неблагонадежности замечена не была. Мая 27 дня 1905 г. гор. Тифлис. Гербовым сбором оплачено. Тифлисский губернатор (подпись)». Это называется «по­лицейское свидетельство о благонадежности с копией».

Моя героиня тогда не знала, что она будет одной'из первых врачих Армении, а в Дорийском уезде — первой. Всего в Армении 34 района, бывший Дорийский уезд объединяет 8 нынешних районов. Вот и считайте. Ее пле­мянник, а мой дядя Наполеон (армяне любят экзотич­ные имена) отчеркнул на полях журнала: «Вот здесь это написано». Смотрю на неведомые знаки... Я не знаю ни единого армянского слова, ни единой армянской буквы... Бабкина вина: она слишком обрусела, даже сына не учи­ла армянскому, не то что меня. Ниточки связи с этим на­родом у меня нет, а жаль. Иногда настораживаюсь, услы­шав армянский акцент: памятные интонации, а па армян­скую речь не реагирую никак.

Большую часть жизни армянская врачиха прожила среди русских. Ее имя-отчество усваивалось плохо, ей приходилось откликаться на «Хризантему Аразмовку». Кстати, ее фамилия, как мне объяснили, происходит от персидских слов «шах верны» (шах дал). Что нам дал шах — не знаю, но что-то дал. Были ли персы в роду—

230

тоже не знаю. Наверное, были, с чего бы персидскому шаху раскошеливаться на чужаков?

На книжном стеллаже у меня стоит латунная таблич­ка, висевшая до революции на бабушкиной двери: «Жен-щина-врачъ (имярек), пглемъ (в такие-то часы)».

Для меня бесспорно, что любая из таких женщин бы­ла незаурядна. Одни рвались к человеческому труду — от холопского труда, из «девок», другие — от барского безделья и тупоумия, из «девиц», из «барышень». Соот­ветственно они обретали поведение, манеры, стиль обра­зованного, трудящегося человека, а не девки и не барыш­ни. Доставалось же им от обывателей!

Если женщина — любого происхождения — хотела быть человеком, личностью, она не могла не приветство­вать надвигающуюся бурю и саму бурю — пролетарскую революцию.

Предвестники: моя бабка 15 февраля 1911 года исключена с медицинских курсов за участие в студенче­ской демонстрации, посвященной годовщине со дня смер­ти Л. Толстого. Один из братьев, который ее содерягал, был настолько возмущен ее вольнодумством, что отка­зался впредь давать ей деньги. Похоже на то, что это и его предвестники: его будущей политической позиции... Он станет эмигрантом. Революция расколет эту семью, сделает зримой топкую трещину, разделяющую интелли­генцию.

Однако 26 февраля того же 1911 года своевольную курсистку зачисляют вновь. Теперь ее содержит прогрес­сивно мыслящий брат Левон, отец моего дяди Наполеона. В юности Левон был дружен со Степаном Шаумяном. До­ма Шавердовых и родственников Шаумяна стоят на рас­стоянии метров ста друг от друга, по диагонали нынеш­ней улицы Раффи (а раньше улица названия не имела). Теперь это местечко называется не урочище Джелал-оглы, а город Степанаван (от имени Степана). Левоиа дважды исключали с юридического факультета Харьков­ского университета за взгляды, сформированные под влия­нием Шаумяна.

Первая мировая война. Бабушка уже врач, «женщина-врачъ», работает хирургом в Тифлисе. Она молода, очень красива, а в качестве врача, учитывая эпоху, —- экзотич­на. Крохотная, как многие армянские женщины. Мне она была где-то по плечо.

Вполне понятно, почему именно ей поручили давать

231

пояснения Николаю II, посетившему больницу, превра­щенную в госпиталь для раненых.

Дело было так: во время обхода возле очередной кой' ки бабушка докладывала Николаю, какое ранение и как идет процесс выздоровления. Николай клал руку за спи­ну, ему в ладонь кто-то из свиты всовывал Георгиевский крест — и он награждал раненого.

Медперсонал был напряжен и скован: в это самое вре­мя в этой самой больнице находился революционер Камо (Тер-Петросян), которого разыскивала полиция. То ли он болел, то ли его так прятали. К визиту Николая Камо забинтовали под раненного в голову, чтобы никто из цар­ской свиты не смог его узнать. Представьте, какое напря­жение для тех, кто знает об этом, а знали, вероятно, все. Представьте, какое напряжение для молоденькой врачи­хи! Ведь она должна быть уверена, любезна, голосишко-то не должен вздрогнуть! Николай обошел всех и всех

наградил...

