Алла кирилина неизвестный

Вид материала

Документы

Содержание По этому поводу на Пленуме ЦК РКП(б) 1 января 1926 года высту­пил Сталин. Он сказал Возражая Куклину, Николай Павлович Комаров сказал Приблизительно через полчаса открылся пленум. Николай Михайло­вич Шверник предложил Реакция на это членов бюро Ленгубкома отразилась в их постанов­лении Обратимся к стенограмме. Слово берет Ф. Г. Наливайко (парторга­низатор «Красного Треугольника 10 января 1926 года Киров писал Орджоникидзе Через шесть дней в письме к жене он сообщал Эти телеграммы полностью соотносятся с содержанием найденного письма Кирова — Орджоникидзе Рабочий день Кирова был загружен до предела. В связи с этой конференцией большой интерес представляет письмо Кирова к Орджоникидзе от 13 февраля 1926 года Последние бои оппозиции

Подобный материал:

• Научная литература белоконь, Алла Тарасовна, 667.47kb.
• Методическая разработка урока По сказке А. Платонова «Неизвестный цветок», 112.59kb.
• А. П. Платонова «Неизвестный цветок» (мини-рецензия)      Рассказ, 13.05kb.
• Московского Патриархата Алексеева Алла Сергеевна пояснительная записка, 77.64kb.
• Ю. Н. Байбакова, Е. Р. Кирилина научный, 9.63kb.
• А. В. Кирилина. Гендерные исследования в лингвистических дисциплинах >Дж. Коатс, 134.57kb.
• Публичный отчет февраль 2011 Заведующая Кирилина, 31.49kb.
• Контрольные вопросы и задания по произведению Платонова А. П. «Неизвестный цветок», 9.6kb.
• Конкурс Интернет-ресурсов «Неизвестный Моршанск» для обучающихся 8-11 классов оу города, 19.5kb.
• Разработка урока по теме «Прекрасное вокруг нас», 41.01kb.

После съезда


Утром того же дня из Москвы в Ленинград приехали Орджоникидзе, Киров, Микоян, Скворцов-Степанов и другие. Днем раньше прибыл член ЦК РКП(б) Кубяк. Цель их приезда — встреча с партийным акти­вом районов города.

Обстановка здесь была напряженной. Противоборство нарастало. Так, пленум Петроградского райкома РКП(б) 26 голосами против 14 принял решение о присоединении к резолюции XIV съезда, но одно­временно одобрил и линию, занятую ленинградской делегацией на съезде. В тот же день вечером состоялось районное собрание партийно­го актива. Докладчиком выступил ректор Коммунистического универ­ситета им. Зиновьева С. Минин, содокладчиком Н. Кубяк. В прениях выступили 10 человек, из них 6 сторонников Зиновьева и 4 — против­ники. А резолюция, принятая 245 голосами против 224, была в защиту линии XIV съезда партии. «... Мы считаем решения партийного съезда совершенно правильными и целиком к ним присоединяемся... Ленинградская организация и ее губернская конференция находились в полной уверенности, что никаких расхождений с Центральным Комитетом партии нет... Мы уверены, что Ленинградская организация решительно отмежевывается от дезорганизаторско-фракционной деятельности на съезде»³.

Подобная резолюция подавляющим большинством (850 против 50) принята и на собрании партактива Выборгского района. «Ленинградская делегация на съезде не может считать себя выразителем линии ленинград­ской организации». В Выборгском районе развернулся настоящий бой. В защиту съезда выступали: Орджоникидзе, Кубяк, Киров, Микоян, Комаров, Алексеев. Против — Евдокимов, Крупская, Куклин, Моисе­ев, Кушников. И тем не менее, хотя первая резолюция была предложе­на секретарем Ленгубкома РКП(б) А. Куклиным, она была отвергнута.

В других же районах города собрания партийных активов продемон­стрировали свою солидарность с делегацией ленинградских Коммунис­тов на съезде.

30 декабря «ЛП» подписывалась уже новым редактором. Она откры­лась публикацией «Обращение XIV партийного съезда РКП(б) к ленинградской организации». Но многие коммунисты с ним познакомились раньше. «Обращение» было отпечатано в виде листовки и широко рас­пространялось Севзапбюро ЦК, курсантами академии им. Толмачева, ленинградцами — слушателями Коммунистического университета у проходных заводов, фабрик, а иногда и просто в цехах предприятий.

С 30 декабря «ЛП» не напечатала ни одной заметки, статьи, резолю­ции, которые бы отражали взгляды оппозиции. Страницы газеты отра­жали теперь только мнение сторонников большинства. Более того, иногда подбор материала носил тенденциозный характер. Например, заводы «Красный Путиловец»,. «Красный треугольник» вели длительную борьбу (вплоть до 15—20 января 1926 г.) за одобрение линии ле­нинградской делегации на съезде, но газета информировала только о тех собраниях цехов этих предприятий, где незначительным большин­ством принимались резолюции «цекистов», не давались выступления тех, кто выступал в поддержку оппозиции.

