XV. Огонь

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Литература 2-4 классы, 30.56kb.
• Инсценировка «Вместе против наркотиков», 104.67kb.
• Рождение энергетики произошло несколько миллионов лет тому назад, когда люди научились, 241.19kb.
• Конкурс детского творчества «Огонь не забава», 34.01kb.
• Реферат, 170.26kb.
• Е. А. Тюгашев концепт «архе» и типология форм правления, 194.81kb.
• Задачи: Проследить, как перекликаются славянские семейные традиции с современными писателю, 73.18kb.
• Прошли летние каникулы. Мы снова сидим за партами и смело шагаем по стране Знаний., 33.19kb.
• Действующие лица: Огонь. Снегурочка. Заяц. Белка. 5 Четыре Лебедя. Лиса. 10. Вьюга., 37.43kb.
• Мы объявляем этот конкурс с целью зажечь огонь глубокого интереса к космосу в ребячьих, 35.29kb.

¹ Н. Р. Ск., VIII, стр. 673.


на земле ясные дни плодородия. Тот же миф, но уже в позднейшей, подновленной форме, передает сага о св. Олафе, короле норвежском. Пришел некогда незнакомец и вызвался построить церковь, если в уплату за труд ему отдадут солнце и месяц или самого св. Олафа. Этот незнакомец был великан по имени «Wind und Wetter». Чтобы он потерял право на обещанную награду, надо было узнать его имя; королю удалось это. Случайно подслушал он, как жена великана унимала свое плачущее ди­тя: «цц! завтра придет отец Wind und Wetter и принесет нам солнце и месяц или святого Олафа». Красная борода, какую дают народные предания Олафу, напоми­нает Тора, непримиримого врага великанов. В Норвегии обращается много саг о великанских мостах. Рассказывают, что какой-то великан решился построить мост через глубокие воды, на противоположном берегу которых обитала его любовница; постройка производилась ночью, но взошло солнце и появлением своим разруши­ло все предприятие. Смысл — тот, что лучи весеннего солнца (утренний рассвет отождествляется в мифических сказаниях с весенним просветлением неба) уничто­жают ледяные мосты, налагаемые на воды демонами зимы. В одной из русских сказок, в любопытном эпизоде о борьбе богатыря с змеями, эти последние дунове­нием своим творят ледяные мосты, т. е. цепенящее дыхание холодного ветра леде­нит воду (см. I, 297). Место великана нередко заступает черт; как опытный зодчий, он берется возвести твердые стены, церковь или мост и в награду требует душу то­го, кто первый вступит в новое здание; но расчеты его обыкновенно не удаются. Так однажды в двери возведенного им храма пустили прежде всех волка; раздраженный черт бросился вон сквозь церковный свод и пробил в нем отверстие, которое потом сколько ни заделывали — никак не могли починить. Точно так же по устроенному чертом мосту пускают наперед петуха или козу. Одному поселянину понадобилось выстроить житницу, а подняться было не на что. Обдумывая, как бы уладить это дело, уныло бродил он по полю. Вдруг подошел к нему старичок и сказал: «хочешь, я тебе к завтрашнему утру — к первому крику петухов выстрою житницу? Обещай только мне из своего добра то, чего сам не знаешь!» Крестьянин согласился и весе­ло рассказал про эту сделку своей жене! «Несчастный! — возразила она, — что ты сделал? ведь я беременна. С тобой наверно повстречался черт, и ты обещал ему на­шего ребенка!» Между тем черт уже работает; тысячи работников пилят и обтесыва­ют камни; в несколько часов заложено основание и выведены стены, двери навеше­ны на крючья, ставни прибиты и крыша почти сделана: оставалось положить две или три черепицы. Жена крестьянина пошла в курятник и так искусно закричала кукуреку, что петухи тотчас проснулись и начали петь один за другим. Испуганные черти разбежались, не окончив работы. С тех пор недоделанная ими крыша так и осталась: днем кровельщик положит недостающие черепицы, а ночью невидимая рука сорвет их! С первыми возгласами петуха, предвестника солнечного восхода, прекращается работа демонов ночного мрака; как метафора весеннего грома, крик петуха приостанавливает работу демонов зимы, облагающих небесный свод (= храм, в котором обитают светлые боги) темными, ночеподобными тучами. Яр­кие лучи восходящего солнца и огненные стрелы Перуна пробивают облачную кровлю, делают в ней отверстия и гонят в них нечистых духов. Волк и коза — живо­тные, посвященные Одину и Тору, и потому появление их возбуждает в дьяволе чувство невольного страха. Если, с одной стороны, позднейшая обработка мифиче­ского материала перенесла предание о постройке великанами облачных крепостей на земные сооружения, более или менее замечательные по своей громадности, и между прочим на христианские храмы, то с другой стороны мы знаем, что метафорический язык издревле уподоблял раскаты грома — колокольному звону, которого потому и боятся великаны и ведьмы. Эта же боязнь звона усвоена и чертям, что, в связи с обычною враждою нечистого духа к христианству, породило целый ряд ска­заний, в которых великаны и черти употребляют всевозможные усилия, чтобы по­мешать возведению новых церквей; они ищут — во что бы ни стало — разгромить сложенные стены, но каждый раз намерение их уничтожается высшею, божествен­ною волею или хитростью человека. Когда созидались первые христианские хра­мы, великанское племя, по свидетельству норвежских саг, бросало в них огромны­ми камнями. В разных местностях указывают «чертовы камни» (teufelssteine), из которых одни были брошены дьяволом в ту или другою церковь, а другие упали с воздушных высот в то самое время, как нечистые духи занимались своими строи­тельными работами. Одна великанка побилась об заклад с св. Олафом, что прежде, чем он возведет церковь, она устроит каменный мост через морской пролив; но мост еще не был готов и вполовину, как раздались звуки церковного колокола. В страшной досаде великанка начинает кидать в церковную башню большие камни, но никак не может попасть; тогда оторвала она свою ногу (= donnerkeule, см. гл. XXII) и ударила ею в здание. Остатки римских окопов и укреплений в Баварии, Швабии и Франконии называются teufelsmauern, teufelswalle, teufelsgraben, подобно тому, как на Руси и в других славянских землях старинные окопы слывут змеины­ми валами. С этими «чертовыми стенами» народ соединяет такое предание: после долгих споров бог и черт поделили между собою вселенную, и вслед за тем сатана провел границы своего владения; таким образом, он представляется, как владыка особенного царства, тождественного с царством великанов — iötunheimr¹.

