К. В. Успенский Дневник преподавателя (в прошлом, тоже студента) предисловие по окончании аспирантуры подошло время искать себе работу. Тогда, в 1997 году диплом
| Вид материала | Диплом |
- Д. В. Давыдов дневник партизанских действии 1812 года, 1785.52kb.
- Эффективное взаимодействие преподавателя со студентом является важным условием, 227.97kb.
- На защиту диплома с андроидом!, 26.42kb.
- А. А. А. Шопенгауэр теоретик вселенского пессимизма, 161.63kb.
- Дневник-отчет по преддипломной практике студента, 38.82kb.
- Ястудентка 1-го курса, но с газетой «студиЯ» познакомилась еще в прошлом году на Дне, 761.68kb.
- Молодежные Субкультуры США и Великобритании с конца 40-х по наши дни, 4901.84kb.
- Иванов Иван Иванович, родился 24 мая 1980 года в г. Краснодаре. В 1997 году закон, 8.26kb.
- Международные финансовые рынки, 178.41kb.
- Каменные эликсиры жизни наследие седой старины, 69.07kb.
* * *
C тех пор прошло несколько лет. Светлана Константиновна работает завучем в одной из воронежских школ и уже не ходит ни на какие учеты. Её муж, Александр Васильевич - инженер-программист большого ОАО. У них уже двое детей. И такие истории случаются на учетах.
Свадьба
На мой взгляд, лучший транспорт в мире - велосипед. И в этом меня ничто не разубедит. Ну разве сравнить его с автомобилем, который мало того, что жрет бензин и загрязняет выхлопами атмосферу, но ещё и лишает возможности тихо и незаметно забраться в самые глухие уголки леса и пообщаться с его обитателями. Будь моя воля, я бы всю жизнь проездил только на велосипеде.
Велосипед годится и для учетов птиц на открытой местности - в полях, на лугах, в степях.
Возвращаясь как-то с таких учетов по лесной дороге, я усердно крутил педали, радуясь свету, солнцу, чистому, пропитанному запахом смолы воздуху. В кустах раздавался щебет синичьих выводков, где-то плакала пеночка-теньковка, перед вечерней зарей пробовал голос певчий дрозд. Ноздри щекотал приятный запах цветущей липы.
Впереди мне предстоял длинный стремительный спуск, а в конце его - довольно крутой поворот и далее подъем, который я рассчитывал проскочить с ходу.
Но, когда я миновал поворот, события вдруг круто сместились в сторону детективного жанра. Сразу не меньше десяти молодых людей вдруг кинулись наперерез моему набравшему скорость велосипеду, и ещё столько же устремились ко мне с флангов и с тыла. Не успел я опомниться, как был схвачен за руки. Несколько человек прочно вцепилось в руль и в колеса велосипеда. "Террористы! Похитители людей! Грабители! Лесные братья!" - молниями сверкали в голове мысли, рисуя картины одна мрачнее другой.
Вдруг позади строя моих похитителей возник не менее живописный строй нарядных девушек. Они приветствовали мое пленение радостными криками. Одна из них подошла ко мне вплотную и тоном, не терпящим возражений, произнесла: "Двести грамм за здоровье молодых!". Только тут я ощутил исходящий от моих похитителей явственный запах спиртного, да и девушка была не кристально трезвой. Только теперь я понял, что в лесу, согласно хорошей местной традиции, гуляет свадьба, в поле зрения которой я и имел неосторожность попасть. Подобные свадьбы стали проклятием для работников лесной охраны, так как оставляли после себя груды разбитых бутылок, кучи мусора, непотушенные костры, уже неоднократно приводившие к лесным пожарам.
Мои попытки отговориться тем, что я, дескать, на службе привели к тому, что велосипед из-под меня бесцеремонно выдернули, а самого повлекли к накрытому посреди небольшой поляны столу, за которым с видом инквизитора стоял (стоял, правда, громко сказано) пожилой мужчина с лицом цвета вареного рака. Вероятно, это был отец кого-то из счастливых новобрачных. Кругом толпились нарядные гости, а некоторые уже мирно отдыхали в тени ближайших кустов. Залихватски играла гармошка. Молодых, правда, нигде не было видно.
