Рассказано ниже, происходит в параллельной реальности, удивительным и непостижимым образом похожей на нашу, иногда так, что становится по-настоящему не по себе
| Вид материала | Рассказ |
- Орифлейм побеждает целлюлит, 151.93kb.
- Даниленко Оксана Васильевна I. лекция, 90.26kb.
- «Анализ почерка как инструмент психодиагностики», 112.45kb.
- А. С. Пушкина "Евгений Онегин" "энциклопедия русской жизни" Сочинение, 47.89kb.
- Фотограф ищет свою картинку. Икогда находит, говорит: да, о’кей, это мое. То есть этот, 155.33kb.
- Курсовая работа на тему: «Я (не) хочу быть похожей на мать», 298.71kb.
- Сложилась такая ситуация, что настоящих специалистов, работающих с энтузиазмом и поднимающих, 188.68kb.
- Что такое сверхпроводимость, 73.86kb.
- О. И. Гацихо о планировании социологического исследования в праве, 111.68kb.
- 150-ти летию отмены, 2986.44kb.
– Вот, заскочил на огонёк, – ненатурально улыбаясь, сказал Горалек, снимая пальто и протягивая его Елене. – Ничего, что я так поздно?
– Довольно поздно. Но ничего. У тебя ко мне какое-нибудь дело? Я тут порядок затеяла навести...
– Да брось ты, старушка, – Горалек по-хозяйски прошёл в гостиную и уселся на диван, закинув ногу на ногу. – Давай лучше кофейку выпьем, а можно и чего покрепче, я как раз машину поставил...
– Франта, извини. Я совсем не расположена сейчас пьянствовать с тобой.
– Ну, детка, это ты зря. По-моему, тебе самое время расслабиться...
– Франта, в чём дело? – Елена сложила руки на груди и сердито нахмурившись, посмотрела на бывшего супруга. И только сейчас заметила, что Горалек уже принял «для сугрева».
– Ну как же, – поняв, что гостеприимства от Елены ему придётся ждать долго, он встал и направился к серванту. Дорогу он знал хорошо – за те годы, что его здесь не было, обстановка в квартире Елены, которая досталась ей от родителей, совершенно не изменилась. – Весь мир, кажется, о тебе и о Майзеле только и говорит. Все вокруг только про твою книжку и талдычат. Вот я и...
– Отлично. Вот только я не намерена ни с кем сейчас это обсуждать. С тобой в особенности.
Горалек обнаружил за стеклом початую бутылку рябины на коньяке и, ухватив её и две рюмки, направился обратно к дивану:
– А я думаю, тебе следует обсудить со мной это, – он плюхнулся на подушки и, поставив рюмки на журнальный столик, до краев наполнил их. – Давай, старушка, выпьем за всё хорошее, что было и будет, и...
– Франта, я же сказала. Я не собираюсь с тобой пить. Равно как и посвящать тебя во что-либо, касающееся моей работы.
– Да? Ну и зря. А я собираюсь, – Горалек опрокинул в себя содержимое одной из рюмок. – А портретик-то хоро-о-ош! Бредятина, лубок, конечно, но народ... Народ – безумствует! Ты не боишься, что ликующая толпа растащит тебя на сувениры за то, что ты так славно облизала главного королевского жида?
– Я боюсь, что если ты ещё что-нибудь подобное ляпнешь, будешь собирать себя по частям, – крылья носа у Елены затрепетали от бешенства, а на скулах появился лихорадочный румянец. – Допивай и выметайся отсюда. У меня полно дел!
– Спокойно, детка. Всё под контролем, – Горалек опустошил ещё одну рюмку. – Чего ты беснуешься? Я же всё понимаю, Ленка. Он трахал тебя и пел тебе свои песни. А ты раскисла и развесила уши. Ты всегда так раскисаешь, когда тебя трахают, – он мечтательно усмехнулся. – И всегда так трогательно просишь, – ещё, ещё...
Возможно, ей не следовало этого говорить. Даже наверняка. Но Елена просто осатанела от ярости. Надо же, запомнил... Прищурившись, она выплюнула Горалеку в лицо:
– Ну, уж кого-кого, а тебя-то на это самое «ещё» по-настоящему как раз никогда не хватало...