Что же было потом? А потом была страшная армян­ская резня, традиционная резня, скажем так. Турки реза­ли армян всегда, как только представлялась возможность.

12 октября 1918 года Орджоникидзе телеграфирует Чичерину: «Положение армян трагическое. На небольшом клочке двух уездов Эриванской губернии сконцентрирова­но более 600 000 беженцев, которые гибнут массами от го­лода и холеры, В завоеванных уездах турки вырезали по­ловину населения».

Именно в этот период бабушка работает врачом в од­ном из лагерей беженцев. В лагере был не просто ее на­род, но даже близкие, в том числе ее мать, моя прабаб­ка, которая после увиденного и пережитого не смогла по­правиться.

А теперь Северный Кавказ, Минводы. Местность, за­пятая войсками Деникина, зараженная тифом и холерой. Бабушка работает в Пятигорске врачом холерного барака № 14. Потом Ессентуки — лазарет № 6. В марте 1920 го­да здесь окончательно установилась Советская власть. Часть персонала лазарета № 6 ушла с белыми. Бабушка осталась. Из трудовой книжки: «С приходом Красной Армии мобилизована в марте 1920 г.». Трудовая книжка тогда называлась «Трудовой список».

Из письма бабушкиной сестры Мариам брату Арташе-су. Дата: «25 августа н/с». Это значит — нового стиля. А вот год не стоит. Мариам не знала, что это письмо при­годится внучатой племяннице для статьи лет через 70.

232

«Постоянно ходят разные комиссии для учета свобод­ных комнат. С большим трудом удалось мне оставить за нами три комнаты. А сегодня приходили за письменными столами и взяли у нас стол».

...Ох, не могу! Листаю документы — и вдруг из архив­ной реликвии «Списокъ князьямъ и дворянамъ Грузш», где мои Шавердовы под номером 605, выпадает желтая бумажка: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Ессен-тукский Городской Совет депутатов трудящихся Орджо-никидзевского края. Депутатский билет № 21. Предъяви­тель сего товарищ Шавердова Фарандзема Аразовна дей­ствительно является депутатом Ессентукского Городско­го Совета депутатов трудящихся». Это улыбается История.

...Она, История, проходит через каждого из нас. Каж­дый одной рукой соединен с прошлым, другой — с бу­дущим. Кажущееся далеким прошлое — очень близко, в кончиках пальцев нашей протянутой туда руки.

Фурманов — это наша история, это гражданская война. Однако Фурманов лечился у моей бабушки. Зна­чит, это близко, рядом.

С туберкулезом горла его прислали в Ессентуки, ко­торые не были ему показаны: это желудочно-кишечный курорт. Значит,. к бабушке, специалистке в основном по желудку и почкам, он попал по ошибке, по все же по­пал, и она его лечила.

А в 1931 году бабушка сама тяжело болела. Южан­ка, она не выдержала холодов. В Ессентуках зимой не было топлива, дома поставили «буржуйку» и топили ее... кирпичом, выдержанным в керосине.

В конце тридцатых годов ощутима тревога. Напри­мер, пригласили художника закрасить на портрете деда эполеты генерала царской армии. И хоть дед (невенчан­ный муж моей бабушки) был военврачом во время рус­ско-японской войны, а на гражданке он был мирным гинекологом, все. же сочли за благо . поступить так, и портрет испортили... Мы с дедом разминулись в .жизни, я родилась после его смерти и видела его только на портрете. ■■..-,

Всю Великую Отечественную бабка вновь была, хи­рургом. На гражданке — терапевт, на войне — хирург, так жизнь и перемежалась.

Удостоверение к медали «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 —1945 гг.».

Указ Президиума Верховного .. Совета РСФСР от

233

25 октября 1948 года — присвоено звание заслуженного

врача РСФСР.

Список научных трудов — в основном по грязелече­нию. Опубликованы в журналах «Курортное дело», «Вра­чебное дело».

