Рассказано ниже, происходит в параллельной реальности, удивительным и непостижимым образом похожей на нашу, иногда так, что становится по-настоящему не по себе
| Вид материала | Рассказ |
- Орифлейм побеждает целлюлит, 151.93kb.
- Даниленко Оксана Васильевна I. лекция, 90.26kb.
- «Анализ почерка как инструмент психодиагностики», 112.45kb.
- А. С. Пушкина "Евгений Онегин" "энциклопедия русской жизни" Сочинение, 47.89kb.
- Фотограф ищет свою картинку. Икогда находит, говорит: да, о’кей, это мое. То есть этот, 155.33kb.
- Курсовая работа на тему: «Я (не) хочу быть похожей на мать», 298.71kb.
- Сложилась такая ситуация, что настоящих специалистов, работающих с энтузиазмом и поднимающих, 188.68kb.
- Что такое сверхпроводимость, 73.86kb.
- О. И. Гацихо о планировании социологического исследования в праве, 111.68kb.
- 150-ти летию отмены, 2986.44kb.
– Отставить блеяние. Работайте, и чтобы в шесть ноль-ноль у меня на столе была вся схема. Вся, до последнего человека. Если пустите пузыря, все пойдете под трибунал. Со мной, Дракон.
И багровый от бешенства король направился в свой кабинет в Генштабе. Майзель последовал за ним. Пропустив его впереди себя, Вацлав вошёл следом и, закрывая дверь, с остервенением надавил на кнопку так, что брелок жалобно пискнул:
– Права оказалась княгинюшка. Опять чучмеки...
– Зря ты на воинов напустился, – покачал головой Майзель. – Все мы люди. И ничего странного в том, что они ищут под фонарём, а не там, где на самом деле лежит, нет.
– Елена твоя не ищет.
– Елена – женщина и дилетант. Этот коктейль просто гарантирует успех, величество.
– Ну да.
– Обязательно. А ещё – она умная и смелая, как сто тысяч чертей...
– Вот это гарантирует успех, – улыбнулся Вацлав.
– Иди поспи, под бочок к Марине, – вздохнул Майзель. – Я пошушукаюсь с разведками, может, накумекаем чего к утру... Иди, величество. Тебе еще утром с российским президентом разговор предстоит... Ты устал.
– А ты?
– Я тоже. Но это другое...
Вацлав вдруг шагнул к нему, схватил за шею чуть пониже затылка и, потянув к себе изо всех сил, рявкнул:
– Не смей распускаться, жидовская морда. Мы их вытащим. Всех. И Елену, и малышку, и остальных. Клянусь. Жизнью клянусь, детьми моими клянусь. Понял?! Не смей распускаться, Дракон...
Прага, 19 мая. Утро
По мере доклада офицера разведки, подкрепляемого репликами Майзеля, король наливался свинцовым бешенством. И, наконец, не выдержав, прорычал:
– Это на редкость идиотская схема. Просто потрясающе дебильная. В ней столько дыр, что это просто смешно.
– Это чучмекская схема, величество, – вздохнул Майзель. – Что выросло, то выросло...
– Нельзя недооценивать врага. Это хуже, чем преступление. Это ошибка.
– Не стоит его переоценивать. У них было очень мало времени. Очень мало. Но самое слабое место в этой схеме, – знаешь, какое?
– Ну?
– Елена. И то, что мы, благодаря ей, знаем теперь эту схему. Если бы она нас не вывела на неё, мы бы продолжали шарить под фонарём, и идиотами выглядели бы вовсе не они, а мы.
– Хм-м. В твоих словах есть некая мысль. И эта мысль не так уж и глупа, как может показаться на первый взгляд... – Вацлав задумчиво поскреб ногтем большого пальца гладко выбритый подбородок. – Дальше.
– Дальше схема замыкается на этого Садыкова.
– Так возьмите и...
– Подожди, величество. Нам нужно понять, как они собираются втянуть русских в это дерьмо. Это нам по-прежнему неясно. А Садыкова нельзя сейчас трогать. Пусть Елена сначала поговорит с Лукашенко.