Горалек вдруг отшвырнул бутылку и, вскочив, бросился на Елену. Она настолько не ожидала такого от обычно вежливого и интеллигентного Франты, что по-настоящему испугалась, и страх сковал её волю к сопротивлению. К тому же Горалек был сильнее и намного тяжелее Елены. Он повалил её на ковер – она довольно сильно стукнулась головой, и это ещё больше ослабило её. Прижав Елену собой и сдавив одной рукой её горло, он рванул на Елене рубашку, – так, что посыпались пуговицы:
– Мало того, что этот пархатый жид испохабил мою страну, – прорычал он в лицо Елене, которая была даже лишена возможности увернуться от его брызгающего слюной рта, и сильно сдавил ей грудь. – Превратил старую добрую Чехию в топор для того, чтобы срубить себе весь мир... Мало того, что он купил всех и вся... Он и до тебя добрался! Ты тоже ему понадобилась! Ты тоже сосала его вонючий жидовский хуй... Жидовская подстилка... Поганая сука!!! Сейчас проверим, потекла ты уже или надо ещё тебя полапать...
Он так сильно придавил Елену, что перекрыл доступ воздуха в её легкие. Последнее, что она увидела перед тем, как потерять сознание – чёрные силуэты, много чёрных силуэтов вокруг, и яркий, слепящий свет...
Когда Елена очнулась, то обнаружила себя полулежащей на диване, закутанной в плед, и полную комнату закованных в экзоскафандры по самые брови «ночных дьяволов» вместе с Богушеком и Майзелем. Шторы беспомощно болтались под порывами ветра с улицы, а пол был усеян осколками стекла и древесины... Она рывком села на подушках:
– Данек!
Он мгновенно оказался рядом с ней, и, опустившись на диван, обнял Елену, прижал к себе:
– Ничего, ничего, ёжичек. Всё нормально. Мы успели. Всё хорошо.
– Я... я не...
– Всё хорошо, – повторил Майзель. – Всё хорошо, ёлочка-иголочка. Я с тобой. Я с тобой... – Он осторожно приподнял Елене голову, рассматривая следы пальцев Горалека на её шее. Взяв услужливо протянутую одним из спецназовцев фляжку с «коктейлем» – смесью бренди, аскорбиновой кислоты и экстракта гуараны – поднес её к Елениным губам. Она послушно проглотила густую, резкую на вкус субстанцию, и крупная дрожь, колотившая её, почти сразу же стала затихать. – Ну, вот. Тебе лучше?
Елена кивнула, не в силах произнести ни единого звука.
– Отлично. Теперь займемся нашими баранами, – Майзель, прислонив Елену к спинке дивана, резко поднялся.
Связанный самозатягивающимся пластиковым шнуром Горалек сидел на полу в позе рубанка, с головой, прижатой к полу ребристой подошвой ботинка «ночного дьявола». Майзель прищёлкнул пальцами, и спецназовец, убрав ботинок, одним движением заставил Горалека принять вертикальное положение.
– Снимите с него «бинты», – приказал Майзель.
Богушек коротко вздохнул и кивнул головой. Спецназовец двумя взмахами воронёного штык-ножа освободил Франту от пут. Майзель приблизился и, чуть наклонившись – он был почти на голову выше – стал рассматривать его, как будто Горалек был какой-то неведомой науке козявкой.
Господи, подумала Елена, опять эта ужасная рожа... Она поняла, что Майзель сейчас на самом деле прикончит Горалека. И странным образом не испытала от этого никакого трепета. Потому что, окажись сейчас у неё в руках какой-нибудь предмет, хотя бы случайно похожий на оружие, она с удовольствием сделала бы это сама...
Казалось, воздух в комнате потемнел и сгустился. Тишина сделалась совершенно звенящей, и в этой тишине раздался шелестящий шёпот по-драконьи оскалившегося Майзеля. От этого шёпота, доносившегося, кажется, одновременно отовсюду, спины у всех, кто был в комнате, окатило ледяным смертным потом:
– Оставьте нас.
Опять коротко вздохнув, Богушек кивнул и первым направился в сторону коридора. «Ночные дьяволы» словно растворились в воздухе следом за ним.