На равнинных пространствах Руси не нашлось приличной обстановки для вели­канов — ни высоких гор, ни циклопических построек, к которым можно бы было прикрепить древние предания об исполинах; а потому предания эти и не получили у нас такой широкой обработки, какую встречаем на западе. Тем не менее воспоми­нания о великанских горах и камнях не чужды и русскому народу, так как основы подобных представлений коренились в мифах, вынесенных индоевропейскими на­родами из общей их прародины. В Могилевской губ. уверяют, что великан, взяв­шись одною рукою за верхушку любой горы, может легко поднять ее и перебросить на другое место². В Вельском уезде Смоленской губ. существует такой рассказ: в старое незапамятное время поднял великан огромный камень и подбросил его так высоко, что пока он летел на землю — успел вырасти еще больше, и когда упал — то разбился пополам; одна часть его продавила землю и образовала озеро. По другому варианту, великан играл камнем, словно мячиком, и, наконец, вскинул его вверх с такою силою, что камень треснул в воздухе и, свалившись, выбил озеро³. Так из об­лачных скал, разносимых бурной грозою, льются дождевые потоки и, собираясь в


¹ D. Myth., 497, 501, 504, 514—520, 972-8; Die Gdtterwelt, 220, 225; Germ. Myth., 184; Москов. На­блюд. 1837, XI, 540—1.

