Рассказы о природе для детей и взрослых

Вид материала

Рассказ

Содержание Святые пчелы Зяблик и старая липа

Подобный материал:

• Рассказы о природе для детей и взрослых Анатолий Онегов здравствуй, мишка! Москва, 3440.45kb.
• Том первый: «Сказки и рассказы для детей», 10.7kb.
• Рассказы о детях и для детей, 79.02kb.
• Литературный календарь, 540.27kb.
• Нравственное воспитание детей дошкольного возраста, 38.68kb.
• Программа праздника Наш праздник для взрослых и детей. Вас и Ваших детей ожидает насыщенная, 68.03kb.
• Лев Николаевич Толстой… Это имя мне знакомо с детства, 43kb.
• Методические рекомендации по обеспечению безопасности перевозок детей автобусами, 323.98kb.
• Материал, собранный в этой тетради, рассчитан на совместную деятельность детей и взрослых, 652.78kb.
• Лекция 7 Диагностика и оценка социально-эмоционального неблагополучия детей дошкольного, 96.05kb.

СВЯТЫЕ ПЧЕЛЫ


Сейчас я уже и не помню, когда именно полюбились мне пчелы.

Да и не сами пчелы-насекомые, не пчелиный мед, а жизнь на пасеке нравилась мне вначале больше всего...

И пасека моя обязательно должна быть лесной, притаившейся где-нибудь среди лип и дубов. И рядом должно быть обязательно неболь­шое озерко. А еще бы я завел себе там, на пасеке доброго коня и хорошую охотничью собаку - гончую.

Вот такая была у меня мечта еще в детстве. А появилась эта мечта - лесная пасека вовсе не из детской фантазии, а была по­заимствована мной целиком с колхозной пасеки, которую я увидел давным-давно на краю Мещерских лесов и заливных окских лугов, сразу за озером Развань, возле села Слемы, что недалеко от города Белоомута...

Как-то во время летних каникул отправился я в заливные луга за Окой, заглянул и в лес, а там и остановился изумленный... Лесная тишина, уютный домик-сторожка, под окном сторожки красивый конь, ласковая собака у двери домика, рядом с лесной сторожкой лесное озерко с карасями, а вокруг лес, полный всякой живности, Все было, как в сказке. И хозяин избушки, старый пчеловод, был очень добрым и приветливым, как настоящий сказочник. Жить бы и жить здесь, в этом лесном царстве, но только смущали меня вначале пчелы.

Пчел было много. Ну, а где пчелы, там и пчелиное жало нагото­ве. Но пчеловод успокоил меня: не бойся, мол, пчелы у меня добрые никого не кусают, только не беспокой их, не бегай возле домиков и веди себя тут потише... И действительно, это были какие-то необыкновенно добрые пчелы.

Читал я, что тридцать пчелиных укусов убивают коня, что пчелы не переносят мол запаха лошади, и что когда-то, во времена татарского ига, наши предки, завидев отряд татар, направлявшийся в де­ревню, начинали ворочать колоды с пчелами, и те вылетали из своих колод и набрасывались на лошадей, на которых пожаловали было непрошенные гости... Было все так, было... А тут вот возле самых ульев конь мирно пощипывает траву и пчелы его не трогают...

Уже потом, когда я сам занялся пчелами, не раз вспоминал я слова старого пчеловода – "мои пчелы добрые" и очень старался, чтобы и мои подопечные не очень беспокоили людей.

Конечно, есть разные породы пчел: одни позлей, другие потише. Но наша русская лесная пчела, которая когда-то обращала в бегство татар-завоевателей, не изменила свой нрав до сих пор. И мне са­мому вначале ой как, доставалось от моих друзей-подруг. Но шло время и догадывался я, как сделать, чтобы твои пчелы были добры­ми, как у моего друга-наставника, старого пчеловода на лесной пасеке в мещерском краю. И все оказалось проще простого: просто пчелу надо уважать, не злить ее, не беспокоить ее, когда она это­го очень не хочет...

Приезжает к нам в деревню на выходные дни бывший наш житель. Живет и работает он в городе, а здесь держит несколько ульев с пчелами. Приезжает этот пчеловод-горожанин к своим пчелам, чтобы посмотреть, как они и что. Времени у него немного и заглядывает он в улья не тогда, когда пчела согласна бывает его к себе под­пустить, а тогда, когда надо ему.

