Cols=2 gutter=483> удк 316. 6 Ббк 88. 5 С 69

Вид материала

Документы

Содержание 35постольку, поскольку она является репрезентативной культурой Исследования личности: традиции и перспективы

Подобный материал:

• Cols=2 gutter=197> удк 159. 922. 1 Ббк 88. 53 Ктк 017 л 50 Лесли, 11955.51kb.
• Cols=2 gutter=403> ббк 36. 87 К 38 удк 663. 252(075), 9212.73kb.
• Cols=2 gutter=490> ббк 65. 290-5 Ф32, 558.99kb.
• Cols=2 gutter=94> ббк 67. 5ІЯ73 Рекомендовано Міністерством освіти І науки України, 3493.7kb.
• Врамках программы «Прометей» Павлодар Кереку 2009 удк 316(038) ббк 81. 2Англ-4+60., 1211.12kb.
• Сборник статей молодых ученых Таганрог, 2009 удк 316. 77: 001. 8 Ббк 74. 580., 4329.03kb.
• Рекомендации по формированию трудовых коллективов удк 316. 334. 22+658. 3 Ббк 60. 561., 2600.12kb.
• В. И. Глазко В. Ф. Чешко «опасное знание» в «обществе риска» (век генетики и биотехнологии), 13324.37kb.
• Cols=2 gutter=47> пбоюл кошмак, 159.62kb.
• Cols=3 gutter=38> Список улиц г. Пскова, 135.43kb.

32

Можно приводить и другие примеры, свидетельствующие о том, что социальная психология добилась весьма ограниченных успехов в установлении универсальных, не зависящих от культуры принципов. Ее якобы «естественные» законы очень часто ограничены только ев­ропейской культурой, а большинство теорий нерелевантно незапад­ным культурным условиям. Впечатляющий пример, подтверждающий культурные границы социальной психологии, — попытка повторить в Израиле исследования, проведенные в США. И. Амир и И. Шарон из тридцати пяти исследований, результаты которых были опубликова­ны в 1973—1975 гг., выбрали шесть, затрагивавших общечеловечес­кие, а не уникальные американские проблемы и не требовавших слож­ного оборудования. Однако даже в этом случае из 64 возможных ре­зультатов в Израиле подтвердились только 30, т.е. меньше половины, а остальные оказались подвержены влиянию культурного контекста [Amir, Sharon, 1987].

Социальные психологи убедились в невозможности «импорта» из США многих социально-психологических концепций. Так, среди мно­жества различий между культурами Запада и Востока, которые в наи­большей степени повлияли на то, что результаты, полученные аме­риканскими исследователями, оказались нерелевантными в других культурах, в качестве стержневых следует выделить два: отношение к соответствию и отношение к контексту. Более того, из дальнейшего изложения станет понятно, что они взаимосвязаны.

В американской социальной психологии значительное место зани­мают теории «когнитивного баланса», «когнитивного диссонанса», «когнитивной конгруэнтности» и т.д., в основе которых лежит заро­дившаяся еще в древнегреческой философии идея соответствия. Японцы или индийцы намного меньше озабочены проблемой когнитивного соответствия, чем представители западной культуры. «Мы на Западе полагаем, что если «истинно А, то Б истинным быть не может», но эта точка зрения имеет мало смысла в таких культурах, как индий­ская, где широко распространен философский монизм, согласно ко­торому «все едино» и «противоположность великой истины также яв­ляется великой истиной»» [Triandis, 1994. Р. 4].

Не случайно индийские психологи установили, что основным свой­ством личности индийцев является принятие противоречий. Так, они могут определять себя как «едящих мясо вегетарианцев», подразуме­вая, что обычно они едят растительную пищу, но, находясь в компа­нии с «мясоедами», не отказываются от животной пищи. Иными сло-вами, не обращая внимания на противоречия, индийцы обращают внимание на контекст, на то, с кем и при каких условиях происходит общение. Когда испытуемых из Индии и США просили описать зна-комого им человека, американцы чаще, чем индийцы, использовали

33


не зависимые от контекста характеристики (например, «разумный») а индийцы чаще описывали индивида в определенном контексте («ра­зумный на базаре» или «неразумный в общении с тещей») [Triandis 1999].

