П. С. Качевский, В. П. Литвиненко, В. А. Селюнин, М. И. Гуров результаты научно-исследовательской работы лаборатории археологии и палеонтологии исторического факультета тгпи в 2004–2010 гг
| Вид материала | Документы |
- Отчёт онаучно-исследовательской работе гу нии но ур за 2010 год, 997.69kb.
- Пособие подготовлено на кафедре истории России исторического факультета Воронежского, 2373.18kb.
- Программа вступительного экзамена в аспирантуру исторического факультета по специальности, 451.26kb.
- Отчет о научно-исследовательской деятельности в 2010 году, 373.56kb.
- Методы полевых исследований в археологии, 14.93kb.
- Основные направления доклада проректора по научной работе профессора А. С. Калитвина, 231.85kb.
- Рекомендации по организации и проведению научно-исследовательской работы в рамках учебного, 225.1kb.
- Русский город сибири конца XVI xviii вв. В археолого-исторической ретроспективе 07., 685.29kb.
- Научно-исследовательская работа в следующих направлениях, 114.44kb.
- Задачи секции: широкое привлечение учеников к участию в научно исследовательской работе;, 67.94kb.
Н.В. Селюнина
ОБОРОННО-МАССОВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ НА ВОДНОМ ТРАНСПОРТЕ РОССИИ
В ПЕРИОД ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
Боеспособность армии любого государства зависит от многих факторов. Одним из них в период борьбы с Германией являлась всесторонняя поддержка гражданским населением защитников Отечества. В экстремальных условиях фронт опирался на надёжный тыл, который подпитывал его всем необходимым: свежими пополнениями, оружием, техникой, боеприпасами, продовольствием, одеждой, снаряжением и т.д. Страна стала единым военным лагерем не на словах, а на деле.
Таким образом, два фронта – ратный и трудовой – представляли собой диалектическое единство, основанное на сплачивавшей людей национально-патриотической идее. Массовое самопожертвование защитников страны в тылу и на фронте являлось гарантией грядущей неминуемой победы.
Совнарком СССР на третий день войны принял постановления «Об охране предприятий и учреждений и создании истребительных батальонов», а также «О мероприятиях по борьбе с парашютными десантами, диверсантами противника в прифронтовой полосе». Протоколы заседаний политических отделов пароходств, профсоюзных и комсомольских организаций свидетельствуют о систематическом обсуждении проблем организации всесторонней помощи фронту [1].
Первые ополченческие формирования возникли в Ленинграде, Смоленске, Москве, а затем в десятках населённых пунктов от Баренцева до Чёрного морей. Идея создания ополченческих отрядов вызвала волну положительных эмоций у моряков и речников. Об этом свидетельствуют резолюции собраний экипажей судов, работников портов и пристаней, путейцев, судоремонтников. Местные власти приняли специальные решения о создании ополченческих формирований по производственному и территориальному принципам [2].
Для руководства ополченческими структурами были созданы областные, краевые и республиканские штабы. Как правило, они возглавлялись известными общественными деятелями. Военкоматы выделяли комсостав, преимущественно, из числа отставников или военных, получивших ранения. Основой ополченческих формирований являлись рабочие и служащие промышленных и транспортных предприятий. Запись добровольцев велась зачастую прямо на митингах и собраниях. Их заявления были похожими по содержанию лаконичными, часто написанными карандашом на тетрадных листках. На пароходе «Куйбышев» Северного морского пароходства после митинга записались в отряд народного ополчения 33 моряка. Из 993 моряков в народное ополчение вступили 948 человек. Всего в бассейне ополченцами стали 1559 водников [3].
В Северном речном пароходстве через полгода войны ополченческое формирование насчитывало 1695 человек. Все они были распределены по подразделениям лыжников, прошли первоначальный курс боевой выучки и готовились принять участие в боевых действиях [4]. Подобная массовость имела место в большинстве пароходств.
Специальные комиссии для отбора претендентов в ополченческие отряды активно действовали в Мурманском, Северном, Балтийском, Черноморском бассейнах, Северо-Западном, Беломорско-Онежском, Московско-Окском, Доно-Кубанском пароходствах. Повсеместно списочные составы ополченцев строго проверялись сотрудниками НКВД.
Когда линия фронта вплотную приблизилась к Ленинграду, Военный Совет фронта призвал жителей города преградить путь врагу. Руководители Балтийского и Северо-Западного пароходств создали подразделения ополченцев из рабочих и служащих, которые совмещали работу на предприятиях с охраной военных объектов и несением патрульной службы. По мере усложнения военной обстановки всё больше моряков вливалось в ряды защитников Ленинграда. За два месяца войны ушли в армию, в партизанские и ополченческие отряды 1000 портовиков [5].
Осенью 1941 г. был сформирован из водников Ленинграда истребительный отряд численностью до пехотного батальона. Отряд участвовал в облавах на бандитов, мародёров, вражескую агентуру, следил за тем, чтобы по сигналу «воздушная тревога» ленинградцы спасались в бомбоубежищах. На вооружении отряда числились 8 миномётов, три полковых пушки, винтовки, несколько тысяч гранат и бутылок с зажигательной смесью. Вместе с регулярными воинскими частями ополченцы с оружием в руках отражали атаки противника на ближайших подступах к городу. По инициативе партийной и профсоюзной организаций моряки торгового флота влились в диверсионные группы, которые были обучены, обмундированы и вооружены на средства профсоюзных организаций. С транспорта «Майя» в одну из групп вошли 14 добровольцев во главе с капитаном Б.М. Хиркасовым. Бойцы несколько раз ходили в тыл врага и взорвали немецкую заправочную станцию с горючим, сожгли несколько вагонов с военным имуществом, уничтожили на аэродроме бомбардировщик. Самые отважные моряки С.М. Марков, Б.И. Ентин, О.В. Кириллов, И.Е. Мельник были награждены орденами и медалями [6].
Портовики Ленинграда с гордостью вспоминают В.А. Горбунова, который первым записался в ополченцы, затем воевал в составе кадровой пехотной дивизии и в одном из боёв своим телом закрыл амбразуру вражеского дота, дав возможность своему подразделению овладеть важным пунктом. Патриот моряк погиб смертью храбрых и посмертно награждён золотой медалью Героя Советского Союза.
Ополченцы-водники самоотверженно воевали с врагом и на других фронтовых участках. Полярная дивизия, укомплектованная ополченцами-моряками активно участвовала в обороне Мурманска. Вместе с воинами 14 армии моряки самоотверженно дрались с врагом и не пустили его в город [7].
В осаждённой румынами Одессе 542 портовика записались в ряды ополченческого батальона, который командование укреплённого района направляло на самые опасные участки боёв [8].
Команды противовоздушной обороны и народного ополчения насчитывали в Новороссийске 1400, а в Туапсе 1000 моряков [9]. Вместе с регулярными воинскими частями ополченцы мужественно обороняли Ростов-на-Дону в ноябре 1941 г., а несколько месяцев спустя героически обороняли Кавказ и Сталинград.
При формировании ополченческих подразделений командование военными округами учитывало флотскую специфику. Волжско-Каспийская флотилия народного ополчения во главе с А.А. Поздняковым, созданная в Астрахани, насчитывала более 20 экипажей морских и речных судов. Основой кадрового состава Беломорско-Онежской, Волжской, Азовской, Ладожской военных флотилий были моряки и речники.
Многие ополченцы, годные к строевой службе, переходили в добровольческие воинские части. На Юге России это были 5-й Донской и 4-й Кубанский казачьи корпуса. В феврале 1943 г. на Урале началась запись добровольцев в Особый танковый корпус. Военное командование отбирало в это элитное воинское подразделение лучших рабочих и служащих различных предприятий, в том числе и речников Камского пароходства. Каждое предприятие получило разнарядку, согласно которой определённое количество добровольцев могло быть зачислено в танковый корпус. В частности, профсоюзные организации судоремонтных заводов «Памяти Дзержинского» и «Старый бурлак» имели право направить в танковый корпус только по 20 добровольцев, хотя желающих идти на фронт было значительно больше [10].
Боевое мастерство ополченцев во многом зависело от их первичной воинской подготовки. Необходимость призывать в действующую армию всё новые контингенты, временные оперативные успехи врага вынудили руководство страны придать военному обучению населения обязательный характер. ГКО СССР 17 сентября 1941 года принял постановление «О всеобщем обязательном обучении военному делу граждан СССР». Централизованное руководство подготовкой фронтовых резервов осуществляло Главное управление всеобщего военного обучения при наркомате обороны страны, опиравшееся на помощь местных гражданских властей. В пароходствах были созданы военные отделы, сотрудники которых налаживали военную учёбу. В этом им активно помогали все общественные организации.
Управленческие структуры пароходств оперативно отреагировали на постановление ГКО СССР о введении всевобуча. Слова К.А. Гусарова, директора камского судоремонтного завода «Памяти Дзержинского», мог повторить любой водник России: «Патриоты Родины готовы в любую минуту сменить станок на винтовку. Но одного желания мало. Родине нужны умелые защитники. Всеобщее военное обучение поможет нам стать настоящими воинами» [11]. Для разъяснения населению необходимости военного обучения широко использовались возможности радио, прессы, лекции и беседы фронтовиков, пропагандистов и агитаторов. Директора судоремонтных предприятий получили задания на изготовление учебных пособий для системы всевобуча.
Занятия допризывной молодёжи и военнообязанных до 45 лет начались 1 октября 1941 г. по 110-часовой учебной программе, разработанной штабами военных округов [12]. В течение трёх месяцев курсанты были обязаны обучаться военному делу в свободное от работы время. Организация военных занятий потребовала от общественных организаций неустанного внимания и заботы. Политотдел и комитет профсоюза Северного морского пароходства уже через 10 дней после введения всевобуча проверили качество работы военных кружков. Были отмечены случаи срыва занятий, отсутствия наглядных пособий и учебно-методической литературы, низкой посещаемости курсантами занятий и признано целесообразным укрепить материальную базу военных кабинетов, усилить дисциплину обучаемых, направить агитаторов в учебные группы для разъяснения содержания Указа Президиума Верховного Совета об уголовной ответственности работников за уклонение от всевобуча [13].
В Северном речном пароходстве управленческие структуры тоже усилили контроль над ходом военной подготовки личного состава. Селекторные переклички, которые проводили руководители политотдела и профсоюзного комитета, свидетельствовали о больших организационных недостатках, имевших место на пристанях и пароходах Северной Двины [19]. Для определения качества оборонной работы на линию были командированы направлены специальные комиссии. Бюро Архангельского обкома партии в ноябре 1941 г. заслушало отчёты начальников политотделов Северного морского и речного пароходств и отметило большие недочёты в этой деятельности. Руководителям общественных организаций, было указано на необходимость совершенствования управления учебным процессом, укрепления дисциплины курсантов, привлечения к преподаванию опытных военных. Спустя месяц комиссия обкома проверила степень выполнения своего решения и была удовлетворена позитивными изменениями. В первой очереди всевобуча в северном бассейне обучались военному делу 2963 речника [14]. Заводские подразделения, сформированные по сменам и цехам, представляли собой сплоченные боевые единицы, получившие теоретические знания и навыки полевой тактики.
В порту Туапсе 109 юношей овладевали артиллерийскими делом, 67 – стали сигнальщиками, 109 человек влились в команду противовоздушной обороны, в подразделения народного
ополчения. Благодаря умелой работе комитета ВЛКСМ туапсинского порта десятки молодых моряков осваивали пиротехнику, получали навыки санитаров, оказывали помощь семьям военнослужащих, эвакуированным, стали агитаторами [15].
Первичная военная подготовка водников призывного возраста велась и в глубоком тылу. В подразделении управления Камского пароходства не сразу было налажено образцовое обучение военному делу. Здесь посещаемость занятий составила в октябре 1941 г. около 56 процентов. Это не осталось без внимания политотдела, комсомольской и профсоюзной организаций. На внеочередном заседании заслушали отчёт командира подразделения, наметили конкретные меры по устранению недостатков. Расписание занятий стали составлять на месяц с указанием тем и места проведения. Курсантам были предоставлены два военных кабинета, участились политбеседы агитаторов с личным составом, выпускались «боевые листки». Между взводами началось соревнование за высокие показатели в учёбе. Вскоре посещаемость занятий достигла 85 процентов. Во всех специальных учебных заведениях морского и речного флота военные занятия стали неотъемлемой частью учебного плана. В Молотовском речном техникуме Камского пароходства 45 учащихся готовились уничтожать танки врага, 62 человека проходили медицинскую подготовку [16].
В морском техникуме Владивостока систематически работали секции бокса, гимнастики, парусного спорта, кружки автоматчиков, гранатомётчиков [24]. Николаевский-на-Амуре пункт всевобуча был обеспечен методическими пособиями, учебным оружием, опытными инструкторами, насчитывал в военных кружках около 200 водников. Преподаватели проводили занятия с рядовым составом три раза, а с комсоставом – один два в неделю. Эта группа успешно прошла курс молодого бойца к началу февраля 1942 года [17].
Наркомат обороны СССР и Осоавиахим издали для системы всевобуча брошюры «Винтовка и её применение», «Ручной пулемёт и его применение», «Станковый пулемёт и его применение», «Правила меткого стрелка», «Учись окапываться», «Наставление по стрелковому делу», «Руководство по подготовке к рукопашному бою», «Противохимическая защита бойца» и др. Лучшему усвоению программы способствовали различные тематические плакаты, документальные фильмы «Борьба с воздушным десантом врага», «Борьба с мотоциклетными отрядами», «Зенитная артиллерия против самолётов и танков» и пр. Инструктивные фильмы отличались простотой изложения и конкретикой.
После окончания трёхмесячного цикла первичной военной подготовки политотделы и общественные организации анализировали достижения и недостатки, которых накапливалось немало. Не все военные инструкторы обладали ценным боевым опытом и умением заинтересовать курсантов новыми подходами к теоретическим и полевым занятиям. Негативно сказывались шаблоны, формализм, политиканство, недостаток учебного и боевого оружия, боеприпасов, стрельбищ. Личный состав подразделений всевобуча не был стабильным в связи с огромной загрузкой водников на рабочих местах, с передислокацией больших коллективов из бассейна в бассейн, с эвакуационными и мобилизационными мерами. Курсанты, опасаясь уголовного преследования за непосещение занятий, объясняли свои пропуски объективными причинами. Наряду с ними имели место и более серьезные недоработки организационного характера.
Нередко контрольные цифры военной подготовки водников не выполнялись. Поэтому руководителям пароходств приходилось строго спрашивать с ответственных лиц, посещать военные занятия, при необходимости замены инструкторов обращаться за помощью в военкоматы и к командирам воинских частей, расквартированных в гарнизонах.
Не везде управленцы активно занимались организацией военной подготовки рабочих и служащих. На Лимендском судоремонтном заводе учебный процесс не был в должной мере обеспечен учебным оружием, плакатами, схемами, наглядными пособиями. Текучесть кадров в управленческих структурах стала основной причиной ослабления внимания актива к военным занятиям сотрудников предприятия [18].
По мере установления устойчивого перевеса на фронтах в пользу Красной Армии некоторые руководители тыловых пароходств ослабили внимание к военной подготовке трудящихся. В связи с этим участились обсуждения оборонных проблем на заседаниях общественных организаций [19].
За период войны на береговых предприятиях водного транспорта состоялось 7 очередей всевобуча. Система всеобщего военного обучения являлась первой ступенью подготовки боевых резервов для воинских частей.
Таким образом, получение военных знаний и навыков для экипажей речных и морских судов, действующих во фронтовой зоне, оказалось жизненно необходимым, ибо значительную часть времени многие из них периодически оказывались мишенями для врага. Кроме того, фронт получал водников призывного возраста, имеющих военную подготовку.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 7913, оп. 1, д. 191, л. 19-20.
2. Государственный общественно – политический архив Пермского Края (ГОПАПК), ф. 105, оп. 133, д. 42, л. 236; Центр документации новейшей истории Ростовской области (ЦДНИРО), ф. 9, оп. 1, д. 306, л. 10-11; д. 308, л. 2.
3. Государственный архив Архангельской области (ГААО), ф. 865, оп. 1, д. 1317, л. 74 об.; Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 473, оп. 1, д. 14, л. 169-175; д. 13, л. 129;
4. ГААО, ф. 1303, оп. 8, д. 2, л. 99.
5. РГАСПИ, ф. 473, оп. 1, д. 13, л. 361.
6. Российский государственный архив экономики (РГАЭ), ф. 8045, оп. 3, д. 1110, л. 12.
7. РГАСПИ, ф.473, оп. 1, д. 13, л. 362; РГАЭ, ф. 8045, оп. 3, д. 1110, л. 12.
8. Государственный архив Одесской области (ГАОО), ф. 92, оп. 2, д. 83, л. 11.
9. РГАСПИ, ф. 473, оп. 1, д. 13, л. 161; д. 19, л. 72.
10. Государственный архив Пермского Края, ф. р- 1996, оп. 1, д. 277, л. 52, 53, 61, 62.
11. Камский большевик. 1941. 4 окт.
12. РГАСПИ, ф.17, оп. 22, д. 2095, л. 157.
13. ГАРФ, ф. 7913, оп. 13, д. 115, л. 232.
14. ГААО, ф. 1303, оп. 8, д. 2, л. 99, оп.1, д. 2, л. 89.
15. ГОПАПК, ф. 78, оп. 6, д. 29, л. 36, 42; ф. 112, оп. 1, д. 230, л. 24.
16. Государственный архив Приморского Края (ГАПК), ф. 59, оп. 1, д. 301, л. 30; д. 350, л. 18.
17. Архив Федерального агентства морского и речного флота (АФАМРТ), ф. 20, оп. 5, д. 18, л. 69; Государственный архив Хабаровского Края (ГАХК), ф. 1457, оп. 1, д. 17, л. 90.
18. ГААО, ф. 1303, оп. 8, д. 19, л. 187-188.
19. ГАРФ, ф. 7913, оп. 13, д. 185, л. 1.
И.Н. Смирнов
УЧАСТИЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ
В ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СОСЛОВИЯ МЕЩАН НА ДОНУ
Российское государство изначально принимало активное участие в формировании сословий. С течением времени выработалась система мер, полностью контролировавшая их деятельность. В пореформенные годы она несильно изменилась, несмотря на целенаправленные попытки вывести общественную жизнь в стране за сословные рамки. На рубеже XIX – XX вв. всеобъемлющий бюрократический контроль над деятельностью сословий воспринимался как привычное явление. Регламентация жизни мещан была частным случаем общей сословной политики государства.
В то же время значительная часть мещан проживала в открытой новым веяниям городской среде, которая обусловливала многогранный выбор линий поведения, формировала более инициативных людей с большим перечнем запросов в области культуры и образования, экономики и политики. Она чем дальше, тем больше пробуждала к жизни идеи, враждебные имперским интересам государства. Все это создавало предпосылки для возникновения у чиновников мотива для поиска средств регулирования общественной жизни в городах. Более свободная, нежели в сельской местности, атмосфера организации общественной жизни вынуждала их думать об эффективном контроле над деятельностью самого массового в городе мещанского сословия. Необходимость такого контроля осознавалась практически всеми государственными функционерами – и теми, кто слепо выполнял обязанности, руководствуясь соображениями собственного благополучия, и теми, кто был добросовестным исполнителем, заинтересованным в сохранении и приумножении авторитета государственной власти.
В конце XIX – начале XX в. порядок регламентации деятельности мещанского сословия находился в области компетенции центральной власти, а также зависел от предпочтений местной администрации. Большим своеобразием отличался контроль над деятельностью мещан на окраинах России, где особенно остро давали о себе знать противоречия этнического, конфессионального, управленческого, сословного характера. В провинциальных районах страны деятельность мещанских организаций была более стесненной, условия приобретения мещанского звания более жесткие. Вместе с тем, региональные власти, из-за сложности обстановки не успевали решать многие вопросы. Они нередко упускали из вида даже такие вопросы, решение которых было принципиальным для мещан. К числу «сложных» административных районов страны, где положение мещан всегда оставляло желать лучшего, где местная администрация прессинговала мещанские организации, относилась Область Войска Донского.
Государственный контроль над деятельностью мещанских обществ на Дону был обусловлен рядом причин. Во-первых, своеобразие региона, власти которого большее внимание всегда обращали на казацкое население, являлось предпосылкой для роста недоверия к «сословной» демократии мещан. Динамичная и более-менее свободная городская среда мещан в плане культивирования буржуазных идей представляла некую опасность для местной администрации. По этой причине администрация была склонна осуществлять комплексный контроль над общественной деятельностью обывателей.
Мещанские организации на Дону находились под зорким взглядом местной власти, может быть больше, чем в других регионах России. В некотором роде это стало результатом не только опасений, но и некоего «сословного предубеждения». Веками жившее на Дону казачество культивировало уважительное отношение прежде всего к своим традициям и обычаям. По местным меркам это было привилегированное сословие, а нужды его – заслуживающими самого пристального внимания. До включения в состав Области Войска Донского Ростовского уезда и Таганрогского градоначальства (закон от 19 мая 1887 г.) мещанство на Дону не было заметным сословием. После присоединения численность мещан среди всех жителей Области увеличилась. Однако отношение к ним со стороны казацкого управления края не стало таким же доброжелательным, как к казакам. Неравное положение казаков и мещан было заметно в хозяйственной, политической сферах. Мещане, понимая свое ущемленное положение, опасались проявлять хозяйственную активность на землях, где господствовало казачество. Кроме того, до присоединения к Области Войска Донского жизнь мещан Ростовского уезда и Таганрогского градоначальства во многом зависела от обычая. С его помощью они успешно решали многие задачи и проблемы, особенно в обстановке, когда противоречивые нормы права создавали конфликтную ситуацию. После присоединения - условия их проживания в значительной степени стали определяться по усмотрению Областного Правления войскового наказного атамана. Возрос уровень контроля над их деятельностью. Мещане оказались в зависимости от условий жизни более сложной и в некотором роде чуждой им обстановки. Им пришлось влиться в среду, в которой правила «игры» уже были определены без них.
Во-вторых, противоречивые нормы права в России создавали предпосылки для роста административного диктата в общении власти и сословия мещан на Дону. Законодательные лакуны вынуждали чиновников заменять правовой вакуум собственным участием в жизни мещанских обществ.
Российские законы касательно мещан мало отвечали вызовам времени. Они практически не учитывали особенности жизни сословия мещан в различных районах большой страны и потому оставляли много места для вмешательства региональных властей. В конце 80-х гг. XIX в. одесский генерал-губернатор в письмах в хозяйственный департамент МВД и таганрогскому градоначальнику признался, что интересы мещан были оставлены без внимания, когда шла речь об устройстве на новых началах быта всех городских обывателей. «Реформы 60 и 70 годов, – утверждал он, – менее всего коснулись именно этого сословия», а «Городовое Положение 1870 года еще более усилило неопределенность законоположений, относящихся до мещанского сословия», в чем убеждают многочисленные жалобы и произведенные по ним расследования [1]. Точка зрения автора была сформулирована четко – если частные распоряжения чиновничества не заменить общей реорганизацией мещанского управления, то положение неизбежно обернется кризисом сословия.
Одесский генерал-губернатор не был одинок в таком понимании сложившейся ситуации. В конце XIX в. солидарность с его точкой зрения выразил в предисловии к своей работе присяжный поверенный М.И. Мыш. Последний обратил внимание на противоречивость результатов введения Городового положения 1870 г. и утверждал, что все они провоцировали множество недоразумений и споров [2]. Он с негодованием говорил о разногласиях, которые обнаруживаются в ходе практики, о том, что русские законы об этом сословии не дают ясной картины, и, что разобраться во всех тонкостях административно-общественных прав мещан не по силам даже опытным юристам. Такая крайне неудовлетворительная ситуация заставила его собрать воедино все известные узаконения, правительственные и судебные разъяснения о мещанских и ремесленных управлениях в надежде на то, что это ликвидирует путаницу и хотя бы как-то облегчит положение сословия мещан.
Неясность, царившая в законах о мещанах, еще сильнее привязывала последних к воле государственной бюрократии. Таково мнение П.П. Семенова, члена Комиссии по переписи населения России, автора «Проекта положения о переписи» (имеется в виду Всероссийская перепись населения Российской империи в 1897 г.). «Одним из существенных достоинств всякого законоположения, – писал он, – касающегося всего населения государства, несомненно, должны быть ясность и определенность требований, сосредоточенных на одной основной цели и при том выраженных в возможно сжатой форме» [3]. «Обременение такого законодательного акта подробностями, – продолжал он, – может привести к излишней стеснительной регламентации, которая легко может оказаться в противоречии с действительными условиями жизни» [4].
Собственно говоря, так и получилось в жизни российских мещан. В усилении бюрократического диктата со стороны центральных и местных властей виделась единственная возможность придать деятельности мещанского сословия более организованный характер. В период разложения сословного общества наметился отход от авторитета коллективного опыта, возросла роль личности и, как следствие, увеличился градус конфликтности в мещанской среде. Выходом из такого положения, по мнению Городского головы Ростова-на-Дону А.М. Байкова, может стать большее подчинение мещанских организаций бюрократическому контролю. Только эта мера способна привести к нужному порядку, сообщал он в рапорте Наказному атаману Войска донского [5]. В 1883 г. центральная власть в лице Товарища министра внутренних дел сенатора И.Н. Дурново также полагала, что замена фиктивного надзора городских дум пристальным контролем губернского и областного начальства является адекватным инструментом для улучшения деятельности мещанских учреждений [6].
Стремлением восполнить пробел в законодательстве и заменить неясности непосредственным участием в судьбе мещан бюрократия только ухудшала их положение. В таких условиях воспитывались осторожность, медлительность и безынициативность мещанских обществ, нежелание предпринимать какие-то действия, не посоветовавшись с администрацией на предмет их соответствия законам. На территории Области Войска Донского старосты всех мещанских организаций были вынуждены поддерживать тесную связь с градоначальниками ради того, чтобы прояснить то или иное положение, содержавшееся в законе и министерском циркуляре.
Непонимание характера новых изменений, например, по порядку делопроизводства в мещанских обществах, по установлению норм налогообложения, вынуждало должностных лиц мещанского сословия на Дону обращаться за разъяснениями в соответствующие органы государственной власти. Неясность провоцировала страх их перед возможностью совершить ошибку и получить порицание от контролирующих ведомств даже в решении тех вопросов, которые при неблагоприятном исходе никакой опасности для интересов государства не представляли. Например, вряд ли можно признать существенным и требующим государственного участия вопрос о порядке уплаты мещанским обществом денежного сбора за отправку корреспонденции через почту. Однако правовой вакуум оставил место для обязательных консультаций между таганрогским мещанским старостой И.Д. Вуковым и таганрогским градоначальником, которые, к всеобщему удивлению, растянулись на десять месяцев в рамках небольшого города, отвлекая жизненные силы от решения более важных задач [7].
Государство всячески препятствовало накоплению мещанами опыта демократического управления. Очень часто возникали жизненные ситуации, когда разъяснениями местных властей нельзя было ограничиться, и требовались консультации представителей столичной бюрократии. Потребность во вмешательстве, например, Правительствующего сената возникала каждый раз по вопросам выборов в мещанские управы Области Войска Донского [8]. При этом разбирательство растягивалось на очень длительный срок, и в «водоворот» втягивалась сложная цепочка органов государственной власти разных уровней.
Вследствие сложности осуществления сословного управления формировалась устойчивая зависимость донских мещан от местной администрации. Тем, что мещанские организации на Дону шага не могли сделать без волеизъявления чиновничества, понижалась эффективность их деятельности, сдерживалось свободное развитие сословия к невыгоде и городского общества в целом, и его отдельных членов.
Пореформенные годы показали, что развитие российского законодательства не поспевало за быстрым течением жизни, что отдельными своими сторонами историческая действительность уходила от прежнего всепоглощающего имперского государственного контроля. В связи с этим перед государственными функционерами во второй половине XIX в. остро стояла проблема поиска мер по повышению эффективности управления в государстве. Особенно это касалось вопросов сословной жизни, при решении которых власть испытывала наибольшее напряжение. В рассматриваемое время наложение правовых норм уходящего в прошлое сословного общества и нарождающегося буржуазного обостряло социальные противоречия и затрудняло государственное управление.
Средством, усугубившим сложившееся положение, стали нормы права, которые фиксировали переходный характер эпохи. Вероятно, они появлялись для того, чтобы сделать как можно более организованным переход от правил феодального времени к правилам буржуазного общества. Они были необходимы в виду невозможности в одночасье разрушить сословный строй и создать всесословное общество на основе ясных законов. Однако это творчество обернулось еще большим участием бюрократии в делах мещан на региональном уровне и самым негативным образом сказывалось на сословной жизни этой группы обывателей. От правительствующих органов потребовались многочисленные дополнительные циркуляры, постановления и комментарии к законам. Понадобилась целая армия чиновников, чтобы проследить, соблюдаются ли в точности все законоположения переходной эпохи. Центральная власть требовала строгого соблюдения предписаний свыше и усилением бюрократической вертикали, установлением диктата в государственном управлении пыталась избежать злоупотреблений чиновничества на местах. В декабре 1904 г. Высочайший указ провозглашал: «Принять действительные меры к охранению полной силы закона, дабы ненарушимое и одинаковое для всех исполнение его почиталось первейшею обязанностью всех подчиненных Нам властей и мест, неисполнение же ее неизбежно влекло законную за всякое произвольное действие ответственность и в сих видах облегчить потерпевшим от таких действий лицам способы достижения правосудия» [9]. Однако, как известно, все невозможно предусмотреть. Решение многих вопросов поневоле оказывалось в зависимости от умонастроений чиновников и от произвола с их стороны.
В конце XIX в. положение еще больше ухудшилось. Центральная власть пошла на установление едва ли не полного ведомственного, в том числе полицейского, контроля над мещанскими учреждениями, а также за благонадежностью мещан. Кроме этого законодательство Александра III высоким имущественным цензом фактически отсекало эту группу обывателей от работы во всесословных органах власти на местах. Городовое положение 1892 г. сделало хозяевами городов малочисленные торгово-промышленные слои населения. В то время доступ в органы общественного самоуправления на Дону оставили открытым, как заметил историк П.Я. Циткилов, только для небольшой социальной прослойки состоятельных горожан [10].
Реакция донских мещан на эти действия властей была предсказуемой. Их неудовлетворенность местной властью с каждым разом возрастала. Они даже не могли себе представить, что будут урезаны в праве решать вопросы хозяйственной, образовательной, благотворительной направленности, которые ранее находились в компетенции мещанского общества. Особенно сильно мелочной регламентации подверглась деятельность мещанских органов сословного управления в городах Области Войска Донского. Здесь, жизнь мещан была накрепко связана с повседневными процедурами согласования и утверждения решений в кабинетах областной администрации.
По мнению представителей местной бюрократии творческая деятельность мещан часто приобретала нежелательный общественный резонанс, являлась заразительной для других групп населения. Поэтому она, якобы, заслуживала того, чтобы власти гасили творчество мещан, и держали под наблюдением деятельность мещанских обществ. Установившийся надзор, например, проявлялся в блокировании обсуждения вопросов, которые некстати, с опережением времени пытались решить мещане. К их числу присоединялись также такие, которые по субъективным соображениям вообще не должны рассматриваться обывателями, так как угрожали интересам самой бюрократии. Среди многочисленных вопросов, на которые областные власти накладывали табу, были: место и роль евреев в общественной деятельности обывателей; принадлежность мещан к различным христианским сектам, нежелательным с точки зрения Русской Православной церкви; политический порядок в стране и возможность донских мещан активно на него влиять; изменение налогообложения обывателей, в том числе, ликвидация круговой поруки и практики распределения недоимок между всеми мещанами.
Местная администрация использовала различные способы, чтобы направить деятельность мещанских обществ на Дону в нужное русло. Негативные санкции областной администрации не заставляли себя долго ждать, когда речь шла о том, чтобы наказать мещан за «самоуправство», за то, что некоторые из них в нарушение предписаний чиновничества разворачивали дебаты по запретным темам. Как только такие случаи происходили, тут же нарастал комом поток отчетов и отзывов, в которых иногда просматривалось, а иногда и прямо звучало требование наказать непокорных мещан. Формы реализации таких директив были различными – от давления отдельных представителей государственной власти на избирателей, нежелания утверждать на руководящие должности тех из них, кто менее всего устраивал местные власти и отличался, как тогда говорили, неблагонадежностью, до полицейского преследования и высылки за пределы Области Войска Донского. Негативные санкции часто предусматривали коллективную ответственность за то, что отдельные мещане выходили за пределы указаний местного чиновничества. Они прежде всего затрагивали руководящий состав мещанских организаций, не сумевший удержать мещан в рамках «приличия». Разумеется, речь здесь не идет об уголовных правонарушениях, по которым дела переносились в суд, и наказания выносились в каждом отдельном случае без перекладывания ответственности некоторых мещан на все общество.
Действия властей, как им казалось, были направлены на утверждение порядка. Однако они, время от времени, давали обратный эффект. Ответная реакция мещан была двоякого рода. С одной стороны, они поддерживали добрососедские отношения, обращались за помощью к властям, сотрудничали с ними при решении самых разных вопросов. С другой стороны, они активно выражали неприятие государственных решений.
Первая русская революция показала, что мещане на Дону не были людьми агрессивными, склонными решать вопросы, прибегая к насилию. Стереотип законопослушания глубоко засел в их голове. В отличие от представителей других сословий и социальных групп населения Области Войска Донского мещане проявляли повышенную лояльность к властям. Стремление мещан бороться за жизненное пространство, не конфликтуя с государством, было вызвано, пользуясь формулировкой Б.С. Аккуратова, «социальным комплексом неполноценности», неверием мещан в возможность что-либо принципиально изменить с помощью самоуправления, без вмешательства государственной власти [11]. Державность мещанского сознания проявлялась в ожидании патерналистской заботы со стороны всесильного государства. Установка на бесконфликтное общение с государством была продиктована прагматизмом, соображениями практической пользы, т.е. нежеланием ссориться с тем, кто сильнее, от кого зависит решение многих ключевых вопросов сословной жизни и к кому еще не раз придется обратиться за помощью. Отсюда произрастает «мещанская дипломатичность», большая сговорчивость с представителями власти.
К 1911 г. относятся любопытные сведения о составе преступлений, которые были совершены мещанами по сравнению с представителями прочих сословий и социальных групп в I Донском Судебно-мировом округе Области Войска Донского. Собранная информация дает возможность понять, что из шести групп преступлений, чаще всего совершаемых донскими мещанами, преступления против порядка управления не являлись характерными для них. Занимая пятое место в перечне, они уступали очередность преступлениям против личной безопасности (1-е место), имущества (2-е место), прав семейных и общественной нравственности (3-е место), а также против нарушений устава о паспортах (4-е место). При этом на фоне статистики уголовных правонарушений мещан преступления против порядка государственного управления были более характерными не им, а рабочим, крестьянам и казакам [12].
Мещане были также добросовестными исполнителями административных обязанностей. Это доказывает статистика количества должностных преступлений лиц, подлежащих суду на территории Области Войска Донского по итогам 1914 г. Ведомость Областного Правления о числе преступлений по должности указывает на то, что на 10 мещан, преданных суду без участия присяжных заседателей и с участием сословных представителей, на которых наложено административное взыскание, приходилось 47 человек от офицеров и чиновников, 480 человек от урядников и казаков, 42 человека от крестьян. Такая расстановка сил свидетельствует в пользу того факта, что мещане среди прочих сословий были более ответственными и менее всего склонными к преступным действиям по должности. В 1914 г. не было зафиксировано ни одного случая наложения административного взыскания на мещан, тогда как среди офицеров и чиновников таковых было 71, урядников и казаков – 94, крестьян – 6. [13]
Несмотря на это, законопослушание мещан имело свои пределы. Мелочная опека, санкции против них подталкивали к сотрудничеству с недовольными. 1910-е гг. стали временем роста политической сознательности мещан по всей стране. На новом этапе они стремились добиваться жизненных преимуществ, консолидируя мещанские силы различных губерний и областей России посредством созыва Всероссийских съездов мещанских обществ. Они даже шли на союз с ремесленниками, близкими к ним по хозяйственной деятельности, и принимали участие в работе Всероссийских съездов по ремесленной промышленности. В Области Войска Донского, помимо этого, обнаружилась тенденция консолидации мещан под крылом городских мещанских обществ. Из сельской местности они переезжали в город, где для их существования были лучшие условия, где они могли заявить о себе во весь голос. Причем это движение было столь стремительным, что в течение 1897–1913 гг. их численность в деревне уменьшилась в 2 раза [14].
Уловив настроения мещан, власти не остались безучастными к тем силам, которые были способны действовать и на региональном уровне, и в общероссийском масштабе. Рескрипт Департамента общих дел Министерства внутренних дел, адресованный министру торговли и промышленности, а также решение и уведомление директора Департамента общих дел по факту назначения С.П. Белецкого представителем министерства в организационный комитет II Всероссийского съезда по ремесленной промышленности свидетельствуют о намерении государства быть не только в курсе новых тенденций, но и, насколько возможно, влиять на них [15]. Причем до этого времени случаев назначения представителя МВД в организационный комитет какого-либо Всероссийского съезда не было.
По обстоятельствам созыва съездов собирались агентурные сведения, доказывающие обеспокоенность государства тем, что эти съезды были интересны многим рабочим организациям, настроенным радикально и антиправительственно [16]. В МВД опасались, что обсуждение злободневных вопросов может повернуться нежелательным образом для государства, и ситуация может выйти из-под административного контроля. Об этом сообщали секретные наблюдатели министру торговли и промышленности, в Департамент полиции [17].
Столь пристальное внимание государства к мещанскому сословию, мелочная бюрократическая опека над деятельностью мещанских обществ сыграли свою негативную роль в том, что мещане в России так и не стали активной силой. Государственная власть фактически деформировала жизнь сословия и этим помешала ему стать источником социальной стабильности. Сословно-правовая группа мещан не смогла раскрыть в России свой потенциал, внести необходимый вклад в формирование гражданского общества в городах и кристаллизацию его общественного мнения.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. ГАРО, ф. 579, оп. 1, д. 359, л. 1–3.
2. Мыш М.И. О мещанских и ремесленных управлениях. Сборник узаконений, правительственных и судебных разъяснений. СПб., 1896. С. III.
3. ГАРФ, ф. 102, оп. 53, д. 148, ч. 1, л. 429 об.
4. Министерство Внутренних Дел. Центральный Статистический Комитет. Очерк развития вопроса о всеобщей народной переписи в России. 20 февр. 1890 г. С. 26.
5. ГАРО, ф. 46, оп. 1, д. 3000, л. 60–62.
6. Там же, ф. 579, оп. 1, д. 359, л. 3.
7. Там же, ф. 579, оп. 1, д. 358, л. 17–18, 27.
8. Там же, ф. 685, оп. 1, д. 327, л. 2–3, 12 а–12 а об., 19–19 об.
9. Сословное мещанское самоуправление. Режим доступа: http: //allpravo.ru/library/ doc76p/instrum2295/item 2310.html.
10. Циткилов П.Я. Особенности развития городского самоуправления в России во второй половине XIX в. // Актуальные проблемы социальной истории: сб. статей. Вып. 4. Новочеркасск; Ростов н/Д., 2003. С. 13.
11. Аккуратов Б.С. Феномен мещанства в российской общественно-политической мысли и политической теории: дис. … канд. ист. наук. Казань, 2002. С. 67.
12. ГАРО, ф. 353, оп. 1, д. 654, л. 36.
13. ГАРО, ф. 353, оп. 1, д. 732, л. 44.
14. Смирнов И.Н. Забытое сословие (экскурс в историю Области Войска Донского на рубеже XIX – XX вв.) // Вестник Российского нового университета. Серия «Гуманитарные технологии». 2008. Вып. № 2. С. 216.
15. ГАРФ, ф. 102, оп. 67, д. 30, ч. 5, л. 11–12, 14–15, 16, 20.
16. Там же, л. 18–19.
17. Там же, л. 32–32 об., 24–24 об.