XV. Огонь

Вид материала

Документы

Содержание XXI. Великаны и карлики

Подобный материал:

• Литература 2-4 классы, 30.56kb.
• Инсценировка «Вместе против наркотиков», 104.67kb.
• Рождение энергетики произошло несколько миллионов лет тому назад, когда люди научились, 241.19kb.
• Конкурс детского творчества «Огонь не забава», 34.01kb.
• Реферат, 170.26kb.
• Е. А. Тюгашев концепт «архе» и типология форм правления, 194.81kb.
• Задачи: Проследить, как перекликаются славянские семейные традиции с современными писателю, 73.18kb.
• Прошли летние каникулы. Мы снова сидим за партами и смело шагаем по стране Знаний., 33.19kb.
• Действующие лица: Огонь. Снегурочка. Заяц. Белка. 5 Четыре Лебедя. Лиса. 10. Вьюга., 37.43kb.
• Мы объявляем этот конкурс с целью зажечь огонь глубокого интереса к космосу в ребячьих, 35.29kb.

XXI. Великаны и карлики

Предания о великанах общи всем индо­европейским народам. Эти исполин­ские образы (создание которых еще не так давно поверхностная критика приписы­вала только грубой, ни на чем не основанной прихоти народного воображения) ни­мало не покажутся нам странными, противоречащими чувству художественной ес­тественности, если мы убедимся, что они олицетворяли собой темные массы туч, заволакивающих все беспредельное небо, и те необоротимые силы природы, каки­ми сопровождается их воздушный полет: вихри, метели, вьюги, град, дождевые ливни и громовые удары. В сокрушенных обломках скал, в исторгнутых с корнем вековых деревьях и в других следах, оставляемых разрушительными бурями и грозами, детская фантазия первобытных племен видела результаты свободной дея­тельности облачных духов; от чрезмерности тех средств, какие требовались для со­вершения подобных подвигов, она необходимо заключала о громадности самых де­ятелей. Такое стихийное значение великанов наглядно раскрывается из присвоен­ных им сверхъестественных свойств, а равно из той обстановки, среди которой яв­ляются они в народных сказаниях. Особенно интересны мифы о их происхожде­нии и гибели.

В начале веков, когда еще не было ни земли, ни неба, существовала, по сказанию Эдды, огромная разверстая бездна; по обоим концам бездны лежало два царства: на юге Muspellsheim — царство света и тепла (myspell — огонь) и на севере Niflheim — царство мрака и холода (nifl = nebel — туман)¹. Посреди Hiflheim'a был источник Hvergelmir (= der rauschende kessel — бурливый, шумно-журчащий котел), из кото­рого исходили двенадцать окованных льдами потоков. От действия южной теплоты льды начали таять, а из растопленных капель произошел первозданный великан Ymir — имя, означающее: der tosende, rauschende. Во время сна Имир вспотел: и в плодоносном поте под его левой рукою родились муж и жена, а ноги его произвели


¹ Та же противоположность между двумя мирами указана в финской поэме Калевале: Вейнела — страна света и Похиола — страна туманов и мрака (Ж. М. Н. П. 1846, III, ст. Гримма, 154—6).