– А при чём тут дети?
– И это неясно. Так что схема вовсе не такая уж и дебильная. Особенно если учесть, что, кроме военной составляющей, есть еще и религиозно-идеологическая. Если мы не сможем спасти детей, мы потерпим очень чувствительное идеологическое поражение. Даже если военная операция будет успешной.
– Или они уже убили их. Чтобы мы потерпели поражение при любом исходе.
– Нет. Они не могли не оставить себе дороги к отступлению.
– А Лукашенко?
– Его, скажем так, не полностью информировали. А Садыков ведет двойную игру. Для русского президента он симулирует ограниченный контроль над Лукашенко, на самом деле подводя ситуацию к той цели, которую преследуют чучмеки. Его нельзя пока трогать. Пусть они думают, что всё идёт по плану.
– Дальше.
– Давай я обрисую то, что мы накопали, Елене, чтобы она могла убедить Лукашенко, что Садыков водит его за нос, ставит между нами и русскими. Он хитрый и живучий. Захочет жить – поверит. А он захочет...
– Ну, ясно. Мне, как всегда, самое трудное достается. С русским президентом договариваться... И с Пинчуком...
– Судьба такая, величество. Ты король или где?
Степянка, 19 мая. Утро
Елена, ощутив легкое покалывание вибровызова телефона, раскрыла аппарат и резко села на кровати:
– Томанова.
– Здравствуй, жизнь моя. Разбудил?
– Почти.
– Как Сонечка?
– Стабильно. Много обезболивающих, но она не спит. Температура повышенная, правда, не сильно... Я не знаю, почему, врач тоже не может ничего сказать. Спрашивает, когда ты прилетишь...
– Скоро. Дайте ей снотворное.
– Нельзя. Здесь нет никакой аппаратуры, мы так и не в силах определить, повреждено ли что-нибудь внутри. Пусть будет, как будет. Мы делаем, что можем...
– Ладно. Я понял. Совсем немного осталось, Елена. Если ты сможешь...
– Говори, Данечку. Говори.
– Слушай, что нам известно, жизнь моя...
Она слушала его молча, даже не переспрашивая. Майзель это почувствовал:
– Тебе страшно?
– Да. Да, мне страшно...
– Я вылетаю. Прямо сейчас.
– Нет. Ты нужен там. Ты нужен королю и всем остальным... Ты не можешь так цепляться за мою юбку. Я справлюсь.
– Я знаю. И всё равно. Я...
– Что?
– Нет. Ничего. Будь осторожна, жизнь моя. Помни, пожалуйста, что ты – моя жизнь, а всё остальное – неважно. Слышишь?
– Слышу, Данечку. Я всё сделаю. Держись.
– Держись, мой ангел, – эхом откликнулся Майзель. – Целуй Сонечку...
Елена улыбнулась и осторожно сложила телефон.
– Это дядя Даник звонил? – тихо спросила девочка.
– Да, милая, – Елена склонилась к ней и поцеловала в лоб. – Велел передать тебе привет и поцеловать... Ты никак ещё не можешь уснуть?
– Нет... Я не хочу... У меня ничего не болит, ты не бойся, тётя Леночка...
Этого-то я как раз и боюсь, подумала Елена, боюсь, потому что не понимаю... Она снова поцеловала девочку:
– Уже скоро, милая. Совсем немного осталось...
– Расскажи мне сказку, тётя Леночка, – попросила Сонечка.
– Я не умею, – жалобно улыбнулась Елена. – Это дядя Даник у нас – сказочник...
Не только рассказывать мастер, подумала Елена, но и устраивать. Только на этот раз как-то совсем не по-сказочному вышло... Её затошнило, но она снова подавила в себе это.
– А дядя Даник сказал, что ты писатель...
– Это так, милая. Но я пишу для взрослых, не для детей...
– Ну, тогда... Историю, какую-нибудь, не обязательно сказочную...
– Хорошо, – Елена пододвинулась чуть поближе к девочке. – Я попробую...