Я не сторонница расширять значение официального признания за его собственные рамки, но ведь и оно че­го-то стоит. Хотя для меня памятнее другое. Чутким ухом старого врача, выученного без электрических при­боров, бабка слышала в моем моторе отклонение и точно его определяла. Сейчас его с такой же точностью опре­деляет только ЭКГ, лучшие терапевты слышат «шумок», другие не слышат ничего.

Фотография: бабушка и Маресьев, вокруг них — ме­дицинский персонал. Маресьев лечился в Ессентуках, в том санатории, где. бабушка была замом главврача по лечебной работе. Она вела трудных больных, в том чис­ле была и его лечащим врачом.

Помню, я приезжала к ней летом. Мне давали ка­стрюлю и посылали в кафе за котлетами. Или давали мне сковородку фаршированных помидоров, к моему при­езду изготовленных бабушкой, и посылали в соседний дом попросить зажарить. В доме моей бабки печки не было. Кухню и еще какие-то комнаты у нее отобрали давно, оставив часть квартиры (впрочем, огромную). Она рано овдовела, а сын рано уехал учиться. И за много лет — за десятилетия! — она так и не удосужилась за­вести себе плиту, или примус, или хоть что-нибудь, на чем можно готовить. У нее был электрочайник — и все. Каждый вечер она читала новую медицинскую лите­ратуру. (Много позже я где-то прочитала, что только не­сколько процентов врачей следят за новинками в своей области.) Ее голова была заполнена непрекращающими­ся, неостановимыми мыслями о том, как применить не­прерывно узнаваемое новое к непрерывно сменяющим друг друга больным. И ни на что другое в ее голове, естественно, не оставалось места.

Ела ли она дома что-нибудь вообще? По-моему, нет. Чай пила, книги и журналы читала, думала.

Чем дальше уходят в прошлое мои школьные вос­поминания, когда я бегала в кафе за котлетами с греч­невой кашей, тем яснее я осознаю значение этой на чей-нибудь взгляд житейской .«нелепости»: что в доме моей бабки печки не было! А тогда я и не видела, что

234

ее нет. Меня послали — 'я побежала, вот и весь сказ. Это уже позже восстановилось в памяти.

Вспомните Ю. Олешу, которого мы процитировали в начале статьи. «Кони революции... ворвутся в вашу кухню. Женщины, под угрозой гордость ваша и слава — очаг! Слонами революции хотят раздавить кухню вашу, матери и жены!..»

Вот так кони революции промчались через кухню моей бабки.

Хочу привести еще одну цитату, из Ленина. Он раз­мышляет о женщине, которую «...давит, душит, отупляет, принижает мелкое домашнее хозяйство..., расхищая ее труд работою до дикости непроизводительною, мелочною, изиервливатощею, отупляющею, забивающею. Настоящее освобождение женщины, настоящий коммунизм' начнется только там и тогда, где и когда начнется массовая борь-. ба... против этого мелкого домашнего хозяйства...'».

Похоже на то, что моя бабка не стала дожидаться массовой борьбы с индивидуальными кастрюлями, а осво­бодилась от них в индивидуальном порядке, и правильно сделала.

Из заявления доктора Шавердовой о выходе на пен­
сию: «...врачебный стаж — 44 года, № партбилета
02250966». .

Подходит к концу.моя полемика с пишущими внука-
ми .«природных» женщин, как правило, неграмотных.
Они успели своими глазами увидеть «женское естество»
и сообщить о нем читателю, и я тоже кое-что успела,
увидеть н тоже сообщаю. ....

Была у меня, разумеется, и вторая бабушка, точно такая, какие нравятся тем, кто вздыхает по старине. Муж ее был рабочим, по-моему, не потомственным, поскольку еще ощутима связь с землей: у него были. огород и корова. Моя вторая бабушка была... просто женщиной. Родила 14 детей и умерла, не успев их вырастить. Из тех, кто выжил (а выжили далеко не все), никто не захотел жить «по природе». К счастью, выбор уже был: время уже было советское, послереволюционное, а . не «природное».

Читаю иногда: вот, мол, до чего доводит эмансипа­
ция: пьют, курят, воруют, спекулируют, дерутся и т. д.
А при чем здесь эмансипация? 'Могу'еще добавить: 'при­
писками занимаются, в вузы по блату лезут и т. д. Тоже
плоды эмансипации? В ней, что ли, экономические корни
негативных явлений? '

23

Или: такие-то девушки плохо себя ведут. «Не слит ком ли далеко зашла эмансипация?» А какая тут сил.п. позвольте спросить?