шестиглавого сына¹: так создалось племя великанов инея — hrimthursen (reifriesen). Лед продолжал таять, и явилось новое существо — корова Audhumbla; из четырех сосцов ее лились млечные потоки, которые питали Имира; сама же она лизала ле­дяные скалы (eissteine), и к вечеру первого дня образовались от того волосы, на дру­гой день — голова, а на третий предстал огромный и сильный муж по имени Buri, напоминающий собою нашего сказочного героя: Бурю-богатыря, коровьина сына. От этого Buri народился Вöгг, который взял за себя дочь одного из великанов, и плодом их супружеской связи были три сына, принадлежащие уже к числу богов: Odhinn, Vili и Ve. Эти три брата, представители бурных гроз, убили Имира; из ран его излилось так много крови, что в ней потонули все великаны; только один успел спастись на ладье с своей женою, и от них-то произошла новая, юнейшая порода великанов. Сыновья Вörr'а бросили труп Имира в разинутую бездну и создали из его крови море и воды, из мяса — землю, из зубов и костей — скалы, утесы и горы, из волос — леса, из мозга — облака, из черепа — небо, на котором утвердили огнен­ные искры, вылетавшие из Muspellsheim'a, дабы они освещали землю, как небесные светила. Земля была кругла и со всех сторон опоясывалась глубоким морем (= воз­душным океаном), за которым обитали великаны. Я. Гримм сближает это сказание Эдды с Гезиодовой теогонией: разверстой бездне соответствует хаос ( χάος )², из ко­торого родились первобытные великанские существа: Έρεβος (= Miflheim), Ночь и Земля; от последней произошел Уран = облачное, грозовое небо, подобно тому, как, по германскому преданию, Земля была матерью громовержца Тора. Стародав­ние мифы, поведающие о создании вселенной, изображают, собственно, переход природы от ее зимнего омертвения (= небытия) к весенней жизни. Влиянием юж­ного или, что то же, — весеннего тепла неподвижные, камню подобные льды, про­изведенные северными вьюгами³, оживают в текучих и журчащих потоках и в лег­ких, подымающихся к небу парах; из капель растаявшего инея (hrîm), т. е. из росы, напояющей воздух (thau — роса, thauen — таять), и сгущенных туманов (nifl) на­рождаются великаны дождевых туч и корова-облако, воздояющая из своих сосцов молоко-дождь⁴. Вологодское откороветь — оттаять⁵ и серб. кравити — топить, пла­вить, кравитисе — истаять⁶, от снкр. cru — fluere, manare (причин. çrâvajâmi)⁷, ука­зывают на древнейшую связь понятия о доящейся корове с дождевым облаком. Имир вскормлен был молоком Авдумблы; как воплощение тучи, готовой излиться шумными потоками дождя, этот первозданный великан (urriese) получил имя, зна­менующее неистово бурливый разгул весенних вод, что подтверждается и названи-


¹ Сравни с индийским сказанием, что первый брагман (жрец) сотворен Брамою из уст первоздан­ного человека Ману, первый воин — из его руки, купец — из бедра, а слуга — из ноги (D. Myth., 536). Уста — эмблема вещего слова и тех громовых глаголов, которыми вызывается верховный жрец Агни; рука — эмблема молниеносного оружия, а следовательно, и самого громовника, этого небесного вои­теля и поборателя враждебных полчищ. В стихе о голубиной книге сказано, что цари созданы от главы Адама, князья и бояре — от его честных мощей, крестьяне и женщины — от его колена (Калеки Пер., II, 294); по свидетельству греческого мифа, Дионис, установитель земледелия, родился из лядвеи Зев­са.

² Griech'. Myth., I, 33: Xάος von χαίνειν vgl. «die Kluft der Klüfte, gap ginnûnga, der nordischeu Mythologies.

³ Север, зима и смерть — понятия, постоянно отождествляемые в мифических преданиях.

⁴ D. Myth., 498—9, 525—6; 530, 540; Die riesen des germanisch. mythus, mon K. Weinhold, 7—8.

⁵ Обл. Сл., 147.

⁶ Срп. рjечник, 296—7.

⁷ Изв. Ак. Н., IV, 415.


ем Yma, присвоенным морской жене. Из его пота (метафора скопляющихся паров) образуются все другие исполины — гримтурсы.