Майзель, по-прежнему скалясь, обошёл пошатывающегося от страха Горалека кругом. Остановившись перед ним и не пряча драконьего оскала, снова прошелестел:
– Ты меня напугал, мозгляк. А теперь я тебя напугаю.
Замерев, Елена ждала, сама не зная чего, – крика, удара, даже выстрела...
Но он ничего такого не сделал. Он вообще ничего не сделал. Просто странным, медленным движением взял Горалека за голову и повернул к себе. И заглянул в глаза. Сверху вниз.
Горалек вдруг дёрнулся и, побледнев до синевы, стал оседать на пол. Раздался странный звук. И только несколько мгновений спустя до Елены дошло, что это был за звук: от ужаса у Франты опорожнился кишечник. И поняла Елена: и это правда, что говорят про Майзеля, – что он может убить человека взглядом. Вот и она сподобилась...
Несколько секунд Майзель стоял над валяющимся у его ног, словно мешок с костями, телом, глядя на него как будто даже с некоторым удивлением. Потом, проведя рукой по своему лицу, повернулся и посмотрел на едва не теряющую сознание Елену огромными глазами:
– Поехали, Елена. Тебе нельзя оставаться здесь. Поехали, ангел мой.
– Да. Только я не могу пошевелиться...
– Это ничего. Это пустяки, – Майзель шагнул к дивану, легко, как невесомую, поднял Елену на руки и понес к выходу.
Богушек, усадив Майзеля и Елену в вертолёт к «ночным дьяволам», хлопнул ладонью по обшивке:
– Давайте! Я приберусь тут по-быстрому...
«Скат» бесшумно подпрыгнул вверх и, посверкивая синим и красным огоньками, мгновенно растворился в ночном небе.
Богушек вернулся в квартиру. Горалек лежал в прежней позе. Глаза его остекленело таращились в пустоту, чейн-стоксово дыхание заставляло его грудину едва ощутимо подрагивать. Поморщившись от специфического запаха, Богушек достал крошечный ксеноновый фонарик и посветил в зрачки Горалека, никак не отреагировавшие на это. Гонта опять коротко вздохнул, надел тонкие кожаные перчатки, достал из кобуры под мышкой «бэби-глок», вынул из кармана плаща короткий толстый глушитель, навернул на ствол, дослал патрон в патронник, приставил пистолет к голове Горалека и нажал на спуск. Глухо звякнул оружейный металл. Горалек длинно дёрнулся и обмяк.
Ну вот, подумал Богушек, теперь все, как надо. Порядок есть порядок. Потому что Георгию Победоносцу, отважно сокрушающему Змея, важно в самый ответственный миг не обдристать себе ботфорты. А ты облажался, фраерок. Как всегда. Как все вы постоянно лажаетесь. Потому что Дракон – это тебе не змея подколодная, а Дракон. А ты – не Георгий Победоносец, а сявка пробитая и рейтузная вонь. И закопаем мы тебя неглубоко, чтоб тебя черви поскорее схарчили...
Гонта убрал оружие, снял перчатки, подобрал стреляную гильзу, вытащил телефон и вызвал «чистильщиков». Когда те через десять минут возникли на пороге Елениной квартиры, буркнул:
– Оприходуйте и закопайте где-нибудь. Сарай этот приберите.
– Причина смерти? Инфаркт?
– Инсульт. Два подряд...
И, не оглядываясь больше, Богушек вышел.
Прага, «Golem Interworld Plaza». Март
Вертолёт сел на крышу, Майзель вынес оттуда по-прежнему завёрнутую в плед Елену и спустился с ней в кабинет. Там он уложил её в кровать и прилепил к её предплечью пластырь с транквилизатором:
– Спи, ёлочка-иголочка. Утро, как известно, вечера мудренее.
– А ты?
– Я посижу с тобой. И у меня ещё есть дела...
– Прости меня.
– Это была вторая попытка... Твоя вторая попытка уйти от меня. Я чувствую, что будет ещё, наверное, третья... Я тебя очень прошу, давай договоримся, – пускай третья попытка станет последней. Пожалуйста, Елена. Я буду ждать. Я могу ждать долго... Но... Пожалуйста. Слышишь?