² Могилев. Г. В. 1851, 18.

³ Смолен. Г. В. 1853, 6. Около Пропойска есть многоводный источник, о котором рассказывают следующее: жила-была красавица, и посватались за нее два брата: старший — глупый и неуклюжий силач, а меньшой — пригожий мблодец. Невеста хотела бы отказать старшему, но побоялась раздра­жить его и предложила обоим братьям бросить по камню: чей камень упадет дальше, за того и замуж выйдет. Старший брат швырнул камень так удачно, что он упал за семь верст и глубоко пробил землю; а красавица (= облачная, дожденосная дева) бросилась с отчаянья в пропасть, и слезы ее дали начало источнику. — Путев. Записки Шишкиной, 1, 131—2.


земные водоемы, производят ключи, реки и озера (сравни выше стр. 181—2). Ска­зочный эпос знает богатыря Горыню, который ворочает самые высокие горы, бро­сает их — куда вздумается и катает ногою как малые шарики¹; ударом кулака он дробит скалы и заставляет дрожать землю — точно так же, как дрожит она от ударов Перуна. Об Илье Муромце сохранилось любопытное предание на его родине; когда Илья стал просить родительского благословения на славные богатырские подвиги и отец усомнился в его силе, тогда богатырь вышел на Оку, уперся плечом в гору, сдвинул ее с крутого берега и завалил реку. Под Муромом и поныне указывают ста­рое русло Оки, засыпанное Ильей Муромцем². В связи с этим бросанием гор и скал великанами стоит известный и часто употребительный в народных сказках мотив, что герой, будучи преследуем вражеской погонею и желая задержать ее, кидает на­зад кремень или камень — и в ту же минуту вырастает на дороге высокая гора; вслед за тем кинутое им кресало (= эмблема грозового пламени) порождает огнен­ную реку, а капли брызнутой воды превращаются в море³, т. е. в руках бога-громовника и великанов громадная облачная гора кажется не более как камешек и широ­кое дождевое море — не более как глоток воды. Легенда выставляет св. Христофора великаном: когда умерла его мать, он пожелал насыпать над нею могильный кур­ган, набрал в свой сапог земли и вытрусил ее на труп усопшей — и вот вознеслась гора, да такая высокая, что верхушкою подошла под самые облака, а там, откуда он брал землю, образовалась страшная пропасть; слезы (= дождь), пролитые велика­ном над этой пропастью, превратили ее в море⁴. Старинные насыпи и курганы счи­таются в литовских и славянских землях могилами исполинов и сильномогучих богатырей; у нас (как уже замечено выше) видят в курганах могилы волотов, а на­ходимые в земле мамонтовые кости принимаются простанородьем за кости старо­светских богатырей5. В Верхотурье показывают камни, на которых видны углубле­ния от пят ступавшего по ним богатыря или от пальцев его тяжелой руки⁶; под Лебедянью есть камень с исполинскими следами, оттиснутыми ногою богатыря и ко­пытом его доброго коня. Подобные же следы, по рассказам болгар, оставлены на скалах Марком-королевичем⁷. По свидетельству саг, известных в Бельгии и в дру­гих странах Западной Европы, кони знаменитых героев (Баярда, Брунгильды и др. ) и черти, прыгая с одной скалы на другую, оставляли на них отпечатки своих ног⁸. Эти предания напоминают нам Пегаса и других мифических коней, которые, уда­ряя своими копытами в облачные горы и камни, выбивали из них живые источни­ки дождевых ливней.

Если бы даже мы не имели никаких иных данных, кроме поэтического сказания о Святогоре, то одно это сказание служило бы неопровержимым доказательством, что и славяне, наравне с другими родственными народами, знали горных велика­нов. В колоссальном, типическом образе Святогора ясны черты глубочайшей древ-


¹ H. Р. Ск., III, 10.

² Песни Киреевск., I, стр. XXXIII.

