Geum.ru

Дар тамоми соњањои зиндагї, махсусан маънавиёт, нобиѓањои зиёдеро ба арса овардааст, ки онњо њар кадом бо инсондўстиву миллатпарвариаш наќши арзандае гузоштаанд

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7

Для успешной научной деятельности своих сотрудников Гафуров, безусловно сделал много особенно важным было создание Издательство восточной литературы: очень немногие области науки имели свое соственное издательство, а среди гуманитарных наук востоковедение было в самом привилегированном положении.

Об истории создание этого издательство, что происходила еще в первые годы его работы в Москве вспоминают с большим уважением не один автор книги «Академик Бободжон Гафуров». Приведу еще один пример. Однажды Б.Гафуров пригласил Челышева перейти к ним на работу и как бы попутно спросил: «Когда выйдут ученые записки с Вашей статьей?» «Говорят, в будущем году, но в издательстве «Наука» работам института относится без должного внимания», - заметил я. «Вы совершенно правы, именно поэтому, я задумал при институте создать свое, «Идалеьство Восточной литературы. Уже предложил занять должность директора Олегу Дрейеру», - сообщил Гафуров.

На самом деле он сдержал свое слово. Вскоре было образовано Издательство «Восточная литература». А затем был создан Координацыонный совет по востоковедению под предсидательством Гафурова. Так же ему принадлежит заслуга в организации подготовки кадров востоковедов как для Института востоковедения в Москве и Лениграде, так и через целевую аспирантуру для союзных республик. В процессе общения с поступавшими в аспирантуру мы видели немало способных юношей и девушек, которые впоследствии стали аспирантами Института востоковедения. «Обратите внимание на тех молодых людей, за которых кто–то очень хлопочет, чтобы при поступлении в аспирантуру они зачислялись бы по своим способностям, а не по «конкурсу родителей», - наставлял Гафуров. (Стр.11).

Бободжон Гафуров обладал даром распозновать талантливых молодых людей, всячески способствовал становлению их как ученных, поддерживал их инициативу в непростых условиях того времени остаивал правду и справедливость.

По этому аспирантов из Москвы и Ленинграда второй половины 1950- 1960–х годов с полным основанием можно назвать ученными «гафуровского призыва» (с.12)

Не только к молодым, но и к каждому кто мог служит советской науке он относился ответственно.

Академик Челышев вспоминает: Важным событием в жизни Института востоковедения в начале «эпохи Гафурова» была непродолжительная, но весьма плодотворная работа в нем Юрия Николаевича Рериха. Вскоре после возвращения нашей делегации из Мюнхена Балабушевича и меня вызвал Гафуров. «Мне сообщили, - сказал он, - что в ближайшие дни из Индии к нам в института постоянную работу приезжает старший сын Николая Константиновича Рериха, видный русский ученый Юрий Николаевич Рерих. В разных инстанциях у нас запросили о нем сведения и интересовались, чем предположительно он может заниматься в нашем институте».

И вот Юрий Николаевич Рерих вместе с Балабушевичем, Дьяковым, Мельман и мной сидит в кабинете директора рядом с Гафуровым. Он рассказывает о том, как тепло встретили его представители МИДа и Министерства культуры, что госпожа Фурцева уже определила время встречи с ним, и что в музее изящных искусств им А.С. Пушкина будет развернута выставка 418 полотен Н.К. Рериха, что его уникальная библиотека, насчитывающая около 5000 томов редких книг и рукописей, находится в надежном хранилище. Невысокого роста, крепко сложенный, с зачесанными назад черными с проседью волосами, седеющими усами и бородкой, отвечая на вопросы Гафурова, он рассказывал о своих трудах, о научных интересах, незавершенных работах и планах на будущее.

- Как Вы относитесь, если мы назначим Вас в отдел Индии заведующим сектором истории религии и философии Индии и поставим вопрос о присвоении Вам ученой степени доктора филологических наук по совокупности Ваших научных работ без защиты диссертации?» - спросил его Гафуров. Видимо, Гафуров готовился к этому разговору, так как проявил осведомленность в научных интересах ученного и знал о его больших заслугах в различных отраслях востоковедения, упомянул и тибетологию. «Неплохо, если бы Вы возобновили подготовку и издание книг в серии «Библиотека Буддика». Нужно подобрать Вам способных аспирантов и молодых научных сотрудников, пусть набираются знаний, общаясь с вами.»

