К. В. Успенский Дневник преподавателя (в прошлом, тоже студента) предисловие по окончании аспирантуры подошло время искать себе работу. Тогда, в 1997 году диплом

Вид материала

Диплом

Содержание Возвращение домой Никитянская пустошь Снова дома

Подобный материал:

• Д. В. Давыдов дневник партизанских действии 1812 года, 1785.52kb.
•         Эффективное взаимодействие преподавателя со студентом является важным условием, 227.97kb.
• На защиту диплома с андроидом!, 26.42kb.
• А. А. А. Шопенгауэр теоретик вселенского пессимизма, 161.63kb.
• Дневник-отчет по преддипломной практике студента, 38.82kb.
• Ястудентка 1-го курса, но с газетой «студиЯ» познакомилась еще в прошлом году на Дне, 761.68kb.
• Молодежные Субкультуры США и Великобритании с конца 40-х по наши дни, 4901.84kb.
• Иванов Иван Иванович, родился 24 мая 1980 года в г. Краснодаре. В 1997 году закон, 8.26kb.
• Международные финансовые рынки, 178.41kb.
• Каменные эликсиры жизни наследие седой старины, 69.07kb.

Возвращение домой

Что может быть лучше возвращения домой? По окончании длительного срока пребывания на природе начинаешь невольно скучать по благам цивилизации. Потом в городе ловишь себя на том, что испытываешь удовольствие хотя бы от того, что горячая вода течет в желаемом количестве прямо из крана и её не надо долго нагревать на костре и потом бояться неосторожно расплескать.

Живя в полевых условиях, вдруг испытываешь неодолимое желание пройтись по центральной улице родного города, посидеть в уличном кафе, съесть мороженое или выпить кружку холодного пива.

Вот и на этот раз наступил день прощания с донскими плесами, просторами степей и таинственными, чарующими своей дикостью байрачными дубравами.

Ранним утром мы в последний раз искупались в Дону, от глади которого поднимались седые космы испарений. В последний раз послушали крики цапель и пастушков, в последний раз над нами просвистела крыльями утиная стая.

Нам предстояла переправа через Дон с последующим трехкилометровым маршем со всем экспедиционным имуществом по пойменному лугу до ближайшего села. Там мы садимся в автобус местного сообщения, который через полчаса доставит нас в районный центр.

Здесь первым нашим, пробывшим более месяца вдали от цивилизации, впечатлением была невообразимая какофония, царившая на автостанции. Почему-то каждый продавец расположенного поблизости рынка считал своим долгом установить возле себя могучие колонки, которые "врубал" на полную мощность. Нам показалось, что началось светопреставление. Снующие там и сям автомобили, гремящая музыка, крики продавцов вызывали ассоциации с концом света.

На площадке перед автостанцией остановилась группа иномарок, явно приобретенных на какой-нибудь немецкой свалке. На капотах и багажниках расселись и курили парни и девушки, разодетые словно попугаи в брачный период. Здесь явно было любимое место районной "золотой молодежи".

Неподалеку возле двери с надписью "Спиртные напитки в разлив" толпились жаждущие утреннего опохмеления личности, лица которых своим цветом напоминали перезрелые сливы. Мат стоял такой густой, что, проходя мимо, хотелось разгребать воздух руками. Примерно такие же цветистые выражения раздавались с расположенной рядом автозаправочной станции. Так автомобилисты реагировали на объявление накрашенной, как индеец, вступивший на тропу войны, "королевы бензоколонки": "Технологический перерыв. Пересменок на полчаса".

Но кульминационное событие произошло перед самой нашей посадкой в автобус. Два доблестных милицейских сержанта выволокли из насквозь провонявшего привокзального сортира двух девиц, чей вид и одеяния не оставляли никаких сомнений в их принадлежности к древнейшей профессии. Девицы площадно ругались, вырываясь из рук стражей порядка...

... Мое внимание привлекло какое-то движение в небе. Над автостанцией без единого взмаха крыльев парил коршун. В его глазах мне почудилась снисходительная усмешка, с которой гордая птица обозревала двуногое стадо, мельтешащее где-то далеко внизу. Я не удержался от того, чтобы не махнуть ему рукой на прощание. Коршун в ответ качнул крыльями и полетел дальше туда, где маячили тонущие в дымке луга с перелесками и сверкающими зеркалами озер.