31 декабря поздно вечером XIV съезд закончил работу. 1 января со­стоялся Пленум ЦК ВКП(б) с участием президиума и членов Централь­ной Контрольной Комиссии. Пленум избрал исполнительные органы ЦК — Политбюро, Оргбюро, Секретариат. Формально согласие внутри руководителей партии было соблюдено: лидеры оппозиции были из­браны в состав органов, которые, хотя и назывались по уставу партии исполнительными, то есть зависимыми от съездов, фактически играли решающую роль в определении внешней и внутренней политики, форм и методов ее осуществления, стояли вне критики для подавляющей массы коммунистов. Казалось бы, оппозиция должна быть удовлетворена — властные полномочия остались у ее лидеров. Однако на деле все оказалось иначе.

Сталин (и тут, наверное, Троцкий прав) благодаря огромной воле, энергии, силе характера, умению интриговать, сталкивать интересы лю­дей оказался на этом Пленуме в выигрыше.

Это ярко проявилось при избрании секретарем ЦК секретаря Ленгубкома Г. Е. Евдокимова. Последний весьма категорично отказывался войти в Секретариат ЦК, ссылаясь на то, что и секретарем губкома ра­ботает немногим более двух месяцев.

По этому поводу на Пленуме ЦК РКП(б) 1 января 1926 года высту­пил Сталин. Он сказал: «Свыше двух месяцев у нас имеется решение По­литбюро ЦК о введении ленинградца в секретариат... Но товарищи ленин­градцы с этим делом не торопятся и, видимо, не собираются провести его в жизнь. Видимо, они не хотят иметь своего представителя в Секрета­риате, боятся, как бы не исчезла та отчужденность от ЦК, на кото­рую оппозиция опирается.

Поэтому надо заставить Ленинградскую организацию ввести своего представителя в Секретариат ЦК. Другого такого товарища, как т. Ев­докимов, у нас не имеется»¹.

4 января 1926 года состоялось бюро Ленгубкома. Его вел секретарь губкома Александр Сергеевич Куклин, один из идеологов «новой оппо­зиции». Острая ситуация возникла при обсуждении положения дел в Ленинградской организации. Информацию давал Куклин. Предоста­вим ему слово: «Положение в Ленинградской организации в высшей сте­пени ненормально... Все время через Северо-Западное бюро ЦК раздается легальная съездовская литература; речи Сталина, Бухарина, Молотова, Рыкова, Томского, но самым нелегальным образом... Литература развозится на автомобилях по партийным коллективам, затем распространя­ется через отдельных лиц либо прямо в цехах, либо раздается курсантами у проходных...»

Возражая Куклину, Николай Павлович Комаров сказал: «...Если вы выносите постановление — присоединиться к решениям съезда, но будете притеснять членов партии, выявляющих свое отношение и критикующих оппозицию, то все равно члены партии будут собираться помимо вас, хотя бы вы и применяли репрессии» .

Возникает вопрос: неужели сторонники оппозиции, ратовавшие за расширение демократии, применяли репрессивные меры к тем, кто поддерживал линию XIV съезда? Применяли. Увольняли с работы, а устроиться вновь было крайне сложно — безработица. Неоднократно переносили дни и часы проведения партсобраний, срывали объявле­ния, ставили на предприятиях свою охрану, дабы не пустить на собра­ние сторонников съезда. Таких фактов немало в документах ленинградского партийного архива.

Организатор завода «Красный Треугольник» дал распоряжение — не пускать на собрания коммунистов завода Женю Егорову, известную большевичку (состоявшую там на партучете), только потому, что она не разделяла взглядов «новой оппозиции».

Наиболее объективные сторонники «новой оппозиции» не одобря­ли подобные репрессивные меры. Так, Сергеев на том же бюро Ленгуб­кома говорил: «... Горячность сейчас не нужна... Нужно в интересах... меньшинства и большинства прекратить все это».

К сожалению, такое взвешенное выступление на бюро фактически было единственным.

Нетерпимость, отсутствие малейшего желания пойти на компромисс ярко проявились при обсуждении на бюро вопроса о дне проведения пле­нума Ленгубкома. Руководство Ленинградской партийной организации (за исключением Шверника) настаивало провести пленум Ленгубкома в тот же день, 4 января вечером. Шверник, Комаров и другие предлагали от­ложить пленум только на один день и провести его 5 января.

Почему вокруг процедурного вопроса разгорелись прямо-таки шекспировские страсти? Подогревало их одно обстоятельство. Пока не официально, но уже «поговаривали», что в Ленинград приезжает группа членов ЦК ВКП(б). Главная их задача — замена руководства. Тем бо­лее, что ЦК уже начал проводить эту работу. Евдокимов был избран секретарем ЦК и переведен в Москву.

Совершенно естественно, что члены оппозиции пытались решить вопрос о секретаре губкома до приезда москвичей и тем самым поста­вить членов ЦК перед свершившимся фактом.

Однако при назначении дня пленума эта действительная причина старательно обходилась как сторонниками, так и противниками оппо­зиции. Большинством принимается решение созвать пленум Ленгубко­ма 4 января.