– Слышу, – как эхо, отозвалась Елена. – Как ты узнал?
– Гонта услышал. Он включил «жучков» вопреки моему приказу. Как выяснилось, не зря...
– Прости меня, – повторила Елена. – Я не хотела, чтобы так случилось...
– Я знаю. Это ничего. Если ты со мной, то это ничего...
– Не уходи. Будь со мной.
– Я с тобой, Елена. Неужели ты до сих пор этого не поняла?
– Ляг со мной. Просто побудь со мной. Прошу тебя...
Майзель снял пиджак, сбросил ботинки и лёг рядом с ней. Она повернулась, прижалась спиной к его животу, а он обнял её.
– Спи, мой ангел.
– Это ты – мой ангел, – прошептала Елена. – Ты снова меня спас...
Ящерка моя зеленоглазая, подумала Елена с такой нежностью, что ей захотелось снова заплакать.
– Спи, – он тихонько поцеловал Елену в шею.
Через несколько минут она вздрогнула и задышала ровно и размеренно. Уснула.
Он долго лежал, гладя спящую Елену по волосам. Потом вздохнул, поднялся и вышел в кабинет.
Прага. Март
Проснувшись утром, она обнаружила на хокере новую одежду, кем-то заботливо вынутую из её платяного шкафа. Она накинула халат и прошлёпала босиком по подогретому полу в ванную. Там она долго рассматривала себя в зеркало. Тело ныло, на шее и на груди – синячищи от пальцев Горалека. Елену передёрнуло. Ну и видочек, подумала она, наверное, вот это и называется, – краше в гроб кладут... Она вздохнула и принялась рисовать лицо, чтобы не напугать Майзеля совершенно уж до икоты.
Выйдя из ванной, Елена натянула белый вязаный свитер с высоким горлом, джинсы, всунула ноги в мягкие полуспортивные туфли на низком каблуке. Выкурив сигарету и окончательно собравшись духом, вышла в кабинет. Майзель повернулся к ней, улыбнулся:
–Привет. Ты как?
– Как-то. Ничего. Ты «машинчика» не пристроил ещё?
– Перестань, ёжичек. Стоит на обычном месте, ключи на посту охраны.
– Мне нужно съездить в редакцию. Ты меня отпустишь?
– Елена, не говори глупостей. Конечно, поезжай. Никто не собирался запирать тебя на замок.
– Ну... Я просто чувствую себя виноватой и пытаюсь быть пай-девочкой. Когда мне приехать?
– Чёрт, Елена... Приезжай, когда освободишься. Я на месте. Как всегда. Телефон не забудь.
– Хорошо. Постарайся не сердиться на меня, ладно? Я вернулась, – она подошла к нему, обняла его голову и поцеловала в макушку. – Пока?
– Пока, – Майзель сильно прижал Елену к себе на мгновение, и Елена с удивлением, радуясь этому удивлению и удивляясь этой радости, ощутила знакомый трепет крыльев бабочки под сердцем.
Вот это да, подумала Елена. Неужели я ещё жива? И буду жить?!.
Он отпустил её и подтолкнул легонько:
– Ну, ладно. Иди, иди... Я тебя жду.
Выехав из «Golem Interworld Plaza», Елена набрала с автомобильного телефона номер Богушека:
– Пан Гонта, можешь встретиться со мной где-нибудь в городе?
– Конечно, пани Еленочка, – Богушек думал менее секунды. – Ты занимайся своими делами, я тебя найду... До встречи.
Елена припарковалась и вышла из машины. И в ту же секунду возле неё остановилась перламутрово-чёрная «семерка» БМВ Богушека с зеркально-непрозрачными стеклами.
Ну да, подумала Елена. Тот же самый драконий стиль... Это корпоративный стандарт такой? Или они просто все ему подражают? Даже хрома нигде нет. Что за люди, Господи Боже... Армия рыцарей-джедаев...
Передняя пассажирская дверь распахнулась. Елена нырнула внутрь. Богушек сам сидел за баранкой, – он всегда всё схватывал просто на лету:
– Здравствуй, пани Еленочка. – Он так всегда её называл, с первого дня. – Как чувствуешь себя?
– Ужасно.
– Понимаю. Выглядишь соответственно.