Отголосок предания о происхождении облачных духов из тающих весною льдов и снега доселе слышится в нашем народном сказании о Снегурке. Снегурка (Сне­жевиночка, у немцев Schneekind)¹ названа так потому, что родилась из снега. Не было, говорит сказка², у старика, у старухи детей; вышел старик на улицу, сжал ко­мочек снега, положил его на печку — и явилась прекрасная девочка. Перенося миф о рождении облачной нимфы под домовую кровлю, фантазия присвоила благодат­ное действие весеннего тепла — очагу, как божеству, которое благословляет потом­ством и охраняет семейное счастие. Есть еще другая вариация сказки о Снегурке³: жил-был крестьянин Иван, жену его звали Марья; жили они в любви и согласии, состарились, а детей у них все не было; сильно они о том сокрушались! Вот насту­пила зима, молодого снегу выпало много — чуть не по колена; ребятишки высыпа­ли на улицу играть, бегали, резвились и наконец стали лепить снеговую бабу. Иван да Марья глядели в окно. «Пойти бы и нам, жена, да слепить себе бабу!» — Что ж, пойдем! только на что тебе бабу? будет с тебя — и меня одной; слепим лучше дитя из снега, коли Бог живого не дал! «И то правда!» Вышли они из хаты и принялись лепить куклу, сделали туловище и с ручками, и с ножками, приставили головку. «Бог в помочь!» — сказал им прохожий. — Спасибо; божья помочь на все хороша! Вылепили они носик, сделали вместо глаз две ямки во лбу, и только что Иван на­чертил ротик, как тотчас дохнуло от куклы теплым духом. Смотрит Иван — а вот уж из ямок голубые глазки выглядывают, и алые губки улыбаются. Зашевелила Снегурка, точно живая, и ручками, и ножками, и головкою. «Ах, Иван! — вскрикну­ла Марья от радости, — да ведь это Господь нам дитя дает!» Бросилась обнимать Снегурку, и на руках у нее очутилась в самом деле живая девочка. Растет Снегурка не по дням, а по часам, что день — то все пригожее, красивее, и стала за зиму слов­но лет тринадцати, да такая смышлёная — все разумеет, про все рассказывает и та­ким сладким голосом, что заслушаться можно; завсегда добрая, послушная, при­ветливая, а собой белая-белая, как снег, румянца совсем не видать — словно ни кро­винки нет в теле. Прошла зима, стало пригревать весеннее солнце — Снегурка сде­лалась грустна, и чем ближе к летним жарам, тем она печальнее; все прячется от ясного солнышка под тень. Только и любо ей, как набегут на небо пасмурные тучи, или как пойдет она плескаться у студёного ключа. «Уж не больна ли она!» — думала старуха. Раз надвинулась градовая туча, и Снегурка так обрадовалась граду, как дру­гая не обрадуется и жемчугу; а когда град растаял от солнечных лучей — она горько по нем плакала. На Иванов день собрались девки гулять, пошли в рощу и взяли с собой Снегурку; там они рвали цветы, вили венки, пели песни, а вечером разло­жили костер и вздумали прыгать через огонь. «Смотри же, — говорят девки Снегурушке, — не отставай от нас!» Затянули купальскую песню и поскакали через кос­тёр. Побежала и Снегурка, но только поднялась над пламенем, как в ту же минуту раздался жалобный крик и потянулась Снегурка вверх легким паром, свилась в тонкое облачко и унеслась в поднебесье. В таком грациозном поэтическом образе представляет народная фантазия одно из обыкновенных явлений природы, когда от жгучих лучей летнего солнца (купальский костер — эмблема солнца) тают снежные


¹ D. Myth., 528.

² Н. Р. Ск., VI, 25, b.

³ Киевлянин 1840, 1, 71—78; Три сказки и одна побасенка, Максимовича (Киев, 1845).