Приблизительно через полчаса открылся пленум. Николай Михайло­вич Шверник предложил: «Поскольку имеется просьба ЦК партии и ввиду приезда завтра в Ленинград из Москвы членов ЦК, отложить пленум до завтра... документы сегодня не читать...» Но пленум большинством при­нял решение: «пленум открыть, документы огласить». Приведем лишь две наиболее важные телефонограммы.

Первая:

«В Ленинградский губком ВКП(б)

Сообщается постановление ЦК ВКП(б) от 4/1—26 г.

Слушали:

О посылке докладчиков о работе XIV-го партсъезда.

Постановили:

Командировать в Ленинград докладчиками о работе XIV-го партсъезда следующих товарищей: Калинина, Томского, Молотова, Андреева, Петровского, Кирова, Ворошилова, Рудзутака и Шмид­та В.

17 ч. 38 м. 4/1-26 г.

Секретарь ЦК ВКП: И. Сталин».

Вторая:

«В Ленинградский губком ВКП(б)

Сообщается постановление ЦК ВКП(б) от 4/1—26 г.

Слушали: О секретариате ЛК.

Постановили:

Ввиду перевода т. Евдокимова на работу в Секретариат ЦК, ввиду выбытия т. Куклина из состава ЦК ВКП, поручить тт. Том­скому, Молотову и Евдокимову в срочном порядке переговорить с Бюро ЛК о немедленной организации Секретариата ЛК с последую­щим утверждением ЦК ВКП.

17 ч. 40 мин. 4/1—26 г.

Секретарь ЦК ВКП: И. Сталин».

Впервые приводимые полностью, эти телефонограммы дают возмож­ность сделать следующие выводы.

Первый — все постановления принимались Политбюро ЦК ВКП(б).

Второй — из трех секретарей Ленгубкома (Евдокимова, Куклина и Шверника) переизбранию подлежали двое; Причем мотивацию пере­выборов Куклина нельзя признать убедительной: «ввиду выбытия... из состава ЦК ВКП». Ведь в то время не все секретари местных парторга­низаций избирались в состав ЦК партии.

Третий — «цекисты» продолжали пока сохранять лояльность в от­ношении главного лидера «новой оппозиции» Г. Е. Зиновьева. Он был введен в состав Севзапбюро ЦК и, как свидетельствуют документы, не­сколько раз принимал участие в его заседаниях.

Между тем пленум Ленинградского губкома 4 января пошел по накатанной дорожке. Он очень напоминал только что прошедшее бюро.

После бурных выступлений «за» и «против» по всем пунктам резо­люции, приведения примеров репрессивных мер, принимаемых как той, так и другой стороной, абсолютным большинством пленум принял резолюцию и предложил редактору «Ленинградской Правды» опубли­ковать ее 5 января.

Что же это за резолюция? Почему она вызвала шок среди многих руководящих работников ЦК?

В нашей исторической литературе эту резолюцию обычно именова­ли «антипартийной». Так ли это? Давайте с ней ознакомимся. (Доку­мент приводится в сокращении.)

«Единство партии и, в частности, всей Ленинградской организации, должно быть обеспечено во что бы то ни стало. Разногласия, бывшие на съезде, должны быть изжиты без малейшего нарушения единства рядов ВКП(б). Пленум Губкома постановляет:

1. Во исполнение постановления Пленума ЦК ВКП(б) от 1/1—26 г. прекратить дискуссию в Ленинградской организации по вопросам 14 партсъезда.

2. На всех собраниях, посвященных XIV-му съезду, предлагает, от име­ни Губкома принять резолюцию о присоединении к решениям съезда, полном подчинении им и абсолютном сохранении единства партии под руководст­вом нового ЦК партии.

3. Ввиду прекращения дискуссии, считать недопустимым нападки на ленинградскую делегацию.

4. Редакциям ленинградских газет предложить печатать все резолю­ции коллективов, а не односторонний подбор их...

5. Вместе с тем Губком констатирует, что группой товарищей фак­тически создается в Ленинграде параллельная организация... делаются по­пытки создания параллельного Губкома, параллельных райкомов и т. д., устраиваются помимо Губкома особые собрания, рассылаются агитато­ры, Организаторы, литература, образуется „инициативная группа“.

6. ... Единству Ленинградской организации угрожают не разногласия, бывшие на съезде... Единству Ленинградской организации угрожают попытки разжечь борьбу дезорганизаторскими действиями, попытки создать параллельную организацию и тем самым нарушить самую элементарную дисциплину.

За единство партии.

За единство Ленинградской организации»¹.

Несомненно, «новая оппозиция», так же как и «цекисты», понимала единство догматически, категорически выступала против инакомыслия.

В тот же день, поздно вечером 4 января, срочно проводится заседа­ние Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б). Ознакомившись с резолю­цией пленума, Севзапбюро предложило воздержаться от публикации резолюции на один день — до приезда членов Политбюро. О решении Севзапбюро ЦК были поставлены в известность все редакции газет.