Бывает, что негативные явления в экономике, и м щественной жизни и в нравах путают со свободой t с полной самостоятельностью и независимостью женщи­ны по невежеству, по неумению дать политическую, клаг совую оценку явлениям. Бывает и сознательная под/т совка: мелкий собственник из кожи вон лезет, чтобы удержать «свою», «мою» служанку.

Когда-нибудь мы все-таки придем к тому, чтобы пил постыо освободить женщин от проклятой печки (извини те, «очага»). Высвободятся огромные силы, нужные оп ществу (организационные, творческие, рабочие). Вам и>' надоело видеть женщин с двумя огромными сумками в ■ руках? Вам не кажется, что это такая же отсталость для современной жизни, как и ползущий по улице пьп ища? И что методы освобождения общества от этих ли легши должны быть в чем-то схожими?

Когда-нибудь мы к этому придем... Ну а пока мы еще не переросли даже печатные упреки такого типа: чем по очередям стоять, милочки, лучше бы сами хлеб пекли, как это делали ваши неиспорченные бабушки.

Добавила бы еще пару строк об общественном вос­питании детей, которое мне представляется лучпгим, чем домашнее, но подозреваю, что просто не буду понятой. Мы сейчас всеми силами сколачиваем давший явную трещину институт семьи. Мы это делаем для лучшего вос­питания детей. Но за этим ли будущее?.. Сомневаюсь. Будущее все-таки за общественным воспитанием детей.

Давайте обратимся к Энгельсу, к его злободневной книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Изложу своими словами некоторые его мысли на пашу тему. Первое классовое неравенство, пер­вое угнетение совпадает по времени с порабощением женского пола мужским. Благосостояние и развитие од­них идет за счет страданий и подавления других.

Освобождение женщины — это ее включение в обще­ственное производство. А настоящее включение в обще­ственное производство требует, чтобы семья перестала быть хозяйственной единицей общества. Частное домаш­нее хозяйство, по Энгельсу, должно стать отраслью об­щественного труда. Уход за детьми и их воспитание, го­товы мы это' по. состоянию на' сегодня воспринять или нет, по но Энгельсу'' так, должно стать общественным де-

236

лом. Кстати говоря, не только по Энгельсу. Любой-серь­езный обществовед вам скажет то же самое. (Прошу по­нять правильно: все вышесказанное не есть призыв .бро­сать своих детей.)

Кто-нибудь непременно заметит, что основоположники марксизма жили давно, а нам надо двигаться и разви­ваться, и что сейчас другое время. Да, нам надо двигать­ся и развиваться, но в тол же направлении.

Как свеж и революционен Энгельс по сравнению с на­
шими идеализаторами «очага»! Как он выталкивает, жен­
ское сознание за пределы того узенького заборчика, за
который современный, мелкий собственник запретил нам
выглядывать! По Энгельсу, муж. в семье, ведущей ин­
дивидуальное домашнее хозяйство, — «буржуа,, жена
представляет пролетариат». -

Мещанство одарило нас множеством .парализующих директив, выведенных из нашей мифической «природы». Чтобы противодействовать этому направлению, . надо иметь знания: из истории, которая убеяедает в том, что лучше развивались те народы, где женщина была свобод­нее, из философии, которая напрочь отрицает биологи-заци-ю человека, из передовой литературы, которая умеет увидеть и поддержать новое. Но и реальные примеры, документальные истории тоже, служат свою службу.

Описывать личное - очень трудно, по.чти невозмож­
но. 13 лет, прошедших после смерти бабушки, не .реша­
лась развернуть собственный архив. Все казалось: не
мое это дело, надо кому-нибудь постороннему тему от­
дать. Решилась внезапно, ради полемики. . . ' .

Достаю чудом сохранившееся бабушкино письмо:
.«Здравствуй, моя Ле.нуся! Скоро ты получишь, аттестат
об. окончании средней школы...» А потом; почему, так
долго ничего не пишешь?.,, ■.-. „ . _>: , .