Злится пчела. Усмиряет он пчел густым дымом, но все равно усмирить до конца упорных насекомых, не согласных тут с человеком, не может. Кусают они его. Лицо спрятано под сеткой - здесь пчела может только сетку жалить, а вот рукам-то достается. Но и тут, чтобы можно было наперекор пчелиному характеру поступить по-своему, наш пчеловод стал одевать резиновые перчатки. Злится пчела бьет перчатки жалом, а человеку хоть бы хны.

Так и работает этот пчеловод со своими пчелами. Плохо работает, злит пчел. Долго не успокаивается после такой работы улей, видит после подобного нашествия в свое жилище врага в любом человеке, что покажется поблизости. И достается тут совсем невинным людям. А в этом году такие растревоженные хозяином пчелы чуть насмерть не заели одного человека - пришлось срочно отправлять в больницу.

А ведь просто все - помни заповедь: не зли пчел. Эту заповедь и старался я всегда помнить, когда стал учиться мастерству пчело­вода. И скажу честно, с гордостью, да и не сам скажу, а приведу слова моих соседей: "У писателя-то пчелы тихие, добрые..." И обя­зательно добавят: "Порода, поди, другая..."

Да никакая не другая порода - эту свою пасеку здесь, возле домика под липами, развел я как раз от тех самых, злых пчел, ко­торые чуть-чуть не заели насмерть у нас человека. От этих самых пчел и отдали мне пчелиный рой, ну, а дальше уже работа и забота были мои.

Итак, пасека на краю Мещерских лесов, добрые пчелы и мудрый старик-пчеловод и остались со мной на всю жизнь. И вот после мно­гих лет таежных путешествий они снова пришли ко мне, но не только памятью, но и пчелами, моими пчелами возле моего дома...

Первых своих пчел я завел еще на берегу озера Сизых чаек. По­садил там сначала небольшой садик, а затем и посчастливилось мне приобрести две пчелиных семьи.

Но прожили мы с пчелами на севере совсем недолго - всего два лета, а к третьей нашей весне перебрались вот сюда, на Ярославскую землю... Привез я сюда своих пчел, но уже не два, а четыре улья. Вез долго, тяжело, целых три дня.

Привез пчел, открыл летки, и тут же мои пчелы-путешественницы оказались возле цветущих яблонь. Загудело, зазвенело все вокруг от пчелиной радости. Радовался и я, что все обошлось благополучно, что живы мои питомцы и здоровы, что не принесла им вроде он никакого вреда такая дальняя дорога. И забывал я на это время то, что говорили мне там, на севере, мои друзья-пчеловоды. А говорили они вот что... Не вези, мол, своих пчел отсюда никуда. Места наши нашествия варроатозного клеща не знают - сюда он пока не добрался. И пчелы наши встретиться с ним не готовы. По­губишь пчел. Когда клещ на пасеки первый раз нападал, почти все семьи гибли...

Уж что случилось тогда со мной, почему не внял мудрому сове­ту? Не знаю... Может, потому, что не хотелось мне расставаться с первыми своими пчелами... Только привез я своих пчел с севера на Ярославскую землю...

Вспомнил я со временем предупреждение, которым меня провожа­ли мои друзья-пчеловоды и поинтересовался у соседей: а как, мол, тут дела с клещом?

- Да как - был, поел много пчел, а теперь приутих немного, да пчелы к нему, видимо, как-то приспособились.

Правы были мои соседи-пчеловоды: для всего живого страшен самый первый удар врага, здесь главные потери, а дальше силы начинают выравниваться, и хоть и идет бой, но уже иначе - не сдается жизнь, стоит за себя - иммунитет как бы вырабатывается и у тех же пчел.

Итак, клещ был, посвирепствовал, а сейчас приутих. Это я запомнил хорошо, а вот вторую часть рассказа о том, что пчелы к клещу ,"видимо, как-то приспособились", почему-то упустил... А приспособились-то к клещу местные, здешние пчелы, которые уже повоевали с этим врагом, а не мои, приезжие, свежие, не опаленные такой войной.

Словом, лето шло, цвело, пчелы летали, носили мед. С пчелами было мне легко и просто - как-никак, а все время рядом такие неутомимые, никогда не унывающие труженицы. Тут я о клеще и вооб­ще думать перестал. Так и дожили мы до осени, а там и зима на пороге. И пчел на зиму устроил я, как положено. Все в порядке.

А в конце зимы посмотрел ульи, послушал: гудят ли мои пчелы, живы ли, - и насторожился... Все мои ульи молчали - ни в одном пчелы не подавали голоса...

Снял я крышку с одного улья, приподнял подушку, которая для тепла укладывается на рамки, сунул под подушку руку... Есть ли тепло, живы ли пчелы?..

