Рассказано ниже, происходит в параллельной реальности, удивительным и непостижимым образом похожей на нашу, иногда так, что становится по-настоящему не по себе
| Вид материала | Рассказ |
- Орифлейм побеждает целлюлит, 151.93kb.
- Даниленко Оксана Васильевна I. лекция, 90.26kb.
- «Анализ почерка как инструмент психодиагностики», 112.45kb.
- А. С. Пушкина "Евгений Онегин" "энциклопедия русской жизни" Сочинение, 47.89kb.
- Фотограф ищет свою картинку. Икогда находит, говорит: да, о’кей, это мое. То есть этот, 155.33kb.
- Курсовая работа на тему: «Я (не) хочу быть похожей на мать», 298.71kb.
- Сложилась такая ситуация, что настоящих специалистов, работающих с энтузиазмом и поднимающих, 188.68kb.
- Что такое сверхпроводимость, 73.86kb.
- О. И. Гацихо о планировании социологического исследования в праве, 111.68kb.
- 150-ти летию отмены, 2986.44kb.
– Милая пани, я не могу вас пустить туда. Это может стоить мне работы. Я вижу, что вы не из любопытства туда рвётесь, но...
– И моя журналистская карточка не поможет? – Елена достала пластиковое удостоверение и протянула его полицейскому.
Он скользнул взглядом по нему безразлично и вдруг, выхватив карточку из рук Елены, впился в неё глазами, словно увидел там магические письмена. И поднял глаза на Елену:
– Что ж вы сразу-то... Господи... Пани Елена... Сейчас, – он прижал пальцем динамик переговорного устройства в ухе. – Реб63 Пинхас, ответь, сержант Галоун... Реб Пинхас... Да. Это я. Открой, пожалуйста, вход. Я знаю. Открывай.
Через пару минут дверь распахнулась, и на улицу вышел пожилой хасид, посмотрел на полицейского, на Елену. Офицер что-то шепнул ему на ухо и, улыбнувшись Елене, кивнул и направился к машине. Хасид снова посмотрел на Елену, вздохнул:
– Чем могу вам помочь?
– Мне... Мне нужно к могиле его мамы.
– Чьей?!
– Да... Майзеля.
Пинхас долго-долго смотрел на Елену. Потом спросил тихо:
– Вы разве еврейка, милая пани?
– Нет, пан... Нет, реб Пинхас. Нет. Я не еврейка. Мне просто очень нужно...
– Хорошо, – кивнул хасид. – Хорошо... Идёмте, я покажу.
Они довольно долго шли вдоль надгробий, стоявших так тесно, что они казались частоколом из каменных плит. Наконец, Пинхас остановился:
– Здесь. Когда перевозили их сюда, вы знаете, может, тут уже две сотни лет никого не хоронили... А когда их привезли, тут место свободное было. Как раз для двоих... Вы потом мне стукните в ворота, я вас выпущу...
Он развернулся и пошёл обратно. Елена перевела взгляд... Две одинаковых, совсем небольших плиты чёрного полированного базальта. Надписи на иврите, – или на идиш? Елена не знала. И латинскими буквами – только имена: Рейзл и Симон.
Была вторая половина марта. Уже чувствовалось дыхание весны в небе, но было ещё довольно холодно, хотя день выдался солнечный и тихий. Елена посмотрела вверх, на ветки по-зимнему голых деревьев, чёрные на фоне синего неба... Она знала, что на еврейские могилы не носят цветов, только камни, как символ памяти и вечности, но камень она не могла положить, всё её существо восставало против этого. Она достала из кармана дублёнки маленькую свечку, зажгла, осторожно поставила на край плиты и отступила на шаг. И почти без сил опустилась на крошечную деревянную скамеечку, так кстати оставленную здесь кем-то.
– Здравствуйте, пани Руженка, – тихо сказала она. – Простите, что называю вас так... Простите, что буду говорить с вами по-чешски... Я знаю, вы поймёте меня... Я столько должна вам сказать... И о стольком спросить... Я так его люблю...