³ Н. Р. Ск., VIII, 4, 6; Ск. Норв., I, стр. 14; II, № 16.

⁴ Семеньск., 27—30; Записки Р. Г. О. по отд. этногр., I, 717: в старые годы, рассказывают чуваши, жили богатыри-великаны; один из них после пахотной работы разулся и вытряхнул землю из лаптя — и вот образовалась целая гора (бугор, находящийся в Курмышском уезде, верстах в десяти от села Туван).

⁵ Черты литов. нар., 75; Вест. Евр. 1826, III, 210.

⁶ Вест. Р. Г. О. 1854, 1, ст. игумена Макария, 48.

⁷ Миладин., 528.

⁸ Beiträge zur D. Myth., II, 24—25.


ности. Имя его указывает не только на связь с горами, но и на священный характер этих последних: Святогор-богатырь живет на святых (т. е. небесных, облачных) го­рах. Сила его — необычайна:


Не с кем Святогору силой помериться,

А сила-то по жилочкам

Так живчиком и переливается;

Грузно от силушки, как от тяжелого беремени.


Самому громовнику не всегда совладать с этим богатырем титанической поро­ды. Илье Муромцу, заступающему в народном эпосе место Перуна, калики перехо­жие дают такой совет:


Бейся-ратися со всяким богатырем

И со всею поленицею удалою,

А только не выходи драться

С Святогором-богатырем:

Его и земля на себе через силу носит¹.


В числе подвигов Ильи Муромца предание упоминает о попытке его состязать­ся с великаном, которого земля не подымает; великан этот не назван по имени, но очевидно — он принадлежит к одному разряду с Святогором. Однажды заслышал Илья Муромец, что есть на свете богатырь силы непомерной, который на всей зем­ле нашел только единую гору — настолько крепкую, чтобы могла сдержать его тя­жесть. Захотелось Илье с ним помериться, приходит к горе, а на ней лежит испо­линский богатырь — сам как другая гора. Илья вонзает ему меч в ногу; «никак я за­цепил за прутик!» — отозвался великан. Илья напрягает все свои силы и повторяет удар; «верно, я за камышек задел!» — сказал великан, оглянулся назад и, завидя храброго витязя, молвил ему: «а, это ты, Илья Муромец! ступай к людям и будь между ними силен, а со мной тебе нечего мериться. Я и сам своей силе не рад, меня и земля не держит; нашел себе гору и лежу на ней»². Приведенный нами эпизод совпадает с сказанием Эдды о могучем Торе, как он ударял своим смертоносным молотом великана, а тому казалось, что на него падают древесные листья и желуди. Итак, в русском предании Илья Муромец заступает место бога-громовника Тора: великан, над которым он пробует силу своих ударов, как будто сросся с горою (= тучею): ему нет места на земле — так он громаден и тяжел! Что и другим славя­нам известно было предание о великане, которого поддерживает (носит) гора, это видно из древнего названия Исполиновых гор — Крконоши, т. е. горный хребет, но­сящий мифического героя Крока, от которого чехи вели свой княжеский род. Встречу Ильи Муромца с Святогором народная былина изображает с следующими подробностями. Наехал Илья в чистом поле на белополотняный шатер:


Стоит шатер под великим сырым дубом,

И в том шатре кровать богатырская немалая:

Долиной кровать десяти сажень,

Шириной кровать шести сажень.


Лег Илья Муромец на кровать богатырскую и заснул крепким сном; вдруг по­слышался великий шум —


¹ Рыбник., 1, 32, 35; III, 222.

² Песни Киреевск., I, стр. XXX-I; Рус. Бес. 1856, IV, 59.


Мать сыра земля колыбается,

Темны лесушки шатаются,

Реки из крутых берегов выливаются.


Такими знамениями сопровождается появление великана бурных туч:


Едет богатырь выше лесу стоячего,

Головой упирает под облаку ходячую.