Я вздохнул, накинул на плечи рюкзак и двинулся к ожидающему нас автобусу. Мы возвращались в мир цивилизации!


Никитянская пустошь


"Часть земель, лежащая по левому берегу р. Левой от х. Марьевки до х. Николенкова (Таракановка), площадью свыше 1000 га, называется "Никитянской пустошью" и в настоящее время используется преимущественно для выпаса государственных волов".

"Северо-восточная опушка Рассыпного леса Никитянской пустоши обращена в лог, замыкающийся целым рядом степных склонов, расположенных амфитеатром. Используются они под покос, пастьбы здесь не производится. Экспозиция склонов юго-юго-восточная, юго-восточная, южная, юго-западная".

"В некоторых отношениях большой интерес представляет комплекс залежей Никитянской пустоши. Недалеко от Рассыпного леса в сторону хутора Николенкова (Таракановка) есть глубокий лог, на дне которого когда-то был небольшой пруд, прорвавший плотину и в момент нашего посещения представлявший высыхающую лужу. На дне пруда, у лужи, мы спугнули стайку из 6 дров .... Дрофы на пустоши несомненно гнездятся: при нас 29/Y - 28 года пастухи нашли гнездо дрофы с двумя яйцами. Местные старожилы говорили нам, что здесь встречается и стрепет, но его удается видеть только очень редко рано утром. По их словам Никитянская пустошь сильно оживляется весной при пролете птиц на север. Тогда на полях останавливаются лебеди, нередко поднимающие драку с домашними гусями, и много другой птицы".

Приведенные из книги В. Конакова, З. Онисимовой "Опыт маршрутной характеристики станций Богучарского уезда, из-во ВСХИ, 1931" строки можно было бы отнести практически к любой из множества балок юга нашей области, змеящихся с окрестных бугров, то сужаясь почти ущельями, то распахиваясь широко и полого. При этом маленькие балки вливаются в большие, а большие впадают в долину Дона.

Вот только большой редкостью являются даже поверхностные описания отдельных балок, урочищ и т.д. А ведь в упомянутой книге приведены ещё и видовые списки растений с указанием массовых видов, упоминаются встреченные в Никитянской пустоши животные. Тут уж поневоле забьется сердце натуралиста, не позволяющего себе упустить нечасто попадающуюся возможность проследить происходящие в природе изменения, сравнивая картину "дня нынешнего" и "дня минувшего".

И вот солнечным августовским утром наша машина подъезжает к хутору Марьевка, где кончается асфальт, и за которым, если верить прочитанному, начинается искомая Никитянская пустошь. Все-таки решаем уточнить и пытаемся расспросить встреченного на околице хутора аборигена, который возится с видавшим виды мотоциклом. Однако здесь нас постигает разочарование. Слова "Никитянская пустошь", "Рассыпной лес" были встречены с явным недоумением. Абориген явно слышал их впервые. Словосочетание "хутор Николенков" он слышал, но где сей находится, не представлял даже примерно. Примерно те же результаты были получены при расспросах ещё двух местных жителей. Чувствовалось, что топонимика окрестностей за прошедшие годы явно изменилась. Оставалось положиться на прихваченную с собой в качестве путеводителя книгу и на собственную интуицию.

Сразу за хутором начинаются довольно молодые (если верить характеру растительности) залежи. В растительном покрове преобладают чертополох, бодяк. Кое-где виднеются высокие свечки коровяка. Из птиц нам попались традиционные для сельских околиц полевые коньки, деревенские ласточки касатки, желтые трясогузки. После полуразрушенного здания фермы начинаются участки явно луговой растительности с преобладанием клевера. И, наконец, километра через полтора от Марьевки на склонах начинает преобладать ковыль и другие злаки (типчак, овсяница, мятлик).

Не скажу, что залежи богаты жизнью. Слышны робкие предотлетные трельки жаворонков, "цирканье" овсянок, "чеканье" луговых чеканов и каменок-плясуний. Близость населенного пункта легко угадывается по хохлатым жаворонкам, касаткам. Вблизи дороги суетятся немногочисленные степные муравьи. Шагах в десяти вверх по склону обнаруживаем лисью нору.

За ковыльными участками нам попадается небольшое поле, засаженное подсолнечником. На поспевающих семенах пируют щеглы и полевые воробьи. Мы окончательно приуныли. Похоже, за прошедшие с момента посещения учеными восемьдесят лет изменения на Никитянской пустоши носили явно негативный характер.