Прага, «Golem Interworld Plaza». Март
Майзель говорил с кем-то по телефону, и вдруг, осекшись, скомкал разговор и вернулся к столу. Вызвал на экран Богушека, спросил быстро:
– Где она?
– Ты чего?
– Гонта.
– Сейчас...
Он пристально следил за лицом Богушека. Наконец, тот перевел взгляд со своих мониторов на Майзеля:
– Она на старом кладбище.
– Где?!
– Где-где, – передразнил его Богушек. – Там...
– Камеры.
– Уже... – Богушек посмотрел на экран и нажал кнопку, передавая изображение с одной из множества камер наблюдения, расставленных по всему городу, на экран Майзелю. – Как вы меня затрахали своей мелодрамой, если б вы только знали, голубки...
– Что... что она там делает? – тихо спросил Майзель, опускаясь в кресло. Он догадался уже, – просто не мог ещё никак в это поверить.
– С мамой твоей разговаривает. Что ещё она может там делать, по-твоему?!
– Г-споди, Гонта...
– Да ну вас всех к чёрту! – окончательно рассвирепел Богушек. – Не отвлекай меня, у меня дел по горло, понял?!
Г-споди, подумал Майзель. Г-споди, Ты что задумал, что же Ты такое творишь?!.
Он долго сидел, прикрыв глаза рукой. Потом поднялся, вытащил телефон и позвонил Вацлаву:
– Ахой, величество.
– Говори.
– Я уезжаю на пару дней в горы с Еленой. Прикрой меня.
– О, Господи Иисусе... Что опять?!
Выслушав его, король вздохнул:
– Езжай, дружище. Езжай...
– Не говори Марине ничего, хорошо?
– Добро. Скажи мне, это кончится когда-нибудь?
– Когда-нибудь, величество. Наверное. Ничего. Я сам виноват. Увидимся в воскресенье...
– Отставить. Сиди с ней, пока она не оклемается окончательно. Я обойдусь пока без тебя. Обсудим детали позже, тем более, всё идёт по плану...
– Звони мне.
– Не буду я тебе звонить. И всем остальным не разрешу. Понял? И ты не смей звонить. Дышите воздухом и занимайтесь любовью, пока не упадёте. Всё. Отбой. Счастливо.
– Спасибо, величество, – Майзель улыбнулся и сложил телефон.
Потом, отдав необходимые распоряжения, стал ждать Елену.
Она вошла в кабинет, бросила у дивана портфельчик и опустилась на подушки. Он подошёл, сел рядом... Посмотрев на его лицо, Елена вздохнула:
– Подсматривал? Подслушивал?
Майзель кивнул:
– Не сердись. Ты же знаешь... Я просто умираю от страха за тебя, жизнь моя.
– Ах-ах, – усмехнулась Елена. – И что же теперь делать?
– Мы уезжаем.
– Куда?!
– Какая разница? – он пожал плечами и улыбнулся. – Просто уезжаем. Вдвоём.
– А как же... а дела?
– Ты – моё самое главное дело, Елена, – Майзель серьёзно посмотрел на неё. – Самое главное. Не только сейчас. Я надеюсь, ты когда-нибудь всё же поверишь в это...
– Мне нужно собраться... Куда мы едем хотя бы?
– Увидишь. Не нужно собираться, Елена. Поехали.
Крконоши. Март
Он ехал удивительно медленно – по сравнению с тем, как он обычно это делал. Елена молча смотрела в окно, Майзель не теребил её. Она вообще не любила разговаривать в машине, у неё возникало всегда такое созерцательное настроение в дороге, – это Майзель обычно развлекал её всякими «майсн64», а Елена с удовольствием слушала и всегда улыбалась... Они ехали на северо-восток, в сторону Крконош, как быстро догадалась Елена.