Если пчелы в здравии, то под подушкой всегда есть какое-то тепло... Но не отыскала моя рука никакого тепла под подушкой в первом улье... Затем и второй, и третий...

Понял я, что случилось непоправимое, но было уже поздно... Еще, видимо, по лету отыскал клещ моих пчелок, не закаленных с ним в борьбе, проник незаметно в новый для него улей и погубил за зиму все мои семьи...

Тяжелая это картина: в ульях полно меда - живи и живи дальше, плодись, роись, а ни одной живой души... Как Летучий Голландец. Только Летучий Голландец лишился живой жизни по неизвестным для нас причинам, а тут причина ясна, ясно, чья вина.

Вот так и пришло ко мне самое тяжелое наказание в моей жизни-работе с пчелами...

Случилось все это в марте, перед самым весенним теплом, а в апреле, когда тепло уже пришло, обнаружил я, что мой сад, мои саженцы, прикопанные на зиму, уничтожили водяные крысы...

Вот так и остался я тогда у разбитого корыта. И все пришлось начинать сначала. Но теперь, прежде чем снова завести пчел, по­расспросил я всех знакомых пчеловодов, что и как тут было и есть, чтобы не совершить больше никакой ошибки...

Вот тут-то и услышал я одну очень интересную истории...

Край наш всегда был знаменит своими пчелами, своим медом. Здесь у нас и леса с малиной и кипреем, и луга в самых богатых на мед травах, и рощи с чудесным деревом - липой. Говорят, когда-то именно отсюда, от нас, и шел самый лучший, северный мед - са­мый дорогой мед на свете. И работали на цветах пчелы, и радова­лись пчеловоды. Словом, жили и не ждали впереди никакой особой беды, никакой страшной угрозы для своей пчелы-труженицы. Были, конечно, и раньше пчелиные болезни, были и разные враги у пчел, но чтобы от врагов или болезней разом погибла вся пасека - тако­го и в страшном сне никому не могло присниться...

Но подобная беда однажды стряслась...

Говорят, откуда-то, чуть ли не из Индии, прибыл к нам врагом-лазутчиком пчелиный клещ по имени варроа. Прибыл, сразу почувст­вовал себя здесь хозяином-победителем и начал расправляться со всеми пчелиными семьями сразу.

Все это может показаться кому-то неправдой, но было такое, было совсем недавно, например, в большом селе Сущево, недалеко от нашей деревушки , клещ уничтожил всех-всех пчел.

Вот тут собрались наши пчеловоды и задумались: что же делать? Заводить новых пчел?.. Погубит и их ненасытный враг. И поступили мудрые люди иначе. Договорились они между собой, договорились строго, что никто из них не станет пока заводить новые пчелиные семьи: пусть пока этот клещ-разбойник успокоится, а то и отсту­пит куда, не видя больше поживы.

Домики-ульи пчеловоды все просмотрели, помыли, высушили их - словом, провели полную дезинфекцию и оставили пустые домики на тех же местах, где стояли они совсем недавно с пчелами.

Прошел год, никто пчел не заводит, как договорились. Второй год живут люди без пчел. А потом откуда-то прилетел в село пче­линый рой, выбрал себе пустой улей по вкусу, благо много пустых домиков было тогда по Сущевским садам, и остался здесь жить. И жил, видимо, неплохо. Клеща особо уже не было - да и действительно, исчез куда-то клещ, который перед этим поел здешних пчел. Ведь пчелы-то не осталось, мудро поступили люди - не стали подносить клещу-разбойнику новые жертвы.

Словом, началась в селе Сущево у пчеловодов новая жизнь. От прилетевшего роя пошли новые рои - новые домики заселились пчелами. А потом еще и еще откуда-то прилетели пчелиные рои.

Задумались люди, откуда это прилетел к ним тот самый первый рой, кто послал им этот подарок? Откуда стали прилетать еще и еще рои?

Поискали - поискали, откуда пришло к пчеловодам счастье, да и нашли вскоре большую пчелиную семью, которая жила под куполом быв­шей церкви, что осталась в одиночество на месте пропавшей недав­но деревушки.

Деревни нет, люди уехали, дома разобрали и увезли, а церковь осталась. Правда, уже потерпевшая от разных проходимцев, без дверей и окон, но с колокольней и куполом, покрытым железом.

Вот тут-то, всего-навсего под защитой листа железа, в пустоте между железом и кирпичной кладкой, и поселился когда-то пчелиный рой, Бог знает откуда прилетевший сюда.

Поселился и жил, и как-то зимовал из года в год и даже в самые злые зимы... И отсюда, от старой, забытой людьми церкви, как на­поминание о прежней вере людей в добро, и улетел однажды пчели­ный рой к нашим пчеловодам, потерявшим до этого всех-всех пчел.

