Рене декарт сочинения в двух томах том 2

Вид материала

Содержание

О возражениях против «шестого размышления»
К оглавлению
Шестые возражения

Подобный материал:

1 ... 19 20 21 22 23 24 25 26 ... 50

от Бога. Но подобно тому как в фантазии поэтов Юпитер

==295

определяет судьбу, однако, после того как она определена, сам связывает себя обязательством ей служить, так и я не считаю сущности вещей и познаваемые относительно них математические истины независимыми от Бога; я считаю их незыблемыми и вечными потому, что так пожелал и распорядился Бог. И полагаешь ли ты это для себя досадным или приятным, с меня довольно того, что это — истина.

Твои последующие высказывания против универсалий диалектиков ³² меня не затрагивают, поскольку моя точка зрения своеобразна и отлична от их мнения. Что же до ясно и отчетливо воспринимаемых сущностей — таких, как сущность треугольника или любой другой геометрической фигуры, то я легко могу заставить тебя признать, что имеющиеся у нас идеи этих фигур не заимствованы от вещей индивидуальных; ты же именуешь их ложными, потому что они не соответствуют твоему предвзятому понятию о природе вещей.

Несколько ниже ты говоришь, что не могут реально существовать объекты чистой науки, такие, как точка, линия, поверхность и их неизменные сущности, не подлежащие дроблению; отсюда, по-твоему, следует, что никогда не существовало никакого треугольника и ни одной из тех вещей, которые считаются причастными его сущности или же сущностям других геометрических фигур, а потому и указанные сущности не извлечены из сущих в мире вещей. Но, говоришь ты, сущности эти ложны. Да, если верить тебе, поскольку ты рассматриваешь природу вещей как нечто такое, чему эти сущности не соответствуют. Но ты не можешь отрицать — если только не станешь настаивать также на ложности всей геометрии,— что в отношении математических сущностей доказываются многие истины, заслуженно именуемые незыблемыми и вечными, поскольку они всегда остаются неизменными. А что они, возможно, не соответствуют той природе вещей, которую ты допускаешь, как не сообразны они и с той, которую измыслили и построили из атомов Демокрит и Эпикур, это зависит лишь от их внешнего наименования, ничего не меняющего по сути; тем не менее они сообразны с той истинной природой вещей, которая была создана Богом. И дело не в том, что в мире существуют субстанции, обладающие длиной, но лишенные ширины или обладающие шириной без глубины, но лишь в том, что геометрические фигуры рассматриваются не как субстанции, а только как термины, подразумевающие субстанцию.

Между тем я не согласен, будто идеи этих фигур ни-

==296

когда не воздействовали на наши чувства: таково лишь расхожее мнение. Ибо, хотя в мире, несомненно, могут быть представлены фигуры, рассматриваемые геометрами, я тем не менее отрицаю, что они могут существовать вокруг нас — разве только настолько малые, что они не оказывают никакого воздействия на наши чувства. Ведь, как правило, их образуют прямые линии; но никогда никакая часть линии, действительно прямой, не воздействовала на наши чувства, ибо, исследуя под микроскопом линии, кажущиеся нам совершенно прямыми, мы отмечаем, что линии эти совсем неправильные и повсюду волнообразно искривлены. А посему, когда мы в раннем детстве впервые увидели треугольник, начертанный на бумаге,' эта фигура не могла нам объяснить, каким образом следует понимать истинный треугольник — такой, который рассматривают геометры,— поскольку этот последний содержался в указанной выше фигуре не более, чем Меркурий — в простом куске дерева. Но так как еще раньше в нас была идея истинного треугольника и наш ум мог постичь ее с большей легкостью, чем более сложную фигуру начертанного треугольника, при виде этого последнего мы воспринимали не столько ее самое, сколько истинный треугольник. Точно таким же образом, когда мы видим штрихи, нанесенные на бумагу чернилами и представляющие человеческое лицо, у нас возникает не столько идея этих штрихов, сколько идея человека; а ведь этого вообще не могло бы быть, если бы человеческий облик не был нам известен из другого источника и мы привыкли бы больше думать о нем, чем об этих штрихах, которые мы часто даже не можем различить, если бумага с этими линиями от нас чуть-чуть отодвинута. Разумеется, и распознать геометрический треугольник при виде треугольника, нарисованного на бумаге, мы также не могли бы, если бы наш ум не получил ранее его идею из другого источника.