Мне налили с полстакана опалесцирующей жидкости, по запаху сильно напоминающую свекольный самогон и потребовали, чтобы я её залпом выпил.
- Молодых-то хоть покажите - кисло произнес я, решив, что надо хоть видеть, за чье здоровье пьешь.
С молодыми вышла заминка. Невесту вообще не нашли. Минут через пять ко мне подвели едва державшегося на ногах и что-то бубнившего себе под нос парня со слипавшимися глазами. Это, как мне объяснили, и был счастливый новобрачный.
Как только опалесцирующая жидкость переместилась из стакана в мой желудок, какой-то юноша, как вышколенный стюард, поднес мне закуску - кусок маринованного огурца, от которого почему-то немилосердно воняло бензином.
Как только я выпил, интерес ко мне тут же был потерян, и я беспрепятственно добрался до своего велосипеда, сиротливо валявшегося в придорожных кустах. Вздохнув, я поднял своего стального коня и медленно побрел вверх по склону. У меня появилось такое ощущение, будто с самогоном в меня вошло что-то тяжелое и нестерпимо скучное, что вытеснило легкость, свет и радость яркого солнечного дня.
Я поднял велосипед и пешком побрел к выходу из леса.
Сорпа
Солнечным летним утром автобус уносил троих преподавателей естественно-географического факультета Воронежского педагогического университета по ещё не высохшему после недавнего дождя шоссе. В салоне было неимоверно тесно и душно. В это время толпы ополоумевших дачников штурмовали на автовокзалах пригородные "ПАЗики", пробивая себе дорогу тяжелыми сумками и ящиками с рассадой. Теперь всё это богатство стояло на полу автобусного салона, вызывая серьезные трудности для выходящих и входящих в автобус. Воздух, казалось, дрожал от криков остервенелых мамаш, прижимавших к себе малолетних отпрысков, ругани, детского плача и т.д.
На фоне этой пестрой толпы трое молодых людей интеллигентного вида, одетые в штормовки и брюки защитного цвета и единственным багажом которых были небольшие перекинутые через плечо спортивные сумки смотрелись, мягко говоря, экзотично. Казалось, их мало интересовало происходящее в автобусе и всё внимание они уделяли открывающимся за окнами пейзажам. А посмотреть там было на что. Дорога пролегала среди сочной зелени лугов, перелесков, перемежающихся лесополосами, между которыми прятались маленькие пригородные деревеньки и дачные поселки.
Идея этой поездки возникла всего несколькими днями ранее. Сессия подходила к концу, и коллеги решали, где бы отдохнуть на денек от назойливого внимания цветущих студенток, маразматических ответов на экзаменах и зачетах, а также орд задолжников и их родителей, неизвестно откуда появляющихся именно к концу сессии, когда над их непутевыми чадами, гоняющими лодыря в течение семестра, реально нависала угроза исключения.
В течение нескольких лет из рассказов охотников поступала довольно расплывчатая информация о болотистой местности с названием "Сорпа", расположенной в каких-нибудь двадцати километрах от областного центра. В рассказах неизменно присутствовали эпитеты "непроходимое", "гиблое", "таинственное". Из уст в уста переходили страшные легенды об ужасных болотных призраках, о криках ужаса, доносящихся ночью из трясины, об ушедших на болото и не вернувшихся людях и т. д. и т. п.
Наряду с этим очевидцы восхищались необыкновенным богатством жизни на Сорпе. Охотники лишь щелкали языками, вспоминая неисчислимые стаи гусей, уток, куликов и даже занесенных в Красную книгу казарок, останавливающиеся на Сорпе отдохнуть и подкормиться во время весеннего и осеннего пролетов. На вопросы об охотничьих успехах рассказчики лишь обреченно отмахивались: "А чего стрелять? Всё равно потом в камышах не найдешь". "Это настоящий воронежский Эверглейдс" - пел дифирамбы Сорпе один начитанный собеседник.
Представляло интерес и само название болота. В словаре Даля слово "Сорпа" найдено не было. На казахском языке "сорпа" (или шурпа) означает крутой наваристый бараний бульон. В Internetе удалось раскопать информацию о двойнике "воронежского Эверглейдса" - карстовом озере Сорпа в Словении, богатом рыбой и являющимся центром рыболовного туризма. Может быть, за рыбное изобилие озеро и получило своё название ещё во времена турецкого владычества? Тогда при чем здесь воронежская Сорпа?
Услышанного биологам было достаточно, чтобы после недолгих сборов и раздумий решиться на эту довольно рискованную экскурсию. Картографические расчеты показали, что площадь обследуемой местности составляет что-то около 1 600 га, расстояние из конца в конец - 10 - 12 км. Проделанный путь, таким образом, не должен был занять, с учетом возможных задержек, больше 4 - 5 часов.
На конечной остановке путешественники вылезли из автобуса. Последние несколько километров пути они словно бы пребывали в гипнотическом трансе, выслушивая рассказ пожилого попутчика. Сюжет рассказа был абсолютно тривиален. О том, какой прекрасный был их совхоз в советское время, как гнали они машины с тоннами сахарной свеклы "аж в Москву", как приезжал их награждать орденом Ленина сам Косыгин и т.д. и т.п. Заканчивался рассказ уже ставшими стандартными проклятиями по адресу Горбачева, Ельцина и иже с ними... Всё это было настолько стандартно и нестерпимо скучно, что молодые люди с трудом удерживали зевоту, дабы не обидеть собеседника. Впрочем, беседой это можно было назвать с большой натяжкой ввиду того, что одна из сторон явно предпочитала выступать в жанре монолога.
Тем с большим удовольствием они покинули душный автобус, с наслаждением втягивая в себя первые глотки пропитанного скошенным клевером и цветущей липой воздуха. Поначалу путь их пролегал по симпатичной деревенской улице, обсаженной мальвами и вишнями, ветки которых ломились от ягод.
Сидящая на лавочке возле собственного дома симпатичная старушка в пестром платке, видя чужих людей и предвкушая возможность скрасить время интересной беседой, наивно спросила путешественников, куда они идут. Получив ответ, старушка мелко закрестилась: "Ох, не ходили б, соколики, туда. Гиблое то место, как есть гиблое... Вот у меня кум был..."
Перспектива слушать очередную историю явно не улыбалась нашим путешественникам, но и обидеть приятную аборигенку не хотелось. Дабы прервать собирающийся прорваться наружу словесный поток, Сергей протянул бабушке раскрытый определитель "Птицы европейской России" с просьбой указать, не водятся ли изображенные в них птицы в ближайших окрестностях. Пожилая матрона лишь испуганно дернулась, с ужасом глядя на изображения вполне безобидных созданий, потом вздохнула, поняв, что беседы не получится.
Попросив подождать "минутку", аборигенка скрылась в недрах своего небольшого, но довольно опрятного домика. Отсутствовала она довольно долго, так что у наших путешественников было время оглядеться. Двор был типично русским, т.е. начисто лишенным цветов, декоративных кустарников и других "излишеств". Прямо от крыльца начинались грядки ранней картошки. Посреди двора красовалась смачная лужа в кисельных берегах, занимая почти половину всего пространства. Вокруг лужи суетился с десяток тощих кур. Нигде не было видно ни деревьев, ни кустарников.
Внутри дома обстановка соответствовала той же, что путешественники наблюдали во дворе. Сени были завалены остатками каких-то ящиков, перемешанных с горами рваной резиновой обуви. Тут же наблюдалось велосипедное колесо, сплетенное в любовном объятии с остатками металлической бочки.
- Да, колоритная картина - высказал своё мнение энтомолог и любитель бабочек Андрей - прямо хоть бери краски и пиши.
- Вот живут люди... - промолвил Генрих, и, словно бы устыдившись своих мыслей, добавил: под боком у областного центра, а словно какие-нибудь ... дикари.
- Вот поешьте, соколики - раздался голос хозяйки. - Всё веселей идти будет.
И протянула путешественникам полный пакет сочных спелых вишен. Провожая гостей, она всё приглашала их заходить на обратном пути "похлебать борщичка". Рассыпаясь в благодарностях, молодые люди покинули гостеприимный, хоть и не блещущий красотой двор.
Дорога пролегала через огороды, на которых уже начали копать раннюю картошку. За огородами начинался обширный луг, на котором виднелись куртины кустарников, а примерно в семистах метрах впереди виднелись живописные группы деревьев, за которыми угадывался берег небольшой реки Хавы.
