Предисловие

Вид материала

Документы

Содержание Время, вперед Об авторе

Подобный материал:

• Содержание предисловие  3 Введение, 2760.07kb.
• Томас Гэд предисловие Ричарда Брэнсона 4d брэндинг, 3576.37kb.
• Электронная библиотека студента Православного Гуманитарного Университета, 3857.93kb.
• Е. А. Стребелева предисловие,, 1788.12kb.
• Breach Science Publishers». Предисловие. [3] Мне доставляет удовольствие написать предисловие, 3612.65kb.
• Том Хорнер. Все о бультерьерах Предисловие, 3218.12kb.
• Предисловие предисловие petro-canada. Beyond today’s standards, 9127.08kb.
• Библейское понимание лидерства Предисловие, 2249.81kb.
• Перевод с английского А. Н. Нестеренко Предисловие и научное редактирование, 2459.72kb.
• Тесты, 4412.42kb.

Время, вперед

Мы видим нашу Вселенную на расстояние в десять миллиардов световых лет. Осматривая небосвод, мы с грустью понимаем, что одни во Вселенной, нет нигде больше подобной планеты и подобных нам разумных существ. Жутко это осознавать, но страшнее, что нет теперь с нами Бога. Бог покинул Землю, претерпев от нашей самонадеянности.

Нам показалось однажды, что мы покорили все тайны природы и можем обойтись без посредника. Мир перестал иметь для нас мистический отблеск, наполнившись атеизмом. Мы даже решили, что сможем покорить его совершенной механикой. Но правы ли были мы? Через какие откровения можно вернуть теперь человеку осознание хрупкости его бытия?

Есть единственный путь вернуть себе истину — познание неба. Теперь мы обречены скитаться от мира к миру, чтобы найти во Вселенной божественные объятья. Труден будет путь, но навеки обрести Господа есть наша единственная судьба. Повинуясь ей, русские люди отправятся искать едва приметное божественное наследие в далеких галактиках, увлекут за собой других. И поток человечков Солнечной системы устремится через огромные расстояния за убегающим краем мира. Те горизонты, что не видятся с Земли, еще так впечатлят людей, что преклонение перед природой натрет кровавые мозоли на их коленях. Оставшись один на один с космосом, мы осознаем, как заблуждались, возомнив себя титанами. Истинные размеры непознанного так шокируют наш мелкий рассудок, что потрясенные, мы, наконец, бросимся править свои нравственные опоры и излечимся от бациллы, обрекающей нас безумствовать вокруг злата, ведь мы обречены стать блаженными от познания. Мы откроем такие истины, которые одухотворят даже подушечки наших пальцев.

Не все продается и не все покупается. Вера в это еще осталась. Несмотря на усилия заглушить ее, эта вера будет клокотать в нас, бить по ногам днем и ночью. Мы будем иной раз спотыкаться об нее, пребывая в ритме нашего урбанистического движения. Наконец, восстанем против цинизма и алчности, создадим великую культуру, душой которой станет душа космоса.

Мы, русские, унижены. Наша прежняя идея подвела нас, и нет, вроде бы, у нас другого будущего, чем либеральный питомник. Оправляя свои головы от политического нок­аута, мы потихоньку поднимаемся на ноги. Мы начинаем понимать, что пережили за минувшие пятьсот лет, что коснулось нас, какие идеи вспыхнули и увлекли так, что весь двадцатый век содрогалась земля.

Россия за время жизни собственного государства успела взвалить на себя два кровопролитных подвига: быть третьим Римом и быть центром пролетарского рая на земле. Русский народ перенес столько страданий, что кажется, они должны авансом зачесться всем его будущим поколениям. Именно наш народ, увлекшись коммунистическим мифом, возводил этот миф из железа и камня, потрясая жестокий мир еще большей жестокостью классовых войн. Именно наш народ подхватил на плечи в XV в. преданный латинским Римом крест православия, своей кровью отстаивал истину христианской веры от забвения и меркантильных ревизий. В нашей генетической памяти остались шрамы от этой борьбы, дрожь от предчувствия великих свершений, которые так и не свершились. С тяжелым сердцем мы все еще оплакиваем понесенные жертвы, но горемычная русская душа скоро просветлится. Она достойно встретит то, к чему долго готовила русский народ суровая история.