насыпи, и, испаряясь, собираются в дождевые тучи. В зимнюю пору, когда облака из дождевых превращаются в снеговые, прекрасная облачная дева нисходит на зем­лю — в этот мир, заселенный людьми, и поражает всех своею нежною белизною (т. е. падает на поля в виде снега); с приходом же лета она принимает новый, воз­душный образ и, удаляясь с земли на небо, носится там вместе с другими легко­крылыми нимфами. С русскою сказкою о Снегурке можно сблизить сербское пре­дание про короля Трояна, хотя это последнее и выражает иную мысль. В Трояновом граде (теперь развалины на горе Цере) жил некогда царь Троян; каждую ночь ездил он в Срем на свидание с своей милою. Ездил Троян по ночам, потому что днем никуда не смел показываться, опасаясь, чтобы не растопило его ясное солнце. Являясь в Срем, он задавал коням овса и, как только кони съедят корм, а петухи за­поют предрассветную песню — тотчас же пускался домой, чтобы поспеть в свой го­род до восхода солнца. Сведал про то муж или брат его любовницы, повыдергал у всех петухов языки, а коням вместо овса насыпал песку. Эта хитрость замедлила отъезд Трояна; перед самым рассветом он вскочил на коня и поскакал в свой город, но солнце настигло его на пути. Троян спрыгнул с коня и спрятался в стог сена; проходившие мимо коровы растрепали стог, и солнечные лучи растопили несчаст­ного царя¹. Это же предание занесено и в сербскую сказку, напечатанную в сборни­ке Анастасия Николича², где место Трояна заступает змей. В одной из скандинав­ских сказок говорится о великане, который не был впущен в свой замок до самого рассвета, и вот — когда выехала на небесный свод прекрасная дева-Зоря — великан оглянулся на восток, увидел солнце и тотчас упал на землю и лопнул³. Эти замены прямо указывают на тождественность Трояна с великанами и драконами. Наши старинные памятники причисляют Трояна к языческим божествам и упоминают о нем наряду с Перуном, Хорсом и Волосом. Так в апокрифе «Хождение Богородицы по мукам», славянские рукописи которого восходят к XII веку, Пречистая Дева спрашивает: кто эти преданные адским истязаниям? и получает ответ: «сии суть, иже не вероваша во Отца и Сына и Св. Духа, но забыша Бога и... юже ны тварь Бог на работу сотворил — то они все боги прозваша: слнце и месяц, землю и воду, звери и гады... от камени ту устроя Трояна, Хърса, Велеса, Перуна»⁴. В слове, помещен­ном в полууставной рукописи Толстовского собрания — XVI века⁵, читаем: «и да быша разумели многие человеци, и в прелъсть велику не внидят, мняще богы многы: Перуа и Хорса, Дыя и Трояна»⁶. Имя Трояново встречается и в Слове о полку Игореве в следующих загадочных выражениях: «рища (Боян) в тропу Трояню чрез поля на горы», «были вечи Трояни», «на седьмом веце Трояни връже Всеслав жре­бий о девицю себе любу», «вступил(а) девою в землю Трояню (Обида)». Имя Троян образовалось из слова три, трое, и весьма вероятно, что в приведенных свидетель­ствах старинных рукописей донеслось до нас воспоминание о том языческом боже­стве, какое известно было у поморян под именем Триглава (см. стр. 266). По указа­нию одного из вариантов сербского предания, царь Троян имел три головы и вос­ковые крылья; согласно с греческим мифом о гибели Икара, крылья эти растаяли


¹ Срп. pjeчник, 750; Пов. и пред., 1—6, 160—1.

² Матер, для изучен, нар. слов., 25—26.

³ Кун, 92-93.

⁴ Пам. стар. рус. литер., III, 119.

⁵ Рукопись эта сохраняет следы болгарского происхождения.

⁶ Лет. рус. лит., кн. V, отд. 2, 5.


от дневного жара, что и было причиною его безвременной кончины¹. Сродство Тро­яна с Триглавом подтверждается еще тем, что у последнего были козлиные головы, а первому сербская сказка² дает козьи уши. Напомним, что летучий змей в народ­ных сказаниях большею частию представляется трехглавым. Так как черные, омра­чающие небесный свод тучи и в языке, и в поверьях отождествлялись с представле­нием ночи и расстилаемых ею туманов, то отсюда понятно, почему великаны при­знавались за демонов, наводящих ночной мрак, почему самая Ночь была олицет­воряема, как существо исполинское. По скандинавскому преданию, она — дочь ве­ликана Nörvi. Ничего так не боятся великаны, как дневного света, потому что с по­явлением ясного солнца нераздельна мысль о побежденной Ночи и рассеянньи грозою тучах; выражаясь метафорически, великаны гибнут от блеска солнечных лучей. Когда застигнет их восходящее солнце, они немедленно разрываются (лопа­ются) на части или каменеют (т. е. туманы рассеваются, а ночная тьма удаляется в глубокие ущелия скал)³. Как воплощение ночного мрака и туманов, Троян является с захождением солнца и обнимает Землю, прекрасную супругу светлого Неба; но при рассвете дня, когда богиня Зоря выгоняет небесных коров, он исчезает вместе с ночными испарениями, оставляющими на полях свои влажные следы в каплях ут­ренней росы. Крылья — метафора темных покровов, которыми Ночь застилает весь видимый мир (см. I, 276). Сходно с этим, ночеподобная туча умирает в дождевых потоках, как бы растопленная жгучими лучами солнца; вот почему, как скоро рас­таяли крылья Икара, он потонул в волнах глубокого моря.