Уж как пережили эти пчелы, выбравшие себе для жизни такое свя­тое место, нашествие клеща-душегуба, не знаю. Но пережили, сохра­нили жизнь и вернули эту жизнь сегодня нашим лугам и лесам...

Этих святых пчел я еще застал. В теплые, солнечные дни видел я не раз, как из небольшой щели под куполом церкви выбирались пче­лы-труженицы и летели, летели к цветущим лугам.

Красиво, чисто было на душе от этих пчел, красиво и чисто было вокруг от их гуда-радости. И останавливались люди и если и не крестились на прежнюю церковь и на святых пчёл, то все равно что-то происходило хорошее на душе у этих людей.

Не знаю, наверное, и дальше бы эти святые пчелы жили там, под куполом церкви - места для них там хватало, а цветущие луга были вокруг, Но вот беда, на всякое святое дело всегда найдется бессовестный человек.

Говорили, что и раньше какие-то вурдалаки собирались забраться на церковный купол и разорить пчел, но у них из этого вроде бы ничего не получилось . А тут вот сотворилось черное дело. И сотворил его один наш мужичок, вечно пьяный, вечно орущий на всех и всегда творящий что-нибудь непотребное. То залезет в дом к какой-нибудь старушке, когда та отправится погостить у детей, и утащит банку с вареньем которое и переведет на самогон. То пророет канаву из прудика, в котором развелись караси, спустит воду и соберет со дна всю рыбешку. Словом, бандит он и есть бандит, а вот управы на него до сих пор никто не мог найти.

Уж как забрался этот непотребный человек на купол церкви, с чьей помощью, никто не знает, но только разорил он святых пчел, а попутно и содрал с церковного купола покрывавшие его железные листы. Говорят, что это старое железо он кому-то сплавил за вод­ку или за самогон...

Узнали о такой беде наши старики... Надо же , церковь не пощадил... И запричитали: "Бог накажет! Бог накажет! Не простится такое никак." И наказали в конце концов этого нашего разорителя-недоумка. Попался он на очередной краже и отправился передохнуть в тюрьму.

Бог-то наказал в конце концов провинившегося человека. А вот пчел возле старой церкви больше нет - их-то, святых тружениц и наших спасительниц нам уже никто не вернет... Царствие им небесное!

А пчел я себе в конце концов завел. И так все получилось, что эти мои новые пчелы оказались наследницами тех самых святых пчел, что жили когда-то по куполом старой церкви...


ЗЯБЛИК И СТАРАЯ ЛИПА

Так уж повелось у меня с самого начала: жил ли я в избушке на озере, в палатке на берегу лесной речки, в доме у озера Сизых чаек или вот здесь, в небольшом домике под старыми липами - всегда возле меня появлялись какие-нибудь живые существа, с которыми и за­водилась у меня почти что дружба, которых видел я почти все время за которых переживал и которым старался как-то ответить на ихнее доверие...

Когда-то, когда жил я на берегу озера в избушке посреди глу­хой-глухой тайги, было у меня сразу два таких друга-товарища: не­большой и очень сговорчивый медведь и сизая чайка.

И медведь и чайка сами отыскали меня и получили от меня угоще­ния. Медведю я приподнес немного сухарей, а чайке предложил не­большую рыбешку. И мои друзья-товарищи, конечно, запомнили, что человек может быть для них весьма полезным. Медведь часто навещал мою избушку и при этом прежде всего направлялся к пеньку -к столовой, которую я для него здесь устроил, и требовал подно­шений. Ну, а чайка поступила еще проще. Она не стала дальше до­жидаться, когда я вернусь с озера с рыбой, а отыскала меня еще на воде, уселась на нос моей лодки и так и путешествовала вместе со мной по озеру. И конечно, самая первая рыбешка всегда была только ей...

Встретил я однажды красивую лесную речушку, поставил на бере­гу речки свою палатку, и очень скоро пожаловал ко мне в гости ежик. Да и не просто заглянул, чтобы узнать, кто это здесь живет, а тут же забрался внутрь палатки и устроил досмотр всех моих про­довольственных запасов, С ежом мы быстро сошлись, подружились. Он с удовольствием при­нимал от меня любые угощения, я исправно оставлял ему возле па­латки все, что оставалось у меня от завтрака, обеда и ужина, но палатку свою стал крепко-накрепко закрывать, чтобы еж не устроил там нового погрома.