Итак, идеи когнитивного соответствия и суждений вне контекста оказываются более пригодными при сборе данных на Западе, чем в странах Востока. Тем не менее традиционная американская социальная психология как раз и не учитывала социальный в широком смысле (в том числе и культурный) контекст: незнакомых между собой людей помещали в непривычную для них обстановку и просили решить да­лекие от реальной жизни задачи. Или, по выражению европейского критика американской социально-психологической традиции А. Тэш-фела, проводились «эксперименты в вакууме», но при этом в опреде­лениях социальной психологии указывалось, что она изучает соци­альное поведение в социальном контексте [Тэшфел, 1984].

Однако при всех вышеперечисленных особенностях американская психология долгое время оставалась эталоном для психологов Азии, Африки и Латинской Америки, которые считали, что, если их ре­зультаты не соответствуют западным теориям, что-то не в порядке с их результатами, а не с теориями. Как отмечает Г. Триандис, у многих социальных психологов третьего мира даже сформировался комплекс неполноценности [Triandis, 1994]. Кроме того, во многих культурах скромность является большей добродетелью, чем на Западе, поэтому «незападные» психологи долго не говорили своим американским кол­легам: «Ваша теория если и не ошибочна, то не универсальна». Пер­выми это осмелились сказать японцы. А затем и в других странах при­шли к осознанию того, что бездумное доверие к западным теориям приводит к неполному, даже искаженному пониманию местных куль­тур и их представителей. Постепенно в странах «третьего мира» при­ступили к созданию индигенных теорий, «стремящихся взглянуть на группу глазами ее членов» и учитывающих социальный и культурный контекст — ценности, нормы, систему верований конкретной этни­ческой общности [Но, 1998. Р. 94].

Например, исследователи из Японии и Кореи подчеркивают, что социальная психология в их регионе должна подвергнуться значи­тельной трансформации и учитывать наиболее важные аспекты кон­фуцианской культуры — стремление к групповой сплоченности, со­хранению социальной гармонии и коллективного благоденствия. Эти особенности культуры проявляются даже в работе научных коллекти­вов психологов, где руководитель, исполняющий, согласно конфу­цианской модели, роль отца, должен обеспечивать единогласное при­нятие групповых решений и функционально и символически пред­ставлять группу во вне [Kim, 1995]. 34

Вместе с тем психологи «третьего мира», борясь с массовым импор-западной психологии в их регионы как с «формой культурного империализма, который увековечивает колонизацию сознания» [Но, 1998- Р- 89], признают, что создание сепаратной психологии для каждой этнической общности и огульный отказ от достижений западной пси­хологии были бы теоретически и практически ошибочным решением.

На Западе тоже озаботились новой ситуацией и предприняли зна­чительные усилия по включению культурного контекста в социальную психологию. Сформировались две субдисциплины, различающиеся по взглядам на роль культуры в психологии и на методы изучения психоло­гических переменных, обусловленных культурой: культурная психоло­гия и кросс-культурная (или сравнительно-культурная) психология.

Основы культурной (кулътуральной) психологии, изучающей систе­матические связи между психологическими и этнокультурными пе­ременными на уровне этнической общности, заложены в последние десятилетия во взаимодействии психологии и культурантропологии. В основе культурной психологии лежит культурно-специфичный, так называемый emic, подход, особенностями которого, как и в любой гуманитарной науке, являются: 1) изучение только одной культуры со стремлением ее понять; 2) использование специфичных для куль­туры единиц анализа; 3) изучение любых элементов культуры, будь то способы социализации детей или лидерство, с точки зрения участ­ника (изнутри системы).