Она взяла в руку горячие Сонечкины пальчики:
– В одном очень древнем и очень красивом городе жила-была маленькая девочка...
– Принцесса?
– Нет. Княжна, – улыбнулась Елена. – Её любили все вокруг, и она тоже всех любила. Ей казалось, что так будет всегда... Девочка выросла, прочла множество разных книг, добрых и не очень, умных и глупых, и стала почти взрослой девушкой...
– Красавицей?
– Она нравилась многим. И нравилась себе. И жизнь чудилась ей бескрайним зелёным лугом, под синим небом и ярким солнцем, по которому скачут прекрасные принцы на белых конях... Ей казалось, что еще немного – и она встретит своего единственного, которого сразу же узнает, и он, усадив её в седло, умчит в прекрасную сверкающую даль, где они будут любить друг друга, проживут вместе долго и счастливо и умрут в один день... Но этого не случилось.
– Почему?
– Потому что она очень спешила. И однажды совершила ужасную, немыслимую глупость. Хуже, чем преступление – ошибку. И узнала, правда, не сразу, что из-за этой ошибки никогда не сможет родить ребёнка. И ей стало так плохо, что в этот миг ей даже расхотелось жить... Но у неё был стойкий характер.
– Как у стойкого оловянного солдатика?
– Почти. Почти такой же... И она много училась, потом много работала, и совсем забыла свою мечту о принце. Потому что она стала совсем взрослой, а взрослые мечтают мало или не мечтают совсем, а если мечтают, то о вещах, совсем простых и доступных – о новом доме, автомобиле... И очень редко – почти никогда – не думают и не мечтают о любви...
– Это плохо, – тихо сказала Сонечка.
– Да, милая, – кивнула Елена. – Это плохо. Это ужасно... Но такова жизнь. В ней слишком мало места для мечты и любви... Но однажды... Однажды случилось чудо. Она...
– А как её звали?
– Неважно. Ну, допустим, Елена...
– Как тебя?
– Да. Как меня. Однажды... Однажды Елена... Нет. Не так. Однажды в городе, где жила Елена, появился Дракон. Не один, у него было много помощников... И друзей. И один из его друзей стал в этом городе, в этой стране Королём. Сначала все боялись, что Король и Дракон будут угнетать жителей города и страны, а когда этого не случилось, то очень удивились. И многие поверили, что Дракон и Король – на самом деле добрые и справедливые, хотя и делали, и продолжают делать много странных и не очень понятных многим людям вещей. Но поверили не все. И Елена не поверила тоже. Она считала, что людям не нужны драконы, рыцари и короли...
– Это же сказка... Просто сказка такая...
– Да, милая. Именно так. И людям нужна сказка. Обязательно нужна. Но Елена... Она не хотела этого понять. Очень-очень долго. И смеялась над Драконом. Смеялась, ни разу не перемолвившись с ним ни единым словом... Это было очень неправильно. Она знала это, но ничего не могла поделать с собой. Но однажды Елену пригласила в гости Королева и предложила ей встретиться с Драконом, и самой расспросить его обо всём на свете. И Елена согласилась, потому что была ужасно любопытной и вечно везде совала свой остренький пудреный носик...
– Как я?
– Как ты, милая. Совершенно так же, как ты...
– И они встретились?
– Да. И Елена расспросила Дракона обо всём на свете. Они провели за этими разговорами очень много времени. Елена много думала над всем, что сказал ей Дракон. И однажды поняла, что Дракон – вовсе никакой не дракон, а заколдованный принц. Который сам себя заколдовал...
– Зачем?
– Он знал, что иначе не сможет воевать со злом и несправедливостью. Чтобы воевать со злом, нужны страшные перепончатые крылья, неуязвимая для стрел чешуя, железные когти и зубы, и пасть, изрыгающая огонь. И в это Елена тоже никак не хотела поверить... А когда поверила... То поняла, что полюбила Дракона. Который на самом деле совсем не дракон. И Елена запуталась...
– А Дракон?