Вскоре после того, как они миновали Гаррахов, дорога перешла в настоящий горный серпантин. Елена бывала в этих местах всего два раза в жизни, один раз в детстве с родителями и второй – в гимназические годы. Вечно было не до отдыха... Впереди уже выступали очертания Снежки с шапкой не то тумана, не то низких облаков. Потом дорога стала совсем узкой, потом закончился асфальт и начался укатанный гравий со снегом. Здесь ещё было столько снега, сверкающего под весенним солнцем, что на душе у Елены немного поутихло.
Они остановились у подножия крутого горного склона, на котором стоял большой дом. Это был, как показалось Елене, не новодел, – настоящий дом егеря или лесничего, старый, кряжистый, добротный и сурово-прекрасный. Не роскошный замок и не гламурная вилла. Толстые деревянные колонны, поддерживающие квадрат сруба, нависающего над землей, пологий скат крыши, крытой тёмным тёсом, балкон-терраса, под ней – дровяник и хозяйственный инвентарь, аккуратно разложенный в боевой готовности, лестница наверх... И потрясающая, оглушительная, невероятная тишина, стоящая в густом, как кисель, сладком горном воздухе. Елена, вышедшая наружу из машины, почувствовала, как распрямляются легкие, вбирая в себя живительный кислород.
Майзель вытащил из багажника какие-то сумки, легко взял их одной рукой, другой обнял Елену за плечи и увлек по заботливо расчищенной в снегу тропинке к лестнице, что вела в дом. Они поднялись наверх, вошли внутрь, и Елена улыбнулась, – именно так она и представляла это себе: огромное помещение без перегородок, могучий дубовый стол со стульями, этажерка с книгами, высокие, едва ли не с неё ростом, подсвечники с толстыми свечами из настоящего воска, П-образный диван и пара кресел, кухонный уголок у окна, и огромный камин с уже разведенным огнём, на полу перед которым – широкое низкое ложе, укрытое ковром из медвежьих шкур.
– Нравится? – с беспокойством спросил Майзель. Елена кивнула и, протянув руку, подёргала его за ухо. Он вздохнул с явным облегчением и улыбнулся: – Ты голодна?
– Не знаю. А что, ты собираешься меня кормить, если я скажу «да»?
– Обязательно.
– Драконище, ты знаешь, что таких мужчин, как ты, не бывает на свете?
– Знаю, – он печально вздохнул. – Ну, что выросло, то выросло...
Он не разрешил ей помогать ему. Елена сидела и смотрела, как он режет нежное, в мраморных прожилках, мясо на тонкие, полупрозрачные ломти огромным тяжёлым ножом, как жарит его прямо на раскаленной стальной плите, переворачивая деревянной лопаткой и бормоча что-то себе под нос, как режет овощи, засыпает их приправой, заливает оливковым маслом и складывает в огромное стеклянное блюдо, мешает, как несёт на стол еду и вино в высоком глиняном кувшине, и такое творилось у неё внутри...
– Я не люблю мясо, ты же знаешь, – вздохнула Елена.
– Это не мясо, жизнь моя, – он повернул к ней голову и улыбнулся. – Это лекарство.
Елена и вправду была дико голодна, и поняла это, только когда Майзель поставил перед ней тарелку с едой. И это было действительно так вкусно... Впрочем, она быстро насытилась, и ей так захотелось спать, что она даже не стала притворяться. И не сопротивлялась, когда Майзель поднял её на руки и отнес на шкуры...
Она проснулась, когда за окнами была уже глубокая ночь. Свечи в канделябрах сгорели едва ли не на половину... Майзель лежал рядом с ней, подперев голову рукой, глядел бездумно в огонь, и сполохи пламени освещали его лицо, придавая ему причудливое и странное выражение... Елена потянулась и привлекла его к себе.
Он отозвался на её призыв так, словно ждал его всю жизнь. И всё было по-прежнему... Он снова перецеловал Елену всю – от пяточек до мочек ушей, и вошёл в неё со стоном, от которого у Елены сжалось сердце... Её почти сразу же унесло взрывом, и потом, через несколько минут, ещё... Она искусала ему все пальцы... А потом она почувствовала обжигающе-тёплую влагу, затопившую её лоно. И, ощутив, как он наполняет её – безнадёжно, бессмысленно, бесполезно, напрасно – Елена горько расплакалась у него в руках.