В широком смысле слова предметом культурной психологии и од­ним из основных предметов социальной психологии в целом рассмат­ривается сама культура, точнее субъективная культура. Например, Г. Триандис субъективной культурой называет характерные для каж­дой культуры способы социального восприятия, с помощью которых ее члены познают созданную людьми часть человеческого окружения: то, как они категоризуют социальные объекты, какие связи между категориями выделяют, какие категории (нормы, роли и ценности) признают своими [Triandis, 1994]. Понимаемая таким образом культу-ра охватывает все представления, идеи и убеждения, которые явля­ются объединяющими для того или иного народа и оказывают непос­редственное воздействие на поведение и деятельность его членов. Пред­ставляется, что чрезвычайно емкое представление о субъективной культуре дано Ю.М. Лотманом, отметившим, что каждая культура в качестве своего идейного автопортрета создает мифологизированный образ [Лотман, 1992].

Схожие идеи получили распространение и в современных социо-логических и философских концепциях. Только там «прижился» другой термин — репрезентативная культура. Так, немецкий философ Ф. Тенбрук утверждает, что «культура является общественным фактом

35


постольку, поскольку она является репрезентативной культурой, то есть производит идеи, значения и ценности, которые действенны в силу их фактического признания» [цит. по: Ионин, 2000. С. 19]. Рас­крывая идею Тенбрука, Л. Г. Ионин подчеркивает, что «репрезента­тивная культура репрезентирует, представляет в сознании членов об­щества все или любые факты, которые что-либо означают для дей­ствующих индивидов», а само общество существует только в культурной репрезентации [Ионин, 2000. С. 19].

Именно субъективная культура выполняет регулятивную функцию, оказывая влияние на социальное поведение и определяя поведение, которое А. Г. Асмолов называет социотипическим поведением личности. Это то поведение, которое, выражая «типовые программы данной культуры» и регулируя поведение в стандартных для данной общнос­ти ситуациях, освобождает индивида от принятия индивидуальных решений [Асмолов, 1990. С. 271-272].

На наш взгляд, все регуляторы социотипического поведения (или типовые программы культуры) можно объединить понятием тради­ция, включающим в себя как передаваемые из поколения в поколение особенности отношения человека к миру — ценности, интересы, убеж­дения, нравственные нормы, так и стереотипные формы поведения (обычаи).

Именно исследование элементов традиции, прежде всего ценнос­тей и норм, получило распространение в культурной психологии. Пред­ставляется, что еще большее значение данный раздел социальной психологии приобретет в XXI в., особенно если сбудутся предсказа­ния о замене хрупкой, крайне неустойчивой индустриальной циви­лизации, исчерпавшей свои возможности, на уже нарождающуюся новую цивилизацию, задача которой «соединить прогресс индустри­альной эры со стабильностью традиционных обществ, которые мерят свое существование не веками, а тысячелетиями» [Генис, 2001. С. 142]. При рассмотрении традиции в качестве структуры взаимосвязан­ных элементов первостепенное внимание в последнее время уделяет­ся особенностям той или иной культуры, которые «пронизывают» все ее элементы и проявляются в поведении ее членов. Такой подход ха­рактерен для многочисленных попыток найти одну или несколько стержневых психологических особенностей или измерений культуры-Проанализировав большой объем литературы, У. и К. Стефаны выде­лили 11 предложенных разными авторами измерений культур:

• индивидуализм/коллективизм (ориентация на индивидуальные/ групповые цели);
  
• степень толерантности к отклонениям от принятых в культуре норм (степень «натяжения поводка» между нормами и индивидом);
  

• степень избегания неопределенности и, соответственно, потреб­ности в формальных правилах;
  
• маскулинность/феминность, т.е. оценку в культуре качеств, счи­тающихся стереотипными для мужчин/женщин, и степень поощ­рения традиционных тендерных ролей;
  
• оценку природы человеческого существа как «хорошей», «дур­ной» или «смешанной»;
  

• сложность культуры, степень ее дифференциации;
  

• эмоциональный контроль, степень допускаемой эмоциональ­ной экспрессивности;
  
• близость контактов, т.е. допустимые во время общения дистан­ции и прикосновения;
  
• дистанцию между индивидом и «властью», степень неравенства между вышестоящими и нижестоящими;
  
• высокую контекстность/низкую контекстность, т.е. максимиза­ция/минимизацию различий в поведении в зависимости от ситуации;
  
• дихотомию человек/природа (степень господства человека над природой, подчинения природе, жизни в гармонии с природой) [Stephan, Stephan, 1996].
  