Машина, подпрыгивая на ухабах, уже несколько раз цепляла поддоном землю. Уже начинаем подумывать о возвращении, как преодолев очередной поворот, от неожиданности резко тормозим и ... раскрываем рты.

Нашим глазам открывается вид на восхитительное озеро (поначалу от неожиданности оно нам показалось морем) с гладкой, словно зеркало, водной поверхностью. Противоположный берег озера порос тростником и рогозом (значит, озеро существует уже давно).

Над водной гладью носятся легкокрылые крачки, на воде покачиваются огари, кряквы и лысухи. Наше внимание привлекают две огромные серебристые чайки, сидящие на какой-то лежащей у берега коряге. У самой кромки воды стоят большие белые цапли - птицы, своей изумительной красотой сравнимые с античными мраморными статуями. Неторопливо парит над водной гладью крупная темно-бурая самка болотного луня. Здесь же замечаю светлого с темными концами крыльев орла-карлика.

Но самое большое впечатление на нас произвели два орлана-белохвоста, парящие над озером с истинным величием "царя птиц". Потом один из них резко снизился, пролетел несколько метров над самой поверхностью воды и вдруг резко ударил по ней своими лапами. В когтях хищника забилась довольно крупная щука. Мой товарищ - заядлый рыболов - лишь завистливо присвистнул. Значит, и рыбой озеро богато.

Проведенные измерения показали, что площадь водной поверхности занимает не менее 100 га. Плюс ещё 200 га занимает примыкающая к озеру заболоченная местность, где, несмотря на конец лета, оглашали окрестности своим треском дроздовидные камышевки и слышались трели сверчков.

Но как образовалось это озеро посреди практически безводной степи? Ведь у наших предшественников упоминается лишь "небольшой пруд, прорвавший плотину и в момент нашего посещения представлявший высыхающую лужу." А тут целое озеро, богатое жизнью.

Дальнейший осмотр территории показал, что от упоминаемого пруда к нашему времени не осталось и следа. Восхитившее нас озеро возникло вследствие перекрытия плотиной реки Левой Богучарки. Образовавшееся озеро использовалось в качестве водопоя для скота, а затем в рыборазводных целях. Наступила перестройка, сельское хозяйство вкупе с рыбоводством пришли в упадок. Скот пошел под нож, а рыба была предоставлена самой себе. Условия рукотворного озера, похоже, оказались весьма подходящими, так что рыбы и сейчас в нем много (в чем мы и убедились). Берега озера зарастали, предоставляя многим птицам хорошее убежище, а корма и так всем хватало. Сейчас на берегу озера произрастала небольшая тополевая роща, из которой донесся лихой крик малого пестрого дятла, а из самой рощи вылетела огромная стая скворцов.

Но где же Россыпной лес? Он где-то находится, если верить прочитанному, недалеко от хутора Николенкова. Последнего, как мы уже поняли, уже давно не существует, а на знания местных жителей рассчитывать не приходится.

Наше внимание привлекает небольшая акациевая роща, растущая на вершине склона. Подъезжая к ней, сразу обращаем внимание на своеобразную природную воронку, образованную довольно крутыми склонами, поросшими ковылем и шалфеем поникшим. Подходя к ним, слышим тревожный свист сурка. Вскоре замечаем и самих зверьков, стоящих столбиками возле своих нор. В поле зрения насчитываем не менее десятка сурчин. Значит, и здесь уже появились эти забавные зверьки. Наши предшественники о них совершенно не упоминают.

По компасу определяем экспозицию склонов. Так и есть, юго-юго-восточная, юго-восточная, южная, юго-западная. Как и сказано в нашем путеводителе. А эта акациевая роща с примесью вяза выросла как раз на месте некогда напрочь вырубленного Россыпного леса! Вот такой вот неожиданный поворот! Заместо леса была посажена увиденная нами акациевая роща, а уж вяз появился самостоятельно.

На окраине рощи нам попался хохлатый красавец удод. Здесь же крутилась стайка расписных, словно хохломские игрушки, щеглов. С неба донеслось характерное "тюр-ли" золотистых щурок., а с вершины ближайшей акации взлетела изящная горлица. Невзирая на малые размеры, роща давала приют довольно большому числу птиц.