– Дракон тоже никак не мог поверить в чудо. Потому что много-много лет назад, заколдовав себя, он решил, что никогда не будет никого любить, – одного. А будет любить всех сразу, и воевать со злом. Он знал, что если полюбит кого-нибудь одного, то полюбит очень крепко, – так крепко, как умеют любить только настоящие драконы... Так, что на всех остальных, думал он, у него не останется сил. Он не знал, что ему делать теперь. И не знал, как сказать Елене о том, что она для него значит... Сначала он подарил ей очень красивую песню. Он не сам её написал, он попросил одного из своих друзей... У него оказалось так много друзей, что Елена страшно удивилась. Таких друзей... Потому что это могло означать только одно – что Дракон очень хороший, добрый, сильный и умный... В этой песне он назвал её своим ангелом, и очень скоро люди в городе и в целой стране тоже стали называть её так. Но Елена никак не могла решиться на то, чтобы встать навсегда рядом с Драконом. Потому что... – Елена умолкла на полуслове.
– Это не сказка, – прошептала Сонечка. – Это про тебя, тётя Леночка... И про дядю Даника...
– Ты хитренькая лиска, – улыбнулась Елена и поцеловала Сонечку в лоб. – Всё ты знаешь...
– А можно, я буду твоей дочкой? Твоей и дяди Даника... Тогда ты не будешь больше грустить, что у тебя нет детей... И дядя Даник тоже... Тётя Леночка...
– Господи, милая...
– Можно? Если я не умру...
– Ты не умрешь, милая. Ты будешь жить долго-долго. И я буду любить тебя, милая. Очень-очень крепко. Даже больше, чем любила бы свою родную доченьку. Клянусь, милая.
– Мне дядя Даник сказал... Еще зимой... Сказал, что тебя не нужно спрашивать про детей... Теперь я знаю... А теперь можно?
– Можно. Можно, милая. Теперь всё можно...
И вдруг снова – очень кстати – завибрировал телефон.
Прага, 19 мая. Утро
– Российский президент на связи, ваше величество, – услышали они голос штаб-офицера в динамике громкой связи.
– Включайте, – Вацлав поднялся, сделав Майзелю знак оставаться на месте. – Ну, здравствуйте, господин президент...
– Здравствуйте, ваше величество.
– У вас ведь есть воинские подразделения, командирам которых вы доверяете?
– Есть, – после некоторой паузы проговорил президент. – Я полагал...
– Нет. Теперь многое изменилось, мой дорогой, – вздохнул король. – Теперь мы с вами по одну сторону линии фронта, хотите вы этого или нет. Или я. Это теперь не имеет значения. Я распорядился передать вам необходимое количество терминалов защищённой спецсвязи, которой пользуемся мы. Если понадобится ещё – просто сообщите. Мой курьер у вас в приёмной. Вам должны были уже доложить.
– Да. Я в курсе.
– Примите его и позвоните мне с защищённого терминала. Я подожду.
– Что происходит?
– Перезвоните мне, – с нажимом сказал король. – Не тратьте время, его и так нет. До связи, господин президент, – король отключился и посмотрел на Майзеля.
– Он разведчик, величество, – ободряюще сказал Майзель. – Разведчики не бывают бывшими... Плохие, хорошие, – неважно... Он должен понять, что мы не играем и не блефуем...
– А если и он?
– Тогда мы все умрём, величество, – оскалился Майзель.
– Ты рад.
– По крайней мере, хоть какая-то ясность.
– Ладно. Ждём...
Прошло около часа, прежде чем телефон короля зазвонил. Вацлав, взглянув на экран, кивнул Майзелю, раскрыл аппарат и нажал кнопку ретрансляции звонка на громкую связь в кабинете:
– Рад вас слышать, господин президент.
– Потрясающая техника, ваше величество.
– Спасибо. Мы стараемся. К делу. Я настоятельно рекомендую вам следующее...