«Бободжан Гафурович, - сказал растроганный Рерих, - я просто не ожидал, что Вы настолько хорошо знаете мое творчество. Вы предлагаете мне то, о чем я давно думал и мечтал.» (16)

Евгений Петрович Челышев приводит ещё один пример, где рассказывает об участии советских востоковедов на 24 международном конгрессе востоковедов который проходил в 1957 году в Мюнхене, рассказывает в частности о таком детале, который раскрывает подходы Б. Гафурова к известным ученным – личности.

«Сегодня на индологической секции выступает профессор Норманн Браун – один из самых известных американских индологов, - продолжил он. – Посторайтесь с Балабушевичем установить с ним контакты и скажите ему, что хочу с ним встретиться, а завтра на нашей секции делает доклад известный английский историк профессор Бэшем, - добавил Гафуров. – Нам всем следует послушать его» (стр.14).

На самом деле, почти все делегация пришла слушать Брауна. Доклад американского ученного был основан на его многолетных изысканиях раджистханском народной словестности и искусства. Проблема это в ее теоретическом и методологическом аспектах была хорошо знакома Гафурову на таджикском материале. После доклада американского ученного последовало несколко вопросов, касавшихся большей частью второстепенных аспектах темы. «Гафуров взял слово для вступления. Он как мне показалось, удачно провел параллели и обозначил типологические связи между раджастханской и таджикской культурами. Подводя итог в заключительном слове Норманн Браун поблогодарил Гафурова за интересное и уместное дополнение к его доклуду.» (стр. 15)

Ю. А. Петросян, в частности вспоминая о противниках Б. Гафурова, которые распостроняли различные слухи о нем, пишет, что в 1960 году, когда на банкет по случаю завершении конгресс не пришли вышестоящие лица, питерский китаявед Г. Ф. Ефимов «с радостным видом» щептал на уху: «Видете, на приеме нет первых лиц из ЦК и правительства. Вот уже точно видно дорога вашему Гафурову в посольский особняк где нибудь в Африке».

Петросян продолжает расмышления: «Конечно, это были надежды недругов Бободжана Гафурова, но также и недругов института, полагавших, что с уходом весьма влиятельного директора позиции института существенно ослабеют. Сам Б.Г. Гафуров хорошо знавший об этих слухах, как то раз пощутил в разговоре со мной несколько лет спустя, что если периодически возникавшие до и после конгресса слухи о его оставке имели под собой реальную почву, он бы уже перебывал в качестве советского посла во всех азиатских и африканских странах (стр.43)

По мнению В. И. Алпатова «Если прежние директора вольно или невольно оказывались в гуще склок, то Бободжон Гафурович умел стоят над схвакой и гасить конфликты. Борьба «партий» в институте на долго прекратилась. Сыграла здесь роль и ставка на молодежь: приходили свежие силы, не вовлеченные в грызню прежных лет, смотревшие на происходящее совсем по – иному.» (с.49)

Этому сведительствует в частности следующий случай.

Молодой ученый Симония написал книгу «Страны Востока. Пути развития» Ревнители чистоты ортодоксального марксизма рассматривали эту работу как покушение на святое святых коммунистической идеологии. Даже в статье работника центрального партийного аппарата работа Симония была названа антимарксистской. На Гафурова жали со всех сторон, требуя широкого обсуждения и примерного наказания.

Он согласился провести широкое обсуждение в институте. В день обсуждения актовый зал института не мог вместить всех желающих. Гостей было больше чем хозяев. Обсуждение продолжалась несколько часов и тяжелобольной Гафуров ни разу непокидал место председательствующего.

Выступали и «во здравие и за упокой». Жаждавшие расправы над «крамольником» из кожи вон лезли, чтобы обвинить автора книги во всех смертных грехах, и стремились превратить научную дискуссию в судилище. Но было и немало сторонников Симония, причем не только из нашего института, которые говорили, что давно ждали такой смелой и честной книги.

Наступила очередь Гафурова подвести итоги дискуссии. Прежде всего он поблагодарил всех выступавших и Симония, книга которого вызвала такой большой интерес. Он не вступал в полемику с критиками труда Симония, а поблагодарив их за интересные замечания, сказал: «Мы накажем товарища Симония - поручим ему подготовить второе издание книги и попросим, чтобы он учел не только положительные мнения, но и критические замечания». Гафуров оказался опытным машинистом. Он выпустил пар, предоставил возможность всем, кто хотел, высказать критические замечания. Вряд ли кто будет снова «разгревать двигатель и нагнетать обстановку». Разочарованными остались те, кто жаждал крови: ведь Гафуров ни словом не обмолвился по поводу предложений «заклеймить вероотступника.»

В результате подобного рода дискуссий в нашей стране менялось представление о характеое социально–экономического, политического развития стран Востока. Историко–культурные, филологические исследования позволяли проникнуть в сферу духовной культуры стран Востока.