– Ага, – усмехнулась Елена. – Ты, как всегда, до умопомрачения галантен... Я хотела сказать тебе спасибо, пан Гонта. Если бы не ты... И всё такое прочее... Правда, – Елена дотронулась кончиками пальцев до его руки, расслабленно лежащей на подлокотнике водительского кресла. – Спасибо тебе, дружочек.
– Это моя работа, – Богушек вздохнул и посмотрел на Елену. – Работа у меня такая, пани Еленочка. Так что всё в цвет. Я думал, ты меня ругать станешь...
– Ничего ты такого не думал, пан Гонта, – Елена улыбнулась. – Ты всё правильно сделал...
– Так а как же иначе... Ты спрашивай, пани Еленочка, что хотела, не стесняйся. Я отвечу. Ты ведь про Горалека хотела спросить?
Елена посмотрела и на Богушека и медленно кивнула. Гонта не отвел взгляд, только промелькнуло что-то такое у него в глазах...
– Я его загасил, – просто и буднично сказал Богушек и закурил. – Он по-любому был уже не жилец, инфаркт или инсульт с ним приключился от того, как Дракон на него посмотрел, не знаю. Да и неинтересно мне это. Не он первый, не он последний... Только не это важно, пани Еленочка. Есть вещи, которые нужно делать. Я тебе скажу, потому что тебе следует это знать... У нас дела очень серьёзные. Такие серьёзные, в которых ну никак нельзя пузыря пустить. Ты же понимаешь, что такие слова про Дракона и его женщину, – ах, да что ты дёргаешься! – в эфир пробакланить и потом по земле гулять, как ни в чём не бывало... Не бывает такого. Из-за такого может всё дело полететь. Если бы этот... гадёныш... Если бы с тобой что случилось... Что тогда? Что скажут люди? Что и Дракона можно достать, если захотеть? Мы такого не можем допустить. Это невозможно просто. И не говори мне про юстицию и полицию. Ты пойми, пани Еленочка. В тех небесах, где Дракон кружит, другой меры нет. Только смерть. Потому что только жизнь по-настоящему чего-нибудь стоит... И все должны знать, что порядок незыблем и нерушим. Свои, в первую очередь, должны видеть, что мы нигде не прогибаемся. И что никому нас не прогнуть. Даже случайно. Моя работа – это безопасность Дракона, твоя безопасность, – во всех смыслах, понимаешь? И я свою работу люблю и хорошо её делаю. За это я к Дракону в самый близкий круг допущен. Он для меня всё... И не стоит меня благодарить. Так вот.
Богушек вздохнул и затянулся дымом. Елена молчала и смотрела на Гонту. Её всегда до глубины души поражало удивительное внутреннее сходство преступников и полицейских – особенно очень хороших полицейских. Она никогда не могла проникнуть в причину этого сходства. Тот же жаргон, те же повадки... Даже машины им нравятся одинаковые. Она помнила, на каких машинах носились по Праге бандиты, пока Дракон не сожрал их всех. Но где-то была какая-то неуловимая грань, делавшая одних – преступниками, волками, а других – волкодавами. И Гонта был, несомненно, волкодав. Волкодав экстра-класса.
И Майзель был из той же породы. Только мутант... Елене снова сделалось не по себе.
– Какой же это ужас, пан Гонта.
– Ну... Что выросло, то выросло, как говорит Дракон. И вообще...
– Он на самом деле не приказывал тебе слушать меня?
– Ему не надо ничего мне приказывать, – усмехнулся Богушек. – Я его мысли безо всяких приказов читаю... Он на тебя вроде как обиделся и сказал что-то в таком духе. Но я-то знаю: милые бранятся – только тешатся. А случись с тобой что, кто виноват будет? Гонта недосмотрел. Так что приказывал он мне или нет, не имеет ровным счётом никакого значения. Я же говорю, я своё дело люблю и знаю...
– Спасибо тебе, Гонта, – голос Елены предательски дрогнул. – Спасибо, дорогой. Я знаю, ты не меня спасал, ты его спасал...
– Его... Тебя... Вас, – Гонта посмотрел на Елену в упор. – Ты знаешь, кем я был, когда он меня взял к себе?