Степянка, 19 мая. Утро
Елена выглянула в окно палаты и нахмурилась, – ещё четыре «лендкрузера», как две капли воды, похожие на те, что встречали её на границе, стояли во дворе. Это просто смешно, подумала она сердито. Здесь, в общем-то, прямо под самым носом у воюющего против них, по сути дела, режима... Как будто нет у этой армии других занятий, – только охранять, как зеницу ока, сумасшедшую журналистку, вечно лезущую в самое пекло, которую постоянно тошнит не то от страха, не то от... вообще непонятно, отчего, и раненого беларуского ребёнка... А дети, которых похитили и держат, неизвестно где, эти подонки... Если живых ещё... Она знала, что их ищут. Ищут отчаянно, со всем напряжением сил, что тысячи космических глаз, не мигая, уставились сейчас на этот клочок земли, что мечутся по шоссе и просёлкам мобильные группы, что работают дипломаты, разведчики, медики, Церковь и Красный Крест, все... Елена закрыла глаза и помотала головой. И вдруг поняла так отчётливо, что мурашки помчались по спине и рукам, и комок подступил к горлу: действительно нет ничего важнее. И для армии. И для страны. Это же моя страна, подумала Елена. Это же мои дети. И армия – моя тоже, хоть я долго так не хотела даже думать об этом... Именно потому-то они и здесь, со мной. Именно потому...
Она отвернулась от окна. В дверь палаты негромко постучали, и тотчас же появилась в проёме голова одного из военных:
– Пани Елена... Включите телевизор, новости послушайте... Кажется, это важно...
Елена шагнула к тумбочке, на которой стоял переносной телевизор на аккумуляторах и со встроенным спутниковым приёмником, из тех, что наводнили Беларусь за последние несколько месяцев. Достала из гнезда на корпусе маленький ухватистый пульт дистанционного управления, нажала на кнопку... И почти сразу вслед за повернувшейся, как нарочно, камерой, увидела Иржи. И Полину, и всех остальных... Они не сидели в студии, как это обычно бывает на уютных ток-шоу, – стояли, и Ботеж стоял пред микрофоном. Он заговорил, и Елена едва удержалась на ногах от его слов... Нет, он ничего не сказал такого особенного. Никаких круглых фраз про сплочённость, гражданское единство, мужество перед лицом... Нет. Просто, глядя прямо в камеру, – Елена увидела, как побелели его пальцы, сжимающие микрофон, – Ботеж сказал:
– Елена... Если ты нас слышишь... Я знаю, ты нас слышишь... Держись, родная. Мы тебя любим. Ты наш ангел, Елена. Держись, моя девочка. Ты должна держаться, а мы – мы будем с тобой, родная. Держись, Елена, ведь ты лучшая, ведь это ты первая всё поняла...
Дрозды, 19 мая, резиденция Лукашенко. Вечер
В сопровождении человека из президентской охраны Елена вошла в здание. Они прошли по узкому коридору и оказались в помещении, напоминавшем пост личного досмотра в аэропорту: конвейер с рентгеновской установкой, две арки стационарного металлоискателя, столик с охранником за ним и лежащий на столике переносной прибор. Тау-техникой здесь и не пахло.
Охранник, сопровождавший её, молча прошёл сквозь арки, не обращая внимания на тревожно запульсировавший маячок наверху, и встал возле дверей лифта, глубоко засунув руки в карманы и медленно двигая нижней челюстью. Козёл, подумала Елена. Изображают из себя Бог весть что, жвачку жуют... Козлы.
Еще два охранника возникли рядом с первым. Тот, что сидел за столиком, посмотрев на Елену, проговорил:
– Выкладывайте всё из карманов. И телефончик не забудьте, мадамочка.
Поколебавшись, Елена выложила телефон. Охранник повертел его в руках и, покосившись на неё, отложил чуть в сторону. Елене стало так смешно, что она сказала:
– Вряд ли вам удастся позвонить своей тёще, офицер.
– Да? Это почему? – усмехнулся тот, сально обмусоливая Елену глазами.
– Потому что аппарат действует только с моей биометрией. И для звонка с него вам придётся стать мной. Вам не кажется, что это будет довольно затруднительно?