В решении Севзапбюро ЦК записано особое мнение Зиновьева: пунк­ты 5 и 6 сообщить только в райкомы, а в печати огласить первые четыре пункта. Кстати, сам Зиновьев не присутствовал на заседании Севзап­бюро ЦК, но высказал свое мнение по телефону, что зафиксировано в протоколе². Однако резолюция оказалась навсегда похороненной в архиве. Ее содержание весьма оперативно было доведено до Сталина.

И утром 5 января ЦК ВКП(б) принял постановление по поводу ре­золюции расширенного пленума Ленинградского губкома от 4 января 26 года. Его содержание телефонограммой за подписью Сталина сооб­щено в Ленинград. В ней говорилось:

«1. Губком поступил неправильно, не согласившись с предложением Сек­ретариата ЦК об отложении... заседания губкома хотя бы на один день.

2. Пункт 3 решения губкома о „недопустимости нападок на ленинградскую делегацию, ввиду прекращения дискуссии“, нарушает постановление Пленума ЦК от 1/1—26 г., исключающее: „личные выпады против представителей меньшинства” на съезде, но, несомненно, предполагающее необходимость критики поведения меньшинства на съезде и выявление ошибок ленинградской делегации...

3. ... [партийные] коллективы не обязаны присоединяться к проектам резолюции губкома о решениях съезда, а имеют право выносить любую ре­золюцию по своему усмотрению.

4. Ленинградские газеты должны печатать резолюции партийных коллективов о решениях съезда, независимо от их содержания, однако, по­скольку они не содержат элементов неподчинения решениям партсъезда.

5. Вопрос о нарушениях внутрипартийной демократии, а, значит, и о репрессиях, применяемых к сторонникам решений съезда отдельными чле­нами и организациями ленинградской организации, должен быть обсужден особо, с участием наличных в настоящее время в Ленинграде членов и кан­дидатов Ц.К.

6. Сообразно с этим предложением Л. К. изменить пункты 2 и 3 своего постановления, а пункт 5 исключить вовсе»¹.

6 января Северо-Западное бюро ЦК ВКП(б) приняло к руководству постановление ЦК от 5 января 1926 года и предложило секретарям Ленгубкома в срочном порядке разослать это постановление всем участни­кам расширенного пленума, во все райкомы и укомы².

Вот такие есть любопытные документы. Они также публикуются впервые. Автором постановления ЦК, по-видимому, является Сталин. Категоричность Центра несомненна. Камуфляж демократизма налицо. Нетерпимость к другому мнению чаще всего, как свидетельствует исто­рический опыт, ведет к трагедии как общества в целом, так и отдельных личностей. А сделали ли мы из этого выводы, вынесли какие-либо уро­ки? Пожалуй что нет.

Обливая помоями наше историческое прошлое, всячески охаивая его, сознательно либо забывая, либо извращая историю внутрипартийных от­ношений, многие наши современники по своей амбициозности, жажде власти, огульному отрицанию или ироническому отношению к Центру ма­ло чем отличаются от участников внутрипартийной борьбы 20-х годов. И, как учит нас опыт истории, пользу обществу, народу это вряд ли принесет.

Другая странная особенность расширенного пленума Ленгубкома 4 января — история с секретариатом. Совершенно неожиданно даже для ряда членов бюро губкома этот вопрос не был включен в повестку дня. Более того, он интенсивно обсуждался за несколько часов до начала пле­нума как на заседании секретариата, так и на бюро губкома. И был вклю­чен предварительно в повестку дня пленума. И вдруг исчез. Почему?

Мне представляется, потому, что на бюро Ленгубкома речь шла об избрании только одного секретаря. «Просить Центральный Комитет утвердить секретариат в составе Бадаева, Шверника, Куклина». Таким образом, вместо Евдокимова предлагался Бадаев.

Однако за 20 минут до начала пленума из ЦК в Ленинградский губком поступила телефонограмма о секретариате ЛК, приведенная нами выше. Она была зачитана в самые первые минуты работы пленума. Боль­ше в стенограмме пленума о секретариате и об этой телефонограмме нет ни слова. И это, конечно, не случайно. Ее содержание было неожидан­ным для членов губкома. Ведь предлагалось переизбрать уже двух секре­тарей губкома. Если к возможности переизбрания Евдокимова ленин­градцы были морально подготовлены, то предложение вывести Куклина вызвало своеобразный шок.

Состав секретариата Ленгубкома стал предметом обсуждения 5 ян­варя на специальном бюро. На нем присутствовали все видные оппо­зиционеры организации: Евдокимов, Куклин, Минин, Наумов, Сафаров, Саркис. Были также Томский, Молотов, Петровский, Киров, Анд­реев. Как сказано в документе:«слушали сообщение комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) о секретариате ЛK.

Постановили:

а) Состав секретариата Ленинградского Комитета определить 3 че­ловека.

б) Ввести в состав секретариата ЛК Кирова, Комарова, Бадаева („за“— 4 чел,).