– Догадываюсь. Наверняка коррумпированным полицейским, – Елена вздохнула. – При чём тут сейчас...
– Нет, – оборвал её Богушек. – Коррумпированный полицейский... – Он помолчал угрюмо, подвигал челюстью, словно пробуя эти слова на вкус. – И как у вас, интеллигентов, язык-то так выворачивается... Я был мент продажный, пани Еленочка. Ты, пани Еленочка, и вообразить-то себе не можешь, что это... Я был хуже, чем мертвец. Я семью свою по потолку гонял. Я пил, как... Господи Иисусе, как я пил... Я себя ненавидел. Я ненавидел всё вокруг. Эту страну... Эту жизнь... Все, понимаешь?! А потом... Потом пришёл Дракон и сказал: я тебя проглочу и выплюну новым человеком. Ты снова будешь любить жизнь. Ты будешь гордиться своей жизнью и тем, что ты делаешь. И твои девочки будут любить тебя, как прежде... И стало так, пани Еленочка. Понимаешь?!
– Понимаю.
– Нет. Пока нет. Не понимаешь пока... Я тебе скажу. Ты потом поймёшь. Может быть... Ты – это он, а он – это ты. Очень просто, пани Еленочка.
– Скажи мне ещё одну вещь, пан Гонта. Зачем он сделал это с Машуковым?
– С кем? А... Это не он. Это я.
– Ну разумеется...
– Ты же такая умная, пани Еленочка, – Богушек посмотрел на неё искоса, усмехнулся. – Я же тебе сказал, что он мне никогда ничего не приказывает. Не нужно мне это. У меня дочка младшая на годок старше, чем ты тогда была. Я тоже спросил было – зачем? А он мне напомнил...
– О Господи, пан Гонта... Господи... Ладно. Ладно. Хорошо. Ты – отец. Я могу это понять. Но – он?! Он даже в лицо меня наверняка ещё не видел тогда...
– Видел, – безжалостно сказал Богушек.
– Но почему?!
– Потому что он за всех людей всё чувствует, – глухо проговорил Гонта. – Понимаешь, пани Еленочка? Всё, всё чувствует, и за всех сразу... Когда же ты это поймёшь, наконец?!. И хватит бегать уже от него, Христа ради, он же не пацан, ему же жить надо, да и тебе не шестнадцать...
– Я не от него бегаю, пан Гонта. Я от себя бегу...
– Да знаю я, – Гонта, словно решившись на что-то, погасил сигарету и посмотрел на Елену: – Только зря ты это... Пора мне, пани Еленочка. Хозяйство моё ментовское заботы требует.
– Да... Да, конечно. До встречи, пан Гонта, – Елена улыбнулась прыгающими губами и вышла из машины.
Богушек развернулся и, рявкнув на прощание сиреной, подбросившей в воздух стаю голубей, мирно пасшихся на площади, умчался.
Елена поняла, что идти никуда не сможет. Усевшись обратно к себе в машину, она положила руки на баранку, уронила на них голову и громко, в голос разрыдалась. Она что-то подозрительно часто стала плакать последнее время. Старею, подумала Елена. Но ей стало легче.
Посидев минут пятнадцать и окончательно успокоившись, Елена, как могла, убрала с лица последствия разговора с Богушеком. И поняла вдруг, куда поедет сейчас...
Прага, Юзефов. Март
Она оставила «машинчика» на Майзловой уличке, возле Жидовске Раднице62, и дальше пошла пешком. У входа на кладбище стоял полицейский автомобиль. Елена замедлила шаг. Боковое стекло опустилось, и полицейский сказал:
– Сегодня закрыто, милая пани.
– Мне... Мне очень нужно туда, – Елена перевела потерянный взгляд с ворот кладбища на полицейского. – Пожалуйста...
– Нельзя, милая пани, – полицейский вздохнул. – Порядок есть порядок.
– Я... Я не туристка. Я могу показать документы...
– Нельзя.
– Пожалуйста, – голос Елены окреп, она шагнула к машине и положила руку на локоть полицейского. – Пожалуйста, офицер.
Он посмотрел на неё, нахмурился и, убрав руку, открыл дверцу. Елена отступила на шаг, и полицейский вышел из машины: