Предисловие

Вид материалаДокументы

Содержание


От смерти к жизни
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   27

От смерти к жизни


Существует мнение, что русские слова «начало» и «конец» произошли от единой фонетической основы из праславянского языка. Со временем в ней менялись и добавлялись гласные и согласные, и из одного слова получилось два. Это очень символично: там, где конец, всегда есть начало. Жизнь неразрывно сопровождает смерть. С самого момента зачатия одни клетки человеческого эмбриона отмирают, их место занимают другие, и в этой череде жизни и смерти одни частички, своевременно прекращая свою жизнь, преобразуют микрокомок биологических тканей в организм разумного существа. Инстинкт самопожертвования в человеке заложен глубоко генетически, и, облагороженный той или иной культурой, проявляет себя в виде оригинальных традиций или эпосе многих народов. Все живое на земле подчиняется ритму времени, биологические часы влекут живую материю к непрерывному действию, осязаемой мерой которого является обновление. Час пробил — так говорим мы, когда осознаем потребность совершить что-либо, когда понимаем, что хотим, наконец, подвести черту и отделить прошлое от настоящего. Этот час есть момент истины, после наступления которого нас ждет впереди нечто новое. Война и самопожертвование — две противоположности, два идола вечного обновления, два естественных состояния живой материи, связываются и преодолеваются важнейшим ее свойством — разумным сознанием. Сообщество людей, в какой бы форме самоорганизации оно ни пребывало, будь то гаражный кооператив или государство, саморегулируется, как живой организм, и гибель одних частей сопровождается рождением других. Война, как и самопожертвование, служит проявлением биологической силы. Над этими порывами темных недр своей природы мы неустанно стремимся вознести собственный разум. Взывая в трудные времена к высшему разуму, мы надеемся на его превосходство над скудными возможностями собственного ума, привлекаем его как судью, но все равно полагаемся на инстинкты. Высший разум, как объективный арбитр, не разменивается на мелкие склоки, он управляет такими вещами, как движение планет и народов. Высший разум выводит на арену политических битв новые классы, он же создает их героев.

Мы еще не совсем поняли всю глубину внутренних перемен своего общества, однако, наше понимание никак не влияет на действие самих законов обновления, которые, действуют жестко, неотвратимо. Они уже практические разметали большинство членов общества по разным политическим армиям, готовя нас к новым войнам. Не каждая армия еще узнается по своему флагу, но один эшелон уже имеет ярко выраженное знамя и организованные порядки. Он на самом виду, он в новостях, на обложках журналов, на биржах, за кулисами международных сделок. Он есть то, что связано с властью, с властным положением, по чему, как правило, рисуется образ России за границей. Но это не совсем то, что журналисты называют властной элитой. Эта готовая армия политической борьбы — практически сформированный класс и его притязания на власть не зависят от количества денег, признаки принадлежности к этому классу выходят за рамки марксистской классовой теории. Гении социологии прошлого века предугадали его существование в теории. Практика, как всегда превзошла теоретические ожидания.

Политическая армия, которая управляет Россией носит лабораторное название меритократии1. Это понятие выросло из концепции, согласно которой в обществе в ходе эволюции утверждается принцип выдвижения на руководящие посты наиболее способных людей, отбираемых из всех социальных слоев. Это идеальные условия, при которых позитивное понятие меритократии — искать и выдвигать умных, способных и достойных людей — противопоставляется негативному понятию аристократии, наследников прав и власти, ограниченных интересами своей касты, вырождающихся
и алчных. При этом аристократия понимается не как экономическая категория, связанная с наследованием прав землепользования, а категория нравственная. Но складывающаяся действительность вносит поправки в теоретические концепции о меритократии. Эти поправки — результаты жизнедеятельности «лучших из лучших», которые мгновенно превращаются в аристократию, как только получают рычаги власти. У этой аристократии нет титулов, земель и короны, но есть другие символы, которые олицетворяют ее прочность как новой аристократии века информации. Меритократия, приходя к власти, в том числе и демократическим путем, в первом поколении своей деятельности еще носит черты лучшести, которую мы определяем как совершенство ума и характера. Но, задерживаясь на вершинах, она погружается в привилегии, изолируется, культивируя свою касту, и стремится сохранить привычное положение вещей. Потому, используя понятие меритократии, я буду вкладывать в него именно негативный, с нравственной точки зрения, смысл и все более и более раскрывать его, описывая интересы и свойства меритократии на этих страницах.

Политическая жизнь в России последних лет была представлена тремя политическими течениями: коммунистическим, либеральным, меритократическим. Эти три течения проявляли себя, независимо от их форм жизнедеятельности и названий организаций. Националисты, которые претендуют на звание четвертого течения, никак не могут реально продемонстрировать свою силу. Из-за своих бесчисленных организационных и идейных противоречий националисты являются пока что придатком трех основных сил, их деятельность носит несистемный характер. Это природная стихия, носящая звание макрофага нации, пожирающего инородные клетки.

Видимые три политические силы сражаются между собой, они чувствуют в себе энергию, но с точки зрения истории многие партии и их вожди покрылись пылью. Застряв во вчерашнем дне, они настойчиво заблуждаются насчет своих прогрессивных ролей. Они мавры, которые, сделав свое дело, заслуженно могут быть свободны. Наполняя палитру политической жизни посткоммунистической России, они заложили основы парламентаризма, в этом их историческая заслуга. Теперь они каменеют, как ископаемые. Переходный период заканчивается, мы чувствуем это в своем желании действовать и торопиться вперед. Они же, как глыбы, затмевают собой политический горизонт и мешают движению. Они все еще потеют в работе, им кажется, что они атланты, поддерживающие небеса, или боги, интригующие друг против друга на Олимпе. На самом же деле они сами придумывают себе врагов-чудовищ в программах и заявлениях. Словно не замечая реальности, они борются с вымыслом. Они не атланты, а ветхие романтики политической борьбы, подобные Дон Кихоту, сражавшемуся с ветряками. Они не боги, потому что подданные давно потеряли из виду Олимп и забыли про них, решая свои проблемы собственными силами.

Этот призыв политиков одной ногой еще топчется в старом болоте распадающегося Союза. Выдергивая на свет то примитивный биологический национализм, то захлебываясь речами о гибели демократии, они не понимают, что люди давно не замечают их словоблудия. Это мертвые символы, трупы, больше не наполненные жизненным смыслом. К ним жмутся мальчики-карьеристы из молодежных движений, только сдувшие с себя пыль учебных аудиторий. Под опекой старших товарищей они заученно декламируют о своих звездных планах, и все это напоминает детсадовские спектакли, где дети, играя роли взрослых героев, пародируют собственных папаш.

Коммунистическая сила полна идеологических противоречий. Ее последователи упорно пытается создать гибрид из интернационального марксизма-ленинизма и шовинистического патриотизма. Конечный продукт, получаемый из этого сращивания, мы пробовали в тридцатые-сороковые годы, он называется сталинизмом или национал-большевизмом.

Либеральная сила самый явный генератор ветряных мельниц и борец с ними. Имеет четкую экономическую платформу, но все ее формальные и духовные лидеры, несмотря на отчаянные попытки реанимации, уже годятся для экспозиции в Историческом музее, они будут хорошими дополнениями гребням и черепкам из раскопок. Чего стоит только госпожа Новодворская, это воплощение фашиствующего марксизма, перманентной революции Троцкого.

Центристская сила или управленцы – союз карьеристов и бывшей советской номенклатуры, самая гуща меритократии, профсоюз власти и подобие КПСС. Ее представляют бывшие функционеры КПСС, партии «Наш Дом — Россия», «Отечество — Вся Россия», «Единая Россия» и бизнес, проникающий в госаппарат. Меритократия выбивает из борьбы конкурирующие силы. Я радуюсь успеху этого пожирателя трупов — он расчищает площадку — и радуюсь его ожирению, потому что это неминуемо приведет к его распаду. Для проектов, лишенных идеологической начинки, характерен банальный плагиат идей оппозиции. Плагиат ведется ситуационно, в контексте кричащих социальных проблем, без осмысления стратегии той почвенной среды, где зарождаются идеи. Любая партия, в которую оформляется эта сила – это способ для центральной власти держать в узде всех чиновников и коррупционеров, загнав их в единое политическое стойло. Их ведь нельзя просто расстрелять, как это получалось у Сталина.


В политическом спектре еще долго не будет хватать движения, выражающего интересы человека нового времени. Джинн — человек нового времени, противостоящий всем известным социальным группам, или политическим классам, если прибегнуть к грубоватой, но надежной, как топор, марксистской социальной классификации. У современных теоретиков возникают определенные трудности, связанные с изображением достоверного портрета нового человека. Некто обозвал его когнитарием — такое вот, не воспринимаемое русским ухом, имя. Неомарксисты выделяют его в отдельный класс. Либералы признают его существование, но не выделяют, как класс, а растаскивают его по статусным и отраслевым группам. Марксисты, по-прежнему, держат его за прослойку — ту самую пресловутую интеллигенцию — навязывая ей роль услужников разных классов: пролетариев, сельхозпроизводителей, и так далее. Крупная буржуазия, упразднив в своей пропаганде теорию политической борьбы, взяла в оборот некое политически инертное понятие — средний класс. Оно широко используется ею для запудривания мозгов избирателей в странах парламентских демократий, где она, в основном успешно, удерживает власть в своих руках.

Средний класс — это понятие, которое рождено социологией для характеристики уровня материального благосостояния слоев населения. Оно используется маркетологами при оценке потребительского спроса, для составления прогнозов продвижения товаров на экономическом рынке, а также для поиска потенциального покупателя. Либеральная политология политкорректно отменила классы, заместив их группами. Но где это видано, чтобы политический класс определялся не по отношению к средствам производства, а по возможности совершать те или иные покупки… Меритократия инстинктивно схватилась за этот «средний класс». Она поддерживает миф о существовании среднего класса в нашей стране, как ее собственной опоры. Отчасти это верно. То, что подразумевается под средним классом, родственно меритократии. Но, не верно то, что критерием политического класса выставляется, например, владение двумя автомобилями. Таким образом, из сознания людей под действием массовой пропаганды вытесняются политически правильные ориентиры их интересов.

Новый класс — это класс джиннов. Джиннов технологий и информации, управленцев и организаторов, людей знания. Сказочных джиннов, которые, оказавшись на воле, одним волшебством знания сдвигают горные гряды и опускают небеса на землю. Но джинны все еще содержатся в прочных бутылках. И у партий, которые сейчас стремятся наполнить Думу, есть лишь одна настоящая задача — быстрей откупорить пробки, чтобы бутылки не взорвались и не разнесли все вдребезги. У этих партий осталась лишь одна невыполненная историческая миссия: разрушив монополию коммунистической власти, они должны самоликвидироваться, уступив место здоровым и молодым клеткам, которые выстроят прочный организм нового Российского государства. Ведущий класс новой эры, эры технологий и информации — человек знания, подобный сказочному и могучему джинну. Он ощущает в себе мощь и уверенность представлять свои интересы, но способен сформулировать и интересы национальные. Он доминирует в современном обществе, как численно, так и по реальному влиянию на окружающую жизнь, потому что именно он творит ее каждый день. Он должен придти на смену бюрократии, которая оказалась не по зубам нашим олигархам — доморощенной крупной буржуазии.

Рабочий, управляющий оборудованием, менеджер, координирующий проект, сельхозпроизводитель, руководящий процессом уборки и переработки сырья, биржевой брокер — всякий управленец и всякий организатор — это люди знания, которое дает им возможность выполнять наиважнейшую функцию современности — управлять. Это прежде всего тот, кто продает свою голову. Более того, он стал собственником, потому что обладает интеллектуальной собственностью, которую современное общество научилось оценивать финансовыми единицами, продавать, покупать, обменивать, охранять.

Нынешние политики рано или поздно уйдут, передав Россию в руки других политиков — время неумолимо требует нового. Возможно, это будут знакомые лица, по инерции карабкающиеся к вершинам Олимпа. Вряд ли они привнесут новизну. Хорошо, если они не увязнут в тине личного обогащения, сберегут независимость Родины, а главное, хотя бы найдут в себе силы продолжать подготовительную работу. Поколение, которому сейчас тридцать, через десять-пятнадцать лет своей энергичностью, опытом свободы, даже иным выражением глаз будет способно изменить сутулый образ барской России, внеся в ее каркас легкие и прочные материалы, в тяжкие думы — ясность и быстродействие, в тело — здоровье и красоту. Задержки в смене караулов ведут к открытому насилию. То, что сделал для Франции самый значительный в XX в. деятель республики генерал де Голль1, не уберегло его от студенческих булыжников 1968 г., едва он припозднился с часом своего убытия. Нынешняя молодежь стремительно формируется в костяк энергичных и влиятельных людей, уже пишущих портрет совершенно иной России. Мир, в котором состояние войны или мира определяется качеством управления потоками информации, устойчивостью и эффективностью систем связи, такой мир принадлежит мозгам и технологиям. Все прочие классы, выстроенные в правильную шеренгу классиками политической теории XIX в., еще остаются в строю, но будут маршировать под другой, не знакомый им ранее барабан.

Этот новый класс — интеллигенция, которой всегда не хватало зубов, чтобы драться. Это и пролетариат, которому не хватало мозгов партии, и теперь он сам себе голова. Это и крестьянин — всегда по шею в земле, но теперь техника и технология делают свободными его руки. Это «синий воротничок», которому новая эра меняет костюм забитого служащего на доспехи яростного бойца конкурентных войн. Это биржевой игрок, врач, учитель и адвокат. Другими словами — это люди, которые выбирают машины вместо лошадей, технологии вместо физического труда, инновации вместо взяток. Люди, которые считают, что управление окружающим миром есть их естественное предназначение, раскрывающие их талант и лучшие качества. Эти люди выбирают тотальную технологизацию экономики. Они активны, готовы жить и созидать собственную судьбу. Это только не маргинал и не миллиардер. Главные противники джиннов — люмпен, эта деклассированная плесень самого дна общества, а так же чиновник и корпорация. Люмпен, потому что является символом нравственного беспредела и оторванности от общепризнанных ценностей. Корпорация — как воплощение буржуазности, вульгарной роскоши и крупного капитала. А чиновник — просто потому что всегда олицетворял превосходство кресла над силой ума. Спевка люмпена, корпорации и чиновника ведет к политической диктатуре. Прочная спевка чиновника и корпорации угрожает свободе нового класса, его государству, и его экономической независимости. Корпорации, чиновники и социальные низы способны на самые противоестественные связи.

Большие деньги легко покупают депутатов Думы, которые, как проститутки, безотказно обслуживают капиталистических маньяков, а низы выполняют грязную уличную работу. В этой чехарде могут меняться персонажи: Касьянов-Иванов-Петров-Сидоров — но не меняется суть. Думу можно делить не по избирательным округам депутатов, а по отраслевому признаку. Ведущей функцией Думы стало теневое лоббирование. Созданная за пятнадцать лет парламентская Россия уже требует скальпеля для коррекции своего продажного парламентаризма. Она все далее скатывается к такому состоянию, где чиновник, в силу своего властного положения, все более начинает влиять на законодательную власть. Бесполезно бороться с коррупцией в системе, где чиновник своим положением всецело обязан существованию этой системы. Бороться с коррупцией в таком государстве — значит бороться с самим государством.


Математическая задача всякой организованной системы — это увеличение производительности через сокращение элементов и повышения качества оставшихся. Изношенная система, которая занята обновлением, выбирает для ремонта в первую очередь ключевые узлы. Если запчасти качественны, они, как правило, стоят дорого. Поэтому количество может легко конкурировать с качеством тем, что стоимость одной количественной единицы ничтожна. Так низкопробная массовость побеждает качественный индивидуализм.

Управленческий аппарат государства — это хрестоматийный пример организованной системы. Российский государственный аппарат представляет собой низкоэффективный механизм. При этом он не только функционирует посредством массового применения низкокачественных элементов. Беда в том, что в данный момент управленческий аппарат России представляет собой политический класс, организованный в партию. Следуя природной логике поддержания устойчивости вида, он осуществляет это самым простым путем — увеличением числа своих членов. Его действия противоречат банальному принципу рационального управления, который гласит, что система, состоящая более чем из трех элементов, перестает быть управляема. Но если рассматривать его поступки, как действия политического вида, они логичны и похожи на поведение нерестовых — плодить как можно больше мальков. Элементарная математика требует трансформации чиновничества из состояния политического класса в исполнительный механизм.

Коррупционный рейтинг России — это не банальная статистика. Это констатация того факта, что в нашем государстве чиновник торгует своим положением, то есть, своей властью. Его этика — это нравы Карабаса-Барабаса, дергающего за веревки покладистых марионеток. По образу жизни чиновник изо всех сил стремится приблизиться к буржуазии. Но он четко осознает разницу между собой — вечным, величественным и незыблемым — и тем пышным, но все равно, в глазах чиновника, низкосортным плебеем, который идет к нему на поклон. Чиновник не прочь окружить себя драгоценностями, лимузинами, продажными женщинами, но что-то его удерживает выпятить это напоказ, как делает буржуа. Тщеславие подавляется рациональным сознанием, которое подсказывает, что истинное положение дел важнее мишуры буржуазного статуса. Статус чиновника — это, прежде всего, кабинет и кресло. Чем выше чин, тем золоченей кабинет и мягче кресло.

«Хорошего врача народ сам прокормит», — сказал однажды Сталин1, поразмыслив над низкими ставками оплаты труда советских медработников. Мы кормим еще и чиновника. В России оказалась приватизирована сильнейшая государственная традиция — государственной власть. Осознав свой политический интерес, джин чистит власть от бурьяна чиновника, который он взращивает для собственного процветания.

Джинн принесет во власть запах овощной лавки, в которой прозябает ныне бывший профессор, запах разоренного машинного цеха, азарт успешного офиса, сдерживающего осаду государственного рэкета и даже созерцательность художественной галереи. Он выметет оттуда дух горкомовских кабинетов, поменявших мебель березовой фанеры на крокодиловую кожу, медные ручки сливных бачков на позолоту. Он обеспечит финансистам условия, при которых они не будут прятать свои деньги в оффшорах, их инвестиции смогут работать здесь. Он даст возможность вздохнуть предприятиям, потому что джинны — это люди, привыкшие жить своим трудом, умом и характером, а не получать дивиденды от власти. Он будет решать задачу доступности образования, коммуникаций, источников энергии и, в конечном итоге, доступности источников материи. Его политическая партия назрела, но она еще не существует. Именно она приведет в парламент народ, и завершит революцию, начавшуюся переменами 1991 г.

В России процветает государство-чиновник, которое подменило собой государство-народ. Оно преобразовало его, как раковая метастаза, заменив собой все здоровые ткани и потому государству нужна операция. Марлевая маска хирурга — самый актуальный предмет экипировки для работы на текущий момент: оперируя организм, хирург соблюдает высшую осторожность, чтобы не внести в него какой-либо инфекции; она же защищает его самого от вероятного заражения.

Если джинны и меритократия обоюдно признают ценности государства, то и те, и другие оказываются заинтересованными в устранении коррупции как элемента государственной системы, ослабляющего управленческий импульс. На сегодняшний день вместо утвержденных законами правил игры, по сути мы имеем декларативный свод правил, позволяющих чиновнику обыгрывать с ним вариации смычком своей личной алчности: закон, что дышло, куда повернул, туда вышло. Такая трактовка является проблемой не только для граждан, но и для меритократии, стремящейся добиваться от низов стопроцентного исполнения своих указов. Но, к сожалению, все акты борьбы с коррупцией — элемент клановых перетряхиваний, не более того.

Окопавшись на верхушке власти, не допуская к ней никакие общественные силы, меритократия свободна действовать только исходя из одной — единственной логики борьбы за власть. Между глобальной задачей эффективного управления государством и логикой борьбы за власть, которая определяет ежеминутное поведение, возникает противоречие. Катализатором этого противоречия является, прежде всего, исполнитель на местах, особенно чиновник в погонах. С тех пор, как Ельцин узаконил мародерство в силовых структурах, чем купил их непротивление своей политике, меритократия не придумала более подходящего инструмента заслужить лояльность генералов. Мародерство по-прежнему существует. Меритократия не меньше боится чиновника в погонах, чем какой-ни­будь отдельный генерал боится антикоррупционного комитета. Системное завинчивание гаек представляет опасность для меритократии, потому что следствием таких действий будет генеральский бунт, организованной формой которого является военный переворот.

Итак, между чиновниками и меритократией существует некий позиционный баланс: последней некогда строить общественное государство, ей бы удержаться у власти, и она начинает укреплять свое собственное положение. Балансируя над пропастью между конкурентами, меритократия проводит тактику на создание видимой поддержки своей политики и подкупает чиновников вседозволенностью.

Политическая теория рисует нам в России такую перспективу. Джинны и меритократия, как ведущие игроки политической сцены, убирают на обочину политической борьбы все прочие классы. Меритократия уже оформлена и организована, очередь теперь за джиннами. Это противники и союзники одновременно, имеющие общих смертельных врагов: люмпена – элемента без интересов и привязанностей, чиновника и крупную олигархическую буржуазию. Джинны и меритократия — две части одного целого, и если их взаимодействие будет направлено на выработку взаимоприемлемых каналов транспортировки свежей народной крови во властные гематомы, которые неизбежно образуются на кастовой плоти меритократии, общество получит гарантию прогрессивного развития без потрясений.