в) Оставить прежнее решение бюро ЛК от 4/1—26 г. — просить ЦК утвердить секретариат в составе Бадаева, Шверника, Куклина (за — 13, против — 4, воздержался 1).

Ввиду разногласия комиссии Политбюро ЦК с бюро ЛК по вопросу о секретариате передать вопрос на разрешение ЦК ВКП(б)»¹.

Трудно далось это решение. Бюро заседало всю ночь. Противостоя­ние продолжалось. Теперь уже ЦК настаивал на изменении всего сек­ретариата губкома, избранного всего три недели назад. В то же время нельзя не отметить и непоследовательность бюро губкома. Оно уже не просило ЦК утвердить свое решение, а передало вопрос о секретариате «на решение ЦК ВКП(б)».

Что это — наивность? Вряд ли. Скорее всего, боязнь нарушить сло­жившуюся годами партийную субординацию, боязнь стать нарушите­лями партдисциплины.

Конечно, скрытая дискуссия по составу секретариата прослежива­ется и на заседании бюро губкома 7 января. Бюро проходило во второй половине дня. А утром Политбюро ЦК утвердило секретариат Ленгуб­кома в составе: Комаров, Киров, Бадаев.

Реакция на это членов бюро Ленгубкома отразилась в их постанов­лении: «а) Принять к сведению и руководству постановление ЦК ВКП(б) от 7/1—26 г. о секретариате ЛК. б) Довести постановление ЦК ВКП(б) до сведения пленума Ленгубкома»².

Никаких споров. «Принять к сведению», «Довести до пленума» — это фактически уже глухая защита.

Пленум губкома открылся 8 января 1926 года. Реакция его участни­ков на постановление ЦК ВКП(б) и бюро губкома от 7 января 1926 года была неоднозначной.

Обратимся к стенограмме. Слово берет Ф. Г. Наливайко (парторга­низатор «Красного Треугольника»): «Пленум ЛК всячески считает своим долгом заявить ЦК, что введение т. Комарова в Секретариат против воли, неоднократно выраженной Ленинградской организацией... не будет содей­ствовать внутреннему ее сплочению, в силу чего Пленум ЛК просит ЦК пересмотреть свое решение о тов. Комарове»³.

Голосуется предложение Наливайко не вводить в состав секретариа­та Н. П. Комарова.

«За» предложение — 90, «против» — 20 (выделено мной. — А. К.).

Между тем результаты голосования породили немало мифов, в том числе и об избрании Кирова. Среди них был и такой: якобы 8 января Кирова вообще не выбрали в состав секретариата губкома, а избрание его состоялось только 12 января на пленуме губкома. В доказательство этого приводились следующие аргументы: в связи с избранием Кирова бакинцы приняли свое письмо-поздравление ленинградским коммуни­стам только 12 января, а состав секретариата Ленгубкома был опубли­кован в «ЛП» еще позднее — 14 января.

Но все дело в том, что 12 января пленума Ленгубкома вообще не было. В протоколах нумерация пленумов соблюдена. И следующий по порядковому номеру после 8 января пленум состоялся 19 января. Более того, уже 8 и 9 января в адрес ряда партийных организаций ушли теле­фонограммы за подписью Кирова.

Чем же объяснить мифы? Рискну высказать предположения.

Нельзя исключить сознательной дезинформации, которую распростра­няли сторонники «новой оппозиции». На роль партийного лидера претен­довали и другие. Среди них называют Н. П. Комарова и И. М. Москвина, но документальных подтверждений тому пока не найдено.

Возникает вопрос: а как сам Сергей Миронович Киров относился к своему новому назначению?

В связи с этим огромный интерес представляют письма С. М. Киро­ва, адресованные жене — М. Л. Маркус-Кировой, Г. К. Орджоникид­зе и И. В. Сталину. В письмах, особенно к жене, не рассчитанных на широкую аудиторию, Сергей Миронович Киров писал искренне, не ис­кал осмотрительных, точно взвешенных слов. Эти письма отражают его отношение и к тому, что происходило на съезде, и к его назначению на работу в Ленинград. Передо мной — два письма Кирова к жене. Они не датированы. По-видимому, первое было написано 24—25 декабря 1925 года (в нем есть фраза: «через неделю или меньше съезд закончит работу»). В письме говорится:

«... Из газет ты узнаешь, что на съезде у нас идет отчаянная драка, такая, какой никогда не было. Читай аккуратно „Правду “ и будешь в курсе дела. В связи с этой дракой здесь стоит вопрос о посылке меня на постоянную работу в Ленинград. Сегодня об этом говорили очень и очень определенно. Я, конечно, категорически отказываюсь. Серго также про­тив моей посылки туда. Не знаю, чем это кончится…»¹

Второе письмо скорее всего было написано Кировым в самом нача­ле января 1926 года, предположительно 4 января.