На обратном пути невольно задерживаемся на берегу уже упомянутого нами искусственного озера. С парящими над ним орлами, лунями, морскими чайками оно смотрится как нечто фантастическое на фоне окружающей степи и полей.

Какой же из всего увиденного следует вывод? Пожалуй, главное то, что обстановка в Никитянской пустоши благодаря деятельности человека радикально изменилась. Если поначалу данная территория использовалась только для выпаса, то за прошедшие восемьдесят лет её помимо того использовали и под пахоту, и для выращивания многолетних трав, и даже для рыбоводства. Всё это не замедлило сказаться на окружающей природе, причем не всегда отрицательно.

Создание искусственного зарыбленного водоема благоприятно сказалось на птичьем населении пустоши, а также способствовало немалому обогащению растительности. За последние годы в связи с упадком сельского хозяйства произошло восстановление степной растительности и появление ранее не встречающихся здесь сурков. В то же время, интенсивный выпас с последующим земледелием способствовал исчезновению дрофы и стрепета. Современные жители Никитянской пустоши о таких птицах и не слыхали. Также негативно сказалась полная вырубка произраставшего здесь леса, последствия чего только в настоящее время начали преодолеваться за счет искусственных посадок и появления прибрежной растительности на озере.

В заключение хочется заметить, что в истории Никитянской пустоши, как в зеркале отразилась вся многогранная и удивительная история наших степей.


Снова дома


Стояло яркое сентябрьское утро. Голубое осеннее небо. Солнце только выглянуло из - за домов, чуть позолотив кроны лип и тополей, которыми столь обильно засажены городские улицы. Настроение моё было под стать погоде. И было от чего ...

Автобус мчался, унося меня всё дальше от пыльных улиц, выхлопных газов и сумасшедшей городской гонки к великолепным рассветам над Доном, свисту утиных крыльев, запаху утренней свежести.

Пройдет каких-нибудь три часа, и я сойду прямо на трассе и пойду подальше от раскаленного шоссе прямо через степь, пьянящую запахами, и лишь сарычи рассядутся на телеграфных столбах, словно часовые, охраняя мой путь в другой волшебный мир.

Здесь, на самом юге области среди степей и поросших лесом балок затерялся маленький хуторок, где я вот уже который год провожу отпуск. Сейчас на этом хуторе проживает менее ста человек. Электричество сюда было проведено только в 1960 году. Туда даже нет хорошей дороги. То есть, года три назад вроде начинали строить, насыпали профиль, но закрепить его не то средств, не то времени, не то ещё чего - не хватило, не говоря уже о том, чтобы заасфальтировать. Ходили упорные слухи, что асфальт и щебёнка, предназначавшиеся для строительства дороги, пошли на ремонт главного подъезда к дому какого-то районного начальника ("Не то мэра, не то секлетаря какого, - шут его знае"). И сейчас наспех насыпанные обочины стремительно зарастают чертополохом и размываются дождями, да изредка щурки, птицы сказочной красоты, прилетают сюда половить собирающихся греться насекомых.

Даем небольшую географическую справку. Хутор Донской находится на правом возвышенном берегу Дона. На левом равнинном берегу расположено большое село Гороховка, с которым когда-то (как вы сами понимаете, ещё до эпохи исторического материализма) был соединен мостом. В те времена в Гороховке существовал кожевенный, льнопрядильный промыслы, работали маслобойки, кузни, бондарни. На всю губернию славились поваровские мастера изготовления плетеной мебели. А по праздничным и воскресным дням съезжались в село обыватели со всех окрестных уездов поглазеть на красивое зрелище - развод стоявшего в селе уланского полка. По большим праздникам при офицерском собрании устраивался бал, на который собиралась вся мало-мальски значительная публика, а для народа устраивалось "угощение".

Сейчас о былом напоминает лишь полуразрушенное здание манежа, из всех щелей которого прорастают мощные побеги заморского гостя - американского клена, корнями разрывающих стены и фундамент, да несколько церквей, ныне функционирующих как склады удобрений.

В трех километрах выше по течению когда-то существовал хутор Кошарный, жертва какого-то очередного "укрупнения". Сейчас об этом хуторе напоминают лишь правильные прямоугольники крапивы на месте бывших строений да несколько одичавших яблонь.

В самом хуторе Донском почти половина домов стоят с заколоченными окнами, а отдаленность от дорог и, как следствие, труднодоступность препятствуют появлению здесь дачников.

Именно последнее обстоятельство мне больше всего нравится.

От асфальта дорога (или то, что явно не заслуживает столь громкого названия) спускается в долину Дона. Все окрестные степи распаханы, а в долине на склонах сохранились довольно обширные участки, поросшие ковылем, меловые обнажения синеют иссопом, под вечер чувствуется фиалковый аромат левкоя пахучего. Сурки-байбаки встречают меня бодрым свистом, гордо парящий степной лунь качнул крыльями, словно в знак приветствия.

Снизу доносится рокот тракторного двигателя и буквально через минуту я вижу красную улыбающуюся физиономию Васи Пузенцова и пожимаю его вечно трясущиеся руки.

Рядом с Васей сидит его жена - Аня, женщина, черты лица которой ещё сохранили следы былой красоты. Ане нет и сорока, но непосильная работа (Аня - доярка, ей каждый день приходится вставать в четыре утра, а дома ещё хозяйство) преждевременно состарила её. Но держится Аня бодро и даже немного кокетничает, приветствуя меня.

- Здорово - кричит Вася, пытаясь заглушить шум двигателя. - Надолго к нам?

- Да дней на десять - отвечаю.

- А тебе перевезти ничего не надо? - вдруг спрашивает, доверительно наклоняясь.

- Что перевезти? - не понял я.

- Ну дрова или доски там.

- Да нет, пока не надо - слегка недоуменно пожимаю плечами.

На том наш диалог заканчивается, и трактор, натружено гудя изношенным двигателем, продолжает свой подъем по насыпи, громко называемой дорогой.

При приближении к хутору слева открывается вид на обветшалый загон и полуразрушенный сарай, в совокупности называемые овчарней.

Овец пасут три турка-месхетинца, относящиеся к своим обязанностям столь добросовестно, что и стая волков не могла бы нанести большего ущерба. Нет, они не переводят овец на шашлыки (что было бы хоть как-то объяснимо), но все окрестные овраги буквально усеяны скелетами несчастных животных, ломающих ноги, разбивающих головы при падении с крутых склонов. До них туркам нет никакого дела.

Новенький "Жигуль" обгоняет меня и останавливается в нескольких шагах впереди. Из машины выглядывает полный красивый мужчина, машет мне рукой и весело кричит: "Подвезти?" Благодарю за предложение, но вежливо отказываюсь: очень уж приятно подышать ароматным воздухом степи после трехчасового сидения в автобусе. "Жигуль" трогается с места и продолжает свой путь.

Владелец машины - Иван Ильич Павлинов, здешний лесник. Его вместе с братом - Василием Ильичем, колхозным бригадиром - на хуторе называют "князьями". Когда-то их отец был едва ли не самым бедным человеком в округе и начинал с того, что приторговывал соленой рыбой, а теперь братья даже сами коров не пасут, а нанимают кого-нибудь из соседей и имеют единственные в поселке дома, крытые оцинкованным железом. За братьями числятся: торговля медом, молоком, рыбой и др. На хуторе их уважают.

Уже пройдя околицу и вступив на деревенскую улицу встречаю своего старого знакомого - дядю Витю. Дядя Витя - местный плотник и добрейшей души человек, он помогал мне устанавливать навес над погребом и, вообще, любое дело у него спорится, что не попроси. С дядей Витей особенно хорошо на тяжелой монотонной работе. У него всегда найдется подходящая шутка, которая приободрит. Кстати, за эти шутки дядю Витю в деревне недолюбливают. Говорят, за "злой язык".

Проходя мимо длинной лавочки (деревенского "бульвара"), на которой сидят несколько старушек, почтительно здороваюсь. Лицо одной из них кажется мне страшно знакомым. Где я её раньше видел? Идя дальше, мучительно вспоминаю. И в памяти всплывает следующее...

Дело было в Поваровке на автобусной обстановке, где наше внимание привлекла пожилая женщина в черном траурном платке, раздававшая пряники и мандарины. Дошла очередь и до нас.

- Помяни-и-те мою невестку. Вчера померла. Молодая была. Дети си-и-ротами остались - жалобно протянула женщина.

Из сочувствия мы с моей знакомой взяли по печенью, а стоящая рядом с нами старушка даже благочестиво перекрестилась. Но едва женщина отошла, старушка придвинулась к нам и доверительно зашептала:

- Знаю я её, сама же невестку и угробила. Табуретками в неё бросалась. Из дома выгоняла. А когда с той первый приступ случился, не давала врачей вызвать. И в этот раз все твердила: "Сама отлежится". А теперь ходит по дворам, причитает...

Мы долго смотрели в спину удаляющейся женщине. Из-за угла показался автобус...

Уже подходя к своему домику встречаю соседку Дашу. Даша - образец доброты и бескорыстия и нет ничего вкуснее молока её коровы Ромашки. Теплое и жирное, молоко словно само испаряется во рту. По-моему, оно даже обладает каким-то целебным действием. Как и у всех коров, пасущихся на вольном воздухе и душистых степных пастбищах.

19 августа 1991 я лихорадочно крутил ручку настройки радиоприемника, метался по соседям, пытаясь узнать свежие новости. Даша спокойным голосом меня увещевала:

- Что вы волнуетесь? Нам скажут, что делать...

Уф, наконец-то добрался. Теперь скорей переодеться и бегом на Дон окунуться в прохладную воду, сбросить дорожную усталость. На берегу встречаю старого знакомого дядю Петю, балагура и острослова, большого любителя "походить с бреднем". Но сегодня дядя Петя почему-то мрачен. К чему-то внимательно прислушивается. Прислушиваюсь вместе с ним и я. С противоположного берега из Гороховки доносится траурная музыка.

- Отец дочь избил - пасмурно сообщает дядя Петя. Она и руки на себя наложила. Лекарств каких-то наглоталась и померла.

Мне осталось только вздохнуть и погрузиться в прохладную донскую воду. Мой отпуск только начинался ...

Добавление 2008 г.


Рассвет


День был просто чудесным. Небо сияло, как бирюза. Снег сверкал так, что без темных очков на широкой пойме Оки невозможно было находиться. Лена невольно зажмурила глаза. Воспоминания овладели мыслями…

Она выросла в по-советски обеспеченной семье. Шутка ли, мать – Мария Алексеевна Воронова – инструктор горкома партии, отец Иван Дмитриевич – заведующий облсобеса. Даже в элитарной школе, где Лена училась и где учились дети различных ответственных работников, Лена была на особом счету. Учителя заискивали перед ней. «Пятерки» ставились почти автоматически.

Парни ходили за ней шлейфом. Несколько раз Лена, по настоянию матери, приглашала некоторых из них домой «на чашку чая». Но именно здесь начавшаяся было дружба бесславно заканчивалась. Гости так подобострастно вели себя с Марией Алексеевной, которая всегда верховодила как вообще в семье, так и за столом, так старались услужить ей, так преданно смотрели ей в глаза, что Лена быстро теряла к ним всякий интерес.

Летом Лена отдыхала с родителями в лучших пансионатах и турбазах. Но куда охотнее она проводила время в деревне Дрязги, где жила её бабушка по отцу. Просыпаться под петушиные крики, тут же бежать прямо на пруд, окунуться в по-утреннему теплую воду доставляло её наслаждение. А какое удовольствие было ходить в лес за малиной под щебет птиц или, свив на лугу венок из полевых цветов, пройтись босиком по утренней росе, взбивая высокую, по пояс, траву. Нравилось Лене по утрам кормить кур, помогать бабушке в саду и на огороде.

Жаль только, что дольше недели побыть ей у бабушки не удавалось. Мария Алексеевна недолюбливала свекровь, считая, что та «портит дочку», о чем неоднократно и с раздражением говорила мужу. В чем только конкретно эта «порча» состояла, так ни разу и не сказала.

Вероятно, дни, проведенные в деревне среди цветов и ягод, птиц и бабочек побудили Лену по окончании школы подать документы на биофак. Матери она решила пока ничего не говорить.

Дело в том, что Мария Алексеевна, сама родившаяся и выросшая в деревне, заочно окончившая пединститут, начавшая карьеру в сельском райкоме ВЛКСМ, сама пробившаяся из села «в область», ставшая инструктором горкома по работе с молодежью, была женщиной энергичной и властной.

Её взгляды на образование дочери порой бывали противоречивы. То она говорила, что не годится такой девушке, как Лена «возиться в лягушачьем дерьме», а её следует пойти на более «престижные» исторический или юридический факультеты. То вдруг заявляла, что дочери вообще незачем учиться, а крайне необходимо быстро и выгодно выйти замуж, и при этом упрекала Ивана Дмитриевича в том, что тот недостаточно уделяет внимания этому важному вопросу. Мнение самой Лены естественно не спрашивалось.

Как бы там ни было, Лена оказалась на первом курсе биофака, где быстро втянулась в студенческую жизнь. Здесь никто не спрашивал про её родителей, а больше интересовались взглядами Лены на события в стране и на жизнь вообще (шел 1987 год). Парни заглядывались на Лену, но это хотя бы был интерес К НЕЙ САМОЙ, и уже поэтому не был неприятен.

Неожиданно Лена стала замечать, что в чем-то уступает однокурсникам. Она не сразу поняла в чём, а когда поняла, немало смутилась. Лена вдруг выяснила, что в школе совсем не читала, хотя в их большой квартире имелись, наверно, все собрания сочинений, выходившие в стране за последние двадцать лет, в том числе и редкие, доступные далеко не каждому. Подобранные по размерам, книги стояли на полках в образцовом порядке со слипшимися страницами и аккуратно протираемыми от пыли корешками. «Читательский бум» застал Лену врасплох…

Теперь в книжных рядах то там, то тут стали появляться просветы, что немало удивило Марию Алексеевну. Когда же «пропавшие» книги стали обнаруживаться на журнальном столике дочери, мать даже онемела.

А Лена проглатывала одно за другим. Стендаль и Диккенс, Толстой и Чехов, Куприн и Достоевский лишь вызывали удивление, как она могла их пропустить, не заинтересоваться раньше. Далее последовали Дудинцев и Гранин, Залыгин и Астафьев, Набоков и Солженицын.

Через год Лена уже была другим человеком. А тут подошло время ехать на практику на университетскую биостанцию. Здесь Лена словно почувствовала себя опять у бабушки в деревне. Снова лес, река, луг. Но теперь студентка биофака Елена Воронова смотрела на окружающий мир другими глазами. Она будто бы встретилась со старыми друзьями, но и она и они были уже другими; повзрослевшими, окрепшими, готовыми открыть друг другу свои тайны. Сборы растений, ловля насекомых, ночные экскурсии в лес, чтобы услышать пение козодоя. И конечно же, грибы, ягоды, цветы, купание в реке.

Разговоры с подругами о новых прическах, косметике также входили в «обязательную программу». Лена любила косметику и умела ею пользоваться. По настоянию матери она приволокла с собой целый чемодан импортных нарядов, которые должны были вызвать восхищение однокурсников и зависть однокурсниц. Мария Алексеевна долго наставляла дочь, что именно надо надевать на танцы, а что на «журфикс» или «коктейль» (???). Чемодан так и пролежал целый месяц под Лениной кроватью ни разу ни открытый, хотя были и танцы, и ночные костры, и песни под гитару.

Неподдельный интерес к природе и проблемам её сохранения привел Лену в дружину охраны природы, существовавшую тогда на биофаке. Работавшие здесь студенты были до самозабвения увлечены познанием тайн природы и проблемами её сохранения. Их разговоры настолько занимали Лену, что она даже прочитала всё, что было в университетской библиотеке по содержанию хоть как-то связано с сохранением биоразнообразия. Опять же через Марию Алексеевну удалось раздобыть несколько переводных монографий, хотя экология проходилась только на четвертом курсе.

В дружине Лена познакомилась с Генрихом. Собственно, она знала его и раньше. Он был на два курса старше Лены, отслужил в армии, увлекался орнитологией и был одним из активных членов дружины. Они общались и раньше; Генрих был неизменно вежлив, корректен, но нисколько не выделял Лену из других девушек, среди которых, надо сказать, пользовался немалым успехом. Лене нравился этот высокий остроумный юноша с армейской выправкой и открытым лицом, прямой и честный.

Экскурсии на природу теперь стали круглогодичными. Лене особенно нравились весенние рейды по первоцвету и березовому соку, когда весна расправляет крылья, природа пробуждается, распускаются почки, а в лесу глохнешь от птичьего хора.