Он увидел, как слёзы покатились у Елены по лицу. И снова испугался так, что ватная слабость поползла от живота к ногам и груди. Так, что он закричал шёпотом:
– Что с тобой, мой ангел?! Тебе больно?! Где больно?!
– Нет. Мне не больно. Мне очень-очень хорошо. Мне так хорошо, Дракончик... Я... я совсем по другому вопросу плачу...
– Я не хочу обсуждать это сейчас. И запрещаю тебе. Позже. Позже, мой ангел. Пожалуйста.
– Хорошо, – согласно кивнула Елена и улыбнулась дрожащими губами.
Ей самой не хотелось не то, что обсуждать – даже думать об этом. Просто она не могла об этом не думать. С той самой минуты, как у неё началось с Майзелем. С той самой минуты.
– Тебе в самом деле не больно?
Мне больно, чудище, подумала Елена, мне очень больно, хоть и не так, как ты подумал, но мне так хорошо, что пусть будет больно, я согласна...
– Мне хорошо, – повторила Елена и погладила его по лицу.
– Ты не врёшь?
– Нет.
Майзель поцеловал её снова.
– Дракончик.
– Что?
– Я старая.
– Да. Ты баба-яга.
– Я серьёзно.
– Обязательно. Я тоже.
– Смотри. Вот морщинки, видишь? Вот. И вот. И вот тут... А ты... Ты такой... Тебе нужно девочку молоденькую... Семь штук... А меня... Меня после двух разочков можно вешать на верёвочку сушиться... А тебе ещё хочется... Я же чувствую...
– Мне тебя хочется, ёжичек. Понимаешь? Не других. Не девочек. Не всяких разных. Тебя. Только тебя. Одну. Всегда.
– Как это получилось?
– Я не знаю.
– Тебе хорошо со мной?
– Мне никогда не с кем не было никак. Я ничего не помню, что было до тебя. Я знаю только тебя, я хочу только с тобой, я ничего другого не хочу и не могу, не хочу хотеть, жизнь моя. С тобой мне так хорошо, что я умираю в тебе каждый раз, ангел мой, понимаешь?!
– И я... Ну почему же так поздно, Господи, почему?!
Столько лет, в отчаянии подумала Елена. Столько лет я бегала по всему свету... И ты... Где ты был столько лет?! Боже, как это глупо. Ты даже не увидел бы меня. А я? О, нет, я бы тебя увидела. Даже тогда. Потому что ты всегда был таким. В тебе ничего не изменилось. И я бы тебя ждала. Сколько нужно. Пока бы ты не разглядел меня в толпе. И всё бы было совсем иначе...
Она вцепилась изо всех сил ему в плечи:
– Ты мой?
– Да, ёжичек.
– Только мой?
– Да, щучка.
– И никогда не будешь больше ничей?
– Никогда, мой ангел.
– Можешь завести себе табун разных девочек, чёрненьких, рыженьких и беленьких. Сколько хочешь, – десять, двадцать, пятьдесят... Только чтобы ты был мой, – не их, а мой...
– Я не хочу никого, кроме тебя. И никогда не захочу. Сколько раз мне повторить это для тебя, жизнь моя?
– Ты и сейчас ещё меня хочешь?
– Обязательно.
– Вот такую?
– Какую?!
– Зареванную и кислую? С синяками и морщинами? Всё равно хочешь?
– Я... Г-споди, Елена... да. Да. Хочу.
– Иди... Не сюда... Сюда...
– Ёлочка... Что ты творишь со мной... Тебе же больно...
– Мне не больно... Или больно... Мне всё равно... Я хочу, чтобы тебе было хорошо со мной... Всегда... Везде... Пусть будет больно... Лишь бы со мной... Всегда только со мной... Все, что хочешь... Мой маленький... Ящерка моя... Ты мой... Господи, ты мой...