В этом письме Сергей Миронович сообщал:

«... Произошло то, что намечалось несколько раз², т. е. меня из Баку берут и переводят в Ленинград, где теперь происходит невероятная склока. Что было на съезде, ты знаешь из газет. Во время съезда нас с Серго посы­лали туда с докладами, обстановка невозможная. Отсюда ты должна меня понять, что как мне трудно ехать. Я делал все к тому, чтобы отделаться, но ничего не получилось. Удержусь ли там или нет, не знаю...»³

Эти письма свидетельствуют, что, во-первых, Киров не только не хотел ехать на работу в Ленинград, но даже сопротивлялся, а во-вторых, что у него были сомнения — справится ли он со своими обязанностями на этом новом для себя, но крайне важном для партии участке работы.

Из всего характера этой переписки можно сделать вывод: С. М. Ки­ров в Ленинград ехать не хотел, более того, насколько это было возмож­но в рамках партийной дисциплины, возражал. В этом его поддерживал Г. К. Орджоникидзе. И было принято в определенной степени компромиссное решение: Киров едет в Ленинград на несколько месяцев — для борьбы с фракционной деятельностью «новой» оппозиции.

За полмесяца интенсивной разъяснительной работы члены ЦК вы­ступили на 80 партийных собраниях, из них на 10 — Киров. Собрания проходили почти ежедневно.

На заводах и фабриках, в военных и вузовских коллективах оп­позиционеры несли поражение за поражением. Кстати, там, где они имели сильное влияние — «Путиловский завод», «Красный треуголь­ник», завод имени Егорова, в качестве основных докладчиков выступали — М. П. Томский, Г. И. Петровский, В. М. Молотов, К. Е. Воро­шилов, В. В. Шмидт.

10 января 1926 года Киров писал Орджоникидзе: «...Как и следовало ожидать, встретили нас здесь не особенно гостеприимно. Особенно потому, что мы сразу же пошли по большим заводам... По числу членов партии у нас сейчас определенное большинство. Коллективы выносят постановле­ния о переизбрании райкомов, а кой-где требуют переизбрать губком»¹.

Через шесть дней в письме к жене он сообщал: «...Живу в гостинице вместе с членами ЦК, которых здесь достаточно много. Каждый день на собраниях. Ну и собрания здесь! Есть ячейки — 1500—2000 чел. Это одна ячейка. Сплошь, конечно, рабочие и работницы... Положение здесь отча­янное, такого я не видел никогда»².

В тот же день — 16 января Киров написал письма Орджоникидзе (в Закавказье) и Сталину. Последнее, правда, пока не найдено, но кос­венным доказательством его существования является следующий факт. 17 января Сталин телеграфирует Орджоникидзе — в Тифлис, Микоя­ну — в Ростов, Антипову — в Свердловск, Чубарю — в Харьков: «... От­четная съездовская кампания в Ленинграде приходит к концу. Все сколько-нибудь крупные предприятия уже высказались против оппозиции. Остается Путилов, который на днях отмежуется от оппозиции…»³

Эти телеграммы полностью соотносятся с содержанием найденного письма Кирова — Орджоникидзе: «Дело обстоит так: Выборгский р-н, Петроградский, Володарский — сплошь снами. Осталось несколько ма­леньких заводов. М-Нарвский в большинстве с нами. Путилов — пока нет. Здесь все придется брать с боя!»⁴

20 января 1926 года состоялось партийное собрание на заводе «Крас­ный путиловец». После доклада Михаила Павловича Томского и факти­чески содоклада Григория Еремеевича Евдокимова коммунисты-путиловцы высказались за одобрение решений съезда, в поддержку полити­ческой линии ЦК ВКП(б).

Рабочий день Кирова был загружен до предела. «Не обижайся, — пи­сал он жене, — что пишу мало, очень занят, работаю, ни минуты нет свободной... Работа очень сложная и ответственная. Занят так, что да­же на улице не был ни разу, только в машине».

Завершающим этапом этой кампании явилась XXIII чрезвычайная губернская партийная конференция, состоявшаяся 10—12 февраля 1926 года. В ее работе приняли участие член Политбюро ЦК ВКП(б) Н. И. Бухарин и кандидат в члены Политбюро ЦК Ф. Э. Дзержинский, выступившие с основными докладами: Бухарин об итогах XIV съезда партии, Дзержинский о перспективах развития промышленности. Ки­ров лишь произнес небольшую речь, весьма яркую по форме.

В связи с этой конференцией большой интерес представляет письмо Кирова к Орджоникидзе от 13 февраля 1926 года: «... Вчера закончили конференцию и тем самым кончили и первоначальные работы против оп­позиции. Сегодня был пленум губкома, избрали секретарем, бюро и пр. ... Плохо и очень плохо, что развертывается новая драка на почве невероят­ного местничества... Большим успехом здесь пользовался на конференциях Бухарин и очень маленький успех мой...»⁵

На пленуме губкома Киров был избран первым секретарем Ленгубкома ВКП(б).

3 марта 1926 года «Ленинградская правда» напечатала постановле­ние ЦК ВКП(б) об утверждении Кирова в этой должности.

Ну а как реагировал на это Киров? Изменилось ли его настроение по сравнению с началом года?