Ну вот написала.., .-...—. -.'■•-'■

' ВЕЧНЫЕ ВОПРОСЫ-

- - • КАКУЮ ВЫБРАТЬ ЖИЗНЬ? - ■" ' ■ . -

В семнадцать лет Карл Маркс написал сочинение «Размышления юноши при выборе профессии». Об этом сочинении и пойдет в основном речь. Но не только о нем. Нам пишут многие сегодняшние, семнадцатилетние. И мы читаем их размышления при выборе ■ профессии. Их вол-

237


пует — да все то же, что волновало юношу Маркса. Перед всеми семнадцатилетними во все времена стоят одни и те же вопросы.

Есть вещи, обязательные для всех. Иметь жизненную цель — обязательно для человека, если он хочет жить как сознательное существо, а не как растение. Иметь достой­ную жизненную цель. Иметь свою цель, определенную в зависимости от особенностей своей личности. Сознательно или подсознательно, но цель жизни ищет каждый молодой человек. И каждый хотел бы узнать, а как это бывает у другого, каков механизм поиска, как цель находится и как следовать к ее осуществлению.

За нами — культура тысячелетий. Это наши корни, это то, что мы должны ощущать постоянно: они питают нас не в меньшей степени, чем воздух сегодняшнего дня и все то, что в этом воздухе носится.

Не усвоивший прошлого стоит на ногах непрочно. Лю­бой ветерок для него буря.

Богатства, выработанные человечеством, —- это не только знание окружающего мира, не только информация о его законах. И даже не только достижения человеческо­го духа в искусстве. Это еще и уровень личности, который может быть достигнут лишь в том случае, если мы дадим себе труд пережить в себе пережитое нашими предше­ственниками.

В их жизни нам гораздо легче, чем было им; нам труд­но в своей. Но нравственный уровень личности (а соответ­ственно, и жизни) будет высоким, несмотря ни па какие трудности, если прошедшие до нас, лучшие в человечестве жизни, подпитают нас, как корни, своими исканиями, страданиями, найденной правдой.

Вечные вопросы, стоящие перед каждым, потому и вечны, что не могут ни устареть, ни обновиться. Поиск жизненной цели, а затем стремление к ней — один из та­ких вопросов. Как пример целеустремлений жизни мы взяли жизнь Маркса. Это лучший пример. Итак, вам обоим семнадцать.

«Каждый день мы решаем вопрос: какими нам быть? Так что же лучше: быть человеком, иметь свое «я», гово­рить правду в глаза и делать, как велит тебе сердце и со­весть? Или искать выгоду?»

Это выдержка из письма в редакцию десятиклассницы

Светланы.

А как мечутся те, кто выбирает сейчас профессию! «Я люблю музыку, но у меня нет голоса. Помогите мне

238

выбрать дорогу в жизни!. Я хочу прожить интересно, я боюсь прожить слепо свою жизнь! И еще . хотелось . бы оставить после себя что-нибудь хорошее» — письмо из грузинского села.

А кто-то хочет устроиться на выгодную работу, но сомнение-то есть, иначе бы не спрашивал, что думает по этому поводу редакция. А у кого-то конфликт с родите­лями: они заранее определили будущее сына, а сын бун­тует, свое будущее видит другим.

Пока достаточно писем. Вполне очевидно, что каж­дый семнадцатилетний решает для себя одни и те же вопросы: кто я есть в этом мире и на что могу рассчи­тывать, что я могу дать этому миру и что он может дать мне? Что такое эта жизнь и каковы ее законы, что здесь зависит от меня и что от меня не зависит?

Кто-нибудь спросит меня: ну и при чем тут Маркс? При том. При том, что лучшие люди проходили в жизни все те же самые периоды становления. Они совершали естественные для молодого возраста поступки. Они изла­гали свои мысли естественным для молодого возраста неокрепшим пером.

До тех пор, пока современный юноша не воспримет
лучшие в .человечестве жизни., как имеющие самое непо­
средственное к нему отношение, как родных и близких
по всечеловеческому бытию, он будет равняться и. стро­
ить жизнь свою по соседу Вове, а не по достойным образ­
цам. •'■■.•■■.■'■:■•{.• ..

