Geum.ru

«Слова о Полку Игореве»

Вид материалаКнига

Содержание


26. Тъи (Всеслав) клюками подпръся о кони и скочи къ граду Кыеву, и дотчеся стружiем злата стола кiевского.
Подобный материал:
1   ...   29   30   31   32   33   34   35   36   37

25. И схоти ю на кровать и рекъ….



Этот фрагмент породил большую разноголосицу у исследователей и переводчиков «Слова…». Нашлись трактователи, которые сочли уместным появление кровати на поле битвы. Вот их переводы:

Н. Головин: «подняли и унесли на кровать» [Головин, 1846, с. 78].

Н. Павлов — Бицын: «И проговорил он — как на кровать сложили» [Бицын, 1874, с. 794].

В. Гербель: «лёг на кровать и сказал».

Ряд исследователей придерживался мнения, что кровать здесь присутствует исключительно как поэтический образ:

Н. Ф. Грамматин: «пал увенчанный славой» [Грамматин, 1823, с. 180].

Д. Дубенский: «и лёг с той славой на кровать» [Дубенский, 1844, с. 179].

С. К. Шамбинаго и В. Ржига: «На кровавой траве был побит литовскими мечами, и с милой на кровати сказал …» [Шамбинаго, 1912, с. 26, 331].

По мнению А. А. Потебни, «с милою на кровать может относиться к сравнению смертного одра, травы, с брачным» [Потебня, 1914, с. 117], однако кровать в данном фрагменте «Слова…» всегда вызывала неприятие у многих исследователей. Так, например, ещё Е. В. Барсов писал: «Всякий при чтении может видеть и чувствовать, что "кровать" неуместно появляется там, где лежит Изяслав, притрёпанный литовскими мечами. Если бы художественный автор сближал его боевую смерть с брачным ложем, то он, во всяком случае, выразил бы это поэтичнее и не поставил бы для этого "кровати" на поле брани» [Барсов, 1887, с. 244]. С целью устранения неуместной "кровати" из данного фрагмента «Слова…» был предложен целый ряд конъектур:

Е. В. Барсов: «и с хотию на кров а тьи рек» [Барсов, 1887, с. 244—245].

М. И. Маньковский: «Исходить юна кровь. «Ать и!» рек …» [Маньковский, 1915, с. 98].

М. В. Щепкина: «Исхыти юна кровь, а тъи рек(л) бы» [Щепкина, 1953, с. 23—24].

Н. К. Грунский: «Исходи юна кров(ь) и тъи рекъ» [Грунский, 1931, с. 56].

О неуместности упоминания в данном фрагменте «Слова…» кровати писал и О. Сулейменов [Сулейменов, 1975, с. 32—34].

Среди современных исследователей есть и противники попыток устранения кровати из данного фрагмента. Так, например, А. П. Комлев и К. К. Белокуров призывают вновь вернуться к толкованию А. А. Потебни. Они указывают, что при чтении «исхыти юна кровь» сразу после упоминания кровавой травы возникает кровь на крови, при этом подразделяемая на «травяную» и «юную» [Комлев, 1985, с. 176—177].

При реконструкции данного фрагмента есть смысл вспомнить следующую фразу из «Слова…», связанную с побегом князя Игоря из плена: «въвръжеся на бръзъ комонь и скочи съ него». Скатился или соскочил на траву и смертельно раненый Изяслав. Трава эта была полита кровью многих воинов. С учётом всего этого можно предложить следующую трактовку загадочного фрагмента: «И скочи ю на крови те и рек …».

26. Тъи (Всеслав) клюками подпръся о кони и скочи къ граду Кыеву, и дотчеся стружiем злата стола кiевского.



Первые издатели «Слова…» перевели данное «тёмное место» так: «Он, подпершись клюками сел на коней». Разумеется, такой перевод не сделал данный фрагмент более понятным, поскольку не проливал свет на загадочные клюки. Эти клюки породили множество догадок, предположений ещё в XIX веке. Так, например, Я. Пожарский полагал, что речь идёт о «воинском снаряде, оружии подобном стрикусам» [Пожарский, 1819, с. 77]. Свидетельств, подтверждающих существование таких снарядов, он не привёл.

Н. Грамматин считал, что «Всеслав был ранен, и без помощи костылей не мог сесть на лошадь» [Грамматин, 1823, с. 181]. Следует заметить, что Всеслав был князем, а не одиноким инвалидом, поэтому его могли посадить в седло и без механических приспособлений.

Д. Дубенский находил, что «клюками подпереться о кони» значит «ехать на повозке» [Дубенский, 1844, с. 188]. Надуманность подобной трактовки достаточно очевидна.

Вс. Миллер полагал, что слова «клюками подпёрся о кони! Следует переводить как «сжал коня бёдрами» [Миллер, 1877, с. 232—233]. Называть бёдра клюками у русских не принято, поэтому данная трактовка не могла найти понимания.

Н. Павлов (Бицын) видел в «клюках» шпоры [Бицын, 1874, с. 761—801], а Н. И. Маньковский — луки седла [Маньковский, 1915, с. 99—100]. В этой связи А. К. Югов писал: «Нет необходимости напоминать здесь о всех заведомых несуразностях, которые проистекали в прошлом из такого прямолинейного перевода слова клюками» [Югов, 1970, с. 242].