Обнаруженные документы позволяют проследить, как постепенно менялось его мнение на возможность работать в Ленинграде.

В письме к жене, написанном, по всей вероятности, в конце января 1926 года (оно без даты), Сергей Миронович отмечает временный ха­рактер своей работы в Ленинграде: обстоятельства «складываются так, что здесь, видимо, застряну месяцев на шесть. Ты знаешь, что я очень не хотел сюда ехать, послан вопреки моим желаниям. Говорили, что месяца на 3, теперь выходит, что едва ли удастся. В середине февраля созываем здесь губернскую конференцию. Это подытожит всю теперешнюю рабо­ту нашу...»

По-видимому, в это же время к Сталину обращался Г. К. Орджони­кидзе в отношении отзыва С. М. Кирова обратно в Закавказье, ибо име­ется телеграмма Сталина на имя Серго от 1 февраля 1926 года. Она гла­сит: «О Кирове поговорим по приезде его на пленум ЦК в марте...»

Однако уже в конце февраля Киров писал секретарю Бакинского горкома — своему приятелю — Леону Мирзояну: «... Здесь работа, брат, интересная; одно говорит о работе: сто с лишним тысяч партийных душ — кое-что значит. Прибавь к этому полтора (почти) миллиона населения и ты будешь иметь размах работы... Но наряду со всем этим нет того пере­плета, что в Баку. Здесь все яснее, меньше сложной дипломатии...»¹

К этому времени Киров, несомненно, ближе узнал Ленинград, его людей, установил контакты со многими партийными, хозяйственными, комсомольскими руководителями. И все же он не оставлял надежды вернуться в Закавказье. Доказательством этому его письмо Орджони­кидзе от 17 марта 1926 года: «... Я, брат, провалялся неделю из-за гриппа. Дурацкая болезнь, температура доходила до 40,6. Еще и сейчас не очухался как следует... Неделю назад был в Москве один день. Сталина застал в постели, у него тоже грипп... Сталин говорил о Баку... спрашивал кого туда послать. Я говорю С[талину], что пока никого, по окончании догово­ра нашего вопрос разрешится сам собой. Он посмеивается, говорит и Серго надо обязательно взять... (выделено мной. — А. К.)

Много говорили о нашем хозяйстве, о финансах. Очень много открыва­ет интересного, а лучше сказать печального. По словам Сосо, дело опреде­ленно выправляется и несомненно, по его мнению, выправится»².

Окончательный вопрос о постоянной работе Кирова в Ленинграде, по всей видимости, был решен в конце марта — начале апреля 1926 го­да. Пожалуй, здесь сыграл свою роль приезд в Ленинград Сталина. 12 апреля он выступил с докладом на пленуме Ленгубкома об итогах работы апрельского пленума ЦК ВКП(б), а 13 — на партактиве говорил «О хозяйственном положении Советского Союза и политике партии».

Приезд Сталина, его выступления, встреча с партийным активом несомненно имели своей целью и укрепление авторитета Кирова. Не­случайно именно в эти дни ведется оживленная переписка Кирова с женой о ее переезде из Баку. В конце апреля она приезжает в Ленин­град. Поселились они на улице Красных Зорь, в доме 26/28.




Последние бои оппозиции


В июле 1926 года на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Ки­ров избирается кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б).

Он по-прежнему продолжал работу по укреплению партийной дис­циплины, организованности и единства коммунистов Ленинградской губернии. Дело в том, что не желая смириться со своим поражением, Зиновьев и его сторонники блокировались с Троцким, Шляпнико­вым, Лашевичем и другими группировками. Основой их объединения послужило неверие в ту генеральную линию на построение социализ­ма в одной стране, которую проводил ЦК ВКП(б). Следует подчерк­нуть: это вовсе не означало их отказ от его построения. Просто они связывали успехи социализма с мировой революцией. А пока требова­ли ускорить темпы индустриализации за счет усиленного налогообло­жения крестьянства. Проблемы, поднимаемые троцкистско-зиновьевским блоком, обсуждались на Пленумах ЦК и ЦКК ВКП(б) в 1926 и 1927 годах.

Осенью 1926 года лидеры блока выступили с изложением своих взглядов на собраниях таких крупных организаций коммунистов, как Металлический завод, «Большевик» и др. На «Красном Путиловце» речь произнес Зиновьев, ему отвечал Киров. Рабочие-коммунисты рез­ко осудили оппозицию: «Не мешайте работать», «Больше к нам не при­езжай!» — кричали они.

«Провал оппозиции в Ленинграде, — говорил Киров, — был последним аккордом».

Необходимо отметить, что наряду с разоблачением действий оппози­ционеров на собраниях, ЦК ВКП(б), в том числе и Киров, принимали и другие меры для борьбы с оппозицией. Среди них: перемещение оппо­зиционеров на работу в отдаленные регионы страны, отстранение их от руководящей партийной деятельности, изоляция от средств массовой информации и, наконец, исключение из партии. Из Ленинграда выехали в другие регионы такие деятели оппозиции, как Сафаров, Куклин, Ми­нин, Наумов. Лидерам оппозиции Зиновьеву, Евдокимову, Каменеву разрешалось приезжать в город только по личным делам. Например, на­вестить родственников. Несомненно, подобные меры не способствовали сплочению рядов партии.