В семнадцать лет Маркс писал стихи на популярные тогда романтические темы.. Стихи были плохие. Это. не мое мнение. Это мнение специалистов, знатоков .Марк-сова наследия. (И здесь, и далее мы будем опираться на их исследования. Они свое дело знают, ошибиться нам не дадут.) Но Маркс-то думал, что это хорошие стихи, что он поэт подлинный, а поэзия —- его призвание. Вот как сильно люди могут ошибиться в период поисков сво­его призвания! Сельской девочке из Грузии легче: она знает, что у нее нет голоса. Маркс не знал, что у него нет поэтического голоса. Ему предстояло еще тягчайшее отрезвление, напряженный поиск истины и непредсказу­емое открытие, что в связи с- этой найденной истиной он будет революционером. От лирика до революционера в короткий юношеский срок. Какие же перестройки дол­жны были происходить в нем и как отчаянно надо было искать, чтобы найти-таки столь неожиданное и для лю­дей, и для себя!-

239

Но это знаем мы, а он пока не знает. Он полон ро­мантических идеалов. Он пишет гимназическое сочине­ние «Размышления юноши при выборе профессии».

«...Выбор этот является таким действием, которое мо­жет уничтожить всю жизнь человека, расстроить все его планы.и сделать его несчастным. Серьезно взвесить этот выбор — такова, следовательно, первая обязанность

юноши».

Ну что ж. Пока можно сказать, что это пишет серь­
езный молодой человек. Но пока он пишет то, что обще­
известно. ■.-.:"

— Дальше — как будто бы конкретнее.

«Великое окружено блеском, блеск возбуждает тще­славие... Того, кого увлек демон честолюбия, разум уже не в силах сдержать... Нашим призванием вовсе ие, яв-ляется такое общественное положение, при котором мы имеем наибольшую возможность блистать...»

Да, конечно же, подсознательно он уже осаживал поэта в себе.

«Но не одно только тщеславие моя<;ет вызвать внезап­ное воодушевление той или иной профессии. Мы, быть может, разукрасили эту профессию в своей фантазии... Мы ие подвергли эту профессию мысленному расчлене­нию, не взвесили всей ее тяжести, той великой ответ­ственности, которую она возлагает на нас; мы рассмат­ривали ее только издалека, а даль обманчива».

Пока все правильно. Наверное, преподаватель гимна­зии доволен.

«Но мы не всегда можем избрать ту профессию, к ко­торой чувствуем призвание; наши отношения, в обще­стве до известной степени уже начинают устанавливать­ся еще до того, как мы в состоянии оказать на них опре­деляющее воздействие»..

Не знаю, как отреагировал педагог. Если он был дог­матик, он мог и не почувствовать заложенного в этой фразе: да, согласился бы он, наши отношения в обще-. стве установлены богом. Если он был прогрессивным для своей поры романтиком, то он споткнулся на этой фра­зе и счел ее скорей всего неправильной. Но.всерьез он в любом случае к ней не отнесся, да Маркс тогда и не за­служивал еще, чтобы каждую написанную им фразу анализировали. А фраза-то содержит впервые Марксом высказанную (а может, именно в момент написания для себя и открытую) мысль о значении общественных отно­шений в жизни человека.

240

Дальше он продолжает разговор с самим собой. «Если же мы избрали профессию, для которой у, нас пет необходимых способностей, то мы никогда не испол­ним ее достойным образом и вскоре с чувством стыда должны будем убедиться в своей собственной неспособ­ности и сказать себе, что мы бесполезные существа на свете... Если мы все это взвесили и если условия нашей жизни позволяют нам избрать любую профессию, тогда мы можем выбрать ту, которая придает нам наибольшее достоинство, выбрать профессию, основанную на идеях, в истинности которых мы совершенно уверены... Но до­стоинство может придать лишь та профессия, в которой мы не являемся рабскими орудиями, а самостоятельно творим в своем кругу; та профессия, которая не требует предосудительных действий — предосудительных хотя бы только по внешнему виду. Но главным руководителем, который должен нас направлять при выборе профессий, является благо человечества, наше собственное совершен­ствование. Человеческая природа устроена так, что че­ловек может достичь своего усовершенствования, только работая для усовершенствования своих современников, во имя их блага...»

Идеализм? Да, он очевиден. Юношеский гуманный идеал? Конечно. Но ведь читается я-te, пусть неокрепшим пером написано, излишне красиво и неточно (обычные свойства молодого пера), но читается: чтобы сделать что-нибудь полезное, нельзя разделять идеал и действитель­ность, мысль и действие. Марксовы биографы, во всяком случае, читают именно так. А это — основное воззрение будущего, зрелого Маркса. Первого философа-революцио­нера. Вот и у него, как у многих-многих (может быть, у всех?) крупных людей, основная идея — новое слово в мире — мелькнула в юношеском возрасте. Она мелькну­ла почти что подсознательно: потом он долго будет к ней идти и наконец найдет опять, но уж она будет выражена зрело, резко и точно: философ не должен только объяс­нять мир, он должен переделывать его.