В памяти всего человечества мы навечно запечатлены звездным штурмовым отрядом. Великое напряжение сил создало нам надежный символ будущей победы — полет Юрия Гагарина. Это знамя мы должны держать как можно уверенней — сейчас в наши нелегкие времена пусть оно будет для нас вдохновением. Пусть оно остудит наши головы для хладнокровного подсчета потерь и взбодрит сердца для новой работы. Этому знамени предрешено показывать всему миру истинную природу нашей силы: вместо русского штыка мы будем поражать недругов нравственным превосходством. И прежде всего увлекать, а не побеждать. Наследие тысячелетней Руси будет нам духовным наказом. В руках вместо винтовок мы будем сжимать ключи от неба. Рокот наших ракет будет слышен в тропических джунглях, в песках Сахары, и в кольцах Сатурна.

Великие движения рождается в стремлении к великим целям. Познание мира – это великая цель. Эта цель содержит и земное начало, дающее реальное осмысление и практические результаты, и мистическую основу, не имеющую ни начала, ни конца. Познание –

это маяк, открывающий путь в блистательную перспективу тысячелетий. Многие народы сгинули в вечности, так и не отыскав даже проблесков своей перспективы, потому что обманывались с маяками.

Двигаясь к горизонтам, каждый великий народ, переживает некое мессианское чувство. Горизонт наполняет содержание национальной идеи. Но том или ином этапе жизненного пути, горизонт навязывает идеологию, выступающую как средство мобилизации общественных сил. Идеология, как производная от жизненной перспективы является сегодня даже оружием. В мире боевых средств уничтожения, сверхмощность которых трансформирует традиционное военное соперничество в виртуальные войны¹, идеология стала иметь оборонное назначение. Насколько это оружие способно защитить свой народ, столько ему отмерено. Сноп без перевясла — солома.

Познание мира – это горизонт, достойный нашего народа. Техника и духовное знание расправят плечи истерзанной его душе, представив ее всему миру с самой доброй ее стороны. Нет у нас иного смысла жизни, как поиск нравственной истины, нет другого источника жизни, как совершеннейшие технологии, для которых уже маячат задачи более грандиозные, чем только обогащение. Не может великий народ существовать без идеи, соответствующей его славе, он чахнет. На этом мы много лет строим свою идентичность. Все мелочное ведет нас в небытие. Сегодня сама история сожгла нам мосты, как в свое время великий князь Дмитрий поступил с переправой на Куликово поле, откуда назад не стало ходу.

Русское мировоззрение — это сплав исторической преемственности, научного рационализма и поиска вечных истин. Судьбой уже предрешен третий подвиг русской истории, подвиг движения в космос. Мы уже взяли на себя ответственность за прорыв в макромир, но необходимо закрепить за собой этот символ¹. Жизнь — это, прежде всего, любовь. В победе этого утверждения я вижу моральное оправдание жизни нашего народа, в этом его миссия и его историческая перспектива. Там за облаками, где-то совсем близко от нас бесконечное пространство, бесконечность энергии, там великодушие и только любовь. Один раз коснувшись небес, мы стремимся туда навеки, нас зовет наш противоречивый характер навстречу галактикам и божественному духу, за поиском истины и ответом на вопрос, различимы ли добро и зло между собой.


ОБ АВТОРЕ


Сегодня я не получаю от нашего государства ничего, кроме, может, призрачного ощущения, что я живу под ядерным зонтиком. Но я крепко связан с его историей, эмоциональные вспышки памяти иногда взрывают забвение. Время идет, новые картины накладываются на старые, но крепче всего сидят в памяти времена становления характера и лица. Эти несколько лет отрочества идут с нами потом всю жизнь, определяя поступки, как идут с нами и люди, которые нас воспитали.

Отец мой, в прошлом мичман военно-морского флота — совершенно бесхитростный человек. Он вырос в крестьянской семье сибиряков, двадцать пять лет прослужил в подводном атомном флоте, ходил в море до последнего года службы. Его военная жизнь была рядом с атомом. Все свои вахты двадцать пять лет он провел возле ядерного реактора, управляя им, и буквально ладонями касался воплощения человеческого прогресса. Что отличает его поколение от нашего, так это самоотверженность, которая выходит за понимание сегодняшних ценностей. Такие люди, как он и его товарищи, ныне осмеиваются, как наивная темнота для потребительской морали. Но именно такая наивная темнота и способна на поступки: она гибла в Афганистане, телами своими тушила Чернобыль, жизнями глушила реактор лодки K-219, спасая мир от катастрофы. Она горела, тонула, но побеждала в итоге, потому что победить способна только она. Эти люди не сидели в кабинетах, обложенные фолиантами из марксистко-ленинской библиотеки, они были теми простыми людьми, которые знали, ради чего они живут, и ради чего могут умереть. Опасность, с которой они терлись бок о бок дни напролет, не ломала их мораль. Пусть им не достались имения и фабрики, но зато они смогли научить своих детей, как надо сражаться.