Ещё в девятнадцатом столетии Н. Головин предположил, что «слово "клюка" значит здесь хитрость, с помощью которой Всеслав овладел киевским престолом» [Головин, 1846, с. 82—83]. В настоящее время трактовка клюк как «хитростей» получила широкое распространение:

Н. К. Гудзий: «Он, исхитрившись, сел на коня и подскочил к городу Киеву».

Д. С. Лихачёв и Л. А. Дмитриев: «Тот хитростью опёрся на коней и скакнул к городу Киеву».

С. Шервинский: «Он кознями на коня подпёрся с скакнул ко граду Киеву».

О. Щербинина: «Клюками — значит, лукавством, хитростью, ложным предлогом».

Следует заметить, что киевляне вовсе не давали повода рассматривать их в качестве доверчивых троянцев, которые не распознали хитрости с конём. Пытаясь конкретизировать эту хитрость, Д. С. Лихачёв придумал следующую версию: «В 1068 г. половцы разбили войско трёх братьев, сыновей Ярослава Мудрого — Изяслава, Всеволода и Святослава. Киевляне потребовали от Изяслава выдать им коней и оружие, чтобы взять дело обороны Киева в свои руки. Изяслав, боясь киевлян, отказался это сделать, тогда киевляне пошли к "порубу" (к тюрьме), где сидел князь Всеслав Полоцкий, захваченный Ярославичами перед тем в 1069 г., и поставили его киевским князем. Очевидно, что Всеслав удовлетворил требование киевлян — выдал им коней и оружие. Он пришёл, следовательно, к власти хитростью, опершись на коней» [Лихачёв, 1950, с. 455—456]. Каким образом Всеслав смог снабдить киевлян конями и оружием остаётся загадкой. Следует заметить, что кони и оружие являются такого рода факторами, без которых княжескую власть сложно представить. Поскольку все князья опирались на коней и оружие, трудно понять в чём, собственно, заключалась хитрость Всеслава.

Уязвимость для критики доводов Д. С. Лихачёва побуждают исследователей искать новые объяснения или возвращаться к старым трактовкам «клюк». Так, например, Л. А. Булаховский отказывается воспринимать «клюки» как хитрость. По его мнению, более вероятно материальное толкование: ещё больной, опирающийся на костыли Всеслав «окони ся» — сел на коня и «скочи» — поскакал к Киеву [Булаховский, 1955, с. 52—53]. Попытки киевлян доверить оборону Киева в весьма ответственную минуту больному, опирающемуся на костыли князю весьма и весьма сомнительны, поэтому возврат к костылям не вдохновляет современных переводчиков и исследователей «Слова…».

Резко критиковал доводы Д. С. Лихачёва и А. К. Югов. Он утверждал, что «никакого "коня" в этой строфе "Слова о полку Игореве" нет и не было, и никто не "скакал" и не "отскакивал". "Коня" сочинили из глагола "оконити"» [Югов, 1970, с. 186]. Трактуя «окони» как «завершение», «окончание», А. К. Югов предлагает следующий перевод данного фрагмента «Слова…»: «На ворожбу опираясь, Всеслав добыл-таки града Киева» [Там же. С. 105]. Здесь можно возразить по поводу не только формы глагола «оконить», которая не встречается в других памятниках словестности. Приведённый перевод А. К. Югова является ярким примером того, как стремление трактователей «Слова…» к ясности порождает прямо противоположный результат: предельную мистификацию содержания «Слова…». Преуспевают в этом и те исследователи, которые всячески манифестируют своё стремление избавить «Слово…» от надуманных мифологем. Объяснить это можно только методологическими прегрешениями, а также предрассудками, которые глубоко укоренились в сознании трактователей «Слова…».

В русских былинах чаще всего защитникам Руси помогают калики перехожие, обеспечивая их первоклассным вооружением, возможностью перемещаться на большие расстояния. Именно дружественные Руси калики перехожие больше всего страдали от половцев, поэтому они могли помочь Всеславу и киевлянам обзавестись оружием и конями для борьбы с половецким нашествием. По этому поводу Б. А. Рыбаков, забывший на время про миф об исключительно паразитарном характере хазарского государства, и исключительной враждебности кочевников писал: «Всё сводится к тому, что "прославленный" ("провозглашённый") князем Всеслав быстро отправился в Тмутаракань, где обогатился и табунами коней, и союзниками из числа тюрок-кочевников, вытесняемых в это время со своих пастбищ новоприбывшими половцами. Это, очевидно, и были печенеги, ольберы, шельбиры, которые помогли Святославу Черниговскому победить Шарукана» [Рыбаков, 1991, с. 45].

Учёт исторических реалий позволяет дать следующую конъектуру фрагмента с «клюками»: «тъй (Всеслав) каликами подпръся о кони, и скочи к граду Кыеву…». Поддержка калик могла способствовать распространению слухов о том, что Всеслав силой захватил киевский престол («дотчеся стружием злата стола киевского»). Есть все основания полагать, что Всеслав использовал степняков и когда «отворял врата Нову-граду».