Вот написала, что у всех крупных людей так бывает, а теперь хочу поправиться: наверное, просто у всех лю­дей так бывает: основная идея самосознания — кто я? что я? — мелькает в юности именно так, неотчетливо, но верно. И никто, кроме самого человека, эту идею уловить не может.

Маркс стал студентом. Он отдал дань молодости. Он много учился, но и весело жил. Известно, что за нару-

241

шение ночной тишины он был наказан: его посадили в карцер. В этот же период он писал множество стихов

своей невесте.

Отец был недоволен: «...никакими любовными преуве­личениями и зкзальтациями в поэтическом духе ты не сможешь обеспечить покоя тому существу...» и т. д. «Только примерным поведением...» и т. д. Отец, раз­умеется, желал сыну добра: он хотел, чтобы Карл усерд­но учился, набрался знаний и смог бы получить хоро­шее место чиновника.

Ах, как все родители похожи друг па друга! Обручение с любимой девушкой подействовало па Маркса отрезвляюще в прямом и переносном смысле. Ои заметно повзрослел. Но опять не так, как хотел папа.

Маркс переживал духовный кризис — смену мировоз­зрения. Вещь тяжелая сама по себе, недаром люди сла­бые не знают, что это такое: все в себе переломать и вы­строиться заново, по-новому — для этого силенка все ж хаки' нужна. А тут было и вовсе трудно, Маркс отбрасы­вал построенное в нем другими — романтический идеа-. лизм, а выстраивался без помощи чужих стропил. «...Я перешел к тому, чтобы искать идею в самой действитель­ности».

Его милый пана был страшно недоволен. «Беспоря­дочность, смутное метание но всем областям знания, не­определенные размышления при туском свете масленки, одичание в халате ученого с нечесаными волосами вме­сто одичания ва пивной кружкой... Ты доставил своим родителям много огорчений и мало или вообще никакой

радости...»

Да-а... Это, пожалуй, поучительно. Марксовы био­графы недаром считают, что, если бы не умер вскоре отец Маркса, тяжелый конфликт между ними был бы неминуем. Однако смерть опередила -ссору. Маркс всегда иосил при себе фотографию отца, и Энгельс положил- эту фотографию в гроб, когда хоронили уже самого Маркса. Поучение же здесь такое: надо признать законными (а по мне — так прекрасными) метания и поиски созре­вающей личности и не навязывать своих —: «выстрадан­ных», «зрелых», «продиктованных заботой» — представ­лений о счастье. Может, созревающий на наших глазах человек найдет что-то поумнее.

«ЗДРАВСТВУЙ, дорогая редакция! Дело все. в том, что я сейчас нахожусь на перепутье. Не знаю, что делать дальше. Мне скоро исполнится 19 лет. Это уже немало,

242

конечно, но сложилось так, что я в этом возрасте не знаю, куда себя деть». С, Курская область.

«Мне 18. Вы, наверное, уже решили, что дальше пойдет о неудавшейся жизни, о мечтах и надеждах юно­сти, о желании оставить свой след на бренных остатках древней русской земли и т. д. Вы почти угадали.

Задумываясь о себе, о своем настоящем и будущем, я не вижу ничего. Нужна цель жизни, смысл ее, чтобы на­чать все по-новому, все иначе, светло и радостно». А., Москва.

Эти два письма приведены здесь в качестве иллю­страции того, что чувствует человек, когда свой внутрен­ний мир, своя структура личности еще не выстроились. Любой человек. Совсем не обязательно великий.

Без осознанного в юности призвания, без понятой, вы­явленной своей идеи не было бы и зрелого Маркса, был бы очередной захудалый адвокат или захудалый поэт.

Ему предстояла борьба. Впереди была борьба за свои представления о лучшем устройстве жизни, за свои пред­ставления о справедливости.

Ничто человеческое не чуждо Марксу, ничто Марксо-во не чуждо нам. Передо мной ответы молодых читателей на вопрос нашей анкеты о том, каким должен быть поли­тический боец. Самые наивные, вроде того, что «полити­ческий боец должен быть физически сильным», не будем использовать. Возьмем более рассудительные.