Конечно, это далеко не все измерения культур, в основу которых положены оппозиции психологического типа. Так, из анализа амери­канских исследователей выпало различение культур по ориентации во времени (на прошлое, настоящее или будущее) и по степени предпо­читаемой активности (стремление быть, становиться или делать), а также принятое в культурантропологии противопоставление культу­ры вины и культуры стыда [Berry et al., 1992].

Измерения культур охватывают разное количество элементов, ре­гулирующих поведение индивида в общности. Но между ними имеет­ся и нечто общее: во всех случаях элементы традиции — ценности, нормы, обычаи и т.п. — анализируются с точки зрения проявляюще­гося в них стержневого компонента структуры. Такие наборы элемен­тов субъективной культуры, организующиеся вокруг какой-то темы, Г. Триандис называет культурными синдромами [Triandis, 1994]. Так, при рассмотрении в качестве культурного синдрома индивидуализма подобной точкой отсчета является ориентация на автономного инди-вида,. а при рассмотрении коллективизма — ориентация на некий коллектив — семью, племя, этнос, государство, религиозную группу и т.п. Иными словами, если использовать более привычное для оте­чественной науки понятие, это все те особенности традиции, в ко-торых отражается первоочередное поощрение культурой потребнос-

тей, желаний, целей либо автономного и уникального индивида, либо группы.

37

Кроме культурной психологии в последние десятилетия в рамках социальной психологии сформировалась и вторая субдисциплина — сравнительно-культурная (кросс-культурная) психология, в основе ко­торой лежит универсалистский, так называемый etic, подход, отлича­ющийся следующими особенностями: 1) изучением психологических переменных двух или нескольких культур со стремлением объяснить межкультурные различия и межкультурное сходство; 2) использова­нием единиц анализа и сравнения, которые считаются свободными от культурного влияния; 3) стремлением исследователя дистанциро­ваться от изучаемой культуры, занятием позиции внешнего наблюда­теля.

Были выделены основные задачи, стоящие перед сравнительно-культурной социальной психологией. Первая и наиболее очевидная из них — проверка универсальности существующих социально-психологи­ческих теорий. Этой задаче Дж. Берри дал название «перенос и провер­ка», что означает перенос гипотез на другие этнические группы, что­бы проверить, подтверждаются ли они во многих, а желательно, во всех культурных контекстах [Berry et al., 1992]. Вторая задача, стоящая перед сравнительно-культурной психологией, — изучение психоло­гических переменных, которые отсутствуют в западном — весьма огра­ниченном — культурном опыте. И создание индигенных теорий явля­ется при решении этой задачи необходимым этапом исследовательс­кого процесса.

Предполагается, что, лишь решив эти задачи, можно прийти к конечной цели — попытаться собрать и интегрировать результаты и обобщить их в подлинно универсальной социальной психологии, ва­лидной если не для всех, то для широкого круга культур. Но хотя исследователи универсалистского направления и верят в возможность раскрытия социально-психологических явлений, которые характери­зуют Homo sapiens как вид, пока их усилия направлены на решение первой из упомянутых задач. При этом возникает большое количество проблем и трудностей при переносе исследований из одной культуры в другую и даже встает вопрос: возможно ли валидное сравнительно-культурное исследование?

По мнению Г. Триандиса, наилучшие результаты могут быть дос­тигнуты при использовании комплексного etic-emic-etic подхода, при котором выделяются etic категории и emic способы их измерения [Triandis, 1994]. Примером использования данного подхода может слу­жить проведенное самим Триандисом сравнительно-культурное ис­следование социальной дистанции.