Название "Хава" также имеет тюркское происхождение и обозначает "бассейн" или "пруд", в более общем значении "малый водоём" и "малая речка".
- Идем по центру России, а по названиям - чистая Средняя Азия - заметил третий участник экспедиции - Генрих, единственный в группе представитель прессы, так как свою преподавательскую работу он сочетал с довольно активным сотрудничеством в различных газетах - Хава, Сорпа, Тамлык... С чего бы это? - спросил он словно бы сам себя.
Перед выходом на луг дорогу путешественникам преградила совершенно непролазная грязь. Вероятно именно в этом месте перегоняли деревенское стадо. Земля под ногами была буквально перемешана сотнями копыт и представляла собой серую кашеобразную массу. Сергей, попытавшийся первым сделать несколько шагов, провалился по колено и прочно застрял, после чего не мог сделать и шагу. Из своего неудобного положения он был извлечен своими товарищами с помощью длинной палки, отломанной от какой-то засохшей ракиты. Сергей ухватился за палку с одного конца, Андрей и Генрих потащили за другой, грязь издала звук, напоминающий тот, с которым вылетает пробка из бутылки шампанского. Внезапно на ближайший пригорок присела язящная маленькая птичка желтоголовая трясогузка и, словно бы в насмешку, "цивикнула".
- Не пройдем мы здесь - голосом, в котором явно чувствовалось беспокойство, произнес Генрих. - Надо идти назад и дальше вдоль протоки...
Путешественники так и сделали. Теперь путь их пролегал.по густой траве вдоль поросшей тростником и ивами старицы Хавы. Идти здесь было сухо и довольно приятно. Обитатели прибрежных зарослей словно бы и не замечали незваных пришельцев, продолжая заниматься своими делами.
Вот со стороны особенно высоких и мощных тростников донесся резкий крик дроздовидной камышевки. Птица размером чуть поменьше дрозда и не думала прятаться, открыто усевшись на самой макушке и с вызовом поглядывая на путешественников. Под прицелом трех направленных в её сторону биноклей камышевка продолжала выкрикивать что-то очень напоминающее ругательства, после чего с явной неохотой сползла по стеблю в гущу тростника. Но и оттуда её возмущенный крик не прекращался.
Поблизости из заросшей осокой низины доносилась монотонная песня сверчка. Несмотря на все ухищрения путешественников, эта едва ли не самая маленькая птичка нашего края не пожелала показаться им на глаза. Впрочем, при этом она никуда не улетела и даже ни на секунду ни прервала своего пения.
Не менее смело вёл себя и синегрудый красавец, самец варакушки. Этот великолепный имитатор сперва долго обманывал исследователей, издавая поочередно то песню певчего дрозда, то брачный крик удода, а под конец, искусно подражая крику, издаваемому кукушкой при перелете, вылетел из глубины ивового куста и уселся на самом виду явно довольный собой.
Постепенно и так мало заметная тропинка совсем затерялась в траве, которая уже доходила до пояса, а местами и по грудь путешественникам, среди которых, следует заметить, недомерков не было. Исследователи заметили, что, по всем признакам, они явно отдалились от населенных мест. Совсем исчезли деревенские ласточки касатки. Не стало видно расписных красавцев щеглов и красногрудых коноплянок, не слышно приятных "колокольчиков" овсянок, в изобилии встречавшихся на околице деревни. Зато над головой путников величаво проплывали огромные, чем-то напоминающие доисторических птеродактилей, серые цапли. Появились легкокрылые, словно ласточки, черные и белокрылые крачки.
Выйдя из-за поворота, путешественники оказались посреди приятной, зеленой, усеянной желтыми лютиками луговины. Внезапно раздались странные крики "куокс! куокс! к-а-а!", и над поляной разом взмыли не менее полусотни крупных красивых птиц контрастной черно-белой окраски с металлическим отливом и эффектными хохолками на голове.
- Чибисы! - восторженно воскликнул Генрих.
- Да тут целая колония! - подхватил Сергей.