– Ну, – охранник смотрел на Елену теперь безо всякой улыбки. – Да. А если мы вам пальчик отрежем, мадамочка?
Ах ты, дешёвка, сатанея от ярости, подумала Елена.
– Лучше отрежьте себе яйца, офицер, – глядя на охранника бездонными от бешенства глазами, сказала она. – Потому что они вам всё равно больше никогда не пригодятся.
– Наделали себе всяких жидовских игрушек, – пробурчал охранник, вроде как бы в пустоту. В глазах его тоже была ненависть, но так густо замешанная на зависти и страхе, что Елена не выдержала и усмехнулась снова.
– Хватит, – буркнул другой охранник. – Давай, пускай её, хозяин ждёт.
Первый лениво поднялся, сгрёб со столика рамку переносного сканера, вразвалочку подошёл к Елене:
– Ручки подымите, мадамочка.
– Не вздумайте прикасаться ко мне. Шею сверну, – прошипела Елена.
Он отшатнулся и посмотрел на второго охранника:
– Коляныч...
– Госпожа Томанова, вам никто не собирается причинять вред. Наш сотрудник только проверит вас на предмет наличия оружия...
– Вы с ума сошли, – усмехнулась Елена. – Какое оружие, вы спятили?
– Служба, госпожа Томанова.
– Нашли, кому служить... Хорошо. Проверяйте, но без рук. Иначе пожалеете.
Охранник обвёл её сканером, – раз, другой. Третий. Металлоискатель даже не вякнул. Елена усмехнулась снова. Кретины. Я сама сейчас – оружие, подумала она. Вы даже представить себе этого не в состоянии... Она сняла со скафандра аккумуляторно-процессорный блок ещё в больничке. Без него «драконья кожа» была просто хорошим бронежилетом скрытого ношения, но это волновало Елену сейчас меньше всего.
– Порядочек, – проворчал охранник. – Чё вопила-то, спрашивается...
Елена смерила его таким взглядом, что он, не решившись пререкаться дальше, ретировался к себе за столик. Второй охранник отступил в сторону, пропуская Елену к лифту.
Они спустились в подземную часть, прошли по коридору, миновали два поста охраны, приёмную и вошли в кабинет президента. Лукашенко сидел в торце Т-образного стола, по обе стороны находились охранники с автоматами. Он был в камуфляже, чем насмешил Елену так, что она едва не расхохоталась в голос. Еще один вояка, подумала Елена.
– Здравствуйте, Елена, – Лукашенко рассматривал её так жадно, словно хотел увидеть что-то необычное. У него был давящий, неприятный взгляд недоброго и загнанного в угол человека.
– Матвеевна. Так звучит по-русски моё отчество. Здравствуйте, Александр, – она помолчала, давая ему почувствовать паузу. – Григорьевич.
– Не хотите называть меня «ваше превосходительство»?
– С превеликим удовольствием. Но тогда вам придётся называть меня «ваша светлость».
– Почему? – растерялся Лукашенко.
– Потому, что я не только подданная чешской короны, но и русская дворянка, – сказав это, Елена вдруг поняла, что она это на самом деле чувствует. Вот именно так. – Княжна Мышлаевская. Или остановимся всё же на имени-отчестве?
Лукашенко промолчал, – только засопел. Елена поняла, что выиграла этот раунд. И не стала сдерживать торжествующей улыбки.
– Ладно, – сказал он после паузы, потому что Елена молчала, желая заставить его первым сделать ход. – Пускай будет по имени-отчеству, Елена... Матвеевна. Я вас себе несколько иначе представлял...
Ну, конечно, усмехнулась про себя Елена, ты думал, что я появлюсь пред тобой, раскрашенная, как Чиччоллина, в декольте, мини-юбке и на каблуках. И буду умолять тебя на коленях. А вот это вряд ли. Этого Дракон уж точно не разрешил бы мне сделать. Он ужас какой ревнивый... Придётся тебе с очкастенькой крыской беседовать, сволочь.