Е.П. Челышев приводить другой интересный пример, в котором раскрывается отношение Б.Гафурова к свободе ученного. Бывший сотрудник института востоковедении Л.Е. Черкасский в 2001 году в Иерусалиме выпустил книгу «Я рядом с корнем душу успокою», в которой писал и о Б. Гафурове.

«О Гафурове Леонид Евсеевич написал немного, но правдиво и честно. Усмотрев в этом проявление антисемитизма, Черкасский пожаловался директору на то, что его одного исключили из группы сотрудников института, отправляюшихся на стажировку в Китай. «Произошло недоразумение. Со следующей группой Вы обязательно поедете!» - сказал Гафуров. И добился моей поездки в 1965 году, и не на шесть месяцев, как предыдущая группа, а на все десять… Человек совестливый и глубоко порядочный, он, таджик, болезненно реагировал на любые проявления расизма.» (23).

Другой диссидент Ю. Глазов издал книгу «У закрытых врат рая» в которой остро критикует чиновников, боровших с «инакомыслием».Челышев говоря об этом коллеге вспоминает:

Прочитав адресованное мне письмо Глазова, Гафуров улыбнулся и сказал: «А он и меня не забыл. Вот прочтите. Текст письма ко мне мало чем отличается от полученного Вами письма Юрия Яковлевича, только завершается оно словами «Да хранит Вас Аллах». Что Вы думаете об этих письмах?» - спросил меня Гафуров. «Я думаю, что Глазов написал оба письма искренне», - ответил я. «Я хочу, чтобы это было так. Вы правильно сделали, что по – хорошему простились с Глазовым и пожелали ему удачи на избранном им жизненном пути. Ведь жизнь на этом не кончается. Никто не знает, что ждет его и его единомышленников впереди, а они ведь, что бы ни говорили, «ивановцы» («Ивановцы» - от аббревиатуры ИВ АН СССР – Институт востоковедения Академии наук). В последнее время я все чаще задумываюсь о том, что некоторые наши товарищи, в том числе и в парткоме института, слишком сурово и нетерпимо относятся к самостоятельно мыслящим ученым. Навешивают на них разные ярлыки диссиденты, антисоветчики, инакомыслящие и т.п., тем самым рождают раскол в среди ученых. Наверное, среди таких отторгнутых от научного сообщества, зачисленных в диссиденты есть немало ученых ищущих, сомневающихся, имеющих свою собственную точку зрения, а не повторящих прописные истины. Ведь в науке только тогда можно достичь полезных результатов, сделать интересные открытия, когда существует борьба мнений, а не в обстановке полного единомыслия. Это относится ко всем наукам, в том числе и общественным. Ко мне иногда заходит освобожденный заместитель секретаря парткома, полковник в отставке, который призывает меня создать и институте «нетерпимую обстановку» по отношению к диссидентски настроенным сотрудникам. Он все время стремится увеличить их число. Мне это напоминает обстановку в Таджикистане, когда меня обвиняли соратники Берии, что у вас в республике мало выявлено «врагов народа». (стр. 23-24).

Б. Г. Гафуров всегда гордился тем, что он представляет таджикский народ. И с этой целью он использовал даже внешние атрибуты. Еще в своей первой «Тронней речи» (востоковеды так называли выступления Б.Г. Гафурова). «Гафуров появился на трибуне в черном костюме при всех своих регалиях, а на его почти не тронутой сединой голове красовалась простая таджикская тюбитейка, что как бы символизировали синтез культур Востока и Запада в самой личности оратора.»

Как заметил профессор Д.С. Комиссаров даже за границей он подчеркивал свою националную культуру. Например в 1973 г. в Париже в международном конгрессе востоковедов, где некоторые ученные стремились ликвидировать это сообщество.

«Б. Г. Гафуров, естественно, готовившийся к этому событию, спокойно выслушал сторонников и противников ликвидации востоковедения, подошел к кафедре, не торопясь достал из кармана таджикскую тюбитейку, с достоинством водрузил ее на голову и начал свою речь, которая была сравнительно длинной и убедительной. Его слушали с вниманием и уважительно. Правда были, как бывает в подобных случаях, отдельные выкрики с мест, но они не находили поддержки у ученых. А наш руководитель спокойно и уверенно продолжал свое выступление, проводя все больше весомых фактов о преждевременности желания небольшой части участников конгресса, вопреки логике, ликвидировать востоковедение. Закончил же Бободжан Гафурович свое выстпление известным двустишием из шедевра Фирдоуси «Шахнаме», которое произнес на персидском языке, вызвали дружные аплодисменты.» (стр. 810)

Автор статьи «Восточной мудрец» вспоминает интересную историю, услышануют от академике что также раскрывает смысль отношений академика Гафурова к своему народу. Он пишет:

«В то трудное время кто–то из ближайщих помощников Берии спросил меня: «Почему товарищ Гафуров, в списках «врагов народа» почти нет таджиков? У вас в республике, наверное, органы госбезопасности плохо работают, а Вы их не контролируете». Знаете, что ему ответил: «Среди таджиков нет «врагов народа», они все «друзья народа».

Это тип тогда покраснел от злости и, наверное, настучал на меня Берии».

– «Да, но тогда был Сталин, и я слышал, что он к Вам оносился с доверием», - сказал я.

«Как это говорится, «на Бога надейся, а Сам не плошай». Так и со Сталиным, - продолжал Гафуров.

– Говорят, что Сталин хотел, чтобы его боялись, но опыт моего с ним общения показывает, что это не совсем так. В 1942 г. я исполнял обязанности Первого секретаря ЦК КП Таджикистана. Жилось в Таджикистане тогда плохо. И вот ЦК решил послать меня в Москву к Сталину, чтобы он помог решить наши вопросы. Увидев меня, 34–летнего паренько в тюбитейке, худого, голодного, одетого не для аудиенции у Сталина, Поскребышев, наверное, пожалел бедного таджика и пропустил к нему в кабинет. Я вошел и остоновился у двери. Сталин сидел за столом, боком ко мне и что–то писал. Я поздоровался, он не ответил и продолжал писать. Тогда я начал говорить о том, как сейчас трудно живется таджикам, и стал перечислять беды, прося его помощи. Сталин продолжал, писать, я стоял у дверей, думая, что наверное, с испугу я говорил очень тихо и Сталин не расслышал, поэтому я повторил свою речь, только более громко. Сталин снова не обратил на меня никакого внимания. Что делать? Уйти? Тогда я не оправдаю надежд моих товарищей и вернусь ни с чем, и я продолжал стоять у дверей. Наконец Сталин повернулся ко мне и внимательно посмотрел в мою сторону. Вид у него был грозный, но я продолжал стоять. «Ты еще здесь? – спросил он. – Вон отсюда!» - повысил он голос. «До свидания, товарищ Сталин , - сказал я и вышел «Иди–ка» ты лучше к Маленкову, - сказал Поскребышев, - все, о чем ты говорил, в его компетенции». Я поблагодарил Поскребышева за совет и направился в Маленкову. Пришлось долго ждать, от усталости и волнения я уснул в кресле. Меня растолкал секретарь и сообщил, что Маленков ждет меня. Я вошел в кабинет Маленкова и произнес речь, которую приготовил для Сталина. «И это все ты говорил товарищу Сталину? – спросил Мелников, при этом смачно выругавшись. – Ты знаешь, в каком положении страна? Что происходит на фронте? А ты к Сталину со своими бедами. Если бы ты к нему пришел и начал разговор с того, что Таджикистан, несмотря ни на какие трудности, может дать стране и фронту продовольствие, овчинные тулупы, фрукты и т.п., а потом, что–то попросил, то, возможно, он тебя бы и не выгнал. В следующий раз по этим вопросам к Сталину не ходи, а иди прямо ко мне.» И что–то немногое из того, что я просил для Таджикистана, выделил после того, как я сказал, что не могу вернуться домой с пустыми руками.

Второй раз я видел Сталина в 1946 г., - продолжал Гафуров, - когда меня назначили Первым секретарем ЦК КП Таджикистана. Меня вызвали в кабинет, где заседало Политбюро. Сталин расхаживал по комнате и курил трубку. Кто–то докладывал мои данные и характеристики. Внезапно докладчик замолчал, потому что Сталин остановился и вынул трубку изо рта. «Подождите, - сказал он, пристально меня разглядывая, - это тот самый Гафуров, который товарища Сталина не испугался?»- спросил он. Я кивнул головой «Если он такой храбрый и настойчивый, то есть предложение утвердить», - сказал Сталин.» (стр.18-19).

Продолжительная и содержательная исследования Б. Гафурова и сотрудников его института, правильное отношение в освещении международной политики стране в отношении к восточным народом, сделали Гафурова знаменитым и уважаемым, «своим» во многих странах по мнению Б.Ф. Ключникова: «Академик Гафуров ныне выглядит провидцем: он предупреждал деятелей Политбюро СССР, что ислам проснулся и неприменно перейдет в наступление. Он советовал считаться политикой и не ограничивать сферу советских интересов, делая ставку (по его выражению, «на одну лощадь») только на арабский или индийский национализм и социализм. Он советовал не критиковать исламский фундаментализм, указывал на опасность экстремизма. Словечко «исламизм» тогда еще не было в обороте. Видимо, в Политбюро услышали доводы академика Гафурова.

Помогал Б.Г. Гафуров нашей дипломатии и в других странах Востока. Выделял он, как было сказано выше, Индию, называя ее «нашим естественным, геополитическим союзником». Он неоднократно бывал в индии, где его по – братски и сердечно встречал дугой мусульманин – президент этой страны Закир Хусейн. Покойный ныне сотрудник Института востоковедения М.А. Дробышев сопровождал Бободжана Гафуровича в этой поездке, переводил его беседу с президентом Индии. Со свойственной Михаилу Александровичу наблюдательностью, описывал своим коллегам эти беседы: «Два человека восседают на коврах – один Хусейн, другой Гафуров. Молчат долго, улыбаясь и хитро присматриваясь друг к другу. Наконец, Гафуров твердо и убежденно говорит: «Ты самый великий мусульманин, ты стал президентом а индуистской стране! Переводите точно, Миша», - говорит Гафуров. Перевожу.Опять долгое, пытливое то ли молчание, то ли раздумье. Затем Хусейн изрекает: «Это ты, Гафуров, самый великий мусульманин! Ты, оставшись верным памяти отцов, достиг в такой безбожной стране таких высот! Ты – мудрец, Гафуров».

Согласимся с оценкой, данной президентом Индии Закиром Хусейном нашему незабвенному Бободжану Гафуровичу. Он был миротворцем, а миротворцы землю наследуют». (стр. 88)

Советские, современные рассийские востоковеды уверены, что в международных востоковедных кругах Б.Г. Гафурова знали хорошо и искренно уважали. Академик Б. Рыбаков уверень, что «именно благодаря его авторитету удалось провести в Москве в 1960 престижнейшей Всемирный конгресс востоковедов. Замечу попутно, что за всю историю такие конгрессы проводились в нашей стране всего трижды – в конце 19 в. в Петербурге, в середине 20 в., по инициативе Б.Г. Гафурова в советской Москве и, наконец в начале 21 в. (2004) сново в Москве, в демократической Росии». (38)

О значении этого конгресса великий русский востоковед Д.С. Комиссаров пишет следующее: «Ощутимо возрос международный авторитет института. Достаточно сказать, что уже в 1960 г. по инициативе и усилями Б.Г. Гафурова впервые в Москве состоялся очень представительный Международный конгресс востоковедов, в работе которого приняли участие солидные делегации почти всех востоковедных центров мира. Более 20 независимых стран Азии и Африки послали своих ученых на конгресс в Москву, что свидетельствовало об отклике этих стран, добившихся самостоятельности, на существенные изменения, осуществленные в ИВ СССР в 50 – х годах 20 в.».(81)

По мнению другого востоковеда Д.Ю. Петросяна XXV международный конгресс востоковедов состоялся весной 1960 года. Б.Г. Гафуров смог обеспечить очень высокий уровень его организации. К этому событию было привлечено внимание высшего руководства страны». (стр. 42)

За те огромные усилии в развитии дружественных отношений востоковедов мира Б. Гафурова уважали везде, даже в некоторых странах считали его своим. Е.П. Челышев говорит, что:

«Я всегда восхишался его умением находить общий язык с зарубежными учеными, затрагивать вопросы, которые интересовали и волновали их. Находить верные пути решения спорных проблем.» (стр. 16)

«Мне бросалось в глазе необычайная почтительность со стороны индийцев к Бободжану Гафуровичу» (72) – пишет Н.Г. Прусакова.

И вот что утверждает директор Института Вотоковедение РАН Б. Р. Рыбаков: «Он вывел нашу науку на международный уровень. Встречаясь едва ли не со всеми крупными политическими деятелями стран Востока, он активно участвовал в академической жизни мирового востоковедного сообщества. Он направлял делегации своих коллег на все значимые научные мероприятия и зачастую возглавлял эти делегации, выступал с докладами, вызывавшими большой интерес, и всячески способствовал укреплению и углублению контактов между нашими востоковедами и их зарубежными коллегами.

И любопытно – вся эта многогранная деятельность вызывали и вызывает до сих пор неожиданно эмоциональную реакцию. Вспоминаю, как в конце 1990–х на конференции в Дели, посвященной Б.Г. Гафурову, ко мне подошли довольно молодые индийские ученые – три красивых сикха в голубых тюрбанах и, сложив руки в традиционном приветствии, сказали: «Спасибо,что Вы так тепло говорили о нашем Бободжане!»