Великолепные птицы с тревожными криками продолжали кружить над луговиной. Всё их поведение говорило о нахождении поблизости гнезд с потомством. Среди чибисов летало несколько других птиц поменьше, буровато-пестрой окраски, с длинными и красными ногами и розовым клювом. Птицы издавали странные трелеподобные звуки "тил-ле! тил-ле!, тюи-лее!" Путешественники узнали в них травников, довольно редких куликов нашей области, гнездовые колонии которых можно пересчитать по пальцам одной руки.
На протяжении ещё нескольких километров путешественники постоянно натыкались на массы беспокоящихся чибисов и травников. По заверениям Сергея, единственного профессионального орнитолога из всей компании, это самое большое поселение куликов, встреченное им на просторах Центрального Черноземья.
Постепенно ландшафт, по которому продвигались путешественники, изменялся. Ярко-желтые лютики сменились темно-фиолетовыми шпажниками, среди которых попадались лиловые булавовидные соцветия белокопытника. Стали попадаться крупные эффектные цветки желтого ириса. Под ногами путешественников всё чаще хлюпала вода.
Наконец дорогу исследователям преградил канал шириной около двух метров и с довольно быстрым течением. Генрих нерешительно развернул карту. Это была обычная двухверстка, на которой вся обследуемая территория укладывалась в квадрат со стороной длиной 4 см.
- Да, болота начинаются... - заглянув Генриху через плечо, протянул Андрей.
- А это Тамлык? - спросил Сергей, указывая на преграждающую дорогу препятствие.
- Нет, Тамлык дальше. Это, скорей всего, вот этот мелиоративный канал - ответил Генрих, тыча пальцем в карту. - Их тут довольно много и этот самый крупный. - Помолчав, Генрих добавил. - Его не обойдешь. Надо перебираться.
Семь бед - один ответ. Даже не снимая обуви ("Вдруг ногу поранишь. Черт знает, что там на дне" - отсоветовал разуваться Андрей), исследователи переправились за несколько секунд.
- Куда теперь? - спросил Андрей.
Вопрос не был лишен основания. Перед путешественниками открылась поросшая тростником обширная пойма. Между стеблями тростника поблескивала вода. На холме километрах в двух к западу в летней дымке виднелись домики дачного поселка.
- Должно быть, это Парусное - снова открыл карту Генрих.
- Смотрите, смотрите вон туда! - вдруг яростно и одновременно восторженно зашептал Сергей.
Его товарищи повернулись в указанную сторону. Они не сразу поняли, что так взволновало завзятого орнитолога. На расстоянии примерно трехсот метров на двух засохших ивах виднелись два ярко-белых пятна, издали напоминавших два белых флага. При более тщательной настройке биноклей белые пятна превратились в двух изумительной красоты птиц, явно сидящих на гнездах.
- Белые цапли! И на гнездах! Вот это удача... - волновался Сергей.
Немного поспорив, исследователи решили попытаться пробраться к нему, чтобы получше осмотреть, сфотографировать и обмерить птенцов. Задача эта не казалась слишком сложной. Гнезда располагались невысоко над землей, и дорога к ним проходила по довольно сухому, на первый взгляд, поросшему какими-то злаками лугу.
Но едва первый путешественник (это был Генрих) ступил на такую, казалось бы, безобидную площадку, как тут же очутился по пояс в теплой бархатно-коричневой жиже. Его движения вызвали подъем органических частиц со дна коварного болота.
- И впрямь бульон! - со смехом воскликнул Генрих, выбираясь на сухое место. - Теперь я понял, почему её так называли.
Солце уже основательно склонилось к горизонту. Отказавшись от плана добраться до гнезд цапель, путешественники решили, что если они не хотят ночевать посреди болота, кормя комаров (к вечеру присутствие последних стало весьма ощутимым) то следует идти напрямую через самые топкие места. К этому варианту их склонил также возвышающийся примерно посередине расстояния до деревни какой-то странный курган, смотревшийся посреди болотистой равнины довольно необычно.
По колено (а местами и выше) в топкой жиже путешественники двинулись вперед. Комары становились все злее. Кое-где путешественники проваливались так, что за стеной тростника им не было видно ничего вокруг на расстоянии дальше метра. Приходилось останавливаться, определять по компасу расстояние и двигаться дальше. На всё это уходило драгоценное время. Чтобы не потеряться, исследователи постоянно перекликались, подбадривая друг друга.