«Свое участие в политической жизни я оцениваю как слабое. Конечно, душой переживаю, болею, но одно дело думать, а другое — действовать. Почему? Ответить я не могу. Еще хочу сказать, что многие молодые ребята счи­тают так: живем далеко, во Владивостоке, пусть борются те, кто живет ближе. Просто многие не понимают всей сложности, всей серьезности событий». В. Ершковская.

«Бороться за справедливость — вот главные качества политического борца. В политической борьбе важны Истина и Идея. Ради них стоит жить и бороться. А мне приходится слышать от молодых людей, что «за идею не платят». В. Мингук из Московской области.

. Пред всеми людьми во все эпохи возникает один и тот же вечный вопрос: быть обывателем или быть борцом? Это касается всех и всегда без исключения...

Маркс — одна из самых великих и самых трагиче­ских фигур.

Сила его чувств безусловна. Дочь Элеонора точно

243

сформулировала: «...он потому-и умел так остро ненави­
деть, что был способен так глубоко любить». :

Несколько коротких цитат из Маркса.

«Врача я не мог и не могу позвать, не имея денег на лекарства».

«Несмотря ни на какие препятствия, я буду идти к своей цели и не позволю буржуазному обществу пре­вратить себя в машину для выделки денег».

«Полвека за плечами, и все еще бедняк!» ..

Из воспоминаний внука Маркса: «Нет сомнения, что без Энгельса Маркс и его семья умерли бы с голоду».

Нет сомнения и в том, что человек не всесилен, что препятствия могут остановить движение любого челове­ка • к любой цели. Остановили бы и Маркса, хотя бы по­тому, что двигаться к своей цели, когда вся твоя одежда заложена в ломбарде, затруднительно. Ф. Меринг: «По всем человеческим расчетам, он все-таки в конце концов был бы так или иначе побежден обстоятельства­ми, если бы не обрел в лице Энгельса друга, о самоотвер­женной преданности которого можно составить себе ясное представление только теперь, после выхода в свет их переписки...»

Я подробно описываю личную жизнь и личные отно­шения Маркса, потому что свежи у меня в памяти чита­тельские письма о желанной красивой жизни. У Маркса, в личном смысле, были любовь и дружба, а больше у не­го ровным счетом ничего не было, не нажил. Оплачива­лась одна треть его статей. Многотомпиков своих он не видел. По проспекту Маркса не хаживал. Призрак ком­мунизма обрел плоть, когда на свете уяад не было не только Маркса, но и его дочерей. Ни денег, ни славы за свои труды он не имел. А каково ему было видеть, как надрывается Энгельс, содержа не свою, а его семью!

Когда Маркс писал свои юношеские «Размышления», он не знал, что осуществление благородных целей невоз­можно без дружбы. О дружбе там ни слова. Там есть че-ловек — и человечество, без всяких ступенек. Позже он, конечно, понял значение дружбы \ для большого дела. Вот он пишет Энгельсу после смертр сына: «При всех ужасных муках, пережитых за .эти 'дни, меня всегда под­держивала мысль о тебе и твоей дружбе и надежда, что мы вдвоем сможем сделать еще на свете что-либо разум­ное». Это мы с вами сейчас поняли и запомним, и будем знать всегда. Нельзя принести благо — напрямик — че­ловечеству. Не получится по законам человеческого об-

244

щежития. Новое миросозерцание так и осталось бы лич­ным достоянием сломленного жизнью Маркса, если б не было у него друга.

«Все сословное и застойное исчезает, все священное оскверняется, и люди приходят, наконец, к необходимо­сти взглянуть трезвыми глазами на свое жизненное по­ложение и свои взаимные отношения».

«Пролетариат, самый низший слой современного об­щества, не может подняться, не может выпрямиться без того, чтобы при этом не взлетела на воздух все возвыша­ющаяся над ним надстройка из слоев, образующих офи­циальное общество».

Это «Манифест». Писано тем человеком, который в П лет хотел способствовать благу общества, да не знал как, да стишки могли помешать, да еще честолюбие, не­даром же он это честолюбие в своем сочинении поставил на место, чтоб оно не мешало мальчику совершенство­вать человечество.

Впереди была вся его жизнь. Но никто не может знать, какую жизнь проживет семнадцатилетний человек.