Между потомством баснословной коровы Абдумблы и гримтурсами начинает­ся, по сказанию Эдды, ожесточенная борьба; Имир убит, и в крови его, т. е. дожде, погибает = тонет древняя порода великанов, кроме одной четы, которая спасается на ладье и производит новое поколение. Так с гибелью великанов-туч соединяется мысль о потопе, т. е. о дождевых ливнях и весеннем наводнении. Предание это со­ставляет общее достояние индоевропейских племен и запечатлено глубочайшею древностью. У славян доселе живы сказания, что порода великанов отличалась нео­бычайной суровостью, что они постоянно враждовали друг с другом и вели нескон­чаемые жестокие войны (= поэтическое представление небесных гроз), что за эту вражду они были наказаны потопом, в котором и погибли все до единого⁴, т. е. в пе­реводе на прозаический язык: тучи тотчас же исчезают с неба, как скоро изольются на землю обильными потоками дождя. По немецким сагам, озёра и болота созда­лись из крови пораненных великанов; по указанию наших былин, реки и источни­ки образовались из крови убитых богатырей, а кровь змея, поражаемого громовником, затопляет мать сырую землю, пока эта последняя не пожрет ее в свои широкие недра (стр. 115, 264). Литовский миф приписывает всемирный потоп высочайше­му из небесных богов Прамжу (Pramžimas), в котором чтили верховного устроите­ля вселенной: он владеет небесными громами, и когда бывает раздражен на землю, то сечет ее так сильно, что она дрожит под его могучими ударами. Так объясняют литовцы землетрясение, придавая земному шару чувство жизни. Если мы припом­ним, что молния метафорически называлась плетью, что тучи уподоблялись горам и подземельям, что от ударов грома, по эпическому выражению, доныне живущему


¹ Mittheilyngen der К. К. Central-Commission zur Erforschung und Erhaltung der Baudenkmale 1865, январь и февр., 2.

² Срп. припов., 39.

³ Germ. Mythen, 187—9.

⁴ Основ. 1861, III, ст. Костомар., 115; Этн. Сб., V, стат. о кашубах, 126.


в различных языках, дрожит земля, то для нас будет ясно, что в приведенном по­верье, собственно, живописуется летняя гроза. Однажды Прамжу, смотря из окна своего небесного дворца на землю, узрел на ней общую неправду: люди забыли о первоначальной простоте, любви и согласии; жестокие войны, грабежи и ссоры почти не прекращались. Разгневанный бог решился наказать людской род пото­пом; он послал двух злобных великанов: Воду (Wandů, т. е. дождь) и Ветер (Wejas), которые устремились на грешную землю, схватили ее плоский круг в свои могучие руки и стали потрясать им с такою силою, что почти все живое потонуло в волнах. Так опустошали они землю двадцать дней и ночей. Заметим, что и другие народы давали божествам вод и ветров эпитет колебателей земли: Веды дают это прозвание Марутам, Илиада — Посейдону¹. Еще раз взглянул Прамжу на землю; в то время он грыз орехи из небесных садов и, завидя несколько пар людей и животных, ис­кавших спасения на вершине высокой горы, бросил им ореховую скорлупу. Люди и звери взошли в эту скорлупу, которая и поплыла по широким, все покрывающим водам, точно искусно сделанная лодка. Когда наконец буря стихла и воды покинули сушу, спасенные люди разбрелись в разные стороны. Одна'чета поселилась там, от­куда впоследствии вышло литовское племя; отягченная старостью, она не имела надежды на потомство, но явилась Радуга и научила опечаленных супругов создать новое поколение из камней². По греческому преданию, Зевс истребил потопом буйную породу медных людей, соответствующую скандинавским великанам-гримтурсам; он послал сильный, проливной дождь, так что вся Эллада покрылась водою и все обитатели ее потонули. Спаслись только Девкалион и Пирра; по совету Про­метея, Девкалион построил ящик и вошел туда вместе с своей женою. Девять дней и ночей носились они по волнам; а когда гроза стихла, пристали к горе Парнасу, принесли жертву Зевсу-тучегонителю и, прыгая через камни, создали себе юное потомство (см. стр. 241). Махабхарата изображает потоп с следующими подробно­стями: в то время, как умножились на земле грехи, король Ману (нем. mann — homo, первый человек, см. стр. 246—7) пришел на берег потока принести покаяние; тут послышался ему голос маленькой рыбки, умолявшей о спасении. Король поло­жил ее в сосуд, но рыба начала быстро расти и пожелала, чтоб ее пустили в озеро; здесь она так увеличилась, что в короткое время не могла уже двигаться, и была пе­ренесена в Ганг, а потом — в море. От нее узнал Ману о приближении страшного потопа; он должен был построить корабль, войти в него с семью мудрыми (rischis) и взять с собой семена всех творений. Когда корабль был готов и Ману вошел в него с своими спутниками, явилась гигантская рыба, прикрепила к себе корабль и це­лый год носила его по бурным волнам, потом остановилась у вершины Himavân'a и рекла: «я — Брама, владыка всего сущего; выше меня нет ничего! в образе рыбы я был вашим спасителем, и теперь, Ману, ты должен создать миры, богов, асуров, людей и все творения»³. В этих древних преданиях о потопе мы видим не более как различные вариации одного и того же мифического представления. В период тая­ния снегов плодятся и множатся великаны-тучи и захватывают в свою власть «весь белый свет», т. е. все светлое небо; в шуме наступающих затем гроз они предаются злобной вражде и битвам, творят насилия и неправду и наконец погибают в потопе,