Ну, а на берегу озера Сизых чаек самыми моими первыми друзьями были чайки и крачки... Все время они были возле меня и никогда не отказывались от рыбы, которую я частенько ловил специально для них. Но если крачки вели себя весьма достойно, не позволяли по отношения ко мне никакого панибратства, то чайки возле моего дома частенько напоминали собой обычных деревенских кур, которые кру­тятся у ног своей хозяйки, да еще постоянно задирают друг друга.

Не успел я поселиться в домике под липами, только-только взялв руки лопату, чтобы устроить грядки на огороде, как возле меня тут же появились трясогузочки. Я с лопатой на огород и они следом. Я копаю землю, а они рядом - всего в метре-двух от меня что-то высматривают на земле, что-то ищут для себя полезного.

Конечно, знаете вы, видели на картинах, на фотографиях, а может быть, наблюдали и сами: стоит выйти на поле трактору с плу­гом, как тут же возле трактора, пашущего землю, появляются грачи.

Идет по полю трактор, отворачивает плугом пласты земли, и следом за машиной тянется стайка больших черных птиц. Разыскива­ют здесь, на свежевспаханной земле, грачи себе угощение.

На севере, где грачи обычно не живут, следом за трактором, работающем на поле, вьются белым облачком чайки. Обычно это озер­ные чайки, чайки с темными головками, чайки-черноголовки, как их у нас ласково называют. И чайки, как и грачи, находят здесь, где перевернуты пласты земли, себе корм.

Ну, грачи, ну, чайки на весеннем поле - это было мне понятно, Поднимает плуг вместе с землей наверх различных червей, личинок. Пожива это все для больших прожорливых птиц... А какая польза от меня, от моей лопаты вот этим милым птичкам-крошкам, этим чудесным трясогузкам-огородницам, что будто все время следят за мной, целый день ждут, когда я отправлюсь к своим грядкам, чтобы тут же оказаться рядом?

Не видел я , чтобы мои трясогузки собирали в земле червей, подбирали какие-то личинки. Правда, время от времени они что-то, совсем незаметное для меня все-таки склевывали с земли, кого-то ловили...

А ловили они какую-то мошку, которая всегда возле человека. Ведь несутся же со всех сторон к человеку, идущему по лугу, те же ласточки-касаточки. Знают они, что человек волей-неволей вы­пугивает из травы всяких разных насекомых, а вокруг самого чело­века всегда вьются комары и мошки.

Если кто-то не успел догадаться, почему именно ласточки-касаточки крутятся вокруг него, да еще крутятся с криком - визгом, то и подумает сначала: мол, эти птички прогоняют меня прочь, подальше от своего гнезда.

И действительно, другой раз ласточки так близко пролетают воз­ле тебя, чуть-чуть головы твоей не задевают, что и вправду подумаешь, что недовольны птицы твоим появлением возле ихних гнезд... Но помилуйте, какие у ласточек-касаточек могут быть гнезда на лугу? Гнезда этих птичек далеко отсюда, в деревне, под крышами домов, а здесь ласточки на работе, на охоте - добывают они тут корм и для себя и для своих малышей.

Догадался я, что мои трясогузки ловят возле меня разную мошку, уже по лету, когда явился на картофельное поле с тяпкой в руках. Еще и работу не начал, а мои трясогузочки-огородницы уже тут как тут. И как только меня заметили, не проглядели?

Явились ко мне трясогузочки и сразу за свою работу – ловят кого-то: раз, два, три...

Пригляделся я повнимательней и вижу: на моих брюках копошится, толчется мошка, норовит через брюки добраться до человека. Я, конечно, во время работы двигаюсь, мошка от меня разлетается в разные стороны, оказывается и на земле, и трусогузочки тут как тут.

Вот так вот, как грачи и чайки с трактором, и дружили со мной с весны до осени мои занятные птички. Люблю я этих птичек, как могу, берегу. Гоняю от своего дома, где под крышей утроены у трясогузок гнезда, всяких котов. И навер­ное, в благодарность за все это платят мне трясогузочки своим доверием - совсем не боятся они меня.

Другой раз носишь от колонки воду на огород, разливаешь ее по тазам и корытам, чтобы погрелась на солнце, и тут же на краю корытца, куда ты выливаешь воду, появляется трясогузка и ждет, когда вода наполнит корытце. Тут она и водички попьет, а то и искупается по летней жаре. А чтобы птичкам было удобно принимать ванны, наливаю я в одно из корыт воды совсем немного - чтобы могла трясогузочка свободно зайти в воду.

Конечно, почти всю мою дружбу с птицами и зверями несложно объяснить: птицы и звери приходят к человеку прежде всего за уго­щением. Посмотрите, сколько всякой разной живности собирается возле моего огорода и сада. Я уж не буду упоминать мышей и водя­ных крыс, от которых мне одно только горе. О зайцах - разбойниках расскажу немного попозже. И о воронах с грачами, что совершают толпа­ми набеги на мой сад, тоже не идет пока разговор.

Я уже, по-моему, упоминал и щеглов и чижей, которые, каждый год навещают мой сад по весне, когда пушатся вовсю головки одуванчиков. На солнце, на открытом месте одуванчики быстро отцветают и облетают, а у меня, в тени у забора, возле облепих и ягодных кустов одуванчики цветут долго. Сюда-то, за семенами этих растений, и прилетают с утра пораньше и щеглы и чижи. Выйдешь в сад потихоньку, чтобы никого не пугать и любуешься нарядными птица­ми-франтами, щеглами, и миниатюрными, будто игрушечными чижиками. А попутно и посматриваешь, не подбирается ли к ним какой- нибудь кот.

Живут возле нашей деревни и сороки. Живут здесь и летом, и зимой. Здесь же, возле наших домов, устраивают и свои гнезда -шары, собранные из веток и веточек. Обнаружат мои соседи такое сорочье гнездо и обязательно его сломают. Не любят у нас сорок-разбойниц - таскают они вовсю малых цыплят.

Но сколько бы сорочьих гнезд не ломали, эта ловкая птица все равно не переводится в наших местах и постоянно крутился возле человека.

Ну, скажите, какой интерес у этих сорок, что охотятся за цып­лятами, может быть ко мне, к моему дому? Кур я не держу, цыплят у меня нет. Но все равно сороки мой дом не забывают. И занимаются они здесь тем, что перво-наперво разыскивают гнезда воробьев.

А разыскать гнездо воробьев не так-то и трудно - эти гнезда сереньких, суматошных птиц у меня прямо над окнами, за налични­ками. Туда-то и норовят забраться сороки.

Завижу я сорок-разбойниц возле окон моего дома, сразу гоню их прочь - мол, такие соседи-грабители мне не нужны.

Но проходит лето, подрастают птенцы у воробьев, и казалось бы, все: должны были забыть дорогу к моему дому сороки-проныры. Но именно в это время и заявляются ко мне эти птицы целыми отрядами и принимаются стучать своими клювами по стеклам окон, по стенам дома и, как мыши, скребутся под крышей... Другой раз сорок прилетает так много и так громко стучат они своими клювами по стенам дома, что сначала и подумаешь: не туча ли с градом зависла над тобой и теперь колотит здоровущими льдинками по твоему жилищу.

Тайна такого нашествия сорок тоже открывается просто - и здесь главная цель - пища... К концу лета, к осени, забираются в щели дома, за наличники окон, под крышу самые разные гусеницы и готовятся тут к зиме. Вот этих самых гусениц, забравшихся на зиму в различные щели и щелочки, и разыскивают наши сороки... Тут и спасибо им надо сказать.

Итак, получается, что почти вся моя дружба с животными начина­лась с того, что звери и птицы находили у меня прежде всего корм, пищу... Ну, а почему тогда наш ежик-домовой устроился жить под ступеньками крыльца, по которому взад и вперед ходят люди?.. А вот этого я до сих пор до конца не знаю. Как не знаю, почему выбрала однажды местом для отдыха мой дом на берегу озера Сизых Чаек рыжая лиса?.. Неужели не хватили ей нор в лесу, брошенных домов в безлюдных деревнях? Почему выбрала она для зимнего жили­ща дом человека да еще в деревне, где и по зиме жили люди? Рядом с моим домом была баня, которую и по зиме топили раз в неделю. Тут же была прорубь во льду, к которой каждый день ходили за водой. А лиса все равно по вечерам исправна пробиралась в мой дом и почти точно так же, как наш ежик-домовой, выбрала для места отдыха ступеньки лестницы, что вела к жилой части дома. И толь­ко тогда, когда я возвращался в свой дом из города, лиса забывала на время нашу деревню...

Конечно, ни о какой дружбе с лисой в этой случае не могло быть и речи. Но осознание того, что твой дом не испугал осторожного лесного зверя, что этот зверь доверился твоему жилищу, и когда-то, возможно доверится и тебе, радовало, помогало верить, что однажды люди и животные смогут жить на одной земле в мире и со­гласии.

Конечно, никаких угощений не получал от меня и маленькая птичка-зяблик, которую видел я каждую весну вод окнами своего дома возле наших старых лип. Но все равно зяблик прилетал сюда и здесь, на одной из лип, из года в год устраивал свое гнездо. Может быть, этой птичке-невеличке очень нравились именно мои липы. Может быть, я не очень пугал его, а потому нравился и мой небольшой и тихий домик... Не знаю. Только жили мы рядом с зябликом с весны до осени, а потом расставались, чтобы по весне встретиться вновь.

Казалось бы, и кошки шастают возле моих лип, и люди могли отпугнуть птицу, когда ходили по дороге взад и вперед, и маши­ны тут и трактора, ан, нет - прилетят скворцы и жаворонки, пройдет самый первый весенний дождичек, и через день-два-три увидишь ты у себя в палисаднике зяблика-кавалера, который прибыл из дальних стран сюда к себе домой чуть пораньше своей подруги-самочки, чтобы, наверное, все проверить, все присмотреть, а там и пригласить хозяйку будущего дома.

Исправно из года в год по весне появляются у нас зяблики сразу после первого весеннего дождя. И это очень точная примета. Пройдет первый дождичек по весне, иди завтра в наши перелески, к оврагу, прислушивайся и обязательно услышишь перекличку только что явившихся птиц, -"пинь-пинь, пинь-пинь". А там и увидишь первую стайку зябликов.

Ну, а явится первая стайка этих птичек-путешественниц, жди через несколько дней и своего зяблика под окном возле старых лип. А там еще совсем немного и раздастся с вершины липы звонкая, чистая, радостная песня - колокольчик: фьють-фьють-фьють-джик".

Послушаешь песенку зяблика день-другой, а там и узнаешь, что не просто так старался, пел звонкий кавалер - прибыла на его песню подруга, зяблик-самочка.

Самочка у зяблика не так нарядна, как самец-певун. Кто не знает этих птичек, тот подумает на самочку зяблика, что это воробей. Но не воробей это, а мать будущих зябликов-певцов. Поет для нее сейчас зяблик, старается, а самочка копошится у меня в палисаднике, что-то здесь разыскивает для себя, а затем разом "порх" и на липу к своему другу.

Все в порядке. Согласилась и на этот раз самочка - подруга устраивать свое гнездо здесь, возле моего дома.

О том, что гнездо уже готово, что в гнезде уже есть яички, узнаю я очень точно... До прибытия самочки мой зяблик пел с самой вершины дерева. То на одной липе попоет, то на другой. Бывало, что и к соседу на тополь присядет и там исполнит свою песню - ищет он, ждет подругу, зазывает со всех сторон... Но вот подруга нашлась, согласилась на совместную жизнь, и теперь зяблик поет только на вершинах наших лип - здесь будет гнездо, здесь будут птенцы.

Начнут птицы строить гнездо, пореже будет звучать песенка-колокольчик. Но все равно будет звенеть эта песенка с вершины дерева.

Но вот гнездо построено, самочка на яичках, и мой друг - сосед,мой зяблик - певун частенько появляется теперь на заборе -на штакетинах, которыми огорожен палисадник.

Сижу я за своим столом, что-то делаю и вижу совсем рядом, через окно, красивую-красивую птичку... Перепрыгнет зяблик с вершинки одной штакетины на другую, остановится, запрокинет го­ловку и запоет, зазвенит своим колокольчиком. Поет зяблик, звенит, льется его песенка, и вижу я хорошо, как дрожит от напряжения, от песни, в которую птичка вкладывает, поди, всю душу, ее горлышко.

Окончится одна трель, перепрыгнет зяблик на вершинку другой штакетины и снова запоет, зазвенит, снова задрожит от напряже­ния горлышко поющей птицы...

Выведут зяблики своих птенцов и куда-то улетят вместе с ними, как улетают от своих скворечников на все лето скворцы вместе со своими скворчатами. А по осени, перед самым отлетом на юг, являются мои зяблики всей стайкой - семейкой ко мне под окна, в палисадник, к своим липам... Будут они, как мыши, копошиться в опавшей листве, перекликаясь друг с другом, как перекликались по весне зяблики, вернувшиеся из дальних стран домой: "пинь-пинь, пинь-пинь". Прощаются по-своему мои птички с тем место, где появились на свет, прощаются, наверное, для того, чтобы запомнить, куда возвращаться обратно по весне.

Ну, а потом наступит зима, а за зимой жди весну, жди теплого солнца, жди первые проталины, грачей, скорцов, жаворонков, а там и первый весенний дождик, следом за которым и вернутся к себе домой наши зяблики. Наверное, так и было бы всегда, из года в год, если бы не случилась беда...

Липы возле моего дома старые, посадили их очень давно. А у старых деревьев могут начаться и тяжелые болезни - могут они начать гнить. А подгнившее дерево того и гляди упадет на землю. В лесу это бы и не страшно, а если дерево упадет на дом, на электрические провода.

Вот с электрических-то проводов все и началось... Как-то приехали к нам электрики, осмотрели все наши деревья и предупредили меня, что одна из моих лип совсем плоха, что надо бы ее побыстрей убрать...

Наверное, я не поверил бы сразу электрикам - мол, не хотят они, чтобы росли деревья рядом с электрическими столбами, но тут привелось мне самому увидеть, как вроде и ни с того ни о сего упада на землю большая красивая липа. И ветер-то был не очень большой, а липа упала, словно скошенная какой большой косой.

Осмотрел я погибшее дерево и тут же обнаружил, что внизу, у корня, вся древесина у липы совсем сгнила, хотя сверху дерево казалось здоровым. Вот и пришел конец.

Подумал-подумал я, пожалел еще раз старую липу и все-таки решил ее убрать. И правы оказались электрики - моя липа уже сильно подгнила изнутри.

Упало дерево на землю, как человек, раскинув свои руки-ветви с уже осенней, увядающей листвой. Стал я убирать ветки, и нашел на одной из них небольшое гнездышко. Ладное такое, аккуратное, ловко пристроенное в вилочке ветвей: две веточки снизу, а третья сверху чуть в стороне. Словом, ни вниз, ни в бок, ни вверх - нику­да не деться отсюда гнезду, И даже тогда, когда дерево упало на землю, не стронулось гнездышко с места... Так и есть - осталось нам от нашей липы на память гнездо наших зябликов...

Память-подарок, конечно,это замечательно, а вот станут ли даль­ше жить возле моего дома зяблики? Ведь исчезла ихняя липа, исчезло ихнее дерево, ихнее жилище, ихний главный дом...

Беспокойно ждал я новую весну. Вот и скворцы явились , и жаворонок запел свою первую песню сразу у меня за огородом. А там первый весенний дождь первая стайка зябликов-путешественников в нашей рощице. Прилетит ли ко мне мой зяблик?

И зяблик прилетел, попрыгал по забору, по ветвям оставшихся лип. А там и запел свои песни. Сначала пел на вершинах моих лип, а потом услышал я песню птицы с вершины липы, что росла под ок­ном моих соседей. Потом зяблик принялся петь на тополе, что рос по другую сторону от моего дома, под окном других моих соседей...

Забеспокоился я: что-то мой зяблик реже поет теперь возле моего дома.. Но потом вспомнил, что и раньше бывало такое: это он самочку-подружку со всех сторон высматривает, зазывает к себе . Вот погоди, прилетит подружка и все устроится...

И вскоре подружка-самочка к моему зяблику прибыла, прилетела.

Попрыгала, как всегда по весне по веткам липы, что росла в моем палисаднике, повозилась в опавшей листве, а там, гляжу, и порх вверх на мою липу... Ну, думаю, все в порядке - не улетят нику­да от меня мои зяблики, останутся на месте...

И действительно, день-другой видел я у себя под окнами и самочку и самца, слышал песню зяблика над своим домом А потом разом все стихло...

Где мои птички? Куда они от меня?... Искал я их вокруг, а потом услышал знакомую песню, которая лилась над деревней с вершины большого старого клена, что рос возле нашего деревенского пруда.

Нет, не остались мои зяблики там, где была когда-то ихняя ли­па. Не остались там, где поредели деревья А поселились возле другого дома, устроили гнездо на этот раз на ветвях могучего клена. И долго слышал я там песни моего бывшего соседа и друга.

Что же делать? Так уж устроено все вокруг - нет ничего вечного из земле. Одна дружба проходит, оставляя после себя добрую память, чтобы уступить место новой дружбе. И тут не надо особен­но горевать - главное, чтобы хранилась у вас добрая память о прежней вашей дружбе...

А зябликов к себе в гости я все равно очень жду... И они прибыли ко мне этой осенью, перед самым отлетом на юг, прибыли целой стайкой в мой палисадник...

Кто они? Откуда? Какие-нибудь новые птицы, заглянувшие к нам первый раз? Или это та самая семейка, которой подарил жизнь в этом году могучий клеи возле нашего деревенского пруда?

А ведь стайка-семейка зябликов появилась под окнами моего дома перед самым-самым отлетом, может быть, для того, чтобы запомнить мой дом и деревья, укрывающие его своими ветвями... И может быть, на будущий год кто-то из этих путешественников вдруг да вспомнит все это и прилетит сюда ко мне, к нашим ста­рым и добрым липам...