В Ленином гардеробе, потеснив заграничные наряды, почетное место заняла штормовка защитного цвета со значком, на котором красный кружок был изображен на фоне соприкасающихся зеленого и синего полей. На вопрос матери, что это такое, Лена гордо ответила: «Герб студенческого природоохранного движения».

Такой ответ произвел на Марию Алексеевну гнетущее впечатление. За безобидной формулировкой ей мерещились кошмары типа «Тайной ложи потрошителей», «Масонского клуба» или «Тайной секты самоубийц», про которых читают лекции на партактивах и которые коварными щупальцами опутывают её дочь. «Развелось их! Как же, свобода, демократия, чтоб их… Наплодили нечисти!» Немного придя в себя, многоуважаемый инструктор горкома по работе с молодежью стала составлять план действий…

После третьего курса Лена собиралась ехать со студенческим отрядом работать в отдаленный заповедник. Мысль о том, что дочь проведет месяц с лишним в какой-то глухомани наедине с медведями и кабанами повергла Марию Алексеевну в ужас. Она ещё более настойчиво стала твердить Лене о замужестве, порой срываясь на крик и ругань.

План Марии Алексеевны в отношении дочери не отличался оригинальностью. Несколько изменился лишь контингент приглашаемых в гости кандидатов в зятья. Теперь это были люди значительно старше Лены, имеющие законченное высшее образование (как правило, заочное) и занимающие солидные должности в бюрократических структурах. В их обществе Лена не выдерживала и пяти минут. Затем, подавляя зевоту, она уходила в свою комнату под каким-нибудь благовидным предлогом.

Частые конфликты с матерью не прошли для Лены бесследно. Она похудела, осунулась, втихаря стала покуривать… Пригласить домой кого-нибудь из университетских друзей Лена так и не решилась…

С третьего курса Лена начала специализироваться по кафедре биохимии. Её стол, до поступления в университет сиявший чистотой, теперь был завален трудами по биохимии, биофизике, математической биологии, тетрадями, конспектами.

На пятом курсе Лена получила приглашение в аспирантуру от одного академического института, где проходила преддипломную практику. Так она оказалась в подмосковном городе Пушино-на-Оке, где поселилась в малосемейном общежитии… Думаю, мы тактично опустим описание тех сцен, которые разыгрывались между матерью и дочерью и которые непрерывно сопровождали подготовку аспирантки к отъезду.

В Пущино Лена опять встретилась с Генрихом, который учился в аспирантуре в Москве и приехал в Пущино на конференцию молодых ученых. Лена пригласила его вечером себе на чашку чая. Вечер этот растянулся до утра…

Через неделю Вороновы получили от дочери телеграмму следующего содержания: «Я выхожу замуж. Свадьба такого-то числа. Ждем. Лена. Генрих».

В ответном письме Мария Алексеевна одобрила решение дочери, но добавила: «Зачем вам играть свадьбу в общежитии? Приезжайте домой. Соберется вся родня, друзья, коллеги. Отпразднуем так, чтобы перед людьми стыдно не было». Генрих, прочитав это письмо, уже засобирался ехать, но Лена слишком хорошо знала свою мать, её способность почти гипнотически воздействовать на людей. Ясно было, что она попытается прибрать Генриха к рукам, подавив его своей властностью. Да и пышные свадьбы со всей их атрибутикой последнее время вызывали у Лены отвращение.

… Уже который день в Пущинском ДАСе шли лихорадочные приготовления к свадьбе. Вороновы прислали денег, на которые спешно закупались продукты. От роскошного свадебного платья (разумеется, импортного), присланного матерью, Лена наотрез отказалась. Её свадебный наряд ограничился собственноручно сделанной белой розой (пригодились бабушкины уроки), воткнутой в прическу, да скромного кремового платья.

… Второй день гуляли на берегу только очистившейся ото льда Оки. Генрих пришел с удочкой и, пока гости веселились, наловил полный котелок окуней. Так что свадьба завершилась ароматной весенней ухой. Мария Алексеевна блистала своим отсутствием…

… Елена Ивановна, старший научный сотрудник Института фотосинтеза надела солнцезащитные очки и подняла глаза. Генрих и их сынишка – пятилетний Андрей – только что сковырнулись с санок у подножия длинного спуска и теперь затеяли веселую возню…

В туманной дымке над Окой темной черточкой маячил косяк гусей, удалявшийся к северо-востоку. Первый в этом году…