Утром Елене никак не хотелось просыпаться. Но она всё же просыпалась, – медленно-медленно проступая из сна в явь, и это движение сопровождалось каким-то странным, удивительно приятным чувством... И только проснувшись окончательно, Елена поняла, что это было. Майзель лежал рядом. И спал.
– Ты спишь... – потрясенно прошептала Елена. – Господи Боже, ты спишь, маленький мой... Ящерка моя зеленоглазая...
Он услышал её шёпот – и проснулся. И сказал удивлённо:
– Я спал...
– Это я виновата, – улыбнулась Елена. – Поехали домой.
– Нет.
– Да, дорогой. Я в порядке. Тебе нужно к Вацлаву, а я должна извиниться перед Мариной. В конце концов, они ни при чём, это я – идиотка и истеричка. И у тебя столько дел...
– Мы можем быть здесь, сколько захотим.
– Поехали, Дракончик. Всё уже хорошо.
– Ты уверена?
– Обязательно, – Елена поцеловала его в уголки рта мягкими горячими губами, – быстро, словно куснула. – Едем?
– Ты что-то задумала.
– Нет. Я с тобой и буду с тобой, пока нужна тебе. Клянусь.
– Хочешь сказать, что третьей попытки не будет?
– Не будет...
Меня просто пугает эта мистика, подумала Елена. Как только я пытаюсь ускакать от тебя, немедленно происходит что-то ужасное. Такое ужасное, что ты еле-еле успеваешь... Я просто не имею права так обращаться с тобой, моя ящерка... Ты ведь ни в чём не виноват... Это я, я во всём виновата. Пусть случится, что суждено. Я и так сделала всё, что могла...
Он вдруг мягко толкнул её на спину и навис над ней, – Елена увидела, как вспыхнули зелёным светом его глаза и появились белые пятна на щеках:
– Я не могу без тебя, ангел мой... Твои волосы – моё солнце. Твои глаза – моё небо. Губы твои – вино моей жизни, Елена. А ты... Ты – вся моя жизнь...
– Сумасшедший, – прошептала Елена, расцветая от его слов. – Сумасшедший мальчишка... Иди... Побудем ещё...
Из сообщений информационных агентств
Сомали, 26 марта. ВВС. Боевики военизированной исламистской группировки «Тигры Мухаммада» атаковали сегодня утром конвой беженцев, сопровождаемый подразделением вооруженных сил Намболы, осуществляющей гуманитарную операцию «Врата Эдема». В результате завязавшегося боя нападавшие рассеяны и частично уничтожены. О пострадавших из числа беженцев ничего не сообщается. Представитель вооруженных сил Намболы заявил, что конвой прибыл к месту назначения «с незначительной задержкой».
Сомали, 27 марта. ВВС. Несколько лагерей группировки «Тигры Мухаммада» были подвергнуты сегодня бомбардировке с воздуха неопознанными самолётами. Эксперты контингента миротворческих сил ООН, дислоцированные в этом районе и прибывшие позднее на место бомбардировки, сообщают о применении т.н. «боеприпасов объемного взрыва», находящихся на вооружении армий стран Пражского альянса. В результате бомбежки территория, занимаемая прежде лагерями, представляет собой, по словам одного из экспертов, «поле мелкой щебенки с примесью биологических останков». Установить количество жертв такой бомбардировки, равно как и идентифицировать тела погибших нет никакой возможности, подчеркнул эксперт.
Прага. Март.
Молодая женщина-гид, стоя вполоборота к Староместской мостовой башне, от которой протянулся через Влтаву Карлов мост, рассказывала что-то небольшой группке туристов. И вдруг, подняв взгляд вверх, умолкла на полуслове. И люди увидели, как глаза её заблестели от подступивших слёз.
Майзель и Елена стояли на площадке башни, держась за руки. Солнце, уже опустившееся между колоколен собора Святого Витта, освещало город волшебным золотисто-оранжевым светом. И белый плащ Елены, взметаемый лёгким ветерком, казался в этом свете золотыми крыльями...
– Мы пропустили твой день рождения, ёжичек.