Не вызывает сомнений, что понятие «социальная дистанция», введенное Е. Богардусом, является универсальным {etic) конструктом и имеет смысл во всех культурах. Однако оригинальные вопросы Бо-

38

гардуса являлись культурно-специфичными {emic) для США начала прошлого века, и серьезную ошибку допускают исследователи, ис­пользующие их в другое время и в других культурах.

Во-первых, существуют значимые и даже специфичные для куль­тур группы, и индивид в разной степени идентифицирует себя с ними: в одних культурах он тесно связан с малой (нуклеарной) семьей, в других — с племенем, в одних культурах наиболее значимой группой является группа соседей, а в других — элитарный клуб. Триандис учи­тывал это обстоятельство, поэтому в каждой культуре он выявил свя­зи индивида со всеми возможными группами и сконструировал раз­ные, но эквивалентные между собой (стандартизированные для куль­туры) наборы вопросов. Например, в Греции измерялось согласие испытуемых на включение представителей этнических общностей в парею (компанию друзей), а в США — согласие видеть их своими приятелями в клубе.

Во-вторых, некоторые формы контактов, используемые для из­мерения социальной дистанции в одной культуре, не имеют смысла в другой. Так, в Индии для измерения социальной дистанции может быть использовано emic понятие «прикасаться к моей посуде», так как в этой стране до сих пор сохранились идеи «ритуального осквер­нения». Но, как не без иронии отмечает Триандис, абсолютно бес­смысленно было бы выяснять отношение американца к тому, что к его посуде прикоснется турок.

Итак, в сравнительно-культурных исследованиях, выделив уни­версальные {etic) категории, необходимо проанализировать их с по­мощью специфичных для каждой культуры (emic) методов и только затем сравнивать, используя etic подход. Впрочем, такое комбиниро­ванное исследование возможно лишь в рамках социальной психоло­гии, изучающей систематические связи между психологическими и культурными переменными при сравнении этнических общностей, т.е. социальной психологии, которая будет обладать достоинствами Двух ныне существующих подходов и избежит их недостатков.

Хотя emic и etic подходы, как мы видели, во многих отношениях различаются, сторонники обеих традиций рассматривают культуры как некие дискретные единицы, которые имеют границы и внутрен­нюю территорию и могут быть описаны с точки зрения присущих им стабильных ценностей, норм, верований и т.п. И только на рубеже веков в социальной психологии нашла своих сторонников точка зре­ния, согласно которой в современном мире все более проблематич­ным становится рассмотрение культуры как пространственного цело-го. И, действительно, чем меньше благодаря современным технологи­ям становится мир («большая деревня»), тем больше возникает контактов между культурами и их представителями. В результате обще-

39

ства становятся все более мультикультурными, а людям не нужно по­кидать свой дом, чтобы столкнуться с межкультурными различиями.

В начале нового тысячелетия большинство жителей Земли, кроме своей собственной, в той или иной мере связаны и с другими культу­рами, иными словами, они живут в гибридных культурах [Hermans, Kempen, 1998]. Взаимопроникновение культур привлекло внимание многих социальных психологов, которые приходят и к осознанию того, что «решить методологические проблемы гибридных культур намного сложнее, чем проблемы изучения или сравнения культур дискрет­ных» [Phinney, 1999. Р. 25]. С этими проблемами в 90-е годы столкну­лись исследователи биэтнической идентичности индивидов, живущих в мультикультурном обществе. Но решать их, причем по отношению к широкому кругу социально-психологических процессов и явлений в гибридных культурах, придется уже ученым XXI в.

Рискнем предположить, что в XXI в. мировая социальная психо­логия будет развиваться как наука культурно-историческая, учитыва­ющая не только влияние культуры на социальное поведение, но и исторические трансформации культур (еще раз вспомним идеи Герге-на о социальной психологии как истории) и взаимосвязей между ними. Необходимо также учитывать, что в отличие от традиционного обще­ства, которое само вовлекало индивида в культурную практику, осво­бождая от индивидуальных решений, трансформационные процессы, затронувшие культуры в наши дни, постоянно ставят человека перед проблемами выбора и адаптации. Поэтому важным направлением со­циально-психологического анализа неизбежно становится активная деятельность личности по конструированию этнокультурной реально­сти, или порождению, используя терминологию Л. С. Выготского, культуры в процессе личностного развития.