Илья Муромец подымался на резвые ноги и взлезал на ветвистый дуб. Приехал великан Святогор к своему шатру, привёз с собой и жену — невиданную и неслы­ханную красавицу, пообедал и предался сну; а тем временем жена его пошла погу­лять по чистому полю, усмотрела Илью и говорит ему таковые речи: «гой дород­ный добрый молодец! сойди со сыра дуба, сотвори со мною любовь; буде не послу­шаешь, разбужу Святогора-богатыря и скажу, что насильно меня в грех ввел». Не­чего делать витязю: с бабой не сговорить, а сХвятогором не сладить, слез с сырого дуба и сотворил дело повеленное. Взяла его красавица и спрятала в глубокий кар­ман Святогора. После того проснулся великан, сел на коня вместе с женою и поехал к святым горам. Стал его добрый конь спотыкаться: «прежде (говорит) я возил бо­гатыря да жену богатырскую, а нынче троих везу — не диво и спотыкнуться!» Тут Святогор догадался, вытащил Илью из кармана, расспросил — что и как было? и убил свою жену неверную, а с Ильей Муромцем побратался. Пустились они в путь-дорогу, наехали на великий гроб;


На том гробу подпись подписана:

Кому суждено в гробу лежать,

Тот в него и ляжет.

Лег Илья Муромец —

Для него домовище и велико, и ширóко;

Ложится Святогор-богатырь,

Гроб пришелся по нем.


Взял он крышку и закрыл гроб; хочет поднять ее и никак не сможет. Задыхается Святогор, просит Илью Муромца: «возьми мой меч-кладенец и ударь поперек крышки». Ударил Илья, и от его удара могучего посыпались искры, а где попал ме­чом-кладенцом — на том месте выросла полоса железная; ударил вдоль крышки — и выросла новая полоса железная. Так скончался Святогор-богатырь; Илья Муро­мец привязал его доброго коня к гробу, а меч-кладенец себе взял¹. Былина передает нам два старинные мифа: один — о жене великана и другой — о его смерти. По сво­ему стихийному характеру великанки сближались с теми прекрасными облачными нимфами, с которыми бог-громовник заводит во время грозы любовные связи. Наравне с последними, дочери великанов могли обладать несказанною красотою; такова была Gerdhr: когда она отпирала своими блестящими руками (рука = мол­ния, см. I, 102) двери дома (= тучи), то кругом ярко озарялись и воздух и воды. Бо­ги весенних гроз и бурь вступали в брак с исполинскими девами: Фрейр с прекрас­ною Gerdhr, дочерью Gŷmir'a, Top с великанкою Iarnasaxa! Gunnlöd была любовни­цей Одина². В русской былине Святогорова жена отдается Илье Муромцу, как пред­ставителю Перуна, и погибает от меча-кладенца, т. е. умирает, пораженная мол­нией³. Эта связь великанки с громовником рассматривается, как измена красавицы


¹ Рыбник., I, 36—42.

² D. Myth., 495-7.

³ Святогор возит жену в хрустальном ларце (метафора облака) и замыкает золотым ключом (= молнией).


ее законному мужу; но есть другие варианты, где Илья Муромец заменен богаты­рем Добрынею, известным победителем Змея Горыныча, а великанка поставлена независимо от Святогора. Нагнал Добрыня поленицу^1—женщину великую,


Ударил своей палицей булатноей

Тую поленицу в буйну голову:

Поленица назад не оглянется,

Добрыня на коне приужахнется.

Приезжал Добрыня ко сыру дубу,

Толщиной был дуб шести сажен;

Он ударил своею палицей во сырой дуб,

Да расшиб весь сырой дуб по ластиньям²,

Сам говорит таково слово:

«Сила у Добрыни все по-старому,

А смелость у Добрыни не по-старому!»