¹ Ж. М. Н. П. 1845, XII, 137.

² Черты литов. нар., 69—70; D. Myth., 545—7.

³ D. Myth., 543—4. Превращение Брамы в рыбу стоит в несомненной связи с теми народными ве­рованиями, какие разобраны нами в гл. XVI.


очищающем мир от этих первобытных суровых обитателей; спасается только один праведник, будущий родоначальник нового человеческого рода. Вслед за окончани­ем потопа и гибелью великанов водворяется благодатная весна = следует возрожде­ние или создание вселенной. По свидетельству Эдды, она созидается из рассечен­ного трупа Имира, т. е. из-за мрачных туч, разбитых молниями, показывается яс­ное небо с своими блестящими светилами, а из-под снегов и ледяной коры, растоп­ленных солнечными лучами, выступает земля с ее текучими водами, цветами и зе­ленью. Этому скандинавскому мифу соответствует наше предание, занесенное в стих о голубиной книге, хотя оно и значительно подновлено в христианском духе; как там вселенная образуется из различных частей великана Имира, так у нас все­му миру начало — Христос, которому народная фантазия дает исполинский образ, объемлющий и небо и воздух: солнце создано из его пречистого лика, месяц — из его груди, звезды — из его очей, ветры — из его уст (дыхания), дожди и роса — из его слез, и так далее. Устроителями мира, по сказанию Эдды, были боги: Один, ше­ствующий в грозовых бурях и нередко представляемый великаном, и его мудрые братья; по индийскому преданию, это творческое дело совершает Ману, т. е. собст­венно: бог — оплодотворитель земли, весенний громовник, плавающий по небесно­му океану в корабле-туче и рассыпающий из него плодоносное семя дождей, силою которых и восстановляется жизнь омертвелой природы¹. Он призывает к бытию не только земной мир, со всеми его творениями, но и самых светлых богов и враждеб­ных им асуров, т. е. творит и ясное небо с солнцем, луною и звездами, и темные до­ждевые облака. В литовском сказании корабль-туча заменяется скорлупою ореха, сорванного в небесных садах, что вполне согласуется с посвящением орехового де­рева Перуну и с скандинавским мифом о превращенной в орех Идуне (см. стр. 165). Так как бог-громовник, низойдя на землю в блестящей молнии, устроил пер­вый домашний очаг и основал первый семейный союз (см. стр. 239), то арийское племя признавало в нем своего родоначальника = того первозданного человека (ur­mensch), от которого произошли все многочисленные народы. Согласно с этим, первый человек был представляем великаном (стр. 240—2): «čovjek biaše velik lud-jak, говорит краинское предание, nu i silan junak, dug kano polje, komu se do kraja ne vidi, a krupan kano gora šumovita». Когда он спал, то в густых волосах его гнездились ястребы, а в ушах прятались лисицы. Ему ничего не стоило перескочить через мо­ре, не замочив ноги; пущенная им стрела достигла до небесного «stola, gdje kokot sjedi i božje jestvine čuva»