В год моего рождения отец едва не остался в морской пучине вместе с родным экипажем К-108. Возле берегов Камчатки на всплытии произошло столкновение с американской подлодкой «Тотог» («Totog»), после которого К-108 устремилась в бездну океана. «Страшный удар, свет погас, все полетели со шконок. Притихли, прислушались… Все, пи..ец нам, ребята!» — прозвучало в воцарившейся тишине. Одна фраза так коротко и откровенно подводит итог жизни молодых мужчин. Моряки вахты на центральном посту катились по палубе с дифферентом на нос в сорок градусов. И чудо, как одному удалось задействовать клапаны продувки балластных цистерн и спасти экипаж. Экипаж вернулся, и после ремонта корабль ушел в следующий поход. Потом их были десятки, в которых были аварии и смерти товарищей. Нервы у тех людей были — дай Бог каждому. Многие ли из нас способны сейчас на такие судьбы, и если нет, то почему? Потому что хлебаем эту постмодерновую беспринципность, и нам это нравится.

Командир американской лодки Билл Балдерстон (Bill Balder­stone), на основании данных гидроакустики посчитал, что он потопил советский экипаж в сто человек. Подробности этого инцидента со стороны СССР стали доступны только в 1992 г. До того времени организация «Гринпис» числила эту аварию, как сокрытую СССР гибель корабля с ядерными материалами на борту. После ремонта «Тотог» в Токио и возвращения на базу в Перл-Харбор, Балдерстон оставил службу, погрузился в религию и умер через семь лет в сумасшествии. Я думаю, что он тоже был не из слабых людей. Он был человеком, которому страшно и тяжело носить на совести крест гибели целого экипажа. Не каждый выдержит такое испытание своей морали. Наши руководители из высоких кабинетов проповедуют среди нас иную мораль. Они убивают девятьсот тысяч русских людей в год, но крепки, словно они из железа. Какие могут быть сантименты — большевистская закалка.

С пятнадцати лет я впитывал военную культуру нашей страны, окончил Нахимовское училище, Калининградское высшее военно-морское училище (КВВМУ) и успел послужить офицером демократической России. Я хорошо помню себя пятнадцатилетним подростком в первой шеренге батальона в параде на Красной площади в ознаменование очередного юбилея Октября. В 1985 г. наступила его последняя пятилетка. Морозный воздух, оглушающее волнение, шея, натертая свежим подворотничком, войлочные стельки, которые я подложил под подошвы ботинок прямо на брусчатку, чтобы не коченели ноги в неподвижном строю, — стельки так и остались на граните, когда мы пошли торжественным маршем. Оркестр подбадривал нас.

Военная культура, которая была для нас средоточием символов боевого братства, для меня и моих товарищей не имела политического окраса. Она увлекала нас в союзе с могучей техникой. Их синтез оттачивал в нас стиль черных бушлатов, обостряя чувство противостояния с противником, поддерживал в нас интеллектуальную жажду. Вместе с такими наставниками, как капитан 2 ранга В. Гав­рилов и В. Волегжанин, мы бредили передовыми идеями и осуществляли на нашей допотопной вычислительной базе реализацию элементов искусственного интеллекта в морской электронной разведке. Конечно, были те, кто раскрашивал военную культуру по заданию партии, роль маляров выполняли политработники, эти сладкоголосые приспособленцы.

В дни августа 1991 г., когда в эфире звучали речи членов Государственного Комитета по Чрезвычайным ситуациям (ГКЧП) политрук третьего факультета Калининградского Высшего военно-мор­ского училища, капитан 1 ранга Мурзин, старательно перевешивал в Ленинских комнатах всех курсов факультета портреты стремительно сменявших друг друга членов Политбюро. Старался поспеть за обновлением: то снимает одних, то вешает других и наоборот, — вот она, манера конформизма деятелей КПСС во всей красоте. Мы же относились к партсобраниям, как к неизбежности, что-то вроде сходить в наряд. А в мае 1992 г. кто-то из нас развернул полотнище Андреевского флага в наших курсантских рядах, что стало поводом для разбирательства целой обоймой высоких начальников. Меня чуть не съели по одному подозрению в таком вызывающем действии. Начальник факультета, достойный офицер, пригрозил отчислить меня «первым корпусом», — это особенно «приятно» звучало за месяц до выпуска. Нет, он грозился не потому, что так ратовал за СССР. Из-за таких вот принципиальных людей, принципиально дрожащих не за страну — за свою бесценную задницу, мы потеряли свою Россию. Эти люди, наверное, теперь копаются в картошке где-нибудь на своих десяти сотках, и проклинают Горбачева наравне с Ельциным. Они слишком доверились золоченым звездам, которые были на их погонах — эти звезды управляли их жизнями. Но это, скорее, не вина того поколения, это их беда. Мы же, молодежь, озаренные величинами иного порядка, тогда еще были бессильны, мы только горячо верили в новую жизнь, и в ее будущее.

Андреевский флаг все же развевался над стенами училища: какой-то смельчак в ночь перед выпуском подцепил его на оконечность стрелы башенного крана, возвышавшегося посреди территории. Был и корабль на флоте, наплевавший на систему и по собственному почину поднявший Андреевский флаг на своем борту. Это была дизельная лодка в бухте Владивостока, я видел ее в феврале 1992 г., стоящей возле доков ремонтного завода, с непривычным голубым перекрестием на белом полотнище флага. Она была там одна такая еще с августа ГКЧП, в то время как на кораблях Военно-Морского Флота еще до 27 июля 1992 г. реял флаг государства СССР. Андреевский флаг весны 1992 г. — это был символ воспламенившейся
в сердцах революционной романтики.

Нам недолго пришлось ждать, как мы споткнулись о либеральную реальность. Через два года мы, уже ставшие офицерами, совершенно не понимали, что происходит с нашей Родиной. В самое грязное ее время, в 1993–94 гг. большинство из моих товарищей находились в страшной депрессии, а командиры занялись мародерством. Бывшая Советская армии и флот стремительно подвергались моральному разложению. Все разворачивалось на глазах, и как реакция на эти процессы — оцепенение и подавленность. В оцепенении я подписал контракт на продолжение службы, но уже вскоре бежал прочь от кошмара, унижения и полной деградации. Андреевский флаг — будто злая шутка. Мы оказались никому не нужны, наши семьи были на грани жизни. Клан, который находил деньги на оплату наемников, стреляющих из танков по Белому Дому, был не моим правительством, присягу я ему не давал, и отныне он сам о себе заботился. В той жуткой атмосфере, сложившейся в армии и на флоте в середине девяностых, находили силы оставаться лишь фанатично преданные военному делу люди, или те, кому некуда было возвращаться, у кого не было жилья, или дом находился где-нибудь в Чечне или Таджикистане, где шла война. Им оставалась лишь надежда.

Я не стал связывать свою жизнь с добычей должности, которая меня обогатит, с ожиданием подачек от новой власти — я сделал свой выбор. Я выжил в том гангстерском мире 90 х гг., поменяв массу профессий, и остался собой, не убив и не украв. Мне помогал внутренний стержень.

Преодоление нищеты стало для меня основным мотивом в дальнейшей деятельности. Предпринимательство свело меня с массой людей различных профессий, мой романтический идеализм давно разбит о материальную стену. Я объездил всю Европу, от Финляндии до Италии, и с интересом сопоставлял народы этих стран с нашей культурой, людей различных сословий — с нашими людьми, их ценности — с нашими ценностями, их характер — с душой русского человека. Я обрел другую жизнь, но острое чувство Родины — это то, что связывает две непохожие половинки моей жизни. Символ ее боевого знамени имеет для меня значение. Иной раз хочется вернуться в то время и что-то поправить. Ровно в восемь утра во всех гаванях, на всех кораблях, стоящих на якоре, бочке или швартовах, звучит команда: «На флаг и гюйс — смирно! Флаг и гюйс — поднять!» Играет горн, и молодые морские офицеры полны надежд и любви к своей Родине. Их не должно постигнуть разочарование 1992–93 го, как и всю молодежь России, судьба которой в ее руках. Назад возвращаться незачем, потому что движение вперед обещает нам новые горизонты.

То, что в жизни не поддается анализу, поддается искусству. Теперь я знаю, что во времена потери нравственных ориентиров искусство может спасти человека. Это откровение посетило меня на семинарах в Литинституте, у литературного мастера М. Лобанова, когда я без денег и надежд на будущее посещал по вторникам его занятия. Своему мастеру низкий поклон, но я не жалею, что долго не задержался в кабинетах этого достойного учебного заведения. Меня поджидали другие планы, борьба с хаосом и грубые выходки того времени, которые требовали быстрой реакции и действия, не совместимого
с постижениями шедевров искусства.

В эти годы ко мне пришло понимание, что смысл существования есть. В правде, по которой живешь — есть смысл. Может быть, в том движении, в той скорости, с которой несется наша Солнечная система вокруг центра галактики. Суровая земля России не дает нам увлекаться наслаждениями, она испытывает и настраивает нас на борьбу. Как в какой-нибудь балалаечной телепередаче я хочу передать привет всем моим одушевленным и неодушевленным врагам и поблагодарить их, что они есть у меня. Враги, как лакмус, проясняют цвет нашей сущности и указывают в ней дыры. С их присутствием легче по утрам просыпаться — ощущается собранное в кулак сознание, и собственное тело податливо воле. Каждому бодрствующему я пожелаю достойных врагов. Никогда не смотрите им в лицо, рассредоточивайте свой взгляд в области их груди и не показывайте им спины. Так они никогда не застанут вас врасплох, не усыпят притворной искренностью, и вы сможете контролировать их. Это необходимо, потому что, обманывая вас улыбкой, они в то же время могут держать наготове булыжник.

Я начал свою другую жизнь с попытки реализации американской мечты: ни протекций, ни покровителей. И спустя десять лет, кажется, уже можно было бы читать лекции о том, как добиться успеха, но саркастическая улыбка кривит мои губы при этих словах. Успех — это что, количество кофемолок, посудомоек, машин и квартир? Или это возможность надежно оберегать нажитое? Я процарапываюсь к гласности из самых народных глубин, из гущи пороков и бед, неосознанного счастья и гордости. И мне не кажется, что стремление обеспечить себя комфортом не должно быть чаянием жизни, комфорт должен быть само собой разумеющейся обыденностью работающего человека. В нашей же стране жизнь, заработок превращается в русскую рулетку, где материальный успех, это заслуга не таланта или напряженного труда, любой успех превращается в чудо. Можно иметь много имущества, но, если только вы не нищий, то ощущения от количества вещей, наполняющих ваш достаток, не меняются, сколь велико бы число их ни было.

Общаясь с людьми в России, вы невольно видите напряжение
в их лицах, без конца ловите нервные выпады, отмечаете самоуверенность и браваду, скрывающие стремление подбодрить самого себя. Живя в России, вы не просто работаете или ведете бизнес. Каждый свой день вы шагаете по лезвию бритвы, и готовите себя к тому, что он последний. Вы все время под стрессом, всей кожей ловите незримое присутствие ледяного огня высочайшего риска, который напоминает вам о вашей степени ничтожности. Для того чтобы работать, вы становитесь ловким политиком, лавируя между силами, далекими от предмета вашего труда. Вы становитесь скорпионом, учитесь лицемерить, играть, постигаете навыки жестокости. Преследуемые постоянным дефицитом ресурсов, вы становитесь неимоверно расчетливым, ваши удары выверены, концентрированы и коварны. Кто же вы? Кого же видят в вас европейцы, привыкшие ужасаться советской угрозе? Они ужасаются еще больше. Вы прикрываетесь лоском, дорогими костюмами, но ваше истинное лицо трудно определить. Кто же вы, в таком случае? Во всяком случае, вы не человек. Вы джинн из бутылки, и вы легко узнаете таких как вы, по блеску в глазах, по складкам в уголках губ, по дерзости и по нахальству.

Есть категория граждан России, для которой жизнь — это просто игра. Даже деньги для них не имеют цены. Миллиарды, которыми они ворочают — шальные, для них они легкое щекотание рецепторов. Эта категория недоступна нам для зрительного контакта, она есть та самая однопроцентная олигархическая властная каста. Мы же, все сто сорок пять миллионов жителей страны — другая раса, для нас жизнь не игра, для нас в каждом рубле каждый день стоит выбор жизни и смерти. Причисляя себя к этому рискованному большинству, я понимаю, чего нам всем не хватает — нам не хватает уверенности в завтрашнем дне и ощущения человечности собственной жизни, которая сейчас очень напоминает запрограммированную машину. Я понимаю, что единственный путь отделаться от таких ощущений лежит через устранение их источника. Но источник — это то, что лежит вне меня, это то, что меня окружает. Это пейзаж, выжженный напалмом тотального сумасшествия.

Однажды, остановившись на отдых в гонке за успех, вы обнаруживаете себя посреди духовной пустыни, понимаете, что добились успеха, вы лучший. Но что это за откровение теребит из глубин сердца! В три часа ночи вы вскакиваете с постели, бессонница мучит вас. Вы пробуете занять себя чем-то, хватаете какую-то брошюру и натыкаетесь на первой же странице на строки: «Великое светило!
К чему свелось бы твое счастье, если б не было у тебя тех, кому ты светишь!». Взглядываете на титульный лист: Ницше. «Так говорил Заратустра».