– Подумаешь, событие...
– Это событие. Ты родилась восемнадцать лет назад.
– Для богатейшего человека планеты считаешь ты просто отвратительно, – улыбнулась Елена.
– Мне это не мешает, – покачал головой Майзель. – Но подарок у нас для тебя есть...
– У нас?
– Да. От меня и от величеств.
Он протянул ей лист электронной бумаги:
– Читай, щучка-колючка.
– Что это?
– Читай...
Елена прочла текст несколько раз, прежде чем поняла, что это такое. А когда поняла...
– Ты... Вы... вы все – ненормальные, – сказала она срывающимся голосом. – Маньяки, психи, средневековые рыцари, драмоделы, мифотворцы, джедаи и дикари...
Схватив его за лацканы пиджака, Елена встряхнула Майзеля и уткнулась лицом ему в грудь. И вдруг, подняв глаза, проговорила:
– Что бы я без вас делала...
Туристы, задрав головы и замерев, смотрели на них.
– Пожалуйста, не нужно фотографировать, – тихо сказала гид, и в её голосе сейчас не было ни единого намека на профессиональные интонации. – Чудо нельзя сфотографировать... Чудо можно лишь рассказать... Просто смотрите.
– Это... они? – спросил один из туристов, послушно опуская камеру.
– Да. Это они. Наша сказка. Наверное, наша самая чудесная сказка... Дракон... и его Ангел...
И гид улыбнулась.
Из сообщений информационных агентств
Прага, 30 марта. Третий Канал, «Новости и около». Сегодня состоялось торжественное открытие медицинского и научно-исследовательского центра, заложенного весной прошлого года, – госпиталя Святой Елены. Как известно, госпиталь выстроен и оснащен на средства, предоставленные «Golem Interworld», и личные средства королевской семьи. Госпиталь станет крупнейшим не только в Чехии, но и во всей Европе центром охраны материнства и детства. На открытии присутствовали Её Величество королева Марина и другие официальные лица. Настоящей сенсацией прозвучало сообщение, что Указом Его Величества Вацлава V на должность президента Наблюдательного совета госпиталя назначена Елена Томанова, известный журналист, писатель и общественный деятель. В своём коротком выступлении на торжественном собрании пани Томанова поблагодарила Их Величества за доверие и выразила надежду, что сумеет его оправдать. Сюрпризы на этом, однако, только начались, сообщает наш корреспондент Данута Витохова. На торжественном обеде по случаю открытия госпиталя Елену Томанову сопровождал Даниэль Майзель, тщательно избегающий, как это хорошо известно, всяческой публичности. Это их первое совместное появление за всё время их знакомства и после выхода бестселлера «День Дракона». Наконец-то романтические отношения пани Елены, или, как с легкой руки «Народного Слова» стали её теперь называть, «Пражского Ангела», и Даниэля Майзеля, получили официальное подтверждение. Комментируя назначение пани Елены на вышеупомянутый пост, Её Величество подчеркнула в беседе с нашим корреспондентом: «За то время, в течение которого мне довелось близко узнать пани Елену, я могу смело сказать, что мы стали настоящими друзьями. Дружбой с таким человеком можно только гордиться, и я счастлива, что могу с полным основанием делать это». Слухи о том, что пани Томанова стала близким другом Её Величества, тоже, таким образом, совершенно недвусмысленно подтвердились сегодня.
Прага, «Логово Дракона». Март
Елена, только что сменив парадный наряд на домашний, смыв косметику и собрав волосы в трогательный школьный хвостик на затылке, сев за стол в кухне, где Майзель уже выпил свой неизменный мисо-широ и теперь уплетал за обе щеки сашими, улыбнувшись, спросила:
– Ты почему не ел на фуршете?
– Много сухого мяса, сухих вин и десертов. Я это не перевариваю... А яблочко я скушал, не переживай.
– Что так сводит тебя с ума в японской кухне?
– Это искусство открытия вкуса без оглушения вкусовых рецепторов, без варки и парки. Чистая природа. Обожаю. М-м-м...