Литература

Агеев В. С. Межгрупповое взаимодействие: социально-психологические

проблемы. М., 1990. Асмолов А. Г. Психология личности. М., 1990. Генис А. Билет в Китай. СПб., 2001. Зинченко В. П. Посох Осипа Мандельштама и Трубка Мамардашвили.

К началам органической психологии. М., 1997. Ионин Л. Г. Социология культуры: путь в новое тысячелетие. М., 2000. Лебедева Н. М. Введение в этническую и кросс-культурную психологию.

М., 1999. Лотман Ю. М. О двух моделях коммуникации в системе культуры//Избр-

статьи: В 3 т. Таллинн, 1992. Т. 1. С. 76-89. МайерсД. Социальная психология. СПб., 1997.

Мид M. Культура и мир детства. М., 1988.

Росс Л., Нисбетт Р. Человек и ситуация. Уроки социальной психологии.

М, 1999. Тоффлер О. Шок будущего. М., 2001. Тэшфел А. Эксперименты в вакууме//Современная зарубежная социальная

психология. Тексты/Под ред. Г. М. Андреевой, Н. Н. Богомоловой,

Л. А. Петровской. М., 1984. С. 229-243. Шихирев П. Н. Современная социальная психология. М., 1999. Amir Y., Sharon I. Are social psychology's laws cross-culturally valid?//Journal

of Cross-Cultural Psychology. 1987. Vol. 18(4). P. 383-470. Berry J. W., Poortinga Y. H., Segall M. H., Dasen P. R. Cross-cultural psychology:

Research and applications. Cambridge, 1992. Bond R., Smith P. B. Culture and conformity: A meta-analysis of studies using

Asch's (1952b, 1956) line judgment task//Psychological Bulletin. 1996.

Vol.ll9(l). P. 111-137. FiskeA. P., Kitayama S., Markus H. R., Nisbett R. E. The cultural matrix of social

psychology//The handbook of social psychology. Vol. 2/Ed. by D.T. Gilbert,

S.T. Fiske, G. Lindzey. N.Y., 1998. P. 915-981. Fiske S. T. Stereotyping, prejudice and discrimination at the seam between the

centuries: evolution, culture, mind and brain//European Journal of Social

Psychology. 2000. Vol. 30. P. 299-322. Hermans #., Kempen H. Moving cultures: The perilous problem of cultural

dichotomies in a globalizing society//American Psychologist. 1998. Vol.53.

P.llll-1120. Ho D. Y. F. Indigenous psychologies: Asian perspectives//Journal of Cross-Cultural Psychology. 1998. Vol. 29(1). P. 88-103. Kim U. Psychology, science and culture: cross-cultural analysis of national

psychologies//International Journal of Psychology. 1995. Vol. 30(6). P. 663-

679. McGuire W. J. Constructing social psychology: creative and critical process.

Cambridge, 1999. Matsumoto D. Culture and psychology. Pacific Grove (Cal.), 1996. Moghaddam F.M., Taylor D.M., Wright S.C. Social psychology in cross-cultural

perspective. N.Y., 1993. Phinney J. An intercultural approach in psychology: cultural contact and identity//

Cross-Cultural Psychology Bulletin. 1999. Vol. 33(6). P. 24-31. Stephan W. G., Stephan С W. Intergroup relations. Madison, 1996. Triandis H. C. Culture and social behavior. N.Y., 1994. Triandis H. C. Cross-cultural psychology//Asian Journal of Social Psychology.

1999. Vol. 2(1). P. 127-143.


40


ИССЛЕДОВАНИЯ ЛИЧНОСТИ: ТРАДИЦИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ

Общеизвестное утверждение, что социальная психология имеет короткую историю, но богатое прошлое, в наибольшей степени мо­жет быть отнесено именно к той ее части, которая обращается к ана­лизу личности.