Птицы продолжали кружиться над головами у незадачливых первопроходцев, но теперь в их криках чувствовалось что-то зловещее. Впечатление это ещё более усилилось, когда к чибисам, травникам и крачкам присоединалась болотная сова, издававшая своё "хак - хак - хак", в котором чувствовалось какое-то злобное удовлетворение.
Отделявший их от высившегося посреди болота холма километр путешественники преодолевали больше часа. Когда же они, наконец, ступили на твердую землю, комары набросились с удесятеренными силами. В лучах заходящего солнца окружающее их болото приняло багровый оттенок.
Всё же на сухом месте они несколько приободрились и даже нашли в себе силы осмотреть этот необычный холм. Андрей даже достал сачок и сделал несколько взмахов, ловя насекомых. Позднее выяснилось, что ему удалось таким образом поймать представителей нескольких новых для нашей области видов.
Курган, давший временный приют усталым исследователям, имел довольно крутые склоны и был высотой около десяти метров. Его нахождение здесь было довольно необычным, так что Генрих даже предположил его искусственное происхождение. Его воображение, подстегиваемое усталостью, позволило ему заглянуть в глубину веков и предположить, что данный курган является местом захоронения какого-нибудь скифского или аланского вождя. "Вернемся, обязательно поговорю с археологами" - всё твердил он.
Но надо было спешить, пока ещё совсем не стемнело. Путешественники вновь залезли в болото и с мрачной решимостью двинулись к заветной цели. Когда через час они, прорвавшись сквозь заросли ивняка, наконец ступили на твердый берег, то так промокли, продрогли и разозлились, что им было на всё наплевать. Если бы ещё кому-нибудь пришло в голову прогуляться в сгущающихся сумерках, то наши молодые кандидаты наук, кумипы студенческой молодежи, с которых ручьями лила вода, лица и руки опухли от укусов комаров, да к тому же ещё были изодраны в кровь упругими ветками ивняка, вполне бы сошли за водяных или каких-нибудь утопленников. Появись они в таком виде в институте, студентки ударились бы в паническое бегство, а потом бы дружно забрали документы.
Немного обсохнув (благо было тепло) доценты вышли на проселочную дорогу, направляясь в сторону автотрассы, шум которой уже был слышен из-за лесопосадок. Но они не сделали и двух шагов, как за их спинами полоснул свет фар и раздался скрип тормозов. Из машины вышла темная фигура, сложению которой позавидовал бы Давид творения Микеланджело.
- Ребята, вы откуда? - раздался изумленный голос. - Как вы сюда попали?
Очевидно, по его мнению ходить в такое время по болоту могли либо призраки, либо законченые придурки.
Не уловив в тоне местного атлета враждебности, доценты несколько сбивчиво объяснили, как они сюда попали и что они тут делают. Поняв, что имеет дело не с призраками или сбежавшими пациентами местного психодиспансера, а с уважаемыми работниками высшей школы, атлет заговорил тоном, в котором чувствовались одновременно и почтительность и приказ:
- Садитесь в машину.
Через двадцать минут доценты уже с удовольствием сушились возле специально по такому случаю растопленной печки, потягивая чай со светлым кленовым медом. В большом фермерском доме (юный атлет, подобравший наших ученых, был его сыном) царила суета. Срочно накрывался стол, на который женщины ставили разные соления, грибы и копчености. Сына отец тоном, не допускающим возражений, отправил к соседям за бутылкой самогона ("Гостям надо, они же совсем продрогли"). На кухне два других сына щипали и потрошили срочно зарезанных уток.
Немного отдохнув и подкрепившись, поведав о своих приключениях, ученые засобирались в путь, отвергнув соблазнительное предложение о ночлеге (завтра всем троим нужно было идти в институт). Глава семьи тут же распорядился отвезти гостей в город.
Уже садясь в машину, ученые бросили прощальный взгляд на таинственную, коварную, прекрасную и удивительную Сорпу. Все трое подумали об одном и том же.
- Только бы не осушили - произнес Генрих, выразительно кивая в сторону фермерского дома. Двигатель завелся, и машина рванула с места.