2. Здесь я не понимаю, к какому роду вещей хочешь ты отнести существование, а также почему оно в равной мере не может именоваться свойством и всемогуществом, если мы берем слово «свойство» в значении любого атрибута или всего того, что может быть высказано о вещи, как здесь и следует это понимать. Более того, необходимое существование действительно является в отношении Бога свойством в самом узком значении этого слова, поскольку оно присуще одному ему и лишь в нем одном составляет часть сущности. А посему существование треугольника не следует сопоставлять с существованием Бога, поскольку суще-

==297

ствование явно имеет иное отношение к сущности Бога, чем к сущности треугольника.

Положение, гласящее, что существование должно числиться среди свойств, принадлежащих к сущности Бога, не в большей мере есть предвосхищение основания, чем перечисление среди свойств треугольника равенства трех его углов двум прямым.

Неверно также, будто у Бога можно, как и у треугольника, мыслить сущность и существование раздельно: ведь Бог есть необходимое существование как таковое, а к треугольнику это совсем не относится. Однако я не отрицаю, что, подобно тому как необходимое существование есть совершенство в идее Бога, потенциальное существование является совершенством в идее треугольника: оно делает идею треугольника более действенной, чем это можно сказать об идеях пресловутых химер, чье потенциальное существование приравнивается к нулю. А потому ты нисколько — даже в самой малой степени — не ослабил силу моего доказательства ни по одному пункту и по-прежнему пребываешь завороженным тем самым софизмом, который, как ты уверяешь, я мог бы очень легко распутать.

На все то, что ты еще добавляешь, я уже дал удовлетворительный ответ в другом месте. И ты полностью заблуждаешься, когда утверждаешь, будто я не доказал существования Бога, подобно тому как доказал для треугольника, что три его угла равны двум прямым; та и другая аргументация равнозначны, разве только доказательство бытия Бога значительно проще и яснее. Все прочее я опускаю, поскольку, говоря, будто я ничего не объясняю, ты сам ничего не объясняешь и не доказываешь — разве только то, что ты не в состоянии ничего доказать.

3. Всему тому, что ты тут говоришь о Диагоре, Феодоре, Пифагоре и прочих, я противопоставляю скептиков, которые сомневались даже в геометрических доказательствах; я утверждаю, что они бы так не поступали, если бы сумели познать как подобает Бога. А из того, что одна какая-то вещь кажется большинству истинной, вовсе не вытекает, что она лучше познана, чем другая: последнее можно доказать лишь тогда, когда тем, кто познает как следует обе данные вещи, станет ясно, что одна из них ближе познана и является более ясной и достоверной.

==298

О ВОЗРАЖЕНИЯХ ПРОТИВ «ШЕСТОГО РАЗМЫШЛЕНИЯ»

1. По поводу того, что ты отрицаешь возможность существования материальных вещей, основанную на том, что они являются объектами чистой науки, я уже высказался.

Неверно твое утверждение, будто понятие тысячеугольника смутно: ведь относительно него многое можно доказать точнейшим и очевиднейшим образом, а ведь это было бы немыслимо, если бы тысячеугольник воспринимался лишь смутно, или, как ты говоришь, только по имени. Мы поистине ясно постигаем его сразу и целиком, хотя и не можем его сразу и целиком вообразить; из этого очевидно, что способности понимания и воображения не только различаются количественно, но и представляют собой два совершенно разных модуса действия. А именно, при понимании ум использует только себя самого, при воображении же он созерцает телесный образ. И хотя геометрические фигуры полностью телесны, тем не менее идеи, с помощью которых они воспринимаются, нельзя считать телесными, когда они не воздействуют на воображение.

Наконец, это вполне достойно тебя, о Плоть, полагать, будто идеи Бога, ангела и человеческого ума телесны или как бы телесны, поскольку они заимствованы от человеческого облика и от других, тончайших, простейших и самых неощутимых, вещей, каковы, например, воздух или. эфир. Ведь тот, кто представляет себе Бога или ум таким образом, пытается вообразить невообразимую вещь и придумывает всего лишь телесную идею, коей ложно приписывает имя Бога или ума. Ибо в истинной идее ума содержится одно лишь мышление с его атрибутами и ни одна из этих вещей не телесна.

2. Здесь ты ясно показываешь, что опираешься только на предрассудки и вовсе от них не отрешился, когда побуждаешь нас не усматривать ничего ложного в том, в чем мы не обнаружили никакой лжи. Таким образом, у тебя получается, что, когда мы вблизи рассматриваем башню и ощупываем ее, мы уверены, что она четырехугольная, если она кажется нам такой; или, когда мы действительно бодрствуем, мы не можем сомневаться, бодрствуем ли мы или, возможно, спим и т. п. Но ведь у тебя нет никакого основания полагать, будто все, в чем может содержаться ошибка, уже некогда было тобой подмечено; легко можно было бы доказать, что ты иногда ошибаешься в том, что почитаешь истинным. Поскольку ты возвращаешься к ут-

==299

верждению, будто нельзя, по крайней мере, сомневаться в том, что вещи видятся нам такими, какими они являются, ты снова ступаешь на тот же путь — а ведь я уже разобрал это во «Втором размышлении». Там шла речь об истинности вещей, расположенных вне нас, и по этому вопросу ты не привел ни одного правильного соображения.

3. Я не стану задерживаться на том, что ты часто и назойливо твердишь, а именно будто я чего-то не доказал, в то время как я это доказал, или будто я веду речь лишь о грубом теле, в то время как я вел речь обо всяком теле, в том числе и о предельно тонком, и т. д. Что иное, кроме решительного отрицания, может быть противопоставлено подобного рода утверждениям, не подкрепленным никакой аргументацией? Однако попутно хочу понять, какой довод можешь ты привести в пользу того, что я веду речь скорее о грубом, чем о тонком теле? А именно, когда я говорю, что обладаю телом, тесно со мной сопряженным, и уверен, что я отличен от моего тела? Я не вижу, почему эти слова не подходят одинаково как к грубому, так и к тонкому телу, и не думаю, чтобы кто-нибудь, кроме тебя, усмотрел эту разницу. Впрочем, во «Втором размышлении» я доказал заслуживающим доверия образом, что ум можно понимать как сущую субстанцию, даже если бы мы не постигали существования ничего подобного ветру, огню, пару, дыханию или любому другому сколь угодно тонкому и нежному телу. Но я указал, что там было не место для обсуждения вопроса, действительно ли ум отличен от любого тела; здесь же я обсудил именно этот вопрос и обосновал свою точку зрения. Ты же, смешав вопрос о том, что именно может быть познано, с вопросом, что существует на самом деле, показал только, что ничего из всего этого не понял.

4. Здесь ты спрашиваешь, каким образом я представляю себе, что мною, субъектом непротяженным, может быть воспринята идея, или образ, протяженного тела. Я отвечаю, что никакой телесный образ не воспринимается умом, что чистое понимание как телесной вещи, так и бестелесной совершается без какого бы то ни было телесного образа. Истинно телесный образ необходим воображению, которое может быть лишь представлением телесных вещей, ум же приспосабливается к этому образу, но не воспринимает его в себя.

То, что ты утверждаешь относительно идеи солнца, которую слепой извлекает исключительно из ощущения солнечного тепла, легко можно опровергнуть. Ведь слепой может иметь ясную и отчетливую идею солнца как вещи,

К оглавлению

==300

дарующей тепло, хотя у него нет идеи солнца как источника света. И ты неверно сравниваешь меня с этим слепым: прежде всего, потому, что познание мыслящей вещи простирается гораздо дальше, чем познание вещи, излучающей тепло,— оно обширнее даже любого другого поззнания какой бы то ни было вещи, как это было показано в своем месте; затем, потому, что никто не может доказать, будто идея солнца, образуемая слепым, не содержит всего того, что может быть воспринято относительно солнца,— разве только люди, одаренные зрением, познают сверх того его свет и очертания. Что же касается тебя, то ты не только не познаешь относительно ума ничего большего, чем я, но не познаешь даже того, что постигаю я; таким образом, в этом вопросе скорее ты можешь быть назван слепым, я же вместе со всем человеческим родом — всего лишь подслеповатым.

Я присовокупил, что ум не протяжен, вовсе не для того, чтобы объяснить его сущность, но только чтобы указать на ошибку тех, кто считает его протяженным. Точно так же, если бы кто стал утверждать, будто Буцефал — это музыка, остальные должны были бы с полным основанием это отвергнуть. Разумеется, во всем том, что ты здесь присовокупляешь, дабы доказать, будто ум протяжен, так как он пользуется протяженным телом, ты, как мне кажется, рассуждаешь не лучше, чем если бы на том основании, что Буцефал ржет или храпит и, таким образом, подает звуки, которые могут быть отнесены к музыке, заключил бы, что Буцефал — это музыка. Ведь, если ум сопряжен со всем телом, из этого еще не следует, что он протяжен по всему телу, поскольку суть его состоит не в протяженности, но только в мышлении. И он не постигает протяженность через содержащийся в нем протяженный образ, хотя и воображает этот последний, приспосабливаясь к телесному образу, как уже было сказано выше. Наконец, нет никакой необходимости в том, чтобы сам ум был телом, хотя он и обладает способностью двигать тело.

5. То, что ты здесь излагаешь относительно единства ума и тела, не отличается от предыдущего. Однако ты нигде не выдвигаешь ничего против моих аргументов, но лишь предлагаешь сомнения, кои, как тебе кажется, следуют из моих выводов; на самом деле они порождены лишь тем обстоятельством, что ты хочешь вещи, по природе своей недоступные воображению, призвать тем не менее на его суд. Итак, здесь, где тебе угодно сопоставлять смешение ума и тела со смесью из двух тел, достаточно будет отве-

==301

тить, что не следует проводить сравнение между такими вещами, ибо они совершенно разнородны; кроме того, не следует воображать себе части у ума на том основании, что ум постигает части в теле. Откуда ты взял, что все постигаемое умом должно в нем самом содержаться? Право, если бы это было так, он должен был бы содержать в себе размеры мира, поскольку он их постигает, и, таким образом, он был бы не только протяженным, но и большим по своей протяженности, чем весь мир.

6. Здесь ты мне ни в чем не противоречишь, но тем не менее ты столь многословен, что именно из этого словоизвержения читатель поймет, как мало весит все это обилие твоих аргументов.

До сих пор Ум беседовал с Плотью и потому, как это и естественно, во многом с ней расходился. Но теперь, в заключительной части, я узнаю подлинного Гассенди и взираю на него как на выдающегося философа, люблю его как человека, знаменитого ясностью своего духа и чистотой своего образа жизни, и буду стараться заслужить его дружбу любого рода уступчивостью. Итак, я умоляю его, чтобы он не принимал близко к сердцу ту философскую свободу, с которой я опровергал его возражения, поскольку мне доставило большое удовольствие все их содержание без исключения; среди прочего я радовался тому, что столь знаменитый муж в таком длинном и тщательно выполненном рассуждении не выставил против моих выводов ни единого аргумента, на который бы мне не было очень легко ответить.

==302

00.htm - glava12

ШЕСТЫЕ ВОЗРАЖЕНИЯ

По внимательном прочтении твоих «Размышлений» и ответов на представленные тебе до .нас Возражения -мы считаем правильным предложить на твое рассмотрение некоторые все еще остающиеся сомнения.

Первое — вывод, что мы существуем, основанный на том, что мы мыслим, представляется нам вовсе не столь достоверным. Ведь для того, чтобы быть уверенным в том, что ты мыслишь, ты должен знать, что это такое — мысслить, или что такое мышление, и что есть твое бытие; если же ты пока не знаешь ни того, ни другого, как можешь ты знать, что ты мыслишь и существуешь? Итак, поскольку, говоря Я мыслю, ты не понимаешь, что говоришь, а добавляя следовательно, я существую, ты также не понимаешь своих слов и даже не знаешь, говоришь ли ты или мыслишь что-либо, ибо для этого представляется необходимым, чтобы ты знал, что знаешь, что говоришь, и опять-таки чтобы ты понял, что ты знаешь, что знаешь, что говоришь,— и так до бесконечности,— ясно, что ты не можешь знать, существуешь ли ты или даже мыслишь.

Что до второго сомнения, то, когда ты говоришь, будто мыслишь и существуешь, кто-нибудь может возразить, что ты заблуждаешься, что на самом деле ты не мыслишь, но лишь двигаешься и потому представляешь собой не что иное, как телесное движение,— поскольку никто до сих пор не мог взять в толк твое доказательство, с помощью которого, как ты считаешь, ты показал, будто не может существовать никакого телесного движения, которое бы ты мог назвать мышлением. Уж не думаешь ли ты, что настолько успешно расчленил с помощью своего анализа все движения твоей тонкой материи, что можешь питать уверенность и внушить также нам — людям очень внимательным и, как мы полагаем, достаточно проницательным,— будто существует противоречие в предположении, что наши мысли как бы разлиты в этих телесных движениях?

Третье сомнение очень близко ко второму: хотя некоторые отцы церкви полагали вместе с Платоном, что ангелы телесны, почему и Латеранский собор ³³ разрешил их изображать, и то же самое они думали о разумной душе, в силу чего некоторые из них считали, что при зачатии она как бы

==303

отпочковывается, они тем не менее утверждали, что как ангелы, так и душа мыслят; по-видимому, они полагали, что это может происходить благодаря телесным движениям или что сами ангелы представляют собой телесные движения, от которых почти не отличается мышление. То же самое подтверждает мышление обезьян, собак и других животных: в самом деле, собаки лают во сне, как если бы они преследовали зайцев или воров, а бодрствуя, они хорошо знают, что бегут, и даже во сне знают, что они лают, хотя мы вместе с тобой признаём, что у них нет ничего отличного от их тела. И если ты станешь отрицать у собаки знание того, что она бежит или мыслит, то, не говоря уже о том, что это твое утверждение бездоказательно, сама собака, возможно, составит о нас подобное же суждение, а именно будто мы не знаем, бежим ли мы или думаем, когда все это проделываем: ведь ты не видишь ее внутреннего образа действий, точно так же как она не прозревает его у тебя; при этом многие великие люди признают за зверьми разум или признавали это когда-то. Мы настолько не верим в то, что все действия животных могут быть удовлетворительно объяснены механическими причинами, без участия чувства, души и жизни, что готовы на любых условиях побиться об заклад, что это немыслимо (αδύνατον) и смехотворно. Наконец, найдется много таких людей, которые станут утверждать, будто и сам человек лишен чувства и интеллекта и способен все совершать с помощью механических приспособлений, без какой бы то ни было мысли, коль скоро обезьяна, собака и слон способны таким образом выполнять все свои функции: если слабый разум зверей и отличается от разума человека, эти люди проведут здесь лишь количественное различие, что не меняет сути вопроса.

Четвертое сомнение касается науки атеиста, которую он считает достовернейшей и даже, согласно твоему правилу. очевиднейшей, когда утверждает: Если от равных частей отнять равные, остатки будут также равны между собой; три угла прямолинейного треугольника равны двум прямым, а также тысячи подобных вещей: ведь он не может мыслить эти вещи без веры в их величайшую достоверность. При этом он настаивает, что вещи эти настолько истинны, что если бы даже не существовало Бога или, как он считает, если бы его существование было немыслимо, он все равно был бы так же уверен в этих истинах, как если бы Бог существовал. Атеист отрицает возможность привести ему какое бы то ни было основание для сомнения,

==304

которое хоть сколько-нибудь его в этом поколебало бы или вызвало бы у него такое сомнение. Да и что ты можешь ему возразить? Что Бог, если бы он существовал, мог бы его обмануть? Но он отвергнет возможность такого обмана даже со стороны Бога, который проявит все свое всемогущество.

Отсюда возникает и пятое сомнение, коренящееся в том самом обмане со стороны Бога, который ты решительно отвергаешь. Ведь весьма многие теологи полагают, что осужденные грешники, будь то ангелы или люди, постоянно бывают обмануты идеей пожирающего их пламени, внушенной им Богом, так что они глубоко верят и воображают, будто очень ясно видят и ощущают, как их действительно терзает этот огонь, хотя на самом деле его и нет; так неужели же Бог не может обманывать нас подобными идеями и постоянно создавать у нас иллюзии с помощью образов, или идей, влагаемых в наши души,— так, что мы бываем уверены, будто ясно видим и воспринимаем отдельными чувствами то, чего на самом деле вне нас не существует? К примеру, если не существует ни неба, ни земли, и у нас нет ни рук, ни ног, ни глаз и т. д. Все это он может себе позволить, не совершая насилия и несправедливости, поскольку он — верховный господин вселенной и может без ограничений располагать своим достоянием, особенно если он способен это совершать для подавления гордыни людей и искоренения их грехов, заслуживающих кары, а также из-за первородного их греха и по другим причинам, от нас сокрытым. Это, по-видимому, подтверждается теми местами Писания, кои доказывают, что мы ничего не можем знать; таково место из апостола Павла, Послание I к коринфянам, гл. 8, ст. 2: Кто думает, говорит он, чт-о он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать, а также из Екклесиаста, гл. 8, ст. 17: Я нашел, что человек не может постичь причины всех Божьих дел, которые делаются под солнцем; и сколько бы он ни трудился в исследовании, он все равно ни к чему не придет; даже если мудрец скажет, что он знает, он не может постигнуть этого. А что мудрец сказал эти слова обоснованно и по зрелом размышлении, а не наобум, с легкомысленным пылом, становится ясным из всей его книги, особенно из того места, где речь идет об уме, который ты считаешь бессмертным. Ибо в гл. 3, ст. 19 он говорит, что участь человека и животных одна. А дабы ты не возразил, что это относится к одному только телу, он добавляет, что у человека нет преимущества перед скотом. Говоря о самом человече-

==305

ском духе, он отрицает, будто кто-то может знать, восходит ли он вверх, или, иначе говоря, бессмертен ли он, или сходит вниз, подобно духу скотов ³⁴, т. е. разрушается и погибает. И не думаю, что он разыгрывает здесь роль неверующего: в этом случае он должен был бы серьезно об этом предупредить и опровергнуть свои же слова. Быть может, ты отвергнешь необходимость ответить на то, что касается теологов и Писания; но раз ты христианин, тебе надлежит быть готовым ответить на все возражения, направленные против веры, и особенно против того, что ты сам стремишься установить, и ответить по мере сил удовлетворительно.

Шестое сомнение возникает по поводу безразличия суждения, или свободы выбора: ты отрицаешь за этим безразличием принадлежность к совершенству свободной воли и относишь его к одному только несовершенству — таким образом, что безразличие снимается всякий раз, когда наш ум ясно постигает, чему надо верить либо что надо делать или, наоборот, не делать. Но неужели ты не видишь, что этим допущением ты разрушаешь свободу Бога, которую ты лишаешь состояния безразличия, когда он создает скорее этот мир, чем иной, или же не основывает вообще никакого мира? Ведь это же залог веры — убеждение, что для Бога извечно было безразличным, создать ли один мир, бесчисленные миры или ни одного. Кто усомнится в том, что Бог всегда яснейшим взором прозревает все — как то, что необходимо сделать, так и то, чего делать не следует? Следовательно, яснейшее прозрение и восприятие вещей не уничтожает безразличия выбора, которое, если бы оно не соответствовало свободе выбора человека, не соответствовало бы и свободе выбора Бога, поскольку сущности вещей, как и сущности чисел, неделимы и неизменны. А посему безразличие не меньше заложено в божественной, нежели в человеческой, свободе выбора.

Седьмое сомнение будет относиться к поверхности тел, на которой или посредством которой возникают все ощущения. Мы не понимаем, каким образом получается, что поверхность эта не является ни частью ощущаемых тел, ни частью самого воздуха и паров (ты отрицаешь, что она является какой бы то ни было их частью или хотя бы краем). И мы пока не постигаем, будто не существует реальных акциденций — какого бы то ни было тела или субстанции,— которые могли бы благодаря божественной силе существовать вне любого субъекта и действительно существуют в таинстве алтаря, как ты это признаешь. Во вся-

==306

ком случае наши ученые теологи не имеют причин волноваться, пока не узрят доказательства в обещанной тобой «Физике»³⁵, хотя они и с трудом верят в твое столь ясное изложение этих вещей, которое позволило бы им понять а разделить твои мысли, отбросив старые представления.

Восьмое сомнение возникает по поводу твоего ответа на Пятые возражения. Может ли статься, чтобы геометрические или метафизические истины, упомянутые тобой, были вечными и неизменными и в то же время не были независимыми от Бога? И в соответствии с каким родом иричины они от него зависят? Неужели Бог может добиться, чтобы природы треугольника не существовало? И каким образом Бог — умоляю тебя, скажи — был бы в состоянии с самого начала сделать так, чтобы дважды четыре не равнялось восьми или чтобы треугольник не имел трех углов? Следовательно, либо эти истины зависят от одного только интеллекта, когда он их мыслит, либо от сущих вещей, либо они независимы, поскольку Бог, по-видимому, не может сделать так, чтобы какая-то из этих сущностей, или истин, не существовала от века.

Наконец, сильнее всего нас удручает девятое сомнение, касающееся твоего утверждения о необходимости не доверять показаниям чувств и о том, что достоверность интеллекта намного превышает достоверность чувств. Может ли это быть, когда интеллект не способен наслаждаться никакой уверенностью, если прежде не получает ее от находящихся в нормальном состоянии чувств? Ведь он не может исправить ошибку какого-нибудь из чувств без того, чтобы другое чувство не исправило это его прежнее заблуждение. Палка, опущенная в воду, в силу преломления кажется нам искривленной, хотя она и прямая; что же исправляет эту ошибку? Разве интеллект? Вовсе нет, исправляет ее осязание. Точно так же надо судить и об остальных чувствах. Таким образом, если ты применишь все находящиеся в нормальном состоянии чувства, показания которых всегда однозначны, ты добьешься величайшей уверенности, на которую по своей природе способен человек; между тем эта уверенность будет часто от тебя ускользать, если ты положишься на показания твоего ума, сплошь и рядом отклоняющегося от истины в тех вещах, кои он считал несомненными.

Вот главное из того, что нас останавливает. Добавь к этому, пожалуйста, верное рассуждение и точные признаки, которые содействовали бы нашей абсолютной уверенности, такой, когда мы настолько полно понимаем одну

==307

вещь без другой, что становится ясной возможность их раздельного существования, по крайней мере, благодаря божественной силе; иначе говоря, сделай так, чтобы мы могли уверенно, ясно и отчетливо познать указанное тобой различение понимания как проистекающее не от интеллекта,

Blog

Рене декарт сочинения в двух томах том 2

Содержание