Проблема социальной детерминации различных психологических реальностей, в том числе реальности личности, имеет колоссальные традиции, причем не только изучения, но и сомнения. Является ли человек в своей социальной сущности продуктом и «слепком» своего окружения или же он творит его? Психологическое есть результат со­циального влияния или же социальные явления суть отражения пси­хологических закономерностей? Какой логике отдать предпочтение: социальному конструированию личности или конструированию лич­ностью «поля социального»? Сам предмет социальной психологии как самостоятельной науки складывался во многом через попытки отве­тить на эти вопросы. И в этом смысле история становления социаль­но-психологических исследований личности сливается с прошлым всей социальной психологии.

Именно последние два-три десятилетия развития социальной пси­хологии оказались отмечены значительной актуализацией исследова­тельского интереса к вопросам личности. Во многом это было связано с появлением и бурным развитием относительно новой ее области — психологии социального познания. Ставя своей основной задачей ана­лиз закономерностей, которым подчиняются понимание и интерпре­тация человеком окружающей социальной действительности, а также его адаптация к ней, социальная психология с необходимостью задала новые перспективы изучения традиционной проблемы «общественного животного». Все больший интерес исследователей к проблематике лич­ности обусловливался также и объективной динамикой современного общественного развития. Высокий темп социальных изменений в раз­личных областях общественной практики, нарастание количества ранее не возникавших, неопределенных социальных ситуаций, иными слова-


ми, та новая социальная реальность, которая сегодня уже традиционно определяется как социальная нестабильность, неминуемо предъявляют повышенные требования к ее субъекту в плане активности [Андреева, 2000]. Именно поэтому исследование процессов построения человеком своей социальной и личностной идентичности, формирования персо­нальной системы ценностей, когнитивных механизмов, обеспечиваю­щих индивидуальные стратегии поведения в изменяющихся социальных обстоятельствах, т.е. того, что в целом можно определить как актив­ность личности в ходе социализации, составляет сегодня значительную часть социально-психологического знания.

Однако заметим, что как с точки зрения «богатого прошлого», так и с позиций своей «короткой истории» проблематика личности неизменно оставалась одной из наиболее конфликтных в социальной психологии. Это было связано с самим ее предметом — изучением человека как социального существа. Будучи объективирована Другим именно как некоторая социальность, личность каждого из нас неиз­менно дана в субъективном восприятии как неповторимость, уни­кальность, соответственно за любым социально-психологическим подходом к личности постоянно «тенью отца Гамлета» вставала об­щефилософская проблема индивидуальной свободы и детерминации. Таким образом, внутренняя конфликтность всей социальной психо­логии личности поддерживалась невозможностью найти однозначный ответ на ее основной вопрос, а также определить однонаправленный вектор развития человека: не пренебрегая его обусловленностью всем социокультурным «полем», с одной стороны, и не отказывая в воз­можностях персонального самоопределения — с другой.

Однако данная внутренняя конфликтность задавалась и задается не только этим. Как справедливо отмечается современными исследо­вателями проблемы личности в социальной психологии [Beauvois, Dubois, Doise, 1999], за тем или иным решением вопроса «обще­ственного животного» всегда стоят вопросы морали и возможностей социального влияния: может ли человек быть носителем некоторых универсальных ценностей или же определяющими выступают соци­альные ценности, всегда имеющие весьма конкретную пространствен­но-временную локализацию? И следует ли воздействовать на соци­альные структуры в целях изменения их членов или же необходимо так или иначе влиять на людей, чтобы изменить эти социальные струк­туры? И если для других психологических дисциплин данные вопросы носили, в общем, довольно умозрительный характер, то для социаль­ной психологии их решение имело вполне «приземленные», практи­ческие следствия.

Наконец, отметим, что определенная внутренняя дисгармония проблематики личности в социальной психологии была связана с