Можно ли считать эти меры репрессивными? Наверное, можно, тем более, что сам термин «репрессии» широко употреблялся с середины 20-х годов. Причем большинство коммунистов стояло на позициях их оправдания. Выше я уже писала об этом. Поэтому, на мой взгляд, не­правомерно возлагать ответственность за «репрессии» на XV съезде на Сталина или на Кирова; как это делает неоднократно упоминавшийся мною Н. А. Ефимов; «На... XV съезде ВКП(б) был устроен настоящий суд без права защиты над „троцкистской оппозицией в которую скопом за­числили всех недовольных методами сталинского руководства... Киров разделял полностью требование Сталина к оппозиции: „Или полная капи­туляция, или вон из партии”»¹.

К сожалению, дело было в то время не в «методах сталинского ру­ководства», а гораздо серьезней — в общем настрое почти всех членов большевистской партии, в том числе и тех, кого принято называть «ле­нинской гвардией», — как оппозиционеров, так и вставших на сторону Сталина, и более того — в психологической атмосфере, царившей в обществе. Сталин только умело воспользовался этим общим настроением взаимной нетерпимости в целях укрепления своей личной власти. Большинство же коммунистов в те дни, в том числе и Киров, безусловно верили в демократические устои, на которых, как им казалось, твердо держится партия, искренне и честно видели в программе, предложенной XV съездом, единственно правильный путь к социализму. И именно поэтому они столь решительно и бескомпромиссно выступали против оппозиции. Так, М. П. Томский, тоже блестящий оратор, выступая в Ленинграде в ноябре 1927 года на первой областной партийной конференции, говорил: «Оппозиция очень широко распространяет слухи о репрессиях, об ожидаемых тюрьмах, о Соловках и т. д. Мы на это ска­жем нервным людям: «Если вы и теперь не успокоитесь, когда мы вас вы­вели из партии, то теперь мы говорим: нишкните, мы просто вежливо попросим вас присесть. Ибо вам стоять неудобно. Если вы попытаетесь выйти теперь на фабрики и заводы, то мы скажем „присядьте, пожалуйс­та“ (бурные аплодисменты), ибо, товарищи, в обстановке диктатуры пролетариата может быть и две, и три, и четыре партии, но только при одном условии: одна партия будет у власти, а остальные в тюрьме (аплодисменты). Кто этого не понимает, тот ни черта не понимает в дикта­туре пролетариата, тот ничего не понимает, что такое большевистская партия»². Замечу, что на XV съезде Киров тоже требовал: «Все, что пу­тается под ногами, что колеблется и сомневается, должно быть оставлено в исторической пропасти, а нам с вами дорога только вперед и только к победам! (Бурные продолжительные аплодисменты)»³.

В период борьбы с оппозицией проявилось великолепное ораторское искусство Кирова. Все, кто знал его, отмечали: он всегда выступ пал «без бумажки», высоко ценил шутку, умел удачно вставить в свою речь народную поговорку. Конечно, свои речи и доклады он тщательно готовил заранее. Киров часто повторял: главное — найти стержень выступления, ясно представить, какую цель преследуешь, что хочешь сказать. При подготовке к докладу или речи, он собирал большой фактический материал, составлял только ему одному понятный план. В архивах Ленинграда и Москвы хранятся планы многих кировских выступлений.

Бывая на заводах, фабриках, стройках, Киров разговаривал с рабо­чими, техниками, инженерами. Он умел слушать их, завязывать с ними отношения, принимать их советы и замечания. Этому же он учил и дру­гих руководителей Ленинграда.

Киров беспощадно критиковал тех бюрократов, которые дальше своего кресла ничего не видели, не знали местных условий, но с удо­вольствием давали «указания и советы». Он резко осуждал комчванство, зазнайство, высокомерие иных руководителей. Лучшим противоя­дием против этого Сергей Миронович считал критику и самокритику. «Преступником будет каждый из нас, — говорил Киров, — кто по тем или иным соображениям станет рассуждать, что вот, мол, неудобно го­ворить, я лучше помолчу, не буду критиковать. Надо по-честному, по-большевистски, прямо, глядя в товарищеские коммунистические очи, ска­зать: „Ты, милый человек» запоролся, запутался... Я сделаю все, чтобы тебя исправить... Но если ты не исправишься, то тебе придется посто­рониться”»¹.

Подчеркну еще раз: Киров, безусловно, глубоко верил тогда и в пра­вильность курса, намеченного партией, и в творческие силы народа, не видел, да пожалуй и не мог видеть подводных камней, которые встре­тятся на пути. Эта вера была источником неиссякаемой энергии и оп­тимизма, располагавших к Кирову людей и позволивших ему оставить яркий след в истории Ленинграда и области.