Снова пустился за великанкою, ударил ее в буйну голову — поленица едет, не ог­лянется; повернул Добрыня к дубу в двенадцать сажен, попробовал силу своего уда­ра и опять раздробил вековое дерево на тонкие драни. В третий раз догоняет он по­леницу, бьет ее в голову палицей булатною —


Поленица назад приоглянется,

Сама говорит таково слово:

«Я думала, комарики покусывают,

Ажио русские могучие богатыри пощелкивают!»

Как хватила Добрыню за желты кудри³,

Посадила его во глубок карман.


Тяжело доброму коню везти двух всадников, стал он жаловаться; тотчас полени­ца вытащила Добрыню, глянула на него, и полюбился ей добрый молодец — пошла за него замуж⁴. Русский богатырь попадает в карман великана или великанки; эта любопытная черта соответствует преданию Эдды, как однажды Тор ночевал в пер­чатке великана (см. ниже). Ясно, что эпические сказания о Святогоре стоят в не­сомненном родстве с песнями Эдды; это, с одной стороны, свидетельствует за глу­бочайшую древность их содержания, а с другой — за мифический характер выводи­мых ими лиц. Удары громовника, обыкновенно столь страшные и гибельные для великанов, здесь оказываются бессильными и причиняют не более беспокойства, как кусающие комары, нечаянно задетый камышек или прутик. Оба эти противо­положные представления возникли под влиянием впечатлений, возбуждаемых в душе сверкающими молниями, которые то как будто дробят исполинские тучи, на­нося им кровавые раны (т. е. низводя дождевые ливни), то как будто бесследно ис­чезают в их сгущенных массах. Предание о смерти Святогора объяснено нами в XI главе (I, 296): гроб, окованный железными обручами, — метафора дожденосного облака, на которое зимняя стужа наложила свои крепко сжимающие цепи. При на­чале зимы впадает в оцепенение (= умирает) не только великан-туча, но и сам на­долго замолкающий громовник; потому то же предание о безвременной кончине прилагается и к Илье Муромцу. Ехал он с Добрыней и Алёшей Поповичем, наеха­ли на каменный гроб без крышки. Полез в гроб Алеша — ему велик, попытался До­брыня — ему узок; только лёг Илья Муромец, как в ту же минуту — откуда ни возь-


¹ Воинственную наездницу.

² Ластинье — дрань.

³ Желтые кудри — то же, чтб красные волоса Тора.

⁴ Рыбник., I, 128-9; III, 67-68.


мись — захлопнула его каменная крышка. Силится Илья своротить ее, не может. «Берите, — кричит товарищам, — мой меч-кладенец, да рубите им!» Принялись они рубить, но чем больше рубят — тем больше обручей охватывают гробницу¹. Эти губительные удары меча-кладенца тождественны ударам прута-молнии, погру­жающим сказочных героев в зимний сон или окаменение (см. выше, стр. 216).

В памяти нашего народа сохраняется любопытное предание: «отчего перевелись богатыри на святой Руси?» Согласно с древними мифами о борьбе великанов (иотунов, турсов и титанов) с светлыми богами весенних гроз (см. ниже, стр. 347), русские богатыри, гордые своею исполинскою силою, вызывают на бой небесных воителей, т. е. ангелов, которыми обыкновенно заменяются молниеносные духи до­христианской эпохи (= светлые эльфы):


«Не намахалися наши могутные плечи,

Не уходилися наши добрые кони,

Не притупились мечи наши булатные!»

И говорит Алеша Попович-млад:

«Подавай нам силу нездешнюю (вар. небесную);

Мы и с тою силою, витязи, справимся!»

Как промолвил он слово неразумное,

Так и явились двое воителей,

И крикнули они громким голосом:

«А давайте с нами, витязи, бой держать;

Не глядите, что нас двое, а вас семеро!»


Наскакал на них Алеша Попович и со всего плеча разрубил пополам; но небес­ные воители не пали мертвыми, а только увеличились вдвое: стало их четверо и все живы! Налетел Добрыня, разрубил пополам четырех — и стало их восемь; налетел Илья Муромец, сразу рассек восьмерых — и снова они